Свернуться бы комочком прямо на твоих коленях, Свихнуться полностью от запаха твоих духов. Свои окурки, стики и пустые сообщения —
Отдай всё мне, я буду целовать их перед сном
ooes & APEX — Пирожок
Июнь
Первая летняя ночь ощущается значительным облегчением и свежей росой на холодной траве. Ощущается грудью, полной ночной свежести, и слякотью под подошвой кроссовок. А ещё первым написанным экзаменом. Осталось ещё три. Завтра уже два. Антон не особо волновался перед экзаменом по русскому. Он прорешал весь сборник, написал кучу сочинений и сдавал это всё на проверку Павлу Алексеевичу, у которого последние пару месяцев ещё дополнительно брал уроки за плату. В аудитории было понимание, что это очередной вариант, последний, но Шастун знал, что отнестись к нему нужно со всей ответственностью и подключить всё своё внимание. Очередной вариант. Он их решил кучу. Результаты хорошие, но всегда в его работах были недочёты. В одних и тех же заданиях, которые никак не поддавались не то чтобы понимаю Антона... он понимал, но скорее в моменте думал, что всё складывает верно, по-другому быть не может. Может, к сожалению Шастуна. Даже узнавая правильный ответ, он не понимал, почему так. Каждый раз. Из варианта в вариант. Даже расклад карт таро с Оксаной над сборником не помогал. Вот прелесть третьего задания. Именно для этого задания — а ещё для задания со словами с хитровыебанным ударением, для задания с образованием прилагательных и причастий, глаголов, — Антон вырвал справочный материал из сборника, и протащил на экзамен во внутреннем кармане пиджака, в котором потом горел все три часа под прямыми лучами. Не повезло: его место тоскливо ожидало его на третьей парте первого ряда, прямо у окна. Никакая вода не спасала парня и не улучшала ситуацию. Простит Павел Алексеевич, но связка между аргументами в сочинении и вывод были написаны не ахти — но старательно, насколько позволял кипящий во всех смыслах мозг. Антону хотелось закончить быстрее, снять пиджак и закатать рукава по плечи, попасть на свежий воздух. Арсений же пришёл без каких-либо шпор. Ему повезло чуть больше: он сидел на третьем ряду, а вода в бутылке была ледяной: парень предусмотрительно положил её в морозилку за пару часов до выхода. Но самоуверенность его немного подвела. Она оказалась вытеснена сомнениями. И чем дольше Арсений колебался над ответом, тем сильнее он путался. И надо признать, он очень удачно случайно столкнулся с Шастуном в туалете. Они однословно перебросились впечатлениями от попавшихся вариантов, и Попов поделился своими сомнениями. Тогда Шастун завёл парня в кабинку вперёд себя и закрыл за собой дверь, поделился шпорами. Арсений торопливо читал их, сидя на бочке унитаза, выискивал нужный материал. Антон тоже шелестил бумажками. Так и передавали друг другу, не находя нужное. И чем дольше они вместе находились в одной небольшой кабине, тем в ней становилось более душно, и тем сильнее болела голова. Было решено оставить шпоры под мусорным ведром — вдруг снова окажутся полезны Антону или Арсению. Оказались ведь: Арсений копил в голове какую-то часть вопросов и ещё раза два точно бегал подсмотреть в шпоры. Так закончился предпоследний день мая. А час назад стукнул июнь. Антон докуривал сигарету, глядя в прикрытое занавесками окно, из которого горел свет: Арсений готовился к математике. Какао из большой кружки давно остыло, неприятной холодной жижей обволакивало язык и просто отвратительно стекало по горлу. Попов поморщился и отставил кружку подальше, взял карандаш в руку, тут же стал перерисовывать исходный чертёж геометрической задачи. Парень старался игнорировать непонятный, негромкий, но навязчивый шум, похожий на стук об стекло, принимая это явление за птицу, что слишком сильно хотела попасть в тёмную комнату, мрак которой разбавляла светом лишь лампа на рабочем столе. Чем дольше Арсений это слышал, тем сложнее было не обращать внимание, учитывая, что задача не получалась, а растрёпанные нервы звучали в миноре. Буркнув матом, Арсений швырнул карандаш на тетрадь, открытая страница была исписана формулами, чертежами, зачёркнутыми ошибками. Геометрия никогда не была для Попова союзницей в затяжной борьбе с математикой. Скорее, они угрожающе за руку шли против парня. С раздражённым топотом укутанных в носки ног Арсений приближался к окну. Хотелось открыть его и прогнать пташку, что Попов и постарался сделать, но увиденное сперва сбило с толку, затем — сильнее разозлило. — Что? — Напряжённо спросил Арсений и опёрся локтями о подоконник, корпусом чуть склонившись в открытое окно. — Добрый вечерочек, — Шастун, загадочно улыбаясь, качнулся с пяток на носок. — Добрейший. Чего желаете? — Попов люто ненавидел, когда его отрывали от работы. Он рад, что Шастун пришёл, но зачем да ещё так поздно, ведь на часах давно за полночь — непонятно. — Арс. Пошли погуляем? — Ночью? — В первую летнюю ночь! Ты только послушай, как звучит! Арсений холодным взглядом оглядел парня. Ему хотелось и гулять, и веселиться. С Антоном, с Серёжей, с Настей и Женей. Гулять с мамой, ходить в кафе к Кате и объедаться пирожными. Хотелось. Но он понимал, что до середины июня он не свободен. Нужно немного потерпеть ещё. Совсем чуть-чуть. Держать себя и работать, пока часики тикают всё громче. Арсений что-то негромко напомнил про экзамены и про необходимость того, чтобы и сам Антон к ним подготовился. Тот уверенно говорил, что пятёрка у него в кармане, уговаривал пройтись хотя бы часик. Арсений просто не мог сейчас. И его взгляду попались небольшие, буквально точечные сколы стекла на окне с внешней стороны. Вот и причина прогнать парня. — Ты мне в окно камни бросал! Сколы появились! — Что, правда? — Удивлённый Антон чуть виновато подошёл ближе, словно с расстояния мог увидеть повреждения стекла второго этажа. — Кривда. Антон, я сказал, что не выйду гулять, пока мы не напишем все экзамены. — Шастун цокнул куда-то в темноту улицы. — И вообще не буду разговаривать с тобой до той поры. Это наказание за стекло. — Арс, ты серьёзно? — Шастун развёл руки в стороны. Он с пониманием отнёсся к желанию Попова терпеть и посвящать себя подготовке к экзаменам, но сказанные слова отозвались чем-то неприятным. Паранойи Попова иногда выходили за грань разумного. Не жалел себя совсем, не давал себе отдыхать, сколько на самом деле ему нужно. И это огорчало. Арсений потянулся к ручке, чтобы закрыть окно, как бы отвечая на вопрос кудрявого всей серьёзностью момента. В последнюю секунду Антон успел сказать: «А за окно прости, пожалуйста.» Арсений лишь махнул рукой на прощание и завесил плотнее.***
Не удивительно, а скорее поразительно то, что Попов от своих слов ни на секунду не отказался и действительно не разговаривал с Антоном в период сдачи экзаменов. Однако они чатились, Арсений извинялся, но объяснялся тем, как ему важно чуть подготовиться и быть больше уверенным в своих силах. Антон всё и без этого прекрасно понимал, а потому старался не навязываться, и когда Арсения в сети не было в сети, то и вовсе не писать ему. Друзья тоже без устали готовились. От скуки и временного одиночества Шастун и сам сел за сборники. Насчёт базовой математики он даже не волновался: знал, что на четвёрку точно напишет, особо не запариваясь. На пробниках и в домашних заданиях первые шестнадцать заданий он делал обязательно, допуская, что где-то мог накосячить максимум в двух заданиях. Делать больше у него просто не было желания, да и времени терять из-за двадцатого и двадцать первого задания не хотелось. Но в дни, когда он никуда не торопился и вечер был свободным, он практиковал и их. На самом же экзамене со своим минимумом он справился за час с учётом того, что каждое задание он перепроверил и перерешал разными вариантами, чтобы убедиться в правильности своего ответе, если всё сойдётся. Времени ещё был вагон, из аудитории никто не вышел. Ещё через полчаса были выполнены все задания. Те последние повышенного уровня сложности заставили несколько попотеть. С погодой тоже повезло: пасмурная, из приоткрытого окна поддувало свежим воздухом, сравнимым с спасительным глотком, ведь в пиджаке всё же было жарковато. На математику пришёл без шпор — всё необходимое было в справочном материале КИМа. Не надеть его было непростительно: просто Арсений в день экзамена по русскому часто смотрел на Антона, когда одиннадцатый класс за час до начала экзамена собирался у школы; а позже в туалете, перенимая из рук в руки шпоры, сделал комплимент относительно того, как этот пиджак хорош ему: — И не потому что там шпоры? — Тихо спросил Антон, слыша, как в туалет зашёл кто-то ещё. — Совсем нет, — так же тихо, чуть помедлив, ответил Арсений, глядя в глаза.***
Минус четыре. Это заслуженная победа. Антон знал, что Арсений будет писать обществознание до последней минуты. Знал, поэтому заранее узнал номер аудитории, в которой тот будет сидеть, и ждал парня до конца, пока он не выйдет с экзамена. Ждать пришлось не долго: Антон и сам увлёкся работой, чуть паникуя из-за неудачного варианта, судорожно шарился по куче шпор в кроссовках и спортивных наколенниках, скрытых под свободными брюками. Вышел из аудитории за пятнадцать минут до конца экзамена, сдав работу с глаз долой, из сердца вон. В тесте попалось что-то максимально стрёмное и неоднозначное, что можно было истолковать по-разному. В КИМе он почти над каждым утверждением ставил жирный знак вопроса, как выражение неуверенности и заблуждения. Позднее он с уверенностью зачеркнул лишь парочку из них, а во всех остальных просто надеялся на удачу. Вторая часть вся была по нелюбимой политике, к которой Антон не так уж и много готовился да и не любил её вовсе, а именно на экзамене она и задушила вконец. Арсений вышел не менее уставшим и не менее раскрасневшимся из-за духоты аудитории, лучей солнца, преломляющихся от стекла, кипящей работы. Оба выжали из себя до последней капли. Не хотелось даже разговаривать. Арсений едва слышно на выходе из аудитории вымолвил «прощайте» для организаторов. Нужна была пауза, хотя бы минута, чтобы посидеть с закрытыми глазами, без экзаменационной работы на столе и звука утекающих секунд на циферблате настенных часов. Видя чуть рассеянный вид Арсения, что молча сел рядом, коротко бросив взгляд, Антон не стал задавать вопросов. Пока. Им понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Было бы неплохо выйти на улицу, но там толпа одноклассников, обсуждающих задания и проверяющих ответы. Пока Антон курил рядом с ними, он уже устал от них, хотелось побыть в тишине. И рядом с Поповым. Нужна была пауза, чтобы осознать, что последний экзамен написан, и этот хард-уровень закончился. А впереди всё лето. Арсению от этого тепло, как и от ощущения, как чужой мизинец касается его ладони. — Может, купим мороженое? — Шёпотом спросил Антон, вырывая Арсения из мыслей. Тот посмотрел в смущённое лицо, бегая по нему глазами. Затем устало-облегчённо улыбнулся. Антон видел лучики в его глазах. Он почему-то уверен, что экзамен у Арсения прошёл хорошо. — А давай! — Арсений взял ладонь Антона в свою и сжал её крепче. Минув одноклассников возле ППЭ, парни прошлись до магазина. Не согласившись с ценой на мороженое и чуть поворчав по этому поводу, Антон перестроил маршрут в кафе, где Катя пока не работала, взяв отпуск, чтобы подготовиться к экзаменам и написать их. К началу июля обещала вернуться.***
Оба стаканчика — один пломбирный с карамелью, другой — с шоколадной крошкой, — таяли на жаре, и их не спасала даже тень дерева, падающая на парней. Чёрный пиджак и наколенники, которые Антон снял в туалете кафе, висел на спинке лавочки, а верхние пуговицы рубашек были расстёгнуты и закатаны рукава. Солнечные лучи отражались от пруда недалеко от лавочки, и немного слепили уставшие глаза — Арсений практически всё время, что ел мороженое, не разлеплял веки. А если и открывал глаза, то только для того, чтобы посмотреть на Антона, оценить реакцию и его вовлечённость в диалог, проверить состояние мороженого. — У меня вторая часть фортовая попалась. Социалка. Я на тесте заебался сильно, бред какой-то, — делился впечатлениями Арсений, — да и во второй части запарился с аргументами и объяснениями своего мнения. Но в принципе рад, что половина заданий была про семью, там что-то про демографическую проблему было, не помню уже, — он хихикнул: на экзамене читал одно и то же задание много раз до посинения, анализировал, а выйдя из аудитории, что-то конкретное уже и не мог припомнить. — На сколько баллов рассчитываешь? Вот как написал? По ощущениям, — Антон выкинул пластиковый стаканчик в урну возле лавочки и вернулся к Арсению, сев поближе. — Рассчитываю на восемьдесят с копейкой. — Он кивнул в знак согласия с самим собой. — А написал… — он пытался отбросить категоричность к своей работе и прикинуть число объективное, — на семьдесят думаю. Сильно в тесте не уверен. — Да я вот тоже, — Антон глубоко вдохнул. Жара давила на грудную клетку, дышать было тяжелее. — Я пока курил, с ребятами чуть пообщался. Я так понял, что некоторые вопросы в большинстве вариантов попадаются одинаковые. У тебя было задание про налоги на соответствие? Арсений задумался. — Местный, региональный, федеральный? — Да. Ты куда отнёс водный налог? — Антон повернулся корпусом к Арсению и облокотился локтём о спинку лавочку, подогнул ногу под себя. Запустил пятерню в волосы, оттягивая чёлку, скрывающую потный лоб. — К местному вроде. — А он федеральный! Вот с такими проблемами сталкиваются гуманитарии. Это они ещё историю не сдавали, подготовка к которой косвенно предполагает случайное вступление с таким же несчастным учеником в дискуссии по оценке тех или иных событий. А если ещё вместе решать вариант на перемене на выбор утверждений из предложенных… Эта битва была бы легендарной. Слава Богу, что Антон и Арсений её не сдавали. Как и литературу. — Так, я уже не уверен в своих семидесяти баллах, — Арсений смеялся, но Антон знал, что такое «открытие» для парня стало первым звоночком к волнению по поводу результатов. Да Шастун и сам переживал за свои. Если даже на такой мелочи он проебался, то мог точно где-то ещё ошибиться по глупости и потерять массу баллов. — Да как?! Я думал, там такая же логика, как и с земельным налогом. Он-то местный… Типо земля и вода. — Ага, огонь и воздух, — Антон смеялся тоже. Не знал с чего больше: с того, какую физиономию скорчил Арсений, когда узнал правильный ответ, или с той динамики, как это выражение лица сменилось на глупое, а потом на смешное, то ли от такой идиотской логики, которой и сам, как и большая часть класса, руководствовался на экзамене. — Ты дыши, пока и он платными не стал! — Да это пиздец будет. Половина России либо без воздуха останется и задохнётся, либо будут скрытые нелегальные организации по продаже баллонов кислорода. Просто представь: сел на пятнадцать суток за то, что ты спал на лавочке в центре города, тебя сочли за пьяного человека, а тебе просто не хватило воздуха. — Это ужасно, Антон. Биологи сейчас хотели бы стереть себе память и больше никогда не слышать твоих предположений. Антон сделал долгий вдох, набирая пока что бесплатный воздух. Арсений повторил за ним, пародируя сосредоточенное лицо Арсения, и они оба расхохотались, выпуская из себя тот запас ресурса, который пытались напастись. Шастун не отказывался от своей теории и сымитировал обморок, распластавшись на лавке, за что получил ложкой по коленке от весёлого Попова. — А вторая часть как? — Успокоившись, спросил Арсений. — Отвратительная, — парень отряхнул ладони и брюки, выпрямился. — Вся по политике. Только двадцать второе попалось что-то по семье, её функции, типу. Не знаю, я что-то выжал из себя, подключил всю свою мнимую заинтересованность к выборам и политическим организациям. Терпеть это всё не могу. Насочиня-я-ял… — Антон вытаращил глаза и закрыл голову руками, обозначая тем самым сумасшествие, которое он до сих пор чувствовал от экзамена. — Совсем всё плохо? — Серьёзно спросил Арсений. — Не могу сказать. Для меня — да, но это из-за моего отношения к этой теме и понимания, что я ни черта не знаю из теории. Проверяющий, может, найдёт в моих ответах что-то стоящее. Посмотрим, — он отмахнулся. — Да хорошо всё будет, — Попов ободряюще улыбнулся. — Ты ведь понимаешь, что на этом жизнь не закончится, если всё выйдет не так, как хочется тебе? — Да понимаю, конечно. В сентябре это уже ничего не будет значить точно. Но не последнюю роль при поступлении сыграет. Прорвёмся, — Шастун подмигнул чуть покисшему собеседнику и заметил следы мороженого на его лице. — Арс, ты рот заляпал в крошке своей. — Блин, — Попов обвёл языком по губам. — Всё? — Нет, — парень указал куда-то пальцем, улыбаясь. — Возле левого уголка, — Арсений начал смеяться и одновременно раздражаться. Антон долго наблюдал за этими попытками, таращась на чужие губы. — Ну, нет, Арс… — Шёпотом сказал он неосознанно и потянулся к чужому лицу. Это желание коснуться чужих губ — их уголка, — было таким сильным и внезапным, что Антон забылся и просто потянулся. Но он следил за чужой реакцией: поздно понял, что может напугать или смутить этим Арсения. Так и вышло. Взять телефон в руки и посмотреть через камеру Арсений не догадался. А когда и подумал об этом, и уже хотел потянуться в карман, то заметив движение в свою сторону, напрягся и отклонился корпусом чуть назад. Он растерялся и таращился на Антона мечущимися глазами, а улыбка на его губах исчезла. Антон не мог не увидеть эту перемену и плавно отпрянул, кивая на чужой карман. Старался показать спокойствие, но на самом деле где-то в груди кипел стыд, а уши позорно покраснели. Попов вынул телефон. — Арс, прости. Стерев шоколадную крошку, Попов, всё ещё неловко себя чувствуя, посмотрел на Антона, прилепив к нему свой взгляд. — Всё в порядке, Антон. Просто… мне всё ещё сложно тебе доверять, но я пытаюсь. Неожиданность момента испугала. Думаю, я всё ещё не готов, — он опустил глаза на свои кроссовки, свёл мысы вместе. — Я всё понимаю. Говори мне, если я что-то делаю не так или слишком давлю на тебя. Арсений кивнул, откинувшись на спинку лавочки. Солнце скрылось за облаками, и пруд перестал быть таким ярким, глазам было комфортнее. Подул ветер, где-то сбоку Антон раскатал рукава и, получив ответ на своё предложение, накинул пиджак на плечи Арсения. А под рукавом от лишних глаз скрылась сцепленная в замок пара рук. К поцелуям Арсений был не готов, но держать ладонь Антона в своей было так же необходимо, как дышать свежим воздухом на экзамене. Тишину между двумя людьми разбавлял стрекот в нескошенной сочной траве, верхушка которой кренилась под дуновением ветра. Сгущались тучи, и упали первые капли. Дунул сильный ветер, несколько раз пронесшийся над травой и всколыхнувший воду. Они вернулись в кафе неподалёку, через минут десять разыгрался плотный ливень. Ещё через полчаса было решено заказать такси. Арсений назвал адрес Серёжи — давно они не проводили время только вдвоём и столько, сколько бы им хотелось, не скованные обязанностями и забитым графиком. — Арс, — Антон придержал ладонь Попова на столе, когда тот поднялся с места, ведь красная тойота за окном уже подъехала, остановившись недалеко от входа, — погуляем как-нибудь? В ближайшее время. — Если такая дождливая погода задержится, то, увы, нет... — Арсений не любил находиться в эпицентре такой погоды. Мокрая насквозь холодная одежда липла к телу, на ветру становилось ещё холоднее, и стучали челюсти в такт дрожи во всём теле. — Я буду просматривать прогноз погоды, — Антон улыбнулся, отпуская чужую руку и откидываясь на стуле. — Синоптики часто ошибаются. В точном времени осадков, например, — тот подмигнул в ответ и снял с себя пиджак Антона, повесил его на стул. — Сегодня их не обещали. А они есть... — Ему пора идти, но он задерживался. С непонятной Антону досадой Попов смотрел прямо в глаза. Словно хотел сказать что-то ещё, и это было видно по задумчивому взгляду и поджатым губам, которые на момент дрогнули, приоткрывшись. Короткий и тихий выдох. И губы тут же сомкнулись снова, Арсений прогнал задумчивость, встрепенувшись. — Пока, Шаст. Антон проводил его взглядом до выхода из кафе, потом до машины, глядя через окно. Арсений уехал. И впервые за долгое время стало пусто и действительно тихо. Даже в мыслях. Парень помешивал горячий шоколад в стаканчике и пытался палочкой с каплями напитка рисовать на салфетке. Она была слишком тонкой, и капли безобразно расползались по бумаге, впитывались, жалкое подобие рисунка не обретало никаких очертаний. Антон не смог увидеть в этой истории никакой картинки, которую можно было бы дома дополнить ручкой или другой краской. Просто испачканная мокрая салфетка.***
Спустя неделю пришли результаты первого экзамена. Арсений всё никак не мог найти свой паспорт. Он злился, накрутив себя, что потерял его с концами. Он осмотрел весь стол и полки шкафа, тумбочек. Да приговаривал: «Домовой, Домовой, поиграй да отдай!» Ставил на то, что, приехав, он сунул паспорт именно в тумбочку рядом с кроватью. Встав в центре комнаты и оглядывая её с «чистого» взгляда, Попов прогонял в памяти тот день, когда последний раз его видел. Это точно был экзамен по обществознанию. Последний. Из аудитории потными пальцами он точно забрал паспорт с собой, закрепив на нём гелевые ручки. И это было последним воспоминанием с участием паспорта. Наверняка, если бы он оставил в ППЭ, то об этом давно уже сообщили организаторам и передали в его школу, а там бы связались и с самим Арсением. Он проверил карманы брюк, но и там не было паспорта. Точнее, был тогда, но Антон предложил убрать его в свой карман пиджака, который закрывался на пуговицу. Точно. Набирая сообщение Шастуну, Арсений надеялся, что документ не промок под ливнем. А может и промок, испортился, поэтому Антон не позвонил и не написал по поводу него. Находясь тем вечером в такси Попов ни разу не вспомнил о паспорте. И о том, что чего-то не хватает. Ручек, например. Он ехал уставший и расстроенный резким изменением погоды. Тогда хотелось сходить в тёплый душ и сменить одежду, лечь в тёплую кровать, отключить телефон и уснуть на неделю. Этот сюжет и был воплощён в жизнь, только в план протиснулись ещё и мысли об Антоне. Арсению до сих пор казалось, что Шастун поторопился. А Попов на тот момент банально растерялся, смутив своей реакцией Антона и себя возникшей паузой. Было странно. Но желанно. Всю дорогу до дома, в машине, он думал о несостоявшемся поцелуе, представлял картину, если бы он был. Но его не могло быть: парни сидели в общественном месте. Арсений решил, что не хочет терять Антона, и ему самому бы хотелось попробовать снова, влюбиться снова и любить так, как было в прошлом году. Открыто, со всей страстью и бережным отношением. С пониманием и разговорами. Он уже забыл, как любить Антона, ведь названными элементами спектр чувств и взаимоотношения не ограничиваются. Было бы всё аккуратно, желанно, светло и тепло. Однако было определённое но. Незажившая рана пыталась зарастать быстрее, но избежать вида шрама не получилось бы в любом случае. И сколько бы Арсений ни убеждал себя, что простил Антона, что готов начать всё сначала, он продолжал сомневаться. Оказывается, не готов. Паспорт действительно нашёлся у Антона. Он нашёл его в тот же вечер невредимым, но совсем забыл про него, поскольку своё такси он ждал ещё минут десять, вместе с ним попал в небольшую пробку, а приехав домой, переоделся в пижаму, развесил сырые вещи и лёг спать, поставив мёртвый телефон на зарядку. Он выслал номер и серию паспорта Арсения. Всё ещё находясь в стрессе из-за паспорта, а теперь из-за результатов, Попов дрожащими руками вводил данные на сайте. Русский язык. Из всех четырёх он был уверен, что напишет на восемьдесят плюс, только этот предмет. Сведения ещё не получены. Ещё в течение полутора часов он периодами обновлял сайт и вводил номер паспорта. Восемьдесят семь баллов. Первое впечатление? — Злость, что не дотянул до девяноста. Проверив свои ошибки, он расстроился сильнее: из-за мелочей он потерял шесть баллов. Как он мог допустить одну грамматическую ошибку в сочинении, Арсений понять не мог. И перечитав сочинение, он так эту ошибку и не нашёл. Нашёл Шастун, когда Попов, взорвав чат злостью на себя, скинул скрины своего сочинения с просьбой поискать проёбину. Ничего не ответив, Арсений заблокировал телефон, спустился на первый этаж злобно пить чай и смотреть телевизор. Сам Антон написал на девяносто пять. Он был очень рад, ведь выше восьмидесяти он не рассчитывал. Месяцем до экзамена он написал пробник на восемьдесят три, при этом в своём сочинении тогда он был уверен, как никогда. А на самом экзамене попался текст с слишком неочевидной проблемой. Прочитав и проанализировав его, Шастун сидел и не понимал, о чём ему писать. Определённый контраст он заметил в сюжете и даже представил, как сделает на этом связку между примерами, но не был уверен в том, правильно ли понял проблему. Но особо выбирать у него не было времени — оно поджимало. Да и само сочинение вышло далеко не самым удачным, на взгляд Антона, и несмотря на то что, пересказав его учителю, Павел Алексеевич заверил, что оно хорошее. Классный руководитель пригласил ученика в школу, когда тот отзвонился сразу после экзамена. Они вместе нашли исходный текст, Добровольский прочитал его вслух несколько раз и был абсолютно согласен с тем, какую проблему определил Шастун. К примерам у него тоже не было вопросов. «Единственное, о чём, возможно, стоит переживать — грамматические ошибки. Из-за волнения мог наляпать. Скрины мне потом отправь, когда результаты придут. Я бы хотел прочитать твоё сочинение.» Как Антон и предполагал, ошибся в третьем задании. И, к своему удивлению, во втором. Всё. На этом и потерял пять баллов. Досадно. Павел Алексеевич тоже не нашёл слов этому безобразию. Чувствуя настроение Арсения и видя характер его сообщений, Антон не стал ничего писать про свой результат, про свои глупые ошибки. Отправил только цифру, когда попросил Попов. Он написал ему слова поддержки, похвалил Арсения, старался сгладить ситуацию, но Попов был уже не в сети. Однако они ещё два дня назад договорились погулять нынешним вечером. И Антон опасался, что Арсений отменит встречу. А Арсений проспал. Его телефон был на беззвучке. Проснулся он ближе к десяти вечера. Антон ненастойчиво за минувшие часы оставил пару сообщений, чтобы узнать, всё ли в силе. Попов позвонил ему, зная, что тот ещё не спит. Лёжа в кровати, они тихо болтали и обсудили работу Антона, результаты одноклассников. Настроение лучше не стало. — Антон? — В телефоне послышался бодрый голос, отзывающийся на своё имя. Слышался и мягкий, частый скрежет грифеля карандаша по бумаге. Антон рисовал. Арсений взволнованно мял в пальцах край наволочки. — Я, кажется... соскучился по тебе. — Скрежет прекратился. И дыхание Шастуна как будто бы тоже. — Мне очень хочется увидеть тебя. — Сейчас? — Спросил тот спустя паузу. — Да. Ты можешь собраться и пойти прогуляться со мной? — В любое время суток! — Было слышно, как Антон подорвался с места. Через пару минут скрипнул шкаф.***
Антону на какой-то момент показалось, что их общение безнадёжно, что на руинах прошлого ничего нового не построить, сколько ни заливайте вместе фундамент для дома и не высаживайте деревья «с любовью». Арсений не был расположен совершенно ни к чему. Ни к общению, ни к встречам, ни к самому Антону. Проявлял внимание не так часто, неохотно, словно из вежливости. Или жалости. Шастун понимал, что причина этому может быть усталость, стресс, держащий всех в ежовых рукавицах в учебный период и уж тем более в период экзаменов и ожидания результатов. Накручивал себя, думая, что Арсений вовсе передумал, а сказать не мог Антону об этом и пускал всё на самотёк. Давить на него не хотелось, и Антон молчал тоже. Ошибался. Как же он ошибался! Сейчас он шёл так быстро, но и это ощущалось медленным темпом, из-за чего Антон готов пуститься в бег, лишь бы скорее увидеть Арсения, его глаза и улыбку, услышать голос. Внутри всё трепетало так сильно, что подкашивались ноги, а человек, идущий навстречу, был важнее всего остального. Арсений же шёл медленно. Чем дальше, тем сильнее он сомневался и чувствовал тревожность, прокрадывающуюся под кожу пальцев. В момент ему захотелось провести время с Антоном. В момент он действительно почувствовал тоску. И в момент об этом было произнесено вслух. Арсений уловил, как Антон переменился. И идти сейчас к нему, заряжённому надеждами и своим привычным светом, было неловко. Ведь сам Попов был мрачнее тучи, уставший и не выспавшийся, измотанный, расстроенный первыми результатами. И если быть честным, Арсений просто испугался своих чувств и того неожиданного порыва, в результате которого он идёт в ночи гулять. За пару месяцев он выстроил для себя механизм строгого самоконтроля, дисциплины. В последние пару недель какие-то элементы давали сбой, привычное разрушалось. От этого не по себе, Арсений чувствовал себя уязвимым. Он не хочет терять голову от чувств. Он знает, чем это может обернуться. Завидев Шастуна, Попов расслабился. — Привет! — Антон, возбуждённый, остановился в двух шагах, выпрямившись. Он улыбался ярко, до сеточек в уголках глаз и круглых щёк. Глаза горели, и их искорки, помимо бликов от уличного фонаря, были заметны в тьме ночи. Шастун рвано дышал и весь сгорал от нетерпения. Под его кофтой скрипели пружины идущего поезда, но ему казалось, что он дышит вольно, счастливо и глубоко. — Привет, — спокойно ответил Арсений, перестав разглядывать парня, и подошёл ещё на шаг ближе, кладя ладонь на чужую грудную клетку. Сердце под ней билось сильно-сильно. — Бежал что ли? — Нет. Но очень торопился, — мягкое прикосновение Арсения было неожиданным для Антона. Мышцы его тела напряглись. Шастун взглянул в голубые глаза, невыносимо близко. Пронзительно и одновременно нежно. Арсений точно был уверен в том, что этой ночью он не может ответить тем же. И от этого было погано. Они прогуливались по тёмным улицам, парку, вдоль светящихся разными фонариками и вывесками магазин и витрин, Арсений шагал по бордюру, держа Антона за руку для страховки. Диалоги не были подвешены на чём-то серьёзном и тяжёлом. Обоим нужно было развеяться. Побыть друг с другом. И оба изводили себя и друг друга ненавязчивыми прикосновениями, якобы случайными, хотя и понимали, что это не так, заливаясь краской и молча радуясь, что румянец не видно в темноте. Украдкой переглядывались. И чем-то это было похоже на начало их отношений осенью. Такое же осторожное, неторопливое и терпеливое, неопределённое. Неуверенное. Несмотря на то, что диалог строился легко и без заминок, неловкого молчания. Расставаться и идти по домам не хотелось. Просматривать спящие ночью чаты тоже не хотелось, пока Антон держал тёплую руку Арсения в своей. Лёжа на холодной траве, парни разглядывали небо, тёмное и бесконечное, с мириадами звёзд. Оказалось, что Арсений совсем не знает созвездия и уж точно не идентифицирует их на широком полотне над своей головой. Антон подвинулся ближе и рассказывал, из каких звёзд состоит созвездие Большая Медведица, Лебедь, Орёл. Как бы он ни старался разбиться в лепёшку, Арсений не мог представить чертёжик в своей голове визуально, выделить из миллиона звёзд несколько, формирующих созвездие. Но он был поражён обширными знаниями Антона в астрономии. Он даже знал несколько легенд и смог их рассказать Попову. Ещё рассказывал про созвездия, которые летом не получается наблюдать. И накидывал ещё какие-то факты. Всего Попов и не запомнил бы всё равно. Слушать его спокойный голос, вкрадчиво и вполне связно выстраивающий речь, было приятно и комфортно. Арсению не нравилась астрономия, он был равнодушен к звёздам, но Шастун за небольшое время изменил отношение Попова к этой теме. Смог заинтересовать, что не удалось учителю физики за два года учебного курса. Антон на мгновение повернулся лицом к Арсению. Глаза давно привыкли к темноте, и силуэт парня был отчётливым. Шастун прервал свою речь. — Арс, тебе не скучно? — Робко спросил он. — Просто ты давно ничего не отвечаешь. Мы можем поговорить о чём-то другом или... не говорить вообще. — Нет, не скучно. Мне нравится слушать тебя, это любопытно. Я далёк от звёзд и созвездий, потому что Денебы, Альтаиры, Веганы мне кажутся сложными, в том числе для запоминания, да и мне, если быть честным, вообще непонятна связь между расположением звёзд и визуальным видом созвездий, названиями. Ковш Большой Медведицы. Я знаю, как он выглядит. Причём тут ковш и животное? — Большинство названий греки намутили. Из легенд и поверий. Арсений не нашёл, что ответить. Антон замолчал тоже, чувствуя вязкую усталость и отстранённость своего собеседника. Они молча продолжали разглядывать небо, думая о своём. Попов так и не смог увидеть что-то помимо Большой Медведицы. Он прикрыл глаза, впитывая запах свежей травы, холодной улицы и приятной тишины, что своей свободой обволакивала тело и вселяла чувство спокойствия, уменьшала масштаб проблем и тревог до незначительных, давала уверенность в том, что Попов со всем справится. Впереди не менее стрессовый период: поступление, переезд, адаптация к новой среде. Антон повернулся к Арсению лицом, чтобы проверить, не спит ли он вообще. Ему казалась безумной мысль, что он может поцеловать Попова. Просто взять и коснуться своими губами его щеки. Арсений выглядел всё это время слишком... спокойным и открытым. По крайней мере, не отругает за эту шалость. Антон уверен. Шастун придвинулся головой чуть ближе и оставил на чужой щеке лёгкий поцелуй, неторопливый и сухой. И вернулся на место. Попов молчал. Антон не видел, но создавалось ощущение, что парень рядом с ним спал. Но спустя затянувшуюся паузу Попов всё же произнёс: — Больше не делай так. — Поцелуй остался на коже горящей бабочкой, чувствовался жгучей вибрацией, трепетом в груди. — Мне сейчас не до этого, и тебе должно быть тоже. Антон пожал плечами. — Арс, — Шастун приподнялся на локтях. — Ты весь напряжённый и отстранённый. Ну просто весь. Целиком. Что не так? — Голос был пропитан волнением. — Я не могу расслабиться, — ответил Попов, подумав. — Переживал из-за сроков, экзаменов. Сейчас из-за результатов. Потом буду из-за поступления. У меня полное ощущение, что среди этого стресса я не найду спокойствие, место для развлечений, друзей, семьи. И тебя. — Я думаю, тебе нужно постараться отвлекаться от этих проблем, абстрагироваться и смотреть уже на окружающую действительность и замечать людей, а не бесконечно решать, писать, считать и думать. Ты всё написал, сделал всё в меру своих сил, и даже больше. В бланках ты ничего уже не исправишь. Не забывай, что экзамен — это лотерея, и половина результата зависит от попавшегося варианта. У тебя есть желаемый минимум. И он очень хороший! Даже не сомневайся! Есть ли смысл переживать, когда всё сделано? Результаты ты можешь только принять. Ты обязательно поступишь, другого варианта не существует. Арсений чувствовал звоночек из детства. Он ведь знает, что написал экзамены хорошо по своим ощущениям. Знает, что непременно поступит и уже знает, куда подаст документы. Он общительный, ему не составит труда влиться в новый коллектив, и никто не помешает ему найти занятие для души. Карьеру актёра уж точно не закончит. Слишком сильно сердце прикипело к этому делу, что однажды станет одним из смыслов жизни. Он всё знает. Но нервы треплет излишняя самокритичность и желание прыгнуть выше своей головы, чтобы показать кому-то, что он может даже очень хорошо. Да чего таить, он знает, кого имеет в виду под «кому-то» — отца. Ему всегда было мало тех результатов, что приносил сын. — Такой оптимист ты, — Арсений фыркнул. И всё у этого Шастуна легко и весело. Никаких проблем совершенно. Даже завидно по-чёрному. — А ты всё усложняешь и драматизируешь. Тебе не хватает яркого взгляда на мир, уверенности в своих результатах. Я в тебе уверен больше, чем в себе. — Но не больше, чем в Позове, — Арсений улыбнулся. — За Поза я переживаю по-своему, даже не сравнивай! — Они негромко посмеялись. — В нём сомнений нет никаких. — На короткое время замолчали. Попов обдумывал сказанное. В чём-то Шастун прав. Неприятное открытие: Арсений просто не хотел менять ритм жизни, к которому привык за последние полгода. Не мог поменять и не знал как, ведь приелось корнями в голову. — У тебя есть такое чувство... пустоты и скукоты. Тоски по жизни вообще. Которые наступили вместо ушедших экзаменов и подготовок к ним? Ощущение, что я не помню, какой была жизнь «до». — Есть. Но я стараюсь прислушиваться к своим желаниям и хотелкам в моменте. И пробую нормализовать в своей жизни принцип: хочешь — делай. Вот захотелось тебе шоколада? Встань, возьми деньги и сходи в магазин. Не тяжело ведь, и идёшь домой с желанной вкусняшей. — Получается? Нормализовать. — Да, кстати. Ещё этот принцип не даёт разгону мыслям в голове, например, «нужно собраться, нужно выйти, там жарко, идти далеко» и так далее. Мне раньше требовалось уйму времени, чтобы морально подготовиться к какому-то действию. Посуду помыть, например. Займёт максимум минут десять, и вместо того, чтобы встать и посмотреть ей в глаза, надраить её до блеска, я лежал и настраивался час-два. Так же было и с желанием прогуляться с Позом и Оксаной, взять в руки карандаш и порисовать, сесть за гитару. Я просто тратил время на мнимый настрой, хотя если бы действительно хотел, то и не стал бы колебаться и лгать себе, говоря, что этот настрой нужен. Я привык к тому, чтобы всё откладывать. И в какой-то момент я понял, что из-за этого делаю себя вялым и несчастным. Экзамены закончились, подготовка тоже. Мы теперь свободны и всё лето ничем не обязаны никому, наконец можно уделить время себе и своим желаниям. — Я подумаю об этом, — Арсений отвернулся, снова взглянув на небо. Вселенная такая большая и могучая, широкомасштабная. А Попов загоняется по каким-то мелочам, раздувая слона на каждом шагу. Они (мелочи) не вмещаются в посудную лавку, ломают тарелки жизни Арсения, сильно затрудняя его существование. — Вот тебе чего хочется сейчас или в последнее время? Не спеши, обдумай. Арсений думает об этом давно. Он буквально молча страдает от того, в какие рамки себя загоняет и ставит запреты и ограничения на пустом месте на такие базовые человеческие вещи, как чувства, мысли, общение и обычные радости жизни. Он так же поднялся на локтях. Ответил легко и честно, признаваясь не только Антону, но и себе. Первая трещина в его барьерах. И это хорошо. Лёгкое волнение скрывалось за едва ощутимой улыбкой и прямым взглядом в темноту, где предположительно находилось лицо Антона. Его не было видно так явно, но на силуэт Арсений по памяти накладывал черты лица Шастуна так, словно видел его при дневном свете. Арсений был уверен, что он не улыбается, ведь говорить о чувствах для него стало непросто и он перестал понимать их. Но он улыбался, чувствуя мелкую дрожь и мление в ногах. — Мне очень хочется быть с тобой и прожить незабываемое лето вместе и с друзьями. Держать тебя за руку и целовать, смотреть с тобой сериалы и гулять, следить за тем, как ты развиваешься с красками в руках и пальцами на струнах гитары. Мне хочется проводить время с твоими родителями и есть медовик Юлии Михайловны на вашей светлой кухне. — Заслышав смех Антона, Арсений натянул на его голову капюшон слишком сильно. — Не смейся! Он очень вкусный. Вот, что я хочу. А не весь этот груз нервотрёпки и бесконечной усталости. — Это вообще не проблема, Арс! — Антон сказал это очень воодушевлённо. Арсению жаль, что он не видит улыбки напротив. — Вот я, рядом с тобой, лето началось, впереди ещё два с половиной месяца! И на них ничего не закончится, если ты этого захочешь! Ты всегда желанный гость в нашем доме. И будет тебе медовик, шарлотка, пицца, что только попросишь. Я помогу маме приготовить. Ещё с бабушкой тебя познакомлю, она клёвая. — Антон мог зуб дать, утверждая, что пряди волос Арсения выбились. И останется без зуба. Он не видел. Ему просто хотелось прикоснуться к голове Попова, успокоить его. — Всё будет хорошо, Арс. — Тише сказал Антон, неохотно убирая руку с мягких волос. Арсений не видел улыбки, но был ослеплён горящими глазами и наивной речью Шастуна. Может, нахер всю эту гнусавость, и действительно зажить, как он и мечтал с апреля? Попов нашарил в темноте чужую ладонь и переплёл пальцы. Он понимал, что страх снова оказаться перед лицом предательства никуда не ушёл, и ему по-прежнему боязно сближаться с Антоном. Арсений не мог утверждать, что всё это не закончится через месяц из-за собственной нерешительности. Но он дал обещание себе, что он станет выше этих страхов. Антон ему дорог. Он любит его всем своим исполосованным сердцем. Арсений с Антоном не раз бывали свидетелями чужих ссор случайных людей на улице, в транспорте и торговых центрах. И каждый раз Попов видел, как Шастуна это задевало молчаливой досадой. Ему было непонятно, почему любящие друг друга люди не могут пойти против своих принципов ради сохранения своей любви и друг друга. Арсений и сам знал немало историй, когда банальное недопонимание и упрямое нежелание сесть за «стол переговоров» разрушало отношения. Однажды Антон сказал ему, когда они стали свидетелями очередной скандальной сцены в кафе, в результате которой из-за мелочи молодая пара разругалась в пух и прах и разошлась: «Очень хочу, чтобы люди берегли друг друга. И любили. Нет ничего важнее этого.» И пока Шастун держит его за руку, слышит бешено бьющееся сердце, отмерзающее от задержавшейся зимы, важнее него нет ничего. Устало выдохнув, выпуская вместе с выдохом всю тревожность и напряжение, угрюмость, десятки своих масок, страхи Арсений уткнулся лбом в лоб Антона, подпустив его ближе к сердцу. Он повторил за ним, улыбаясь: — Всё будет хорошо. Удивительное состояние наступает ночью в общении с нужным человеком. Перемены затрагивают мысли и сердце, выводя на искренность, порой даже излишнюю. Разговоры ведут уже не из чувства вежливости, а в тайной надежде на обоюдное откровение. Только тут понимаешь, как много в нас скрыто даже от самих себя. Как мы пытаемся обмануть не только окружающих, но и себя. Всё не так мрачно и сложно, как это выглядит и продолжает выглядеть под гнётом пессимизма и привычки предугадывать самые плохие и неудачные последствия, исходы своих решений и действий наперёд. Всё не совсем так плохо, просто идеальные истины до нас доходят с опозданием. Не без помощи, в том числе. Хватает того, чтобы такими ночами довериться в своих заблуждениях другому. И потом искренне пожать ему руку, глядя в глаза. Но и открываться, обливать своей искренностью и душевной наготой всех «понимающих» не стоит. Во избежание разочарований. Потому что они знают, чем всё закончится, и где ты окажешься.