Я держу тебя за руку, и всё расплывается.
Успокой меня заново.
Мне ужасно нравится, как ты выглядишь
В этой нелепой шапочке. Земфира — Прогулка
***
— Тох, как думаешь, Попов придёт сегодня? Выграновский с Шастуном играли в майнкрафт по сети. Класс был наполнен шумом, разговорами, и кто-то даже включил американский рэп на колонке. Антон посмотрел на дверь кабинета поверх телефона, а затем оглядел класс: вдруг Арсений пришёл, а парни его не заметили? — Без понятия, — уклончиво ответил Антон, чуть съёжившись и вернувшись к игре. Лично ему бы хотелось, чтобы Арсений пару дней посидел дома, отлежался и собрался с силами. С собой, наверное. Шастун понимал, что весь негатив и грязь ждут Попова только впереди. В момент класс погрузился в гробовую тишину. Пронеслось лаконичное «Нихуя…» Вчерашним вечером подробности инцидента разнеслись из уст в уста, распространяясь не только среди класса Шастуна, но и за его пределы. К утру уже все точно всё знали. Антон вопросительно и медленно поднял свои глаза, возвращая внимание к двери, и они сразу же прилипли к высокому парню в проходе. Перед тем, как зайти вглубь кабинета, Попов боязливо оглядел одноклассников, принципиально не коснувшись глазами предпоследней парты третьего ряда, и сделал громкий судорожный вдох, прогоняя страх. Кажется, помогло, потому что он собрался и выпрямил спину, медленно, но уверенно прошёл в класс. Все продолжали молчать, хлопая липкими глазами по парню. Он немного стушевался. — Всем привет? — Робко, но в доброжелательной попытке обратился Попов к одноклассникам. И, наконец, перевёл взгляд на Антона. Шастун улыбнулся ему краем губ, внутренне удовлетворённый Поповым: он не сломался, а нашёл в себе силы и уверенность прийти в общество, в один вечер купившее для себя общий абонемент на неприязнь. «Планка...» — с досадой напомнил он себе и вальяжно развалился на стуле, сменяя доброжелательную улыбку насмехающейся. — Пока, на хуй, — неоднозначно пошутил Выграновский, и многие ребята не сдержали смешка. Компания за последними партами злобно улыбалась Арсению. От резко появившегося волнения тот начал сжимать ручку рюкзака. Одноклассники безманерно разглядывали брюнета, а по классу прошлись шепотки. — Эй, Арсюш, как спалось? Никто не тревожил ночью сзади? — Снова послышались смешки. — Закрой еблет свой нахуй! — прорычал Матвиенко, обернувшись на источник фонящего звука. — Серег, а ты с ним, а? — Антон не удержался от неприятной шутки и хищно оглядел сначала Попова, а затем медленно перевёл взгляд на его друга. И хотел дать себе подзатыльник. Отрезвляющий. — Шастун, ты хоть не мудлань, пожалуйста. Такое хорошее утро! Не хотелось бы вас за ваши слова отпидарашивать при всех, — Сережа вцепился взглядом в Шастуна. Если бы не звонок, они бы испепелили друг друга. Антон знает, что с Матвиенко лишний раз не стоит конфликтовать. Шастуну никогда не доводилось испытывать на себе весь гнев и мощь армянской силы и темперамента, горячей крови, однако свидетелем чего-то подобного он был. Впечатляет и вместе с этим пугает, заставляя инстинкт самосохранения напоминать о себе и сливаться вовремя, но не позорно, а на незаконченной ноте, которая в любой момент могла стать только выше и привести к необратимым последствиям. Да и Антон бы не вывез со своим-то ростом и неуклюжестью против шустрого и мобильного Матвиенко с хорошей скоростью реакций. Проще говоря, с Серёжей было целесообразнее поддерживать мирные отношения. Ещё лучше — дружеские. Которые между ними вполне могли наладиться в ближайшем будущем, если бы не вчерашний вечер. «Ну и хуй с ним», — хмыкнул Шастун, разорвав зрительный контакт с пороховой бочкой в лице Матвиенко. Арсений отрешённо прошёл к своей парте, глядя в пол. — Авторитетную стенку нашёл, Попов, — язвительно заметил Антон, негромко буркнув, стараясь вложить в свои слова пассивную агрессию. Шастун вырвал из тетради лист бумаги и смял его в комок. Передал Выграновскому, прошептав: «Брось в него». Тот с энтузиазмом перехватил комок и с удовольствием выполнил просьбу, не задавая никаких вопросов и возмущений в стиле: «А почему не ты?» В спину Попова прилетела скомканная бумага. Шастун удовлетворённо хлопнул Выграновского по ладони, пристально наблюдая, как спина Арсения перестала быть прямой, а плечи чуть опустились. Позов, 7:57 — Шастун, ты редкостный еблан. Антон и сам знал. Он с досадой прочитал сообщение на экране блокировки. Поднял глаза на парту друга. С ним решила сесть Фролова, и они вдвоём смотрели на Шастуна: Оксана с волнением и непониманием в светлых глазах, а Позов — озлобленно и стучал кулаком по голове. Антон лишь закатил глаза, махнув им рукой и проговорив одними губами: «Нормально всё», — и отвернулся к парням за последней партой, только бы не чувствовать на себе разочарованные взгляды друзей, забыть о случившемся. Вёлся бурный разговор о том, как один из них провёл ночь с ровесницей из другой школы. — Это та самая Мила? — Поинтересовался Выграновский. — Шмила, да, — ответил тот парень. А Шастун подавил в себе желание сблевать, а потом въебать обоим и тем, кто, развесив уши, слушал это безобразие и улюлюкал. И себе. Он обязательно придумает, что ему делать со всем этим, и как извиниться перед Арсением. Но пока оставит всё, как есть.***
На протяжении нескольких дней он наблюдал, как всех собак спускали на Попова, оскорбляли, доставали во время перемен и в столовой демонстративно отсаживались от него и Серёжи; спамили чаты оскорблениями и очевидными шутками, оставляли на его стенке разного рода и содержания посты. Если бы в ВК не было никаких ограничений, то ему бы накидали и гей-порно. Чьё-то такое желание Шастун случайно подслушал. Арсений настроил свою страничку: архивировал фотки, оставив лишь ту, что на аватарке; почистил стену, запретил кому-либо оставлять записи на ней, закрыл сначала личку, позже и вовсе сделал профиль приватным; оставил в списке друзей слишком ограниченный круг лиц. Шастун с удивлением и неприятной колкой обнаружил, что Арсений не удалил его, а оставил в числе сорока с лишним человек. Этими людьми были ребята из других городов — с ними Арсений, вероятно, познакомился во времена выездов на конкурсы с труппой, — какие-то взрослые люди, может быть, коллеги родителей или друзья семьи, учителя и пара человек, кто не отвернулся от парня. Подписчиков у Попова добавилось порядка сотни человек, и вместе с этим это число стремительно сократилось следующим днём, когда «подписчики» с насмешкой отписались, крайне оскорбившись решением Арсения. Антон с ужасом отметил, насколько сильно изменилось отношение его одноклассников к Арсению буквально за один момент. Он безотчётно, параллельно занимаясь своими делами, подслушивал чужие разговоры по поводу парня и подавлял желание сделать замечание и даже пригрозить, вступиться за Попова. Порой, эти едкости слышать было невыносимо, и Антону было сложно представить, какого в этом всём купаться Арсению. Но радует, что не в одиночку. Он и сам не отказывал себе при случае пошутить над Арсением, но делал это с явной неохотой, которая со стороны выглядела как безразличие и привычка одновременно, наплевательское отношение. Никто из его ребят не задавал вопросов, не подначивал вкинуть что-нибудь ещё. Через пару дней Антон стал просто наблюдателем. Даже Выграновскому в моменты становилось скучно. Потому что все исчерпали шутки настолько, что что-то оригинальнее придумать было сложно. Приколы были одинаковыми, повторялись, но, тем не менее, их было много. Шастун с теплотой отметил, как со временем это всё заметно перестало задевать Арсения. На парочку издевок тот даже отвечал улыбкой. В том числе благодаря поддержке Серёжи — Антон уверен, — Попов стал чуть увереннее в себе, и уже не боялся сам ставить на место обидчиков, нарываясь на новые проблемы. Антон в такие моменты внимательно наблюдал за Арсением, хищно сощуривая глаза, и молчал. Изучал. И что-то внутри загоралось слабым огнём. — Попов охуел в край, — возмущался Выграновский, когда они курили за школой во время длинной перемены. — Может, прижать его, а? Пацаны тоже недовольны. — Нет, — твёрдо ответил Антон, не глядя на друга. Слегка ударил по сигарете, ломая пепел. — В смысле «нет»? Тебя не бесит его поведение? — Нет. Не трогайте его. Узнаю, что наваляли ему — я сам пиздов каждому отвешаю, ясно? И заканчиваете со своими приколами, тоскливо от них. — Шаст, что за дела? Он слишком много себе позволяет, не находишь? Почему ты допускаешь это? — Выграновский слабо повернул Антона к себе за плечо. Шасун заглянул ему в глаза, чувствуя стойкое раздражение. — Почему ты никак не реагируешь на его выходки? — Я похож на собаку? — Устало спросил Антон, нервно сжав губы. Выграновский бегал с одного глаза Шастуна на другой, что-то высматривая в них. Кудрявый более чем уверен, что парень не так глуп и в скором времени что-нибудь да срастит. — Тебе его жаль что ли? Может, ещё и прощения попросишь у него? Хотелось съязвить, хотелось послать, ударить, сказать правду: «Да, попрошу». Антон неторопливо докуривал сигарету, размышляя на перспективу. — Я предупредил, Эд, — он затушил бычок о стену позади себя и плюнул в сторону, после чего двинулся к парадной, чтобы успеть к началу биологии. Тем не менее, Эд выполнил своеобразную просьбу Антона и передал его слова остальным. Непонимание поселилось не только у Выграновского, но и распространилось на всю компанию. Никто не понимал, в чём причина того, что им нельзя даже пошутить лишний раз над Поповым. Выграновский всё чаще разогревал конфликты, провоцируя Шастуна, подначивая остальных встать против. Антон лишь рубил всё на корню убедительным словом, никому ничего не разжёвывая. Это всё начинало его порядком выводить из себя, но он понимал, чего добивается Эд. Шастун стал реже тусоваться с парнями, всё меньше проводил с ними время, не строил планов на совместные встречи. Не приходил на разборки, которых становилось только больше, а просто безучастно, но обдуманно давал либо одобрение той или иной идеи, либо же запрет. В компании чувствовался лёгкий раскол. Одни поддерживали Шастуна и стояли за него горой, другие были на подсосе у Выграновского. — Ты всё меньше с ними… — Слабо улыбалась Оксана, гладя по волосам лежащего на её коленях Антона, пропуская сыроватые кудри между пальцев. Он завалился к ней сразу после тренировки без предупреждения и повода. — Расстроилась? — Полусонно поинтересовался парень, размыкая отяжелевшие веки. — Наоборот. Ты умница. Я рада, что стараешься сдержать обещание и постепенно выходишь из этого дерьма. Вместе со всем этим Антон снова начал рефлексировать. Осознание того, что он возвращается к состоянию, в котором был в восьмом-девятом классе, его нагрузило. Но Антон принял это более дружелюбно с пониманием неизбежности и необходимости. Он готов работать над этим. А пока снова упорно старался на тренировках, решал варианты в сборниках по подготовке к экзаменам, писал обещанные сочинения для Павла Алексеевича. К кистям пока не готов вернуться. Его поддерживали Дима с Оксаной, они много говорили, помогали разобраться в себе. Их разговорные встречи имели как отрицательные результаты, так и положительные, которых, к всеобщей радости, было больше. Также Шастун узнал о том, что за его спиной Выграновский всё же вёл свою игру. Он случайно в коридоре услышал диалог парней из компании — девятиклассников Вани и Дани, — отвёл их в сторону подальше от всех. — Выграновский какую-то хрень творит. Говорит, что ты теряешь позиции. Типо ты снова вернулся к состоянию, что пару лет назад. — Думает, я стал уязвим? — Предположил Антон. Парни кивнули. — Он собирается что-то намутить, как мы поняли, — добавил Даня. — Не в курсе, что именно? — Не-а. Но можем узнать. — Хитро оскалился Ваня. — Постарайтесь. Держите меня в курсе, — Антон оглянулся в попытке глазами найти Выграновского. Он чувствовал, как в нём закипала злость. Хотелось прямо в коридоре ввязаться с ним в драку. Однако, скоро поумерив пыл, Антон решил не заявлять открыто о своей осведомлённости, а лишь пускать дым в глаза, делая вид, что всё в порядке. Протяжно выдохнув, он сжал ручку рюкзака на плече дрожащими от гнева пальцами. — Ладно, пацаны, я понял. Спасибо. — Тох, что делать будешь с этим? — Придумаю что-нибудь. Наш разговор должен остаться в тайне. Как и то, что я в курсе вещей, ладно? Вместе с негодованием вся эта ситуация забавляла: его жизнь за короткий срок стала похожа на дешёвую драму из американского сериала. — Конечно, Шаст! — Смотрите, мелкие. Получите по самое не хочу. — Да мы поняли… — А можно сигарету стрельнуть? — А вы не обнаглели? — Задорно улыбнулся Антон, тут же вспомнив себя в их возрасте. Он тогда тоже у друга из одиннадцатого класса на своих первых шагах по дорожке к вредной привычке стрельнул три сигареты и в следующие минуты выкурил их вместе с Позовым в школьном туалете, за что они были пойманы завучем буквально с поличным. Гении, не иначе. — Да тебе жалко? — В туалете только не курите, — он потянулся к карману, поворачиваясь спиной к камере в рекреации. Тем же вечером ему позвонил Матвиенко с какими-то новостями. Антон уже спал, уставший после тренировки, поэтому они сухо договорились о встрече за десять минут до начала первого урока. Антон пришёл даже пораньше. Поджёг сигарету. Услышав шаги, он сделал затяжку, поднимая глаза. И рука дёрнулась: вместе с Серёжей шёл Арсений. Ещё издалека Шастун заметил фингалы под их глазами. Этого хватило, чтобы понять, что дело рук, конечно же, Выграновского. И хватило для того, чтобы уже начать думать над тем, как удивить «друга». И, кажется, это то самое, что мутил Эдик. Появилось лёгкое волнение и какая-то заторможенность. Зелёные глаза прилипли к стройной высокой фигуре, что уверенно и широким плавным шагом шла в молочном распахнутом пальто. Попов выдавал и своё волнение: смотрел куда угодно, вертя головой в неуютной для себя обстановке, но не на Антона. Это позабавило Шастуна, он немного расслабился, понимая, что не у него одного игла в жопе. А ещё без отторжения отметил, что в принципе рад видеть Попова, а в груди потеплело. И снова с досадой натянул на лицо холод и безразличие. — Дарова, — Антон протянул руку для приветствия, держа сигарету в зубах. — Здарова, Шаст, — Матвиенко ответил на рукопожатие. — Привет, — чуть робко выдавил Попов. Антон перевёл взгляд на Арсения. Сощурил глаза и выдохнул в сторону после затяжки. Хотелось улыбнуться: кому нахуй нужна его игра одного актёра? Почему бы не стать искренним рядом с Арсением и начать что-то делать? — рано. Антон ещё в себе не разобрался, не рассмотрел возможные последствия в будущем, при этом стараясь учитывать и контролировать настоящее. Вдруг…оно вообще того не стоит? А если Антон снова ошибается? А ошибка ли это вообще? — А этот что здесь делает? — Кивком показал на брюнета, обращаясь к Серёже. — За компанию. — Отпиздили тоже за компанию? — Антон с интересом разглядывал лица парней, снова затягиваясь. Увидев «дополнения» двух друзей, он задорно улыбнулся. — Чёткие фонари. Симметричные. Кто наставил? — Сыграл дурачка. — Выграновский. И его какая-то шайка малолеток. Шастун посерьёзнел. Зелёные глаза остановились на брюнете. Он задумчиво сделал ещё одну затяжку. Плевать он хотел на Выграновского и его планы, но ему крайне не нравился факт, что парень запрягал совсем юных ребят. Он, опять же, вспоминал себя, сравнивая гаснущего тогда в отчаянии Тошу и нынешнего Тоху. Если бы он мог вернуться в прошлое, то не связался с хулиганами снова. — Выграновский, да?.. — Он нервно, то ли из-за холода, то ли из-за какого-то волнения, стряхнул пепел, — заебал меня... Еще и мелочь пузатую вовлекает во всё это, дрянь... — очередная затяжка, — а вы за что от него получили? — Эд конченный. Заливал, что я в компании, а тусуюсь с Арсом. Типо я тоже педик, как и он. Всё это время Арсений тыкал носом ботинка в землю, наблюдая за образующимися рисунками, но услышав конец фразы, он резко посмотрел на Шастуна. По телу Антона пробежала волна электрического тока, потому что он не ожидал, что наткнётся на взгляд Попова, пока сам смотрел на него в упор, разглядывая черты лица и колышущиеся из-за ветра волосы. Приятная волна сжалась клубочком где-то в пятках. Разрывать зрительный контакт не хотелось. — Без обид, Арс... Арс? — Матвиенко слегка сжал предплечье Попова. И только сейчас тот смог отвести глаза, и в состоянии какой-то потери связи с миром, неопределённо мотнул головой, возвращая себе сознание. На секунду Арсений, скорее из любопытства, мельком глянул на Антона. Шастун, немного расстроенный, всё же надеялся на новое сплетение той волшебной невидимой ниточки, что связала разными концами их за мизинцы, пустила ток по пальцам, который добежал до глаз, и заставил впериться друг в друга взглядом. Даже бумага сигареты впустую сгорела, оставив сантиметровый тлеющий пепел. Антон резко перевёл взгляд на Матвиенко, начиная паниковать от того, что позволяет себе лишнее. — Я понял, разберусь с этим, — в воздухе обвёл пальцем, очерчивая «побои» друзей, — тебя, Серёг, больше не тронут, гарантирую, — затяжка. — За тебя, Арсений, ничего не обещаю ни со своей стороны, ни со стороны ребят. Правда в этом есть, но лишь наполовину. Втроём, в молчании, они дошли до школы. Шастун впереди, а Матвиенко с Поповым чуть позади. Как только кудрявый развернулся на пятках и пошёл в сторону школы, Серёжа возмущенно толкул Арсения локтем. Антон услышал за своей спиной этот глухой удар и последовавшее шипение. Кажется, Матвиенко раздосадовано плюнул, после чего довольно громко шёпотом прорычал: «Дурень! Даже не думай об этом, ты меня понял?!». Шастун нашёл это забавным, улыбаясь и убирая руки в карман. Прикрыв глаза, он снова увидел голубые глаза напротив себя и щемящую растерянность на чужом лице, довольно выдохнул облачко пара с остатком табачного дыма. Кто бы мог подумать, что черёз пару минут весь уют, только поселившийся в нём, разобьётся о стену злости, когда Антон впечатает Выграновского в стену кабинета. — Вали нахуй за другую парту, не беси своим присутствием! Антон отмахнулся от парня, сел на край своего стола, и мельком виновато посмотрел на Арсения. — Шаст, я нихуя не понял, — Выграновский послушно стал собирать свои шмотки, — я-то что не так сделал? Они сами этого не отрицают. — Блять, Выграновский, ты вообще рофлов не понимаешь? — рыкнул Матвиенко и раздосадованно махнул рукой в сторону Эдика. — Я откуда могу знать, говорит ли этот радужный правду или прикалывается надо мной? — Рты свои закрыли! — Процедил Антон, кипя от злости на себя и за это показательное выступление, ставшее результатом несдержанности кудрявого. Он снова посмотрел на Попова. Шастун был растерян: ему абсолютно непонятно, как он смог сорваться и встать на защиту Арсения так открыто. А главное: с какими амбициями! Он допустил мысль, что у Попова действительно и раньше могли быть отношения, а, может, по каким-то причинам есть и сейчас. И ему неизвестно, в каких они рамках и стадии. Да и не касается его вовсе, был ли…у Попова секс. Если был. В любом случае, это решение только Арсения и его партнёра. Но кудрявый всё же надеялся на порядочность брюнета и сохранение невинности до совершеннолетия. Антон не был сторонником ранних вступлений в половую жизнь ради сомнительных школьных отношений, но своё мнение никому не навязывал, ссылаясь на то, что «такая позиция правильная с моральной точки зрения, в том числе и общественной, и это что-то само собой разумеющееся» и «каждый сам хозяин своей жизни». Но всё равно ему стало неприятно, и от этого ещё более непонятно. Шастун не имел никакого права беспочвенно ревновать Попова, но делал это. Тем более, что было бы несправедливо злиться на Арсения за наличие отношений ранее, ведь сам Антон несколько лет встречался с девушкой. Это чувство не было каким-то больным собственничеством. Просто парень снова задумался над тем, что он творит в последнее время, и стоит ли оно того. Стоит ли снова влюбляться в Арсения и представлять романтичные сюжеты перед сном, грезить надеждами. Теперь уже Арсений смотрел виновато на Антона, что только раздражило кудрявого. «Какого хуя ты постоянно неоправданно винишь себя?! Ты не виноват в шутке Эда. Нельзя же быть настолько мягкотелым и прогибаться так явно… » Мысли противоречили здравому смыслу, образуя диссонансы. Он раскладывал вещи на столе и всё так же смотрел на Арсения, морщась от того, что Попов, видимо, стал брать на себя все грехи общественности. И это бесило и обессиливало в плохом смысле в самых противных чувствах. Антон достал телефон, чтобы написать Попову сообщение.Шастун. 8:58
— Даже не знаю, в ком я больше разочарован: в тебе или в себе. Хочется верить, что это действительно был рофл...
Прочитав сообщение, Арсений посмотрел на Антона. Тот убедился, что Попов прочитал, затем отвёл глаза и стал залипать в телефоне в оставшиеся две минуты до звонка. К нему подсела Оксана с вещами. После урока к ним подключился Позов, и они обсудили инцидент за пределами кабинета. Был удобен тот факт, что Дима общался с Серёжей и периодически, между делом, мог вытаскивать из него инфу. Друг-то и заверил Антона, что у Попова отношений было ничтожно мало, несмотря на весь его пакет прелестей из генов и невозможных для уживания в одном человеке самых лучших и светлых черт характера. Было любопытно узнать, что Попов по каким-то причинам в более-менее сознательной жизни — именно в сознательной, потому что в период коварных шестого-седьмого классов его отношения с девчонками были крайне несерьёзными, — был скован в первых и последних отношениях. О сексе там и речи не шло. Это, надо признать, успокоило Антона. Позже он поймёт, что именно отрицание того факта, что у Попова могли быть половые партнёры, так сильно выбило Антона из колеи. И стыдно было признаться самому себе, что он банально был обижен на то, что не он в теории мог бы стать «первым». И это самонадеянно, эгоистично настолько, что Антону стало противно от себя же и стыдно за такие мысли. Хотя ни первым, ни последним он вообще мог не стать. И претендовать на что-то большее, чем обмен взглядом он теперь навряд ли мог. «Глупость», — заключил Антон и отодвинул мысли данного ключа. Свою голову он занял генерацией идей о том, как ему извиниться перед Арсением. Советы друзей скорее смущали, чем подталкивали на какое-то решение. Оксана своими предложениями ушла в лёгкую романтику, для которой Антон с давних пор считал себя неспособным. Романтика банально пугала его, вселяла дискомфорт, заставляла отстраняться — Антон не знает, откуда это взялось, ведь раньше со всем этим проблем не было, а у них с Ирой всё было прекрасно, романтично, конфетно, букетно. Скорее всего, Шастуна отталкивали мысли о потенциальном отказе на его ухаживания. Дима смолвил, как пахан: «Да ты, бля, чё паришься? Подойди просто и извинись». Антон же считал такой подход слишком простым и наплевательским. Просто подойти и извиниться можно за толчок локтём, за случайно брошенный в тело мяч на уроке физкультуры. Да и мысли засели, что словно Арсений…стоит большего, чем простое извинение. И он такого точно заслуживает. Отношение к себе — какое, собственно, осталось у Попова к Шастуну, — не заслуживал сам Антон. В итоге тема плавно замялась и перешла в разговор об учёбе. Одним вечером решение проблемы нашло само себя: Антон наткнулся на значок Леона из «Brawl Stars» — единственное, что теперь связывало Шастуна с Поповым. И парень надеялся, что памятный для обоих аксессуар и станет связной ниточкой. Стоит ли говорить, сколько различных диалогов Антон придумал, чтобы порядочно извиниться? Однако все его попытки собраться с силами и заговорить с Поповым выглядели как действия маньяка: кудрявый часто смотрел на Арсения, порой, безотчётно, решаясь подойти; тот ловил почти все эти взгляды и тушевался — Антон явно его смущал. Позже Шастун решил пригласить мальчика на встречу, написав ему сообщение в ВК. Было глупо надеяться, что Арсений придёт. И Антон полностью понимал опасения Попова, но всё же прождал его полтора часа. Ему пришлось принять радикальные меры: подкараулить после репетиции. Начало разговора было максимально стрёмное, и Арсений уже собирался уходить. Антон не мог отметить чужую усталость, поэтому тянуть кота за известное место и мямлить не было смысла. — Короче, Арс. Я бы хотел извиниться за...тот инцидент. Эта встреча была одной из самых спонтанных инициатив с его стороны. Он всерьёз прилип к Диме и вынудил его узнать расписание Попова. Пришлось пропустить тренировку. Антон сильно волновался и совсем забыл всё то, что обдумывал. А ещё Шастун не понимал, почему Матвиенко так просто и открыто отвечал на вопросы Димы. «Совсем дубовый и нихуя не смекает, или считает нужным пренебрегать личной жизнью лучшего друга ради...? Ради чего?» Попов выжидающе поправил рюкзак, свисающий с уставшего плеча. Шастун мялся. Весь запал уверенности за секунду бесполезно истощил себя. — Ой, да в пизду! Столько раз прокручивал в голове этот диалог, а сейчас не могу и двух слов связать... Короче, вот, — он протянул сжатую в кулак ладонь. Раздражение в глазах брюнета сменилось непониманием. Он неуверенно начал протягивать руку в ответ, как ладонь Антона раскрылась. Глаза Попова округлились, а рука, словно ошпаренная кипятком, рефлекторно оттянулась назад. Он тут же перехватил рюкзак ладонью и повернул к себе. Антон испугался такой реакции, но его взгляд смягчился, и губы тронула тёплая улыбка. Он понимал, как это всё выглядело странно со стороны, каким противоречивым было его поведение. Он сделал, кажется, всё, что мог в сложившейся ситуации. Решение за Арсением, и Антону останется только принять его. Их глаза снова зацепились друг за друга. В голубых реках плескалось удивление, глубокое непонимание и безбожная усталость. Брови чуть приподняты, а на губах застыл немой вопрос. Так и не озвученный: Попов сомкнул губы, и лицо приобрело спокойный и чуть заёбанный вид. Арсений, зависший на чужом лице, закинул рюкзак обратно на плечо. «Тонешь, Антон, тонешь...» — Арсенииий, ау-у-у!.. да чтоб тебя, — зеленоглазый, устав от ожидания, уменьшил расстояние между ними. Слишком близко. Сам взял Арсения за запястье, пытаясь специально неосторожными движениями скрыть дрожь рук, всунул значок в чужую холодную ладонь. — Ты обронил, — с лучезарной улыбкой добавил он. — Я... Я и не заметил. Спасибо, Антон, — прохладный воздух поморозил руки Арсения. Он поспешил их убрать в карманы пальто. — Я знаю, что он тебе очень дорог, — всё так же лукаво улыбался высокий. Он однозначно доволен реакцией Попова, который даже засиял. Смущенная и радостная улыбка на лице Арсения, от которой бросило в жар в приятном осознании «получилось!», не заставила себя долго ждать, а зрительный контакт не прерывался. Арсений чуть ёжился от холода, а Антон бессовестно, не торопясь, рассматривал лицо брюнета. Улыбки постепенно сошли на «нет». Усталость новой волной накатила на Арсения, возвращая ему всю тяжесть этого мира. — Что-то ещё, Тош? Голос его вышел немного низким, бархатным; лёгким пёрышком прошёлся по шее Антона, ласково пощекотав за ухом. Шастун удивлённо моргнул, а Попов с пришедшим осознанием окончательно подобрался, щёки покрылись заметным багрянцем, несмотря на холод. Да и сам Антон чувствовал, как пылало его лицо. Это обезоружило Антона, выбило все мысли контрольным выстрелом между глаз, оставляя одно яркое желание. — Антон, я не... Шастун быстрым движением сократил оставшиеся сантиметры между ними, не дав договорить Арсению, не позволил себе колебаться и сомневаться. Не захотел подавлять желание, давно превратившееся в мечту. В эту секунду она исполнилась. Горячая ладонь требовательно, но аккуратно легла на холодную щеку Арсения. Обжигающие губы нежно накрыли чужие. Эмоции и разгорающиеся чувства фейерверками взрывались в голове Антона, оглушая. Арсений растерялся, а потому не сразу ответил на поцелуй, но губы его были податливы и мягки. Эта растерянность чуть отрезвила Шастуна, он коротко отстранился, чтобы оценить состояние Арсения. В голове панически пронеслись мысли о том, что он не должен был этого делать. Но Арсений блаженно прикрыл глаза, губы растянулись в улыбке, и он поддался чуть вперёд, протягивая ладонь к лицу кудрявого. Но Шастун отстранился окончательно, почувствовав стыд. Захотелось срочно покурить. Попов чуть грустно, одурманенный сладостью губ, след которых ещё пытался уловить, посмотрел на Шастуна. Его взгляд заметно плыл. Он вопросительно посмотрел на Антона. — Такого больше не повторится, — не попрощавшись, Шастун развернулся, параллельно доставая сигарету. Он банально испугался. В голове гудело, а губы ныли, прося большего. Холод улицы совсем не помогал прийти в себя. Выкинуть этот поцелуй из головы не получалось, сколько бы Антон не искал аргументов тому, что это было ошибкой и наваждением. Он же не идентифицировал ещё свои чувства, как что-то конкретное, как что-то действительно живущее в нём, а не вернувшееся навязывание и чувство вины. Друзья, открыто говоря, были в ахуе. Им стало очевидно понятно, что Шастун бесповоротно всё же влюбился, в то время, пока он сам всё ещё это не принимал не только вслух, но и внутренне. — Антон, ты снова отрицаешь свои чувства. Ты усложняешь всё. Что ещё может стоять в противовесе тому, чтобы начать действовать? — Мои поступки? — Съязвил Антон так, словно это самая очевидная причина, возмущенный тем, что до этого подруга не додумалась сама. — А если он просто растерялся? Вдруг он совсем не хотел этого поцелуя? Вдруг я ему противен? — Антон, он признался тебе в чувствах в момент, пока валялся куклой под тобой. — Да, а потом я его избил и долго глумился в школе… — Антон закрыл лицо руками. Мысли путались и мешались, ужасно противоречили друг другу и выматывали. — Если бы он не простил или был всё ещё обижен, зол и ненавидел тебя, то, думаю, ты элементарно в ВКшке был у него в подписчиках. — Дима поправил очки на переносице. — И этот поцелуй. Это было. Он всё ещё питает к тебе чувства. Иначе он бы тебя оттолкнул. Если всё взаимно, то почему бы не рискнуть? — Тебе же хочется ещё, — не спрашивая, а утверждая, проговорила Фролова вдобавок к словам Позова. — Да сто пудов. Создай ситуацию для повторного поцелуя, вот и опровергнешь или подтвердишь свои мысли по поводу всё ещё существующей или нет симпатии Попова. — Да. Назначь ему встречу, например. Если придёт, а последует поцелуй, реакция будет положительная, то всё хорошо. — И что, мне ему записку подкинуть в рюкзак? — Оторвав ладони от лица, съязвил Шастун. — Хорошая идея, кстати, — Позов самолично вскочил с места, нашёл бумагу и ручку. Вернулся к друзьям и вручил находки Антону. — Пиши. — Я…потом, ладно? — Антон немигающим взглядом рассматривал листок в своих руках. — Мне подумать надо. — В итоге решишь, что это всё ошибка, и не решишься. Пиши, давай! Сейчас вместе что-нибудь придумаем. Убеждать себя в чём-то было бессмысленно: Антон чётко понимал, что ему хочется ещё. Ему определённо точно нравится Арсений. Он скорее не мог понять и принять всецело тот факт, что это взаимно. Через пару дней поцелуй, вопреки словам Шастуна, повторился. Арсений не стал возражать, вырываться, уходить, кричать. Он, наоборот, послушно подставлял шею и губы под поцелуи, тихо и осторожно дышал, робко, но нетерпеливо тянулся к лицу Антона, его губам, сжимал русые кудри в своих руках. Стало понятно и Антону, что признание Арсения всё ещё актуально, а чувства однозначны. Шастун, непонятно отчего, продолжал сомневаться и подумывал о том, чтобы прикрыть лавочку и вернуть всё, как было. Однако чувства на этот раз ему не удалось обмануть: они только росли внутри парня, а самого его тянуло к Арсению. Общение постепенно налаживалось и укреплялось. В школе Антон иногда подсаживался к Арсению на пару минут во время перемены. Поначалу было неловко, и Антон не знал, как себя вести, чтобы не подставить ни себя, ни Арсения, из-за чего нависало между ними молчание. Хотелось просто находиться рядом. Антон брал на себя инициативу и делал вид, что не понял материал урока, просил Арсения объяснить. Не замеченным Выграновским такое повышенное внимание парней друг к другу, конечно, не оставалось. — Это что? — После долгих наблюдений Выграновский всё же решил спросить. — Не понял вопроса, — равнодушно, помедлив, ответил Антон и занял своё место. — Чё вы липнете друг к другу, как пельмени? — Эд злобно разглядывал лицо Шастуна, словно имел способности полиграфа. — Не поверишь, я нашёл массу выгоды от общения с ним. А что, ревнуешь? — Ухмыльнувшись, спросил Шастун и насладился чужой брезгливой реакцией. — Его пидорский воздух пагубно сказывается на тебе, — Выграновский отстранился на своё место и записал тему урока. — Выгоду говоришь? Проинформируй потом, в чём она заключается. — Ага… — Антон чуть приоткрыл губы, занятый написанием темы, заранее выведенной учителем на доску, чуть ли не каллиграфическим почерком, выводя каждую букву. Выграновский продолжал смотреть то на Антона, то на Арсения. Шастун не выдержав и бросив ручку на тетрадь, резко выпрямил спину. — Эд, ты хули пялишь? Я же сказал — выгода. Я преследую свои цели, ясно? Отъебись во всех смыслах. И только попробуй ещё раз открыть свой рот на эту тему или по поводу Попова. Твоя неприязнь к нему меня не волнует, но и хуйню и твои умозаключения, высосанные из пальца, мне слушать больше не хочется. — Пошёл ты, Шастун, — Выграновский быстро переложил свои вещи на парту позади, а Антон не сдвинулся с места, лишь наблюдая за миграцией. Почти со звонком пересел к Оксане. Антон практически каждый день провожал Попова до дома Матвиенко, и наоборот. А называть его Графом вошло в привычку, и это обращение невозможно шло Арсению. Они шли вместе по пути домой, делились какими-то моментами, эмоциями из прожитого дня. Но в основном говорил Арсений, а верным и молчаливым слушателем был Антон. Ну, на самом деле, разговорчивость Шастуна зависела от настроения. А после интенсивной тренировки он был ужасно уставшим, поэтому сил хватало только на слушание и вставление редких реплик. Но даже в такой не совсем честной ситуации ему хотелось просто идти рядом, слушать Арсения и его мнение о недавно прочитанной книге или просмотренном фильме, о какой-то забавной чепухе. С ним было хорошо. Спокойно и легко. Не приходилось притворяться кем-то другим, оправдывать чужие ожидания, чего-то обещать. А Попов ничего и не ждал, не просил. Они, словно поняли друг друга по глазам и через касание плеч, молча сказали друг другу: «Нихуя непонятно, время покажет. Просто будем рядом, ладно?» Но, тем не менее, Арсений не терял своего оптимизма и хорошего настроения, пытался взбодрить, поднять настроение Антону. Когда же у Шастуна было хорошее настроение, то Арсений старался идти как можно медленнее, строя маршрут через дворы и задерживаясь на площадках, лишь бы подольше побыть с кудрявым. Да и сам Антон никуда не торопился. Казалось, рядом с Арсением он был совсем другим. Больше улыбался и громко задорно смеялся. Светился. И свет заполнял его тело, согревая даже в самые промозглые дни конца сентября и начала октября. Максимально комфортно Попову было в моменты, когда брюнет доставал из глубин своего остроумия какую-то неожиданную фразу или ассоциацию, а Антон дико сыпался с неё и прикасался к Арсу, чтобы устоять на ногах. Откуда в его голове такие странные вещи? Антон пытался пару раз что-то предугадать, но Арсений каждый раз выпаливал что-то неожиданное и немного вводящее в ступор. И чем чаще и дольше Антон находился рядом с Арсением, тем всё больше чувствовал желание стать ближе и коснуться чужих губ, сжать в неловких объятиях. Иногда его фантазии были слишком романтичными и нежно-чувственными. От этого щемило сердце, он отводил от Попова взгляд — желания вполне реализуемые, но Антон не решался. Все пустоты внутри парня заполнялись бессовестным, навязчиво-острым желанием буквально вывалить на Арсения всю свою ласку и горящую любовь. Этого Шастун и боялся: своей любви, которая незаметно засела так глубоко. Или она там осталась ещё с прошлой влюблённости в Арсения, болезненной; словно знала, что её место — в сердце Антона. Сейчас в нём период оттепели. Светлые и прекрасные чувства, какими их обычно описывают в книгах, расцветали заново, подпитываясь алой водой из талых ледников. Но Шастун знал, какими двоякими эти чувства могут быть на самом деле. Антон боялся потерять контроль над собой и попрощаться со здравой оценкой вещей. Боялся задохнуться в своих же чувствах и задушить ими Попова. Настолько они его переполняли и били через край. Сердечки затопят всех. Он снова загнался в борьбе между мозгом и сердцем. Шастун знал, что всё более, чем очевидно и понятно; знал, что должно идти дальше, но он словно не хотел возможных негативных последствий. Этими гонениями своих мыслей он заебал не только себя, но и Оксану с Димой. Второй уже показательно и вполне реалистично бился головой о стену, дурея от слабохарактерности Шастуна и его склонности к рефлексиям, предугадыванию будущего на сто шагов вперед, да ещё и в разных обстоятельствах, от чего шагов становилось ещё больше. Шастун боялся утонуть в наклёвывающихся отношениях. И если бы Антон был честен с собой, он бы признал, что причина всех метаний в том числе состоит в том, что он просто считает себя недостойным Арсения. Красивого, умного и начитанного, талантливого Арсения, в котором не вымер свет, несмотря на грозовые тучи, ежедневно сгущающиеся над ним. Настолько свет в нём ярок и плотен. И Антон допускал, что идеализирует Арсения, а потому боялся в будущем разочароваться. И это эгоистично. Антон постепенно отстранялся от Арсения, холодел по отношению к нему, считая, что его присутствие определённо дурманит и отупляет, выводя из внимания некоторые важные вещи, требующие постоянного контроля и бдительности. Меньше слушал Арсения, больше находился в своём мирке; в школе активнее общался только с Оксаной, к Попову не подсаживался, а уже традиционные встречи после внеурочных занятий выглядели как одолжение. Но он мысленно благодарил Арсения за терпение, хотя тот и сам, вероятно, переживал и думал над тем, что между ними. Лезть в душу к Попову, в то время, как Антон не честен и не искренен даже с собой, не хотелось. Решительность — вот, чего ему так не хватало в последнее время. — Антош, всё очевидно же… Попробуй с ним поговорить о том, что между вами. Способ «словами через рот» самый рациональный. Задай все интересующие вопросы, которые тебя тревожат. Уверена, Арсу тоже есть, что спросить. — Суркова так же устало, обеспокоенно вела диалог, пыталась успокоить Шастуна, что-то шептала, чуть приблизившись к нему, держала за руки, обнимала, похлопывая по спине. Шастун нахмурил брови, перевёл взгляд куда-то за спину Сурковой, начал бегать глазами, ни за что не зацепляясь. Они говорили шёпотом, убедившись, что лишних ушей рядом нет, а в классе в целом царит шум. — Вопросы вопросами, но я сомневаюсь. Ты понимаешь, я понимаю, Поз понимает. А где Поз, кстати, почему он в школу не пришёл сегодня? — Олимпиада у него, готовится. Ты с темы не уходи. Антон, для тебя такие отношения будут в новинку. Это не страшно, ты адаптируешься. Ты же не знаешь наперёд, что будет в них, а уже накрутил себя, как мог. — Эта неизвестность и пугает. Что я могу дать Попову в этих отношениях? Это постоянный страх за приватность и сдерживание, терпение, — он тараторил. — Непринятие со стороны, даже близких. Повышенное внимание к нашей паре, догадки, разговоры. Кто-то же сто пудов поймёт. — Никто ничего не поймёт, если не будете палиться слишком явно. Мало ли, ну, заобщались вы, что в этом такого? — Оксана накрыла его ладонь своей. — Видишь? Я держу тебя за руку, успокаиваю, обнимаю. И такое не впервые, но никто же не считает, что мы пара. Оксану он словно и не слушал. В один момент в поле зрения Антона попал и Арсений. На нём он и остановился, разглядывая, замолчал. Попов ласково улыбнулся и слегка помахал рукой. — Тош, что ты теряешь, если всё же признаешься ему в ответ? У всех людей вслед за этим начинаются отношения. Не сойдётесь — расстанетесь. Ты всё усложняешь. — Не оборачивайся. Он и сейчас смотрит. Улыбается… — Проскочила мимолётная мысль о дистанционной поддержке Арсения, и это заставило Антона улыбнуться в ответ. Попов не знает, чем заняты мысли Шастуна, но видит, что ему непросто. Хоть Антон и не позволяет ему себе помогать, но эта безоговорочная поддержка на расстоянии… Стало тепло, и оно снова огорчило. Он посмотрел на Оксану. Перевёл взгляд то на неё, то на Арсения, и так же растерянно пересел за свою парту, бросив уверенное: — Я не теряю. Антон обещает себе, что признается в ближайшее время. Оксана права: терять нечего. Жизнь Антона либо улучшится, либо никак не изменится в случае отказа. Он продолжит жить и умертвит свои чувства: плавал, знает, как это сделать. Мучить себя на пустом месте действительно было бессмысленно. Шастун уже ступил на шаг. Если идти дальше, то до конца, ныряя с головой. Антон прикидывал варианты, в какой обстановке встретиться, признаться. Что именно сказать. Но Арсений его опередил, и предоставил условия, сам того не подозревая. — Это тебе. Злые глаза, ничуть не смущающие своей грозностью Арсения, резко опустились с чёлки брюнета на его вытянутую руку. Огонь и раздражённость вмиг сменились нежностью с оттенком усталости, губы вытянулись в слабой улыбке. — Шоколадка? — За оригинальность Антон в любой другой ситуации поставил бы троечку с натяжкой из пяти, но… это же Арсений подарил. Он вложил в этот подарок особый смысл. Антон придал шоколадке свой: попытка быть рядом даже при очевидном нежелании этого, попытка поднять настроение из глубин Марианской впадины вопреки обитающим там антоновым чертям. Шастун растерянно прокрутил шоколад в руках. К обратной стороне приклеен стикер с единорогом и надпись: «Улыбнись, ушастик :)» Антон не позволял Попову помогать непосредственно — Арсений нашёл другой выход: он с закрытыми глазами протянул руку, не настаивая на откровенностях и теребёжке душевных ран. — Единорог? — Антон сощурил глаза в расплывшейся тёплой улыбке, протяжно фыркнув. Не может он кукситься перед выжидающими глазами напротив. Их голубизна светлая и спокойная: в них Антону уютнее, чем на дне самокопания, и он с радостью бы переплыл в райский уголок. От этой ассоциации Шастун снова усмехнулся, глядя в глаза Попова. — Мило, Арс. Спасибо, мне очень приятно. Правда. — Съешь кусочек, как мир вокруг расцветёт новыми красками, проблем станет меньше, а радости — больше. «Ты ужасный психотерапевт», — пронеслось в голове: Арсений говорит с такой добродушной интонацией, словно приставлен к Шастуну, после его неудавшейся попытки самоубийства после затяжной депрессии. Ну, или он подрабатывает аниматором на детском празднике, а Антону пять лет, и он ревёт крокодильими слезами из-за того, что лопнул красивый шарик с Человеком-пауком. Всеми знаками даёшь понять ему: «Не нужно, Арс», — а этот мальчишка бычит упрямыми рогами, занеся руки за спину и улыбаясь с особой оптимистической непоколебимостью. — Не, я дома открою. С чаем. — Шоколадка отправилась на дно рюкзака. Комок нежных чувств дал Шастуну затрещину, и тот вспомнил о своём намерении признаться, наконец, Попову в чувствах. По телу прошла отрезвляющая волна неуверенности, а за ней и волнения. Он снова поник, уже и забыв про сладкий подарок. — Шаст, ты чего? Давай, погнали уже домой, — Арсений сто пудов заметил эту перемену на лице Антона, но продолжал улыбаться самой яркой своей улыбкой, на которую был только способен. Он чуть подтолкнул Антона, прошёл вперёд. Шастуну оставалось идти следом и набираться уверенности, чтобы сказать три слова. Три, мать вашу, слова. С каждым шагом было чувство, что «вот оно, прямо сейчас» и Антон даже набирал воздух в лёгкие, как тут же сдувался подобно тому самому шарику. Деваться было некуда, когда Попов остановил его и заговорил напрямую. В его глазах плескалось явное беспокойство.. — Шаст... Я волнуюсь за тебя, — глаза Антона заметно округлились. Шастун разорвал зрительный контакт, нервно засунул руки в карманы куртки и повернул голову в сторону, собираясь с мыслями. Слова лежали на кончике языка и жгли в нетерпении, но зубы плотно сжались, не давая выйти хоть одному. На кончиках пальцев появился зуд, и кольца как будто бы неудобно сидели на своих местах. Через пару минут, под давлением бегающих из стороны в сторону по парню голубых глаз обеспокоенного Арсения, выдал на одном дыхании: — Мне кажется, я влюбился... Попова словно приложили арматурой, или в нём перезапускалась система: он застыл на одном месте, перестав мяться с ноги на ногу в ожидании. Молчал. Антон счёл эту реакцию, как негативную, и миллион раз нагнал на себя, оценив свои слова неправильным решением. Арсений засунул руки в карманы пальто, начал нервно сжимать ткань. Шастун ловил на себе лихорадочный бег чужих глаз. Арсений оглядывал всё вокруг, но не отвечал. Антон стоял, чуть ссутулившись, и виновато выглядывал из-под козырька кепки, наблюдая за реакцией Попова. — Ну, когда кажется — креститься надо, — Арсений перевёл ситуацию в шутку, задорно дальше прошёл вперёд, сделав вид, что его эта новость не интересует. До Антона в этот момент дошло, что признание вышло обобщённым, и, возможно, поэтому реакция парня получилась неоднозначной. — В тебя, Арс... Сказать, что Попов шокирован — не сказать ничего. Он молча смотрел на Шастуна, прямо в глаза, не двигаясь. Улыбка растянулась на его губах сама по себе, и кудрявый выдохнул чуть свободнее. Дрожащие пальцы нащупали пачку в кармане. Вместе с этим Шастуну пришла интересная, но эгоистичная идея.***
— Аккуратнее, здесь последняя ступень низкая, — Антон протянул руку брюнету, помогая залезть. — Спасибо, ты такой воспитанный, — добрая усмешка, и Арсений отряхнул вещи от пыли. Антон лишь пожал плечами и прошёл ближе к краю. Он притащил Попова на крышу. Это примитивное место было для Антона некой платформой размышлений. Думалось легче, особенно по вечерам, когда перед глазами пылал живописный закат — самыми любимыми были зимние, но на них обычно Антон смотрел снизу, торопясь домой в тепло. Именно высота семи этажей и красота пейзажа, глубина неба вселяли убеждение в мелочности возникающих проблем, их преувеличенной трагичности и переоценённой значимости. Какая бы проблема ни была на повестке дня, Антон перед своим уходом бросал докуренный бычок вниз, покидал любимое место с найденным оптимальным решением и крепкой верой в свои силы, захлопывая шаткую дверь в подъездное пространство. Кроме всего этого, крыша хранила много воспоминаний. На этой крыше он впервые закурил с дворовыми ребятами. В тот день впервые в стенах родной квартиры было ненавистно брошено стрёмное слово «развод» во время одной из самых громких ссор родителей; Антон тогда покинул дом не в силах проносить через себя ту атмосферу стен всех комнат, которой квартира пропиталась за последний на тот момент год. После он приходил на эту недостроенную семиэтажку на небольшом возвышении чаще, созерцая суматошную жизнь района снизу. Сюда он убегал от проблем в школе, прогуливал уроки — однако в это время делал домашку, лёжа на растянутом, спизженном из дома старом пледе, — здесь он много переживал и пару раз пролил слёзы, только в этом месте позволяя себе быть искренним в слабости и выливать накопившиеся горькие чувства. Сюда он приводил Оксану, и только её. Девушка почти каждый раз просила Антона сфотографировать её на фоне голубого неба днём или во время заката вечером. — Окс, у тебя и так дохуя и больше фотографий на этом месте, — бубнил Антон, небрежно скидывая рюкзак на покрытие. — Зачем ещё? — Все закаты красивые, и каждый раз небо имеет уникальный вид, и оно по-своему красиво. Фоткай, давай, — она вручала свой телефон другу, пресекая дальнейшие препирательства: «Всё, камера уже у тебя в руках, ничего не знаю». Шастун знатно проржался, когда наткнулся в её галерее девушки на альбом «Закаты у Шаста». И вместе с этим ему было приятно, что это место у неё ассоциируется с ним. В последний месяц он не был здесь — и, Боже, как приятно сюда вернуться. Антона каждый раз посещало ощущение, что на этом уровне воздух чище и легче, а проблемы оставались внизу. Да, он пришёл сюда для того, чтобы привести мысли в порядок и успокоиться. Он подумал, что попрощаться с Поповым после признания будет глупо, да и к тому же, с крыши красивый вид. Это место очень личное для Антона — как он с пацанами из чистого интереса взобрался на крышу, так про неё остальные и забыли, не увидев открывающейся красоты и предстающей тишины, атмосферы этого пространства. А больше на недостройку никто и не суётся, или Шастун никого не встречал. Открыть это место для нового человека имело в понимании Антона особую нить доверия. «Ему понравится». И Антон не прогадал. Арсений подошёл к нему ближе. — Антон, это... Невероятно красиво... — Я не сомневался, что Вам понравится, Граф, — он закурил очередную сигарету и пригласил жестом сесть рядом с собой. Арсений сел не спеша и, в отличие от Антона, свесил с крыши обе ноги. — Ты это, аккуратнее, Арс. Арсений не нашёл, что сказать. Поэтому с собеседника перевёл глаза на открывшийся вид. Он счастлив и доволен, улыбался, подставляя лицо под заходящие янтарные лучи солнца. Его ресницы подрагивали, а чуть отросшая чёлка спадала на глаза. Антон с чётким и осознанным, открытым признанием для себя отметил, что Арсений очень красивый. И мысль, что эта красота может быть доступна Антону — и только ему, и речь не о собственничестве, а о везении, — во всём своем многообразии и неординарности, пускала мурашки по коже. А может и не быть: о взаимности на данный момент Шастун не узнал. — А я тебе? — Что? — Я всё ещё нравлюсь тебе? — Попов приоткрыл один глаз и посмотрел им на Антона. Тот снова выглядел тревожным, руки слегка дрожали, чуть сминая сигарету. — Просто тогда ты говорил, что... — Да... Нравишься, да. И не переставал, — легко ответил Арсений, пожав плечами. Антон нервно затянулся, словно боялся получить другой ответ. Через пару минут тлеющий бычок полетел вниз. Антон взлохматил волосы, окончательно успокаиваясь, повернулся к брюнету. — Арс, ты будешь моим парнем? Вместо ответа Арсений корпусом придвинулся к Антону. Тот неподвижно наблюдал за ним, теряясь. Тогда Попов быстро приблизился к чужому лицу и оставил робкий поцелуй, вытесняя из Антона всю нерешительность и былые сомнения. Они много целовались в тот вечер, и всё было мало. Нежные, чуть робкие касания, улыбки, смешки в губы, заливистый смех в перерывах на анекдоты и забавные откровения. Когда-то на этой крыше научили курить Антона. Теперь Антон учил курить Арсения. И чёрт бы его побрал: Шастун позже об этом будет долго сожалеть.***
Отношения с Арсением — это одновременно лучшее и худшее, что случалось с Шастуном. Ему нравился Попов, их общение, разговоры, общие приколы, касания, поцелуи, объятия и прогулки. Однако, страх, что «все всё поймут» сильно выбивал из колеи и лез под кожу. Он боялся того, что их могут застукать, ведь их отношения будут подвергнуты исключительному осуждению со стороны общества. Слухи бы разлетелись очень быстро, и вероятно, скрасили бы их преувеличениями, не соответствующими действительности. Антон опасался последствий. Он не хотел оказаться на месте Попова. Антон имел некоторую власть над остальными, уважение сверстников, ребят постарше и младше. Раскрытие тайны его отношений с Поповым могло сыграть плохую шутку и всё отнять. К этому Шастун был не готов. Позже он заметил, что и Попов закисает с каждым днём сильнее. Как выяснилось позже, в их отношениях не хватало полного доверия. Антон, старающийся быть самостоятельным, упустил этот момент, как и тот, что отношения — это работа двоих. Антону не составляло сложностей решать всё через разговоры, но, чтобы их начинать, нужно было знать, о чём говорить. На него свалилось много нового, что требовало объёмного анализа. Арсений снова поразил своей выдержкой, пониманием и терпением. А ещё честностью и открытостью для совместного решения дальнейших задач. Признаться в постыдных для Шастуна вещах оказалось совсем не постыдным для Попова. С ним можно было обсудить любую тему, и Арсений находил нужные слова. Стоило только поговорить напрямую о возникающих недопониманиях и вопросах, уточнить тонкости в некоторых аспектах. Они положили своё новое начало, которое виделось многообещающим.