Больше нечего сказать,
Легче просто избежать.
Вырываю корни и кладу в подушку,
Чтобы лучше спать.
ssshhhiiittt! — Цветы
Ноябрь
Погода в субботний день была на редкость противоречивая и ближе к вечеру мерзостная. Яркое солнце запаслось энергией и ультануло впервые за весь ноябрь, освещая каждый уголок города, куда лучи только могли выстрелить своим излучением, вплоть до четырёх часов дня. Ветер дежурил в щадящем режиме: лишь слабо подмораживал нос и губы, по привычке периодически смачиваемые языком. Уже вечером тяжёлые, плотные серые тучи заняли все позиции на небе, скрывая за своей «спиной» неприкасаемое солнце, словно оно было оскорблено пустыми улицами в такой яркий выходной день или неприветливостью людских лиц, мельтешащих по городу в стремлении закрыть последние дела на неделе. Но ради двоих любящих людей небесное светило пробивало тучи своими редкими лучами, сопровождая пару на всём пути и лаская их за шарфы и пятки. Ещё позднее, когда Арсений с Антоном скрылись в здании торгового центра, погода окончательно сговнилась, и солнце ушло насовсем, потеряв из виду двух подростков, старательно скрывающих свои чувства от посторонних глаз. Но солнце всё видит и чувствует. До остановки Антону пришлось бежать в такт ускоряющемуся дождю, оббегая глубокие лужи и перепрыгивая грязь. В Спотифае случайным образом включился трек в стиле фонк. С ним бежать стало интереснее по сравнению с предыдущей мелодичной и плавной песней группы The Neighbourhood «W.D.Y.W.F.M». Спрятавшись под навес остановки, Шастун с удовольствием присел на сухую лавочку в ожидании своего автобуса: пешком по такой погоде хлюпать промокшими насквозь кроссовками и в сырой куртке, быть жертвой резких истязаний сильного ветра не хотелось. Подвинувшись к углу, Антон приложился головой к боковой стенке остановки — всё же он надеялся, что она не заплёвана, — и вытянул ноги. Несмотря на холод вокруг и явно депрессивное состояние погоды, Антону было тепло и радостно. Он ходил с Арсением на свежую комедию с оттенком романтики. Настолько смешного и замечательного на сюжет фильма Шастун не видел давно. Безоговорочно они с Арсением поставили комедии высшую оценку. Антон написал парню, что добежал до остановки. В ответ получил сообщение, в котором Попов поделился тем, греется в тёплом пледе на кухне и пьёт чай с лавандой — в гостях у Шастуна он ему понравился, и брюнет прихватил для себя пару пакетиков. Позавидовав, Антон переключил песню и сунул телефон в карман. Вся промозглость, грязь и остальной удручающий вид остались вне его взгляда и мыслей. Под прикрытыми веками уверенно искрились голубые глаза, в ушах звенел бархатный, мягкий и сдержанный необычный смех Арсения, сыпающегося с очередной шутки в фильме и касающегося предплечья Шастуна. Улыбка на лице Антона отзеркалила ту, что он всё ещё видит перед собой. Плеча кто-то коснулся — физически, а не в проекции воспоминаний. Антон открыл глаза и стянул один наушник, вопросительно глядя на паренька. К остановке подбежал школьник примерно лет тринадцати. — У меня телефон на морозе разрядился за считанные секунды. Можешь подсказать, который час? — Парень поправил очки и рюкзак на плече. — Не знаю, я счастливый, — с лёгкостью в голосе и некоторым безразличием ответил Шастун, чувствуя, как начинают побаливать щёки от долгой улыбки. На губах застыли поцелуи губ Арсения вкуса попкорна со сладкой карамелью, который брюнет жевал на протяжении всего просмотра фильма, да ещё и целился в открытый рот Антона во время глупых сцен. Без зазрения совести они целовались на задних рядах в углу зала, когда общий свет в зале был тускл, и действия в фильме происходили в тёмных локациях. Они специально пришли в кинотеатр в последний день проката комедии за покупкой билета почти перед самым началом показа и выбрали места, которые сбоку и хотя бы на два ряда спереди были одиноки, «без соседей». Арсений проявил инициативу и первым взял Антона, всё-таки тушующегося в относительно заполненном зале людей, за руку и не выпускал его ладонь практически весь фильм. Шастун чувствовал нежные поглаживания на своей коже: Арсений ласкал его руку большим пальцем, не размыкая замка, — и кудрявому становилось спокойнее, он подвинулся ближе. Для поцелуя в кинотеатре инициативу взял он, чем сбил с толку и удивил Попова, пытающегося вставить комментарий относительно фильма. Но Арсению однозначно понравилось. Шастун абсолютно точно счастлив. — Не выёбывайся, — твёрдо и недовольно ответил школьник, возвращая одиннадцатиклассника в реальность. — Время сколько? Антон дёрнулся от такой смены тона. Печально выдохнув, он потянулся в сырой и холодный карман за телефоном. — Половина девятого. — Спасибо, — с улыбкой ответил парень и сел чуть поодаль от Антона. Мокрыми носками и со шмыгающим носом Шастун шагнул в ванну в начале десятого, отчитываясь в чате своему парню о прибытии домой.***
Антон знал, что всё хорошее рано или поздно заканчивается. Слышал, что за белой полосой обязательно идёт чёрная. Где-то на глаза попадалась интерпретация этой мысли в ассоциацию с клавишами фортепиано. В мире всё относительно. Даже константа не всегда является абсолютом и нередко меняет своё положение, дополняясь новыми данными. Антон не признается Арсению в том, что их стабильные, — в самом хорошем и крепком понимании, — отношения для него были той самой константой. Общее доверие было константой. Работа над отношениями, попытки построить их здоровыми посредством открытых и честных разговоров, иногда чем-то похожих на исповедь, для их отношений — это тоже было константой. До недавнего времени.Декабрь
Первый месяц зимы начался на суровой ноте. И на Попова, и на Шастуна навалилось много обязанностей, которые требовали больше отдачи на репетициях и тренировках. Возможностей, чтобы они могли встретиться вне школы, становилось всё меньше, как и сил. Арсений устало отзывался в телефонном разговоре о прожитом дне, жалуясь на повышенную требовательность руководителя к себе, на тысячные прогоны сцен за чью-то малейшую ошибку. Если обычно «рабочий день» Арсения заканчивался около половины шестого вечера, то ещё с конца ноября в театре он задерживался до семи, уставая как собака. На последнем дыхании брюнет добирался до квартиры Матвиенко, абы как выполнял домашнее задание и без всяких мыслей отрубался в сон, как только голова касалась подушки. Математику и физику Шастун делал в этот период более основательно и на совесть: давал на переменах списывать Арсению, а сам катал у него домашку по истории и обществознанию. Шастуну искренне жаль Попова, и он переживал относительно его самочувствия и заряда жизненной батарейки, закрывая глаза на свою, разряжающуюся; старался поднимать ему настроение и навёрстывать упущенное, больше контактируя в школе. Его дела обстояли не лучше: близились важнейшие соревнования в этом учебном году, и подготовка к ним требовала больше работы на тренировках. В таком забитом графике, где имело место быть выгорание, в упадке сил они старались не терять друг друга и поддерживали огонёк их отношений по очереди: один отдавал, другой принимал. Получалось пока только так. Антону это не нравилось категорически, но выжимать себя, плевать на тренировки и идти к Попову он не мог, как и Арсений не мог пропускать репетиции, а в школе они были под прицелами глаз. Удавалось иногда сбегать на переменке под их лестницу, или уединяться в слепых зонах во время окон в расписании. И только тогда они могли обниматься трепетно и крепко, неторопливо и чувственно касаться губ друг друга, говорить о более важных вещах, чем о чепухе, которой они могли запросто разбрасываться в любой другой период. В эти моменты Шастун старался перенять как можно больше, чтобы ютиться полученным теплом и любовью в отсутствии Попова. Даже минута времени рядом с Арсением наедине придавала сил. Шастун старался тем же заполнить пустоты в душе Арсения. Он ловил каждую редкую теперь улыбку тонких губ и плеск высыхающих рек в его глазах при влюблённом взгляде. Он видел, как его солнце отчаянно гасло. На всём этом фоне усталость была объяснимой. Но когда Антон буквально примчался к Арсению в холод и застал того на улице в крайне отрешённом состоянии, потерянным и легко одетым, он почувствовал всю масштабность проблемы как последствие жизни последних загруженных недель, и мысленно просил завершения всех репетиций и тренировок, больше свободного времени и возвращению своего внимания. Зацикленный на учёбе и тренировках Антон совсем выпустил из виду заточенный зуб, что незаметно вонзился ему в шею тем вечером. Арсений и не заметил, как перед ним на корточках оказался Антон, пока тот не потряс брюнета за плечи. Попов слабо поднял свои тёмные ресницы на лицо парня, ничего не говоря и всё ещё находясь где-то в своём мирке. Шастун грубо взял Попова за подбородок, поворачивал его голову на свет, искал телесные повреждения. — Почему ты мне сразу не позвонил?! Арсений на секунду вернулся из своих мыслей, бросил на Шастуна нахмуренный взгляд и резким движением убрал руку Антона со своего лица. Кудрявый заглянул в слезящиеся глаза. Лицо брюнета было абсолютно спокойным и не выражало никаких эмоций. Он вообще не двигался, никак не реагировал на вспыльчивость Антона. Только устало моргал, слёзы медленно стекали по щекам. Взгляд был невидящим. — Господи, Арс… — Шастун вмиг успокоился, разглядев состояние своего парня, накрыл руки Попова своими. Он перешёл на успокаивающий шёпот. — Что они с тобой сделали?.. Арс, поговори со мной... Тот вечер стал последней каплей в переполненной чаше усталости, которую Попов старался игнорировать, продолжая работать в темпе. Арсений сухо и со слезами на глазах, перешагивая через себя, поделился случившимся, и у Шастуна не было сомнений, что это Выграновский надругался над Поповым. То, какой хрупкий и сломленный парень сидел перед ним, усомнившийся в себе и в своих силах, заставляло Антона выть и самому лить слёзы, виня себя за то, что не углядел, не предугадал, забылся, не сберёг. Но кто-то из них должен был оставаться сильным. Арсений уже сдал позиции, безбожно захлёбывался в слезах и закрывал лицо руками. Антону оставалось сглотнуть липкий и колючий ком в горле и успокаивать Попова, греть его руки и прятать их в своих варежках, накидывать капюшон ему на голову, пропускать его боль через себя. Арсений оскорблял себя, заявлял о своей бездарности так уверенно, что это мощно выбивало почву из-под ног Антона и присыпало внутренности удушающим осадком, выжигающим лёгкие и окисляющим стенки сердца. Всё, что говорил брюнет — абсолютная неправда, но парень глубоко засел в своих мрачных мыслях, не выходил из этой тёмной, ледяной комнаты угнетения и разочарования. Шастуну хотелось помочь ему, вытащить из этой комнаты, показать, насколько тот сильно ошибается, прогибаясь под чужим предвзятым мнением. И это был тот самый момент, когда все его чувства и отношение к Арсению были облачены в слова, подкреплённые самой настоящей, трогательной искренностью, и высказаны, наконец, в адрес Арсения лично. Это было то самое море сердечек, которое должно было затопить всех. Антон сказал всё так, как думал и считал, не утаив ни капли гордости и восхищения, ни одного блеска в глазах и уровня нежности в голосе. Он был неприятно поражён тем, как Попов обесценил в одночасье все года своей работы, свою личность и индивидуальность, любовь к хобби всей жизни. — Ты будешь рядом? — Арсений повернулся всем корпусом, глядя на Антона по-детски наивным взглядом, жаждущим тепла, ласки и поддержки. — Конечно, мальчик мой! — Антон расплылся в сладкой, как карамель, улыбке. И, кажется, у Антона получилось. Арсений оттаял, и его взгляд приобрёл ясность и живость, улыбка скрасила его измазанное слезами, красивое лицо. Чтобы закрепить эффект и отвлечь парня от оставшегося негатива, пришлось признаться в пугающем до сих пор секрете: Шастун писал валентинки Арсению. Подытоживая, Шастун проговорил негромко в поповское ухо: — Не слушай никого. Все тебе банально завидуют. Ты очень красивый, Арсений. И не менее талантливый. Не смей сомневаться в себе, слышишь? — Слышу, Антон... Мне правда было важно услышать это всё. Спасибо. Я сегодня немного тряпочка, прости за это. Кудрявый бережно поправил чёлку Попова, натянул чуть слетевший капюшон. — В следующий раз звони мне сразу, хорошо? Я рядом. — Спасибо, Тош... — Попов крепче прижал к себе парня. Он прошептал в обветренные губы: — я люблю тебя. В ответ Шастун расплылся в улыбке, придвигаясь лицом к лицу для нового поцелуя. Несмотря на все свои горящие ярким пламенем чувства к Арсению, своё трепетное отношение к нему и привязанность, Антону было очень непросто сказать три слова, явно обозначающие его любовь, в ответ. Просто язык не поворачивался; дело не в Попове. Шастун знал, что говорить эти слова важно и нужно, но он не мог. И точно знал, что обижает этим Арсения, хотя тот и молчит. Попрощавшись с Арсением, Антон списался с Выграновским. Тот по обыкновению торчал где-то и с кем-то, и ему не составило труда без всяких сложностей встретиться через полчаса. Шастун был агрессивно настроен и крайне взбешён сложившейся ситуацией. Разве он не предупреждал Выграновского держаться подальше? Ему было абсолютно непонятно, почему тот позволяет себе трогать кого-либо своими руками, тем более его Арсения. Человека, на которого Антон явно дал запрет. Трясущимися от злости пальцами, Шастун грубо откинул сигарету и чуть поумерил скорость шагов, завидев на горизонте Выграновского. — Привет, Тох, — сухо поздоровался Эдик и протянул руку для обмена рукопожатием. — Я о чём убедительно просил тебя? — Медленно проговорил тот ровным тоном, проигнорировав чужую ладонь и глядя тёмной мглой из-под кепки, скрытой капюшоном толстовки. — А, вон оно что, — парень понял всё сразу. Сдержанная улыбка бросила на его лицо лишь намёк на своё наличие, но глаза, напротив, наполнились непонятной Антону яркостью и удовлетворением. — Не убедительно, как ты смог заметить, — он сунул руки в карманы. — Я предупреждал тебя, чтобы ты держался подальше! — Шастун с остервенением сжал пальцы и с силой ткнул Выграновского в грудь, заставляя того чуть отшатнутся. Он навис над парнем, пользуясь преимуществом в росте. — И что ты мне сделаешь? — Слишком легко и беззаботно ответил тот, откинув чужую руку с себя. Ни одна мышца на его лице не дёрнулась перед взбешённым и резким Антоном. — Последнее предупреждение у тебя было летом. Шастун сжал челюсти. Его внутренности горели, а голова гудела от злости, в ушах кипела кровь. Применить силу к Выграновскому он действительно не мог, и он негодовал от того, что ничем не может ответить ему, не может постоять за Арсения, за себя и их отношения. Антон отступил чуть назад, теребя кольца на правой руке. — Какого хуя, Эд? В какой момент тебе Попов дорогу перешёл?! Почему снова он? — Ты и без моих объяснений всё понимаешь, — парень беспристрастно смотрел на чужую сдержанную агрессию, довольствуясь видом. — Ты стал очень невнимательным, Шастунишка. Прокололся. Он едко улыбался, забавляясь искренним непониманием Шастуна. Антон выгнул бровь, потеряв нить разговора. — Я не загадки отгадывать тебя пригласил, — чётко оттарабанил кудрявый, раздражаясь от сложившейся ситуации ещё больше, и чувствуя себя полным дураком. — Оглядываться чаще нужно, Антош. Когда с парнем за руку сбегаешь из кабинета директора, ловя его поцелуи, — он улыбнулся ещё шире, нагло глядя прямо в глаза, зная, что застал Антона врасплох. — Я думал, ты нормальный пацан, Шаст, а ты… Разве девчонок кругом мало? Осознание пробило в голове Шастуна сквозную дыру, пуская в голову свежесть и холодный воздух, отрезвляющий и подкидывающий события последних недель. Как он мог до этого не догадаться сам? Выграновский нашёл свой рычажок давления на кудрявого. Им стал Попов. — Ты не посмеешь, — улыбаясь от растерянности, Антон приблизился к парню и схватил его одной рукой за грудки, снова навис над ним. — Да с чего бы? Я могу сделать с этой информацией всё, что пожелаю, — с поддельной нежностью невозмутимо провоцировал Эд. Антон бегал взглядом с одного глаза Выграновского на другой, борясь с желанием приложить парня головой о стену сбоку. Он чувствует себя львом — или маленькой собачонкой, а, может, трусливой и напуганной антилопой, — которого загнали в клетку и завесили тканью, пряча от всех. Но в любой момент эту ширму могли стянуть лёгким движением и показать всей толпе зевак, что в этот же момент начнёт веселиться и глумиться над бедным животным. Ситуация могла сложиться ещё хуже, чем с Арсением. Антон потеряет всё: связи, авторитет, общение со многими людьми; он не сможет полноценно посещать школу и тренировки, гулять с парнями и в своё удовольствие бродить по улице в одиночестве, зная, что никто к нему не прилипнет в силу неприветливого вида. Абсолютно все почувствуют себя выше Антона, не откажут себе продемонстрировать ему это превосходство. Он мог бы защитить себя, осталось, в конце концов, не так много времени до окончания школы, но эти полгода ещё надо как-то жить, ежедневно находясь в обществе, не принимающем и точно осуждающем чуждые и непривычные ему вещи. Антона банально загасят толпой, сколько бы он ни старался постоять за себя. Против толпы даже он со своими чертами характера и портретом, что пока что всё ещё и с ним, и силой не выстоит. Выграновский не так прост. Никто ещё об этом не знает, информация не протекла, значит, ему что-то нужно. — Ты придумал ультиматум для меня, верно? — Шастун сощурил глаза, вглядываясь в насмешливое лицо напротив. — Не сомневался в твоей сообразительности и дипломатичности, Антон. Шастун крепче сжал челюсти и чужую куртку в своих пальцах. Слабо кивнул головой, давая понять, что готов выслушать. — Сдавай свои позиции в нашей компании и бросай команду после грядущих соревнований. — Чего? — Антон грубо притянул Эда к себе ближе. — С головой всё в порядке? — С моей относительно. А вот с твоей… — И кто моё место займёт? Ты, блядь, что ли? — К примеру, — дёрнув бровью, ответил парень. — Мне послышалось, или ты вздумал ставить себя выше меня? — Сам пораскинь: ты в компании ни туда, ни сюда. Ни с нами, ни без нас. Удобно же на двух стульях сидеть, да? — Ты что несёшь? — Парни хотят жести, хотят заявить о себе, чувствовать себя увереннее, а ты эти желания и стремления срубил на корню, поменяв свою политику на более миролюбивую. — Ваши грязные и кровавые стрелки — это нормально и правильно, да? Очень правомерно! — А сам-то далеко ушёл, Шаст? — Выграновский сделал попытку убрать чужую руку с себя, но хватка Антона была крепкой. — Ты же столько судеб к ножу подведёшь, — цедил он шёпотом сквозь зубы, потрясывая парня в своих руках, — и с последним предупреждением не только я буду сидеть на лавке… Парни будут отвечать за твои решения, а ты продолжишь выходить сухим из воды. Ты не лидер, Эд. — Я вместо тебя даю им то, что они хотят, и получаю от этого свои выгоды… Выходи из компании, — повторил своё условие тот. Антон хотел покончить с этим мелким бандитизмом? — вот возможность. Фактически, он больше ничего не решал в кругу парней — его остались слушать только те, кто действительно уважали Антона и готовы идти за ним, полагаясь на него, — остальные были на стороне Выграновского. Да и замечал, что он у половины уже не стоял в авторитете. Эта сторона больше не являлась его жизнью, он продолжал от неё уходить, но одной ногой оставался внутри. Больше там не за что держаться. Эд в короткий срок нарушил стабильность, устроил раздрай, сделал всё с точностью наоборот, игнорируя слова и позиции Антона. Парней Шастуну действительно жаль, ведь Выграносвкий не знает меры, он отбитый на голову. Но этот выбор каждый осознанно делает сам. — Хуй с вами, это больше не моя ответственность. Но со мной уйдут. — Мусор сам себя вынесет, — равнодушно пожал плечами Выграновский. — Бросать команду я не согласен, — стойко и убедительно проговорил Антон негромко, показательно отпустил парня, резким движением разомкнув кулаки и выпрямив пальцы, но не отошёл. — Ожидаемо и досадно, — выдохнул тот, поправив одежду. — Тогда бросай Попова, — развёл руками Выграновский, а Шастун не нашёл слов для ответа, чувствуя липкую лапу с когтями на своей шее. — С чего ты решил, что я соглашусь на это? — Согласишься. Потому что у тебя нет выбора. Хочешь повторить его судьбу? — оформим. Антон чувствовал себя обезоруженным, беспомощным и выпотрошенным внутренностями наружу. Он не может отстоять свои чувства и свои отношения без вреда для себя и Арсения. Но и следование чужим условиям ранит обоих. И в небо летит монетка с одинаковыми сторонами. — Мразь… Какая же ты мразь… Какие вы все мрази. — С комом в горле и жжением в глазах чётко шептал он, с каждым повтором нагонял громкость своего голоса, не скрывая презрения и злости. Антон чувствовал, как каждая клетка его тела билась в напряжении, заполнялась ненавистью, а голова и руки дрожали подобно листу на тонкой ветке, стоит ветру только подуть. Он впился ногтями в свои ладони, оставляя на них впадинки в виде полумесяцев. А хотел бы воткнуть их в кожу Выграновского, с силой сжав его лицо в своей руке. Его буквально трясло, но он не мог никак разгрузиться. В голове не было ни единой мысли, кроме любимого имени, набатом бьющего по перепонкам и застывшего на языке среди грязных слов. Шастун прошёл долгий тернистый путь в принятии себя, ориентации, в получении взаимности. Они многое с Поповым прошли в отношениях и до «них». Антон действительно обрёл своё счастье в Арсении, спокойствие в размеренных течениях и пузырчатой морской пене его голубых глаз, чистых, как кристальная вода под солнечными лучами при взгляде на небо сквозь бесконечные объятия волн, накрывших с головой. Попов много значил для парня, как и сам Шастун значил для брюнета. Из двух зол выбирают меньшее? — Это «нет»? – Не сдержав улыбку, спросил Выграновский, чувствуя на языке сладость победы. Не раздумывая, и наплевав на всё и на предупреждение, Антон с удовольствием и с нездоровым огнём в глазах вцепился в парня, взяв его за грудки, грубо прижал к стене, приложил об неё Выграновского головой — но не сильно, во избежание летального исхода, — сделал несколько мощных ударов в бок. Забывшись и тяжело дыша, чувствовал, как становится легче, но ни черта не спокойнее, а злость только обострилась. Он даже не слышал, как парень хрипит под ним и делает попытки остановить Антона, но тот только перехватывал чужие руки, умудряясь выворачивать их до боли, но не до перелома, венчая эти попытки крахом. Шастун не слышал глухих ударов и шуршания курток, не чувствовал мягкость живого тела. С силой вонзил кулак в челюсть. Антон ударил последний раз коленом в живот. Эд не успел среагировать и, как кукла подобно Арсению в сентябре, принял эти удары без сопротивления. Он прикусил губу во время одного из ударов, и на снег упала пара капель крови, а сам он отшатнулся, согнувшись, подставил ладонь к подбородку. Шастун наклонился к нему, уместив руку на шее, и надавил указательным пальцем на загривок. — Это «да». Но у меня тоже есть условия, — он приблизил свои губы максимально близко к чужому уху и чётко проговорил: — я беру для себя время до нового года, а ты больше никогда, — никогда, слышишь, мудак, никогда! — не приближаешься к Попову. Даже не дышишь в его сторону и не разговариваешь со мной. Я уничтожу твою жизнь, если ещё раз вставишь свои ебучие палки в мои пиздатые колёса. Ты понял меня? — Шастун сильнее сжал пальцы на позвонках. Выграновский, тяжело дыша и пуская в воздух тонкие нити горячего дыхания, согласно кивнул. — Вас же обоих с дерьмом смешают, — хрипя и морщась от боли, прорычал Выграновский. — Тебя и Сеньку. — Не смей, тварь, — Шастун сильнее надавил на шею. — И не советую бежать к мусорам катать заяву. У меня на тебя тоже есть компромат, вполне дружелюбно машущий тебе сроком у лица, как членом. Надеюсь, ты не забыл… Не выполнишь свои обязательства, я не выполню свои, и не видать тебе ни компании, ни свободы, ни учёбы в университете. Как думаешь, папа сильно обрадуется? — Антон взял снега в ладонь и размазал его по окровавленному лицу, — послышалось мычание и мат, — и грубо похлопал парня по спине. — У тебя декабрь, Шастун, — проведя рукой по влажному лицу, согласился Выграновский. — И я проконтролирую, бросил ты его или нет. — Отдыхай, лох ебаный. Отряхнув руки, Шатсун отпустил парня, плюнув ему в ноги, и потянулся в карман за пачкой, всё дальше отдаляясь от дурного места. Первая затяжка ласково огладила горло и освежила лёгкие. Горечь жгла на нёбе. Стало на секунду легче, и за первой тягой последовала вторая. Руки дрожали от злости и страха, сигарета в них тряслась и с трудом находила губы. Он думает, что принял правильное решение. По крайней мере, надеялся, что это так. Антон знает, что будет сложно, обидно, очень больно. Но не знает, что теперь ему делать, и как оставить Арсения. Он любит его, и никогда бы не поступил так с ним, если бы в одном из двух стаканов с жидкостью нездорового тёмно-красного цвета, шипением и массой пузырьков, даже больше, чем в бокале игристого, была простая барбарисовая газировка. Ни хера подобного — в одном стакане лютый пиздец, а парням, увы, не стать, как Ромео и Джульетта. Но из-за того, что он любит, принял именно это решение. Антон более чем уверен, что Арсений справится. Со временем, переламывая себя и отстраивая заново, но справится. Антон мог бы с самого начала напомнить Выграновскому о серьёзном компромате, но это стало бы блефом и большим риском. Точнее, компромат был, но Шастун потерял его без возможности восстановления. Они взяли друг друга на невидимый крючок и отошли на расстояние, взведя курок. Никто не выстрелит, пока не начнётся январь, и если Антон выполнит условие. У него есть декабрь, чтобы найти решение. Антон больше не мог быть полностью честным с Арсением. И складывающуюся ситуацию он не раскроет перед Поповым. Ради него же. Докуренный бычок дотлеет в обшарпанной мусорке рядом с подъездом, а шлейф никотина проникнет во все комнаты квартиры, и мама, отчитав за пристрастие к сигаретам, попросит сдать смятую пачку в её протянутую руку. Антон отдаст её без возражений и пререканий, чем удивит женщину, а утром стащит из коробки в горошек на антресоли. А Арсению никогда не нравилась газировка с барбарисом. Он бы не взял в руки ни один из предложенных стаканов, а пронёс на вечеринку свой, с тархуном.***
Всё летело в тартарары. Внутренний мир Антона рушился от каждого влюблённого взгляда светлых глаз, робкого и ненавязчивого, но точно желанного прикосновения; от каждого объятия бросало в холод, но Шастун прижимался сильнее, почти вжимая парня в угол дивана в своей гостиной. Чувствовал своей грудью плавное, глухое и успокаивающее сердцебиение Арсения. Ему неожиданно стало не хватать Попова, контакта с ним. А в голове набатом била мысль: «Я не смогу с тобой так поступить. Нужно найти другое решение». Перед смертью не надышишься, но парень старался брать от каждого момента больше, несмотря на то, что знал: зря делает это, тем самым сильнее привязываясь и углубляясь в сомнения. Было непросто накидывать совместные планы на выходные, договариваться о встречах, параллельно обдумывая уже у себя в голове случай для самого стрёмного и нежеланного разговора в жизни Шастуна. Самого неприятного. Ему страшно увидеть то самое изменение на светлом лице Арсения, похожее на угасание или заходящее за тучи солнце; ему страшно проследить потемнение радужек и тусклую улыбку, выражающую неверие, ожидание раскрытия сюрприза или шутки. Антон не вынесет этого взгляда. — Шаст, у тебя чего так сердце стучит? Словно птичка, загнанная в клетку, но очень сильно желающая пробить своим тельцем прутья, — Арсений разомкнул объятия, а Антон с досадой вцепился в рубашку на его спине. Брюнет улыбался. Если бы нежность была человеком, то она точно была бы Поповым. Эта нежность в нём бьёт через край, и бьёт по слабым местам Антона. Он улыбнулся, положив свою ладонь на грудь кудрявого. Прямо напротив сердца. Их отделяла одежда, пара рёбер, лёгкие и литры крови. Но оно принадлежит обоим парням. — Думаю о соревнованиях. Пиздец, как волнуюсь, Арс, — соврав, Антон взял кисти Арсения в свои руки и не спеша оставил на каждой его костяшке сухие поцелуи, чувствуя губами шероховатость кожи. — Я просил тебя надевать варежки, — с выдохом произнёс он, поднимаясь за кремом для рук, подаренным Арсением. Рядом с Поповым старался делать вид, что всё в порядке, не подавать виду, что они на перепутье. Вроде получалось, он продолжал любить и быть рядом, поддерживать, помогать, встречать вместе сонное прохладное утро в своей квартире, когда мама и отчим уезжали на выходные к бабушке или работали в ночную смену. Купаться в этом в одиночку было очень непросто, и Антон погружался всё глубже. Ему хотелось открыться Арсению и всё рассказать. Брюнет имел право знать. Но совместно принятое решение точно привело бы к раскрытию их отношений и всем вытекающим неприятным, наихудшим последствиям. Даже под угрозой компромата Выграновский не откажется от своих намеченных целей. Да, расскажет всем, что Шастун любит парней и встречается с Поповым, зная, что, как и было обговорено, Антон достанет перед следователем и покажет всех скелетов из шкафа Эда. Знает, что в любом случае у него будут неприятности, да и ему особо нечего терять, но на дно он с собой потащит Антона, а от этого будет намного слаще.***
Балконная дверь хлопнула за спиной Антона, оставив за ней шум и гам, навязчивых девушек, зашедших познакомиться с Шастуном и его сокомандниками, а свежий воздух ударил в лицо. Он вышел на просторный балкон гостиницы, находящийся на третьем этаже. Для отдыха услужливо были расположены небольшие кресла; широкие колонны балкона в стиле ампир были обмотаны крупной гирляндой тёплого света, разбивающая темноту, нависшую над городом. Антон опёрся руками об ограждение, чувствуя локтями холодный бетон; вес тела перенёс частично на одну ногу. Перед ним открылся ничем не уникальный вид: свет фонарей площади Революции, множество машин, едущих с работы, горящие вывески ещё открытых магазинов. На звёзды было смотреть интереснее, но шея у парня болела с самой игры. Здесь тихо, за исключением гула машин, и свежо, в отличие от душной гостиницы и бесконечных криков, шума и приколов в номерах, где разместилась баскетбольная команда. Несколько команд юношей и девушек с разных городов. Весь третий этаж был занят спортсменами, а с Шастуном так вообще в мини-блоке жили ещё четверо парней. Он вдыхает глубже, всё ещё удерживая палец над кнопкой вызова. Не решается. Самочувствие паршивее некуда. По его вине команда проиграла в полуфинальной игре на два очка, он отнял у неё возможность побороться за победу в финале и поехать на следующий этап в Сочи. С Арсением они так и не поговорили. На фон их нынешнего общения, переживаний и не впечатляющих мыслей из-за них накладывалась общая физическая и моральная усталость, да ещё и чувство вины. По правде говоря, он надеялся, что Попов сам отвяжется, устав от поганого отношения к себе. За неделю мог хотя бы базу на пути к этой цели выложить. Антон знает, что отталкивает Арсения своим безразличием в сообщениях, игнорированием, сбрасыванием звонков, но он действительно не может выдавить из себя толику искренности. Ни для мамы, ни для Оксаны с Димой. Но для мамы приходится, и это лимит его возможностей. Да и просто не хотелось ни говорить с кем-либо, ни обсуждать игры и школу, разбираться, думать о том, каким образом закончить с Поповым отношения. Хотелось отыграть, лечь в горячую ванну — Антон шёл мыться последним, и дольше всех варился в горячей воде, расслабляя мышцы и тело в тишине: тренер забирал телефоны в одиннадцать вечера, чтобы спортсмены не засиживались. В кровать Шастун ложился далеко за полночь, выслушивал бубнёж своих соседей по комнате, если они не спали. В ответ слал их шёпотом подальше. Это всё не значит, что Антон не скучал по Арсению, не хотел увидеться, созвониться, поцеловаться и просто оказаться рядом. Телефон слегка вибрировал от гудков. — Да, Антон? — Павел Алексеевич, добрый вечер, простите за то, что звоню поздно. — В телефоне слышался детский звонкий смех, ребёнок называл мужчину папой. Антон пожалел о том, что звонит своему классному руководителю после рабочего дня. — Я вас отвлекаю? Если да, то я могу позвонить чуть позже… Завтра. — Всё в порядке, Шастун. Я удивлён, что ты в принципе позвонил. Такое бывает, только когда ты во что-то серьёзное вляпываешься, — констатировал учитель, тихонько посмеиваясь, и Антон вспомнил чужую сеточку морщин в углах добрых, карих глаз. — Подожди минуту. Антон поднял глаза на улицу. В поле зрения попалась жёлтая машина. Жаль, никого не оказалось рядом. Пришлось несильно впечатать кулак в бетонную колонну. — Я слушаю. — Вот, Павел Алексеевич… Я же могу вам доверять? — Если бы не мог, ты бы не позвонил, — скорее всего, мужчина скрестил руки на груди, хитро улыбнувшись. — Можешь, конечно. Что стряслось? — Мы могли бы с вами поговорить, когда я вернусь с соревнований? Мне кажется, я запутался. И мне нужен совет взрослого человека. — Ты уверен, что я и есть взрослый человек? — С лёгким и добрым сарказмом спросил Павел Алексеевич. А Антон вспомнил, как учитель вместе со своими учениками играл в снежки во время зимнего похода в прошлом году; болел, как фанаточка, за команду Шастуна на соревнованиях по баскетболу и волейболу, проходивших на базе их школы; гонял с ребятами в футбол и обстреливал всех двоечников и троечников из водного пистолета на отдыхе летом вместе со своим классом; отжигал с Антоном под Барбариков на школьной дискотеке. Павел Алексеевич всегда был за любой движ, и поддерживал своих учеников в любой авантюре. Не отказался даже участвовать в постановке на ежегодном театральном фестивале и достойно отыграл роль жениха. Хоть это и было против правил, но вышло очень комично и оригинально, все были в восторге, поэтому администрация закрыла глаза на такое своеволие. — По крайней мере, вы мудрый, — Антон широко улыбнулся. — Я расскажу вам, в чём дело, но подумаю, как это сделать, если вы согласитесь. — Я согласен, и постараюсь помочь, если найдусь. Жду в понедельник у себя в кабинете, Антон. У тебя первого урока нет, вот и придёшь ко мне к восьми утра. Договорились? — Договорились. Спасибо, Павел Алексеевич. — Пока не за что, Антось. Доброй ночи.***
С момента возвращения Антона с соревнований, они толком не контактировали с Поповым. Намеренно. — И что сказал Добровольский? — Заинтересованно и негромко спросила Фролова. — Ничего нового, чего я бы не знал. Сказал, нужно поговорить с Поповым. — Антон, тебе уже все говорят о том, что тебе нужно поговорить напрямую с Арсением, один ты этого ещё в полной мере и с чувством решительности понять не можешь. — Дима спокойно слизнул пюре с ложки. — Мне, блять, сложно! — Шикнул Антон, начиная раздражаться. Он прекрасно всё знает сам. Просто…хочет, чтобы это сложное решение приняли за него. Отчаяние и трусость. — Всё проще намного, Тош, — Оксана отщипнула комочек от куска хлеба. — Почему ты всё ещё в сомнениях? Вроде всё логично: ты дорожишь Арсением, а он тобой. Выход очевиден. — Мне сложно принять решение за двоих. — Ты не и не должен. Это касается и Попова тоже. — Мы с вами все варианты перебрали и не нашли подходящего решения, которое было бы безобидным для всех. — Значит, какие-то потёри всё равно придётся понести, Антон, — тихо отметила девушка. — Прими это с пониманием, перестань отступать и бояться. Из нескольких зол выбери меньшее. — Ты меня слышишь? — Дима чуть наклонился через стол к Шастуну. — Я говорю: дело касается тебя и Арсения, и только вам решать, как поступить, а не нам с Оксаной, и уж тем более не Павлу Алексеевичу. Антон хотел что-то возразить, но его внимание отвлёк настойчивый наезд со столика неподалёку. — А меня он понять не хочет?! Я разве не могу ему помочь?! — Попов между пальцами смял в лепёшку хлебный мякиш, чуть повышая голос и шипя от нарастающего негодования. Некоторые ребята, сидящие где-то рядом, заинтересованно оглянулись на источник повышенных децибелов. — Он тоже переживает, видишь, — вернув своё внимание к друзьям, сказала девушка. — Лично мы с Оксанкой топим за то, чтобы ты послал Выграновского и его условия. — Я подумаю, ладно? — Антон отпил нелюбимый компот из сухофруктов. Дима цокнул, закатив глаза, а Фролова протяжно выдохнула. — Твой режим ожидания момента, когда Попов сам бросит тебя, заебавшись от такого отношения к себе — отчаянный, Шаст. — Дима скрестил руки на груди. — Тактика провальная, Арсений не сделает этого. Не перекладывай ответственность за свой проёб на него, не жди, когда он примет за тебя решение и решит вашу проблему. Да просто признайся себе, что тебе нравится страдать, вариться в этом, быть пупом земли, — Дима скрестил руки на груди. — Учись принимать решения, согласовывая их с людьми, которых эти проблемы непосредственно касаются тоже. Почему ты всегда ждёшь, когда всё само рассосётся или кто-то другой не возьмёт дело в свои руки? Перестань быть таким мягкотелым, Шаст! Пора взрослеть. Глаза Антона слегка округлились, нацеленные в Позова. Он не нашёл ответа, только почувствовал, как правда всё же уколола. Так было всегда: он затягивал рефлексионные периоды, просто потому что не мог собраться с силами и сделать хоть что-то, ему нравилась меланхолия, в которую он сам себя загонял. Словно в этом вакууме ему комфортно, от него потребуют меньше, а он весь сам по себе. Единственное, что он сказал, схватив рюкзак: — Спасибо, Поз, учту, — взял свою посуду и покинул стол, в то же время понимая, что ведёт себя, как ребёнок, но с разбушевавшимися эмоциями ничего сделать не мог, а потому снова сбегает. И винит себя за это. Друзья всё ещё с ним, выносят его жалобы и тупость, а Антон с ними вот так… — Дим, зачем? — Оксана со строгостью в глазах повернулась к Позову. — Задрал ныть. Ну, решение же на поверхности! Руку протяни. — Ему непросто, мы единственная опора для него, а ты так с ним… — Не всё сопли вытирать, Оксан. Да нормально всё будет, он курить пошёл. Покурит пару минут в одиночестве, я присоединюсь и извинюсь. — Он не обиделся, — констатировала Фролова, провожая взглядом Антона, подходящего к арке выхода из столовой. — Конечно, нет. Правда в глаза выебала, пошёл успокаиваться. В первый раз что ли? — Позов взял посуду в руки. — Мы не придём на ОБЖ. — И на физру не идите тогда, что уж… — Оксана отзеркалила действия парня. — Персю за меня за ухом погладь там. — Сама погладишь. Как только отсидишь, примерная ученица, сразу на квартиру Антона мчись.***
Ещё одну бессонную ночь я посвящаю тебе. Луна исчезнет во тьме, а я останусь здесь. Жить как-то надо, и я в живых оставлю себя Лишь для того, чтоб тебя любить. ssshhhiiittt! — Ночь Тренировка закончилась ебано. Выграновский всё время лажал намеренно в работе с Шастуном в паре, чем только раздражал капитана. Кудрявый срывался на крики, в которых иногда сквозил и мат, абсолютно не сдерживался. Его трясло от невозмутимости Выграновского, а выполнять указания тренера вместе с ним было просто невыносимо. Шастуну пришлось отлучиться в раздевалку и написать пару гневных сообщений в чат с Димой и Оксаной, а ещё перевести дух. Тогда он заглянул ещё и в другие чаты, мельком; наткнулся на сомнительного контекста фотографии Попова с рыжеволосой девушкой. В беседу с друзьями Антон отправил ещё несколько сообщений, насквозь пропитанных злостью, непониманием и разочарованием. Чувства и эмоции, полученные от неудачной тренировки и свеженьких фотографий, преобразовались в сплошной ком, душащий чуть слабее петли. Вернувшись в зал, парень отвешал словесных пиздов каждому игроку команды за новые ошибки и недочёты, сорвался окончательно. Тренер был неприятно удивлён подобным поведением своего воспитанника, ведь Антон всегда с пониманием и терпением, особой любовью подходил к каждому члену команды и подбадривал, спокойно указывал на ошибки, если их не замечал тренер. По окончанию тренировки тренер попросил капитана задержаться и пройти в тренерскую. Парня отчитали, но несерьёзно, попросили взять себя в руки и не терять лицо, напомнив, что тяжёлые дни бывают у всех, но в любом случае нужно оставаться человеком, соответствовать статусу капитана команды. Антон прошёл в раздевалку в угрюмом расположении духа, всем своим видом показывая, что он не хочет ни слышать вопросов, ни тем более отвечать на них, и вообще разговаривать в принципе. Все знали, что, если у Шастуна плохое настроение, то всё пойдёт не так, как хотелось бы всем, к нему лучше не лезть и не заёбывать глупыми вопросами. В раздевалке было непривычно тихо, шуршали пакеты, звякали молнии рюкзаков, пахло разными дезодорантами. И только Выграновский ходил по тонкому лезвию, продолжая провоцировать Шастуна. Парень старался не слушать долбоёба, залез в телефон, чтобы написать Оксане, что тренировка закончилась. Глаза пробежались по сообщениям друзей о фотографиях. Выграновский что-то сказал, отдалённо похожее на: «Арсению пишешь?» — Ты меня задрал, — устало протянул Шастун, кинув телефон куда-то на скамейку, где были сложены его вещи. Антон набросился на Эдика и повалил на холодный кафель раздевалки, навис над парнем. Все в раздевалке были шокированы, и никто не захотел вступать в чужое разбирательство двух явных конкурентов, а просто предпочли понаблюдать за происходящим. Только Шастун замахнулся с остервенением, сильно желая не промахнуться мимо глаза Выграновского, как его кулак кто-то перехватил со словами: «Шаст, не надо!» Антон резко перевёл голову, только в этот момент ощущая, что чуть ли не рычит от злости и тяжело дышит. Дима Журавлёв с острым беспокойством в глазах скользил взглядом по лицу Шастуна, слабо кивая головой в знак отрицания, и чуть ослабил хватку. Кудрявый оглянулся на остальных, улавливая в каждом лице страх в лёгкой форме и надежду на то, что они не окажутся втянутыми в конфликт. И, наконец, посмотрел на Выграновского под собой. Тот спокойно лежал, словно на нём уселась привлекательная девушка лёгкого поведения с однозначными намёками. Улыбался и прошептал: «скоро Новый год». Свободной рукой Антон с широкого и резкого размаха отвесил парню звонкую пощёчину. Выграновский двинул бёдрами, скидывая парня с себя и готовясь дать отпор. Тут подоспели сокомандники, разделённые на две части в соответствии с тем, кого из двух парней поддерживали, и оттащили Шастуна и Выграновского друг от друга. Потасовка закончилась так же молча, как и началась. Быстро переодевшись, Антон вылетел из раздевалки, хлопнул дверью, вложив в этот хлопок всю злость, которую не смог вымести на Эдика. Свежий воздух слегка привёл в чувства. Парень снова открыл диалог с Оксаной. — Антон! — Привлёк внимание Арсений, чуть прокашлявшись от сухости горла, когда подошёл к парню на расстоянии пары метров. Шастун резко обернулся и удивлённо посмотрел на Арсения, словно он последний человек, которого кудрявый мог увидеть сейчас перед собой. — Ты чего тут делаешь? — Ладонь сжалась на ручке рюкзака. Он оглядел Попова с ног до головы оценивающе. Выглядел брюнет неважно, мягко говоря. Выраженные синяки под глазами, слегка расфокусированный, плывучий взгляд. Антон на мгновение испугался, понимая, что довёл парня. — Ты нормально себя чувствуешь? Выглядишь нездоровым. — Другая рука потянулась к лицу Попова, но, почти соприкоснувшись с красной кожей, нырнула в карман. — Хотя мне какая разница? — Сам себе он задал вопрос, безразлично отводя глаза в сторону. Да, он продолжал морозить Попову ноги своим холодом. Как бы ему ни хотелось сделать наоборот… Арсений нахмурил брови. — Нам нужно поговорить, Антон, — почти жалобно попросил Арсений. Оба понимали, что это, вероятно, последняя попытка что-либо исправить, и Антон в ужасе от этого осознания. Они разошлись без прощальных слов. Арсений ушёл, не оглядываясь. Шастун дрожащими руками достал сигарету и поднёс к губам. Густые слёзы с небольшим отставанием друг от друга стекли по щекам. Зажечь получилось не сразу. Первая затяжка пришлась горькой и тяжёлой. Внутренним ребром ладони Шастун стёр влагу со щёк, проморгался, избавляясь от мути в глазах, и хмыкнул носом. Он поторопился уйти тоже, чувствуя внутри растущее желание догнать парня. Антон был опустошён, а в голове не было ни единой мысли, в теле — ничего, кроме тяжести и сигаретного дыма. Он отрешённо шёл в направлении своего места духовного баланса — на крышу недостройки. Ему нужно просто посидеть там и обдумать случившееся. Только он вышел за угол недалеко от того места, где его оставил Попов, как на глаза попалась фигура Выграновского. Парень стоял довольный: он всё слышал и видел. Антон скользнул по его лицу, протяжно выдыхая дым. — Поздравляю, — с досадой, негромко сказал Антон, снова затянувшись. На его глаза падала плотная тень от капюшона. — Надеюсь, оно того стоило. — Молодец, Шастун. Хорошо с игрой придумал. Я выполню свою часть договорённости. Можешь не волноваться за Попова. Поднявшись на крышу, Шастун уже не сдерживал слёз. На вкус они были горькими. Ему хотелось кричать, но город готовился ко сну, а в горле не было воздуха. Он не знал, сколько времени просидел на этой крыше, какие мысли его посещали. Только чувствовал, как жгло щёки от слёз и мороза, нос пробивало дымом с вишнёвым запахом. Телефон вибрировал в кармане, но отвечать не хотелось. О встрече с Оксаной он вспомнил, только когда где-то за его спиной хлопнула дверь выхода на крышу, а его плеча коснулась рука в варежке. — Господи, Тош, еле нашла тебя. Ты почему не отвечаешь мне? — Она взглянула на его лицо. — Шаст… Не говори мне, что вы… — Я проебал его, Оксан. — Он не смотрел на девушку. Не хотел видеть её разъёбанное печалью лицо, сочувствие и сопереживание. Фролова обхватила его лицо своими руками, стёрла варежкой густые слёзы. — Я проебал Арсения. Ресницы парня дрожали, а перед глазами была пелена. Лицо не выражало ничего, кроме усталости и смирения. Он выглядел бледным, несмотря на холод, и помотанным жизнью, с несвойственным для случившегося события спокойствием, тихим голосом, граничащим с шёпотом. Этим он и напугал подругу. — Антон… Что ты сделал? — Я таких гадостей ему наговорил… Оксан, блять, я, — заплаканным лицом он уткнулся девушке в куртку, зажмурив глаза и сжав зубы. Фролова обняла его поперёк груди, поглаживала по спине, что-то шептала. Она переняла из красных рук тлеющую впустую сигарету, и затушила об бетон сбоку от себя. Антон заключил девушку в горькие, чересчур крепкие объятия, словно мог сломать хрупкое тело Фроловой. Спустя какое-то время, проведённое в молчании, Оксана повела парня к себе домой. По дороге они не обмолвились ни единым словом. Она и сама поняла, что парень крупно облажался и сделал по-своему, вопреки всем разговорам и предложенным идеям. Оксана не злилась, не обижалась и не осуждала. Ей было погано из-за друга в сопереживании, из-за того, что всё так сложилось. Посчитала нужным просто быть рядом с Антоном. Она организовала небольшое чаепитие у себя в комнате, пока Антон грел руки у батареи, свернувшись калачиком. На все тихие разговоры мамы она не отвечала, отмахиваясь лишь тем, что Антон только что с девушкой расстался, домой идти в таком состоянии не готов. Хозяйка квартиры не стала расспрашивать дальше, видя плачевное состояние обычно весёлого парня. О том, чтобы Шастун остался на ночь, она даже не возражала.