Весь мой смысл — в твоих глазах, Когда я вижу его, мне нравится Плюс зелёный — мой любимый цвет, Зелёный — мой любимый цвет. Иногда они смотрят так, Что внутри меня что-то плавится. Но зелёный — мой любимый цвет, Зелёный — мой любимый цвет.
Noize MC — Любимый цвет
Июль
Городской пейзаж сменился лесным спустя полчаса от начала пути. В выходной день улицы и дороги были пусты. Жители города наслаждались наступившими выходными, в которые можно было отоспаться после очередной тяжёлой рабочей недели. Им навряд ли получится нагнать упущенный за все пять дней сон и набраться сил, "доспать" на такую же неделю вперёд. Машина проносилась мимо высоких деревьев смешанного леса, иногда сменяемого масштабными посевными полями. По бокам дороги то и дело мелькали огромные клёны, берёзы и сосны, еле различимые из-за сгустившегося в холодном лесу тумана. С каждым поворотом над дорогой поднимались всё новые стволы деревьев, придавая ей вид загадочности и скрытности. Между ветвями крон деревьев били солнечные лучи, прорезали своей редкостью лесную чащу и отбрасывали свет на асфальтированную дорогу, придавленную неплотным туманом. Ещё было раннее утро. Окно со стороны Арсения было опущено, и потоки создаваемого ветра били в лицо, заставляя щуриться и моргать чаще. Над лесом проплывали клочковатые облака. Парень разглядывал их, чуть высунув голову в окно, ведь видно их было только в пространстве, заключённом между высокими деревьями с обеих сторон от дороги. Левое ухо замёрзло, парень закрыл окно, прижимаясь щекой к спинке сидения. В салоне тихо играла песня Enjoy the Silence для того, чтобы разбавить вакуумную тишину. На передних сидениях вполголоса переговаривались родители Антона. Сам он сопел с другой стороны, накинув капюшон и скрестив руки на груди. Попов не выспался. К пяти часам утра он должен был быть собран и стоять у своего подъезда с вещами. Неделю назад Антон выдал на блюде с голубой каёмочкой Арсению предложение съездить в деревню к его бабушке на пару дней: — Там день Ивана Купалы будет. Интересное событие. Мы с Оксаной почти каждый год приезжаем и весело проводим время, — глаза его загорелись каким-то ребячеством от мгновенных воспоминаний. — Ивана Купалы? — Арсений нахмурился, откладывая гитару, на которой перебирал струны. Он знал об этом дне, но по каким-то причинам не считал его особенным. Скорее как праздником, вышедшим из числа почётных и регулярных. Древним, проще говоря, утратившим своё значение. — Его ещё где-то традиционно проводят? — Скорее как обрядовый день, — Антон повернулся на стуле к нему лицом. — Да, традиции соблюдаются до сих пор, и отмечают его широко, весело и с размахом. Не только в России. На Украине и в Белоруссии, например. — Там ведь костюмы нужны, если я не ошибаюсь? — Желательно. Льняные или хлопковые. — Где взять? — Арсений устало посмотрел на парня. Перспектива уехать далеко от дома в деревню и плясать шаманские танцы пока что не очень впечатляла. Его голова забита далеко не развлечениями, к его сожалению и собственному поражению. — Написать организатору праздника. Он работает в городе, недалеко от бабушкиной деревни. Там есть контора, она шьёт вещи на заказ. С каждым годом желающих провести день Ивана Купалы в соответствующей обстановке растёт. Оформляется предзаказ, чтобы организатор знал точное количество людей, которым необходимы костюмы. Ну, с запасом там ещё накидывают. — И сколько по цене? — Подожди, — Шастун отвернулся к компьютеру. Мероприятие было открытым и новость о его проведении, все вопросы были в беспрепятственном доступе в интернете. — Две тысячи триста рублей. Рубашка и штанишки. Арсений вскинул брови. — А лапти и венок? — Лапти обычно не предусмотрены. Люди своими голыми стопами травку мнут. А венок... Можно купить из искусственных цветов в интернет-магазине, а можно из полевых в деревне. Оксана умеет их плести. Арсений задумался, прокручивая предложение. — Мне нужно с родителями будет обсудить всё. — Как скажешь. Я не заставляю ехать и не обижусь, если у тебя не получится. Просто предлагаю съездить и отдохнуть на природке. С бабушкой ещё ты хотел познакомиться. Попов легко улыбнулся, касаясь пальцами грифа гитары. Антон вернулся к компьютеру. Вообще, они на пару минут забежали к Шастуну домой. Ему нужно было срочно отправить заявку с прикреплёнными данными для творческого конкурса. Он долго ждал этот конкурс, его запуска, а сам прошляпил сроки подачи заявок. Ему позвонил едва ли не в последний момент товарищ из художки — один из немногих, с кем Антон сохранил общение после того, как с треском забросил обучение в доме творчества. — Я никогда не был в деревне, — едва слышно проговорил Арсений. Его бабушка жила там, когда он ещё был маленьким, но потом они с дедушкой перебрались в небольшой город, совмещающий себе районы с пятиэтажками и улицы с частными домиками. — Вот. Не был, а уже лицо морщишь. Не закатывай глаза, — секундой ранее Арсений именно это и сделал, — я видел твоё выражение лица, когда сказал тебе о предложении. — И не обиделся за моё предвзятое отношение к твоему райскому уголку детства? — И не обиделся, — Шастун смачно тыкнул на кнопку enter, отправив заявку, и повернулся к Попову, глядя совсем нежно, но в то же время серьёзно. Его губы слегка были изогнуты в улыбке. Его печалило то, что у Арсения совсем ложные представления о том, что такое деревня. В своих же воспоминаниях она пахла свежестью и горячей манной кашей, стаканом молока на столе с утра пораньше, пока мальчишка ещё нежился в кровати, пряча в больших подушках лицо от лучей солнца, что старались разбудить его. Ему помнятся ежедневные приключения с дедушкой или друзьями, передряги и "опасности", с которыми они по глупости сталкивались. И как потом он стоял в углу, а иногда на горохе. Чистая вода в пруду, в который мальчишки прыгали с разбегу бомбочкой. И долгие прогулки без страхов, которыми нынче пропитана каждая тёмная улица города. — Там не скучно, если есть с кем проводить время. Лёня резко свернул влево на пустой дороге, выехал на встречную полосу, дёрнув рулём. Арсений слабо ударился лбом об окно, возвращаясь из воспоминаний. Рядом поёжился Антон, проснувшийся из-за подобной проблемы, что и Арсений. Он вяло спросил: — Что случилось? — Яма большая. На Юлю загляделся, — Арсений выловил улыбку отчима Антона в зеркале заднего вида, — в последний момент заметил. Не переживайте. — Лёнь, я знаю, что моя мама — очень красивая женщина, — Шастун по-доброму усмехнулся, скидывая с головы колпак и подбираясь на своём месте, — но от дороги не отвлекайся, пожалуйста. Это может стоить наших жизней, между прочим. — Антон Андреевич, — Юлия Михайловна, смущённая коротким диалогом своих родных людей, повернулась через кресло к сыну, — не командуйте. Проснулись и забубнили. — В моём стиле, знаю, — Антон склонил голову в сторону Арсения, который наблюдал за семейной перебранкой. И столкнулся с таким же сонным взглядом голубых и чуть покрасневших из-за недосыпа глаз. Они до двух ночи общались по видеозвонку, пока Попов не вырубился первым. Обсуждали поездку. Арсению бы хотелось свернуться комочком и уместить голову на колени Антона. Но не знал, как отнесутся к этому родители Шастуна. А уснуть сидя не получалось совершенно — голова задиралась и создавалось ощущение, что язык проваливается в глотку. А ещё было неприятно глотать слюну. Словно прочитав мысли Арсения, Антон сам, шёпотом, предложил прилечь. Благодарно кивнув, Попов наклонился, чтобы уместиться на двух местах, положив голову подле бедра Шастуна, но тот придвинулся чуть ближе к Арсению. Без желания сгибаться в три погибели и ютиться в маленьком пространстве, Попов постарался лечь полубоком, преимущественно на спину, тяжело положил голову на колени Шастуна. Через пару минут, буквально тут же провалившись в сон, Арсений почувствовал чужую ладонь в своих волосах, массирующую его голову.***
Арсений в полудрёме не заметил, как они доехали до деревни, сколько времени заняла дорога, и где они ехали сейчас, когда он разлепил веки, разбуженный Антоном. Тогда он почувствовал, как трясётся машина, и, кажется, слышал, как щебёнка отскакивает от шин колёс и бьётся об железный пол. В машине душно и практически нечем дышать: из-за поднявшейся пыли, сформировавшей плотное облако, от легковушки впереди пришлось закрыть окна. Однако пыль всё равно попала в салон и блистала под солнечными лучами. Слишком много, забила ноздри, дышать стало неприятнее. Было очень жарко, Арсений чувствовал, как на его лбу появилась мощная испарина, в горле было очень сухо. Он приподнялся, пытаясь оценить обстановку за окном. Всё ещё лес, но было видно, где он кончается и начинают проглядываться домики. Арсений перехватил молча предложенную Антоном бутылку с газировкой, отпил и вернул обратно в протянутую ладонь. Пока Попов пил, Шастун стянул с себя худак, от которого мечтал избавиться последние полчаса, но будить парня на своих коленях не хотелось. Перевернувшись на другой бок, Попов уткнулся в живот Антона и незаметно для родителей — которые могли бы увидеть в зеркале или, повернувшись через сидение, — протиснул ладонь в пространство между чужой спиной и спинкой кресла, уместил её на пояснице Шастуна. Антон слегка напрягся, почувствовав на своём теле ладонь, уже приподнимающую край футболки, но тут же расслабился, снова запуская пальцы в лохматую макушку Арсения и тоскливо глядя в окно на сменяющийся пейзаж. Напрягся, потому что касание оказалось таким неожиданным, вызвал забытые ощущения. И мог поклясться — нет, он был уверен! — что Попов ехидно улыбнулся, уловив напряжение чужих мышц под своей ладонью. Раскусил, получается. На это Шастун чуть сильнее оттянул прядь волос Арсения, пряча собственную улыбку за приставленной к губам ладонью. В ответ получил лёгкий укус возле тазовой косточки. Попову повезло, что он не прихватил зубами кость, иначе обломал бы об неё все зубы, тут же взвизгнув от боли. Чудеса, да и только. Арсений всего лишь укусил. Чем и вызвал табун бабочек в животе Антона. И в своём тоже. И он рад, что Антон не видит его ещё больше покрасневших от смущения щёк. Однако уснуть так и не получилось в сложившихся условиях. Они с Антоном немного початились и зарубились в дурака онлайн. В салоне всё так же играла музыка, но уже громче, родители Антона говорили обычным тоном, ведь в машине больше никто не был околдован чарами Морфея.***
Домики стали появляться чаще, машина проезжала по улицам. Арсений рассматривал чужие дома. В его представлении деревня это что-то ну прям деревня деревней. Со старыми домами с покосившейся крышей, но и такие дома тоже попадались, старые, годящиеся только под снос, кучей скотины и навоза прямо на дорогах, деревянные ветхие заборчики, чистейшая красивая природа. Мол, деревня — это когда к дому через поле идти надо. В ответ на такое описание Антон шёпотом назвал Арсения снобом. — Это не место призраков или пережиток времён Российской Империи, где процент крепостного народа переваливал за пятьдесят. Пусть не все, но домишки хорошие. С пристройками, ремонтом и так далее. Пусть жизнь всё та же, деревенская, но про то, что мир уже двадцать с лишним лет шагает по двадцать первому веку, тут не забывают. Реальность, как оказалось, сильно отличалась от представлений. Самым внушительным оказалось то, что все дома вокруг находились примерно в одном месте. Их тут было большое количество. А самый высокий дом выглядел как маленькая историческая постройка. Как в хорошем средневековом городе. — Прогуляемся? — Спросил Арсений. — Покажешь мне всё. Поменяем мои представления. — Легко. Высадимся, погостим немного и пойдём. — Куда собрались? — Лёня посмотрел в зеркало, поворачивая руль вправо и въезжая на новую улицу. — Делу время, потехе — час. Картошку потяпаем, к вечеру освободимся, и пойдёте. Антон с Арсением переглянулись. Взгляд Попова сам за себя спрашивал: «Серьёзно?» Антон махнул рукой, пшикнув, мол: «Нет, он шутит.» Не шутил. Только Арсений вышел из машины, поворачиваясь лицом к дому, в котором ему предстоит жить чуть меньше недели, как Шастун накинул ему на левое плечо рюкзак Попова. Он чуть наклонился влево из-за тяжести, хватая сползающий рюкзак ладонью. Пока Арсений поворачивал голову к одному плечу, ему на другое Антон накинул свой рюкзак. Сам Шастун надел кепку, игнорируя чужой взгляд, взял в руки пакеты из багажника и двинулся к невысокому заборчику, защищающему домик своей бабушки. На секунду взглянув на Попова, он пробормотал указание идти за ним. Бабушкин дом оказался по-деревенски уютным. И довольно большим, чего не скажешь по его внешнему виду с улицы. Комнатки небольшие, но их было три, не считая кладовой. Антон говорил, что когда-то было четыре, но стену между кухней и гостиной убрали. Так оказалось практичнее, светлее. В сенях тихо мурлыкал кот, ластясь к ногам гостей и обвивая своим хвостом их ноги, было слышно гудение холодильника, и было тепло и уютно, как у бабушки Попова. Дверь из сеней, где перегорела лампочка, привела гостей прямиком на кухню-столовую-гостиную. Пахло стряпнёй. Там стояли диван с расстеленным по всей его площади, кроме подлокотников, пледом; напротив — тумба с небольшим плазменным телевизором, а у стены слева — обеденный стол с белой кружевной скатертью из тонкой резины, к нему приставлены три стула, и ещё два складных стояли под столом. На подоконнике левого окна лежали какие-то записные книги с рецептами солений, на правом — в небольшом горшочке неприятно пахла герань красного цвета. На стене, к которой приставлен стол, висела иконка, а чуть ниже — календарь. Сверху окна обрамляют лёгкие занавесочки, прикрывающие его примерно наполовину. И было три ковра: оба одинаковые, накрывающие пол как будто бы по половине, и ещё один у входной двери. Это первое, что Попов вообще увидел в этой светлой и самой большой комнате. Повернув голову влево, он рассмотрел кухонный уголок. Самый обычный, с плитой и обставленными напольными, навесными тумбами, электрической плитой с духовкой и даже вытяжкой, раковиной. Снова икона. Вообще, в этой комнате было много свободного места для перемещения. Как оказалось, диван ещё и раздвижной. Даже в расправленном виде места оставалось прилично, чтобы подойти к столу, выдвинуть стул. Несмотря на то, что дом снаружи выглядел бревенчатым, он действительно был отремонтирован и обновлён внутри, даже с техникой. Стены прямые, с обоями. Вместо дверей в две другие комнаты были тонкие шторы в пол. Так показалось Арсению. Но двери сами по себе есть, но бабушка их не закрывала, если в них никого нет, а зашторивала проходы. Ей так уютнее. Да и в доме свежее. Однако заглянув в комнату, где будут, как сказал Антон, они спать, осталась... не такой, как кухня. Скрипнула половица. В комнате не было обоев. Предугадав вопрос Арсения, Антон ответил: — Объясню. Дедушке по наследству передался этот дом. Пра-пра-пра родственники получили его, ещё будучи крепостными. У него менялись хозяева, потом собственники. И в итоге как-то снова к родственникам дедушки попал. Лет шестьдесят назад. Представь, какая история у этого дома, и сколько поколений здесь росло и жило. Дедушка рассказывал, что дом даже горел однажды под новый год. Арсений продолжал разглядывать комнату. Он присел на кровать, которую Шастун не занял. Рюкзак теперь покоился у его ног. Комната Антона и Арсения значительно уступала гостевой. Раза в два. Ковёр с кухни бы уверенно мог скрывать голый пол по всей площади этой комнаты. Её можно было обойти от двери до кровати за три с половиной шага — Арсений, входя, посчитал. Окошечко было посередине узкой стены, двойное, квадратное, но оно было меньше тех, что на кухне. И были створки две. Шторина короткая, скорее для вида, чем для предназначения. По обе стороны от окна стояли одноместные кровати. Между ними стояла тумбочка с дверцей. На ней была лампа. Услужливо на подушках лежали наборы чистого постельного белья и пледы, чтобы накрывать кровати и сидеть в уличной одежде, например. — Горел? В нём тогда ваша родня жила? — Уточнил Арсений. — Да. Дядюшка по линии дедушки по пьяне случайно поджёг. Его тогда по всей деревне гоняли с вилами в руках. Он, бедный, по сугробам прыгал, бегал, тонул. Своё получил, конечно. Сполна. И ещё ремонтом занимался. — А мебель? — Какую-то удалось спасти и модернизировать. Какая-то совсем целая осталась. Народ в деревне здесь дружный. Помогали и с ремонтом, и с обустройством,как могли. — Извини, я перебил тебя. Что там с ремонтом, наследством, поджогом? — Бабушке очень сильно нравится дом в том виде, что дед с тем дядей и своим отцом переделали на современный для того времени деревенский лад. — Судя по всему, дому почти век. Тем не менее, он оставался в хорошем состоянии по сей день. Было чисто, светло, тепло, прибрано. Презентабельно. — Мы их с папой и Лёней еле уговорили на ремонт кухни, потому что в тех условиях, что существовали ещё с годов пятидесятых, невозможно жить. Я правда не знаю, как они тут бытом занимались. Но тогда и не было в деревни такой роскоши, как электричество. Года три назад мы втроём и ещё с друзьями отца сделали ремонт в кухне. Прошлым летом бабушка согласилась на ремонт в этой комнате. Но она очень просила оставить деревянный манер. Вот брусовые стены с резным узором клина. Это всё, на что мы смогли её уболтать. В бабушкиной комнате вообще так и остались бревенчатые. Из-за них там темновато и мрачновато. Был ещё небольшой письменный столик вдоль длинной стены у кровати, которую занял Антон. И напольный цветок. К стене напротив, перед кроватью Арсения стоял небольшой деревянный шкаф для одежды. И была напольная дорожка, вязаная лоскутами то ли ткани, то ли чего-то другого, созданная когда-то своими руками. Едва слышно тикали крохотные часы, стоящие на вещевом шкафу, ещё стрекотали сверчки за окном. Небо бликами отражалось в светлых глазах Антона. А Шастун не мог оторваться от зрачков, расширившихся чуть больше, чем обычно. Ему казалось, он даже чувствовал жар в затылке — причём, похоже, не от солнца. Прошло уже около пяти минут, а никто из них не открыл рта. Они смотрели друг на друга изучающе, плавно лаская глазами лицо напротив. Слова оказались в этом месте лишними, требуя тем самым открыться чувствам, обратиться к себе и своим желаниям и дать тишине укутать пространство. И разговор сошёл на нет. Спокойствие, которым пропитана комната и её стены, каждая вещь, вынуждала без пререканий снимать все свои маски, обнажая истинные эмоции, которые теперь можно было вычитать по глазам. Спокойствие через стабильные вдохи проникало в сердце и опустошало голову. Было совсем легко. И ни капли не зазорно или стыдно вот так смотреть друг на друга, не замечая за этим чего-то странного и затянувшегося, смущающего. Небольшая — Антон бы её назвал маленькой, — но по-своему уютная комната. И пахло в ней свежей росой и немного стряпнёй из кухни.***
С бабой Варей Арсений очень быстро нашёл общий язык. Она мало чем отличалась от его бабушки, словно их с одного завода выпустили. А Варвара Петровна всё не могла унять улыбку, глядя на светлое лицо мальчишки и его очаровательную стеснительность, слушала приятный голос и речь, исключающую мат. Не то, что речь Антона. Баба Варя не промолчала, и сказала об этом мальчишкам. Попов многозначительно улыбнулся, заявив о том, что его уши иногда в трубочку сворачиваются, когда Антон просто рот открывает. Шастун на всё это лишь наигранно-недовольно поглядывал на них с полуприкрытыми веками. И очень сильно старался в этот момент сдержать улыбку. Он был очень доволен тем, что парень понравился бабушке. По авторитету мнений для него стояла бабушка, а уже потом мама, Лёня, Ариана Гранде, Леди Гага... Юлия Михайловна металась по кухне, раскладывая продукты, поливала цветы, стирала пыль. Из соседней комнаты с чуть приоткрытой дверью слышался разный смех двух мальчишек и ещё один бабушкин. Иногда тона голоса повышались в моменты, когда парни в шутку в чём-то обвиняли друг друга. Особенно Антон, ведь ему отчаянно хотелось показать бабушке, что понравившийся ей Арсений тоже не святоша, и у него есть недостатки. А бабушке ничего доказывать не нужно было: она прекрасно знала, что идеальных людей не бывает, и у Арсения Попова точно есть собственные недостатки. Но не ей судить. Арсений же в ответ наигранно возмущался и клеветал в ответ, прерываясь смехом. Мама Антона заглянула в комнату и попросила сына помочь ей. Шастун был вынужден оставить свой кружочек общения, оставляя двух близких людей и давая им возможность лучше познакомиться наедине. Выйдя из комнаты, прикрыв за собой дверь, Антон заинтересованно вскинул брови: — Что, мам? — Протри люстру, — Юлия Михайловна протянула ему смоченную в воде тряпку. Антон кивнул и принялся протирать люстру в кухне, чуть приподнявшись на носочках. Мама продолжила, чуть тише: — Антон, мы с Лёней всё пониманием и принимаем тебя и Арсения. Очень надеемся, что вы с ним восстановите ваши былые отношения. Но я не уверена, что это всё поймёт бабушка. И соседи. Они люди совсем иного закала и воспитания... Не забывай, что в деревне слухи разлетаются очень быстро и обсуждаются очень насыщенно. Не заставляй бабушку краснеть и выслушивать эти закоульные шепотки. Чтобы... — Шастун перебил её. — Я знаю, к чему ты ведёшь, мам, — Антон на секунду перевёл взгляд на маму. — И всё понимаю. Последствия в том числе. Не переживай, ничего не будет. — Верю. Ну, а... — она смутилась, не зная, как сформулировать свой вопрос тактичнее, — в теории может? Антон звучно усмехнулся, шумно выпустив воздух. Вопрос его повеселил. — Нет, мам, не может. Арсений не чувствует себя готовым. — Шастун, закончив, опустил затёкшие руки и снова посмотрел на маму. Она лишь кивнула, улыбаясь. И Антон знает, что в её голове крутится несказанная фраза «всё будет хорошо». Факт того, что Арсений не готов, очень обнадёжил Юлию Михайловну и успокоил: в ближайшие дни не произойдёт казусной ситуации, которой она так боится. Что воплотится в реальность рано или поздно. Она не врёт, когда говорит, что принимает ориентацию сына. Но всё же надеется, что Антон перерастёт это влечение и будет в отношениях с девушкой, построит с ней семью. Не может она смириться с предположениями о том, как сложится их жизнь дальше. Но думать об этом всерьёз было очень рано, ведь парни только закончили школу.***
Когда Арсений соглашался поехать в деревню отдыхать, думал ли он, что его заставят там работать? Точно нет. Лёня не шутил, и как только все вещи были выгружены, а Попов познакомился с бабушкой Антона, Юлия Михайловна вручила мальчишкам сменную одежду, подходящую для работы в огороде, а Лёня всунул каждому по тяпке, а сам косил траву. И только бабушка, Варвара Петровна, сидела в тенёчке на лавочке и травила анекдоты. Было смешно, на самом деле. Попов, немного смущаясь своего смеха перед новым человеком, хохотал от души, выпрямляясь и вытирая град пота с лица. Благо, картофельных грядок не так уж и много в хозяйстве Варвары Петровны, в отличие от огорода бабушки Арсения. И парни управились за два часа, особо не напрягаясь и никуда не торопясь. Лишь пекло и горячий воздух осточертели и мешали работать, являясь катализатором на пути к усталости. Особенно было некомфортно, когда после картошки парней отправили полоть грядки с морковью, клубникой и свёклой. — Так каждый день будет, пока мы здесь? — Негромко спросил Арсений, сидящий напротив Антона и клюющий пальцами травинки на грядке. — Да нет. Мама говорила, только сегодня поработаем активно, а в следующие так, по мелочи чем-нибудь поможем. Пожалел, что приехал? — Спросил он спустя паузу. — Нет. Я только рад помочь бабе Варе. Просто на солнцепёке работать... отвратительно, мягко говоря. Прям чувствую эту вселенскую вялость в каждой мышце и бесконечный пот. Помыться хочу очень. — И я. Закончим со всем и купаться пойдём. Тут прудик совсем рядом. Помолчали. — Мне нравится здесь, — спокойно проговорил Арсений, подняв глаза на Антона. — Несмотря на то, что мы толком ничего не успели сделать для отдыха, как нас тут же в огород погнали? — Антон улыбнулся и поднял глаза в ответ. — Несмотря на это. Красиво здесь. И так... компактно. Улочки с домами, деревня довольно обжитая и большая, а до леса рукой подать. Ещё и пруд, ты говоришь, рядом. Удобно. — Да. И в лес свожу, и на пруд сходим, и по деревне погуляем. Завтра утром приедут Дима с Оксаной. И ближе ко дню Ивана Купалы ещё старые друзья приедут. Вот тогда веселушка будет здесь. А пока работаем. — Скучно одному было работать бы? — Да вообще пиздец, Арс. Именно на этих чёртовых грядках я жалел о том, что у меня нет сестёр и братьев родных. Сижу, эту траву щипаю и поговорить толком не с кем: мать с отцом меня здесь оставляли на месяц каждый год, дед с бабушкой тоже хозяйством занимались, но в других частях дома. — Может, ягод потом поедим, пока никто не видит? — Арсений игриво улыбнулся. — Поедим, — Антон в усмешке сощурил глаза. — Тоже думаю о них. Так и манят... — Слаб ты перед соблазном, Антон. — Он слишком велик, Арс. Вообще, мы заслужили, я считаю!***
Арсений думал, что этот трудовой гнёт никогда не закончится. На завершённое дело находилось ещё одно несделанное. Попов не был зол, не возражал и любезно улыбался на новые просьбы. Ещё всю обстановку разбавляло то, что они с Антоном работали вместе. Сложилось ощущение, что за шесть часов, что они работали, успели обсудить всё на свете. И давно ему не было настолько легко с Шастуном рядом. Словно не было полгода апатии, сожалений и едва стерпимой боли, не дающей о себе забыть. Когда Антон говорил про пруд, Арсений, можно сказать, мечтал о том, чтобы накупаться в нём и повеселиться. Однако, они были оба уставшими до чёртиков. Благо пруд находился действительно близко. Сил хватило на то, чтобы зайти в воду, заверещать от того, что Антон брызнул водой на сухое тело Арсения, и облить Шастуна в ответ. Отбиться удалось только чудом: Попов занырнул в воду с головой, скрываясь от своего обидчика. Этого и добивался Антон, ведь сам, не теряясь, нырнул в первую очередь, пока Арсений робко и медленно шёл от берега. Дальше Попов просто позволил себе какое-то время поплавать, особо не напрягая руки. Выйдя из воды, они с Антоном сели на траву и молча разглядывали лес, что был недалеко от противоположного берега. Солнце играло с ветками, отбрасывая тени, насекомые жужжа летали от цветка к цветку. Стрекозки бесцельно летали над прудом и мимо цветов. Вода стекала с волос по лицу и шее, высыхая ближе к плечам. Прошло около часа. Антон положил пальцы на сложенные на коленях руки, словно собираясь встать. Но поднялся не он, а Попов. Поправив свои волосы, он повернулся к Антону, предлагая вернуться. Обсохнув, парни молча оделись и зашагали ближе к дому.***
Ближе к половине девятого вечера Лёня разжёг мангал и вместе с парнями начал жарить шашлык. Арсений повторил штуку из детства: он взял кусок хлеба, смочил его в маринаде на дне блюда с мясом, насадил на палочку и держал над костром. Хлеб зажарился до румяной рыжей корочки. На вид было очень аппетитно. От куска исходила дымка. Глядя на то, как Попов блаженно хрустит, Антон попросил отломить ему кусочек. Ему вдруг показалось странным то, что подобную штуку он не ел никогда, и не додумался ни разу до неё. Ему очень понравилось. Они жарили кусочки снова и снова, пока маринад в блюде не закончился. Вкусновато, но маловато. Пока жарился шашлык, мама Антона и его бабушка готовили салат, варили картошку и готовили стол. Когда всё было готово, все сели за стол в доме и принялись ужинать. Сначала каждый ел молча, иногда поглядывая в работающий телевизор. И лишь изредка перебрасывались фразами, короткими вопросами и односложными ответами. Хвалили ужин. Арсений сильно устал за этот день, поэтому был сонным и только слушал, не участвовал в семейном разговоре, если его не спрашивали. И мечтал коснуться подушки. Он дождался, когда закончит трапезничать Шастун. Они убрали за собой со стола, Антон помыл за обоих посуду. Удалились в свою комнату. Попов сразу завалился в кровать, на которой не было постельного белья. И смотрел на то, как по комнате мельтешит Антон, раскладывая в шкаф и на стол вещи из рюкзака, который так и не был разобран по приезде. В какой-то момент он прикрыл глаза. И чуть позже снова открыл, разбуженный Антоном. Он мягко коснулся чужого плеча, совершил поглаживающее движение большим пальцем, умиляясь спящему Попову. Нежность зелёных глаз — это первое, что увидел Арсений, нехотя открыв глаза. Несмотря на близкий свет лампы, чужие зрачки были расширены. И смотрел Арсений так же открыто, просто принимая тот факт, что ему хочется смотреть в глаза напротив. Он не строил из себя в этот момент глубоко обиженного человека, не был заносчивым, не выглядел раздражённым внезапным и, возможно, лишним пробуждением. Ему просто хотелось спать. И ему просто нравились глаза Шастуна. Антон смутился такого лёгкого прямого взгляда и, услышав шорох у дверей, поднялся, упираясь руками в колени. Комната находилась в полумраке, мягким желтоватым светом горел настольный светильник на тумбе между кроватями. Из приоткрытого окна веяло холодом. Арсений уловил, как мама Антона прошла в комнату, осматривая то, как парни её обжили. Попов торопливо и несколько суетливо — несмотря на негромкие и заботливые просьбы Юлии Михайловны не вставать, — поднялся на ноги, потерев лицо в попытке придать себе бодрости. — Арс, нужно с постельным бельём разобраться, — Антон слабо пихнул сонного Арсения в районе ладони и указал на комплект, лежащий на краю кроватей. Попов слабо кивнул, оборачиваясь на свою кровать. — С пододеяльником помочь вам? — Женщина подошла чуть ближе. — Я справлюсь. Но думаю, что Арсению помощь нужна. Мало ли — уголки одеяла и белья перепутает. Будет в треугольнике спать. — Мама слабо шлёпнула сына в плечо, пробормотав что-то про его несносность, и подошла к Арсению, предлагая помощь. У них завёлся негромкий диалог относительно постельного белья и проблем Попова с одеялом, ведь у него действительно возникали трудности с этим. Юлия Михайловна показала ему лайфхак. Антон слушал их, стоя к ним спиной, как и они к нему, и слушал, улыбаясь. А перед глазами была не подушка, одетая в ткань, а полуприкрытые голубые глаза, пристально смотрящие в упор. Не задерживаясь, женщина покинула комнату, пожелав парням спокойной ночи. Антон вышел за ней, позволяя Арсению спокойно переодеться. В течение следующих двадцати минут он с мамой сидел на кухне и пил чай. Они обсуждали закончившийся день. Юлии Михайловне было интересно узнать впечатления Арсения от нового места, хотя и понимала, что они могли быть испорчены большим объёмом физической работы, что, в общем-то, было не очень гостеприимно. — Мы правда устали сегодня, рано встали, дорога, да и работали. И вы тоже. Можно мы хотя бы до обеда поспим с Арсом, пожалуйста? — Антон пытался выбить для них с Поповым пару часов времени для утреннего сна. — Обычно бабушка залетает ко мне в комнату ни свет ни заря и с порога начинает нагружать планами. — Я всё понимаю, Антон. Вы хорошо сегодня поработали. На завтра вроде ничего не нужно делать. Мы с Лёней повезём бабушку в город утром, так что спите. Мешать вам никто не будет. Обсудили планы на предстоящий день. И повспоминали забавные моменты из детства Антона в деревне. — Нет, ну, то падение с пенька в кучу крапивы было фееричным, — она сдержанно хохотала, отпивая чай. Во всём доме только они вдвоём не спали и тихонько разговаривали. Слабый свет и частый смех, голоса не мешали Лёне храпеть на раздвинутом диване в двух метрах от стола. — Да там пень этот срубленной черёмухи скользким оказался после дождя! Жопу жгло тогда знатно, — Антон макнул печенье в кружку и упустил момент, передержав его в жидкости. Обломилось. — Да там не только попу. И ноги все, руки, спина. Ладно лицо не задело. О чём ты думал вообще? — Она с нескрываемым взглядом «дурачина» смотрела на Антона. Ей тепло от подобных воспоминаний. Шастун был смешным ребёнком, постоянно попадающим в какие-то приключения. — Да там у деда турник был, помнишь? Трубу пришпандорил к двум таким же черёмухам, находящимся на расстоянии. Я повисеть хотел. — Да только не допрыгнул, ага. Ты бы в любом случае не удержался и в какой-то момент слетел с турника в эти кусты крапивные. — Это наказание было предопределено, получается. — Получается, да. Но ничего, — Юлия Михайловна потрепала Антона по макушке и поправила отросшую чёлку, — ты был отомщён — дед скосил всю эту крапиву. — Помню, да. Я так злорадствовал, когда она падала, порезанная косой. — Видели мы с отцом твой насупленный взгляд и то как ты довольно почёсывал зудящие руки. Фотка осталась где-то. Антон видел эту фотку не раз. Она каждый раз веселила его. Он задержал на маме взгляд, улыбаясь. Но в глазах мелькала глупая тоска по тем временам. Тогда всё было иначе. И крапива была выше и ядрёнее, солнце светило ярче, а трава была более зелёная и сочная, дружба с пацанами была надёжнее, чем швейцарские часы. Мама с папой были в браке, на тот момент ещё счастливом. Был жив дедушка и очень любил бабушку. Антон опустил глаза в свою кружку с остывшим чаем, не прекращая улыбаться и растворяя в ней ту печаль, что всё же наполнила взгляд. Первые минут пятнадцать Арсений ждал Антона, уже переодетый и готовый ко сну. Но Шастун не возвращался. Тогда Попов отзвонился маме. Сжато поделился своими впечатлениями, сказал, что устал за день и хочет сильно спать. Где-то на фоне возмущался отец по непонятной Арсению причине, но он был уверен, что из-за того, что уехал, был вынужден работать на других до такой сильной усталости. После разговора Попов совсем расклеился и ждать Шастуна уже не было никаких сил и ни капли бодрости. Он заполз под одеяло и очень быстро уснул, надеясь проспать хотя бы до обеда. Глянув на настенные часы, Антон допил чай залпом, попрощался с мамой, пожелав ей сладких снов, и вернулся в комнату, где спал Арсений. Он наскоро переоделся, выбитый нахлынувшей грустью из колеи привычного настроения. Задержав взгляд на Попове, Антон долго смотрел на него. Рассматривал профиль, подчёркнутый лунным свечением. Глаза метались под закрытыми веками, а ресницы подрагивали. Сквозь сон Арсений почувствовал нежное касание чужих губ на своём виске. Но открыть глаза и убедиться в реальности произошедшего, сил не было.