И осторожно, не будь так сильно насыщен вечером Это больше, чем ты сможешь с собой унести Нас солнце рассветное затейливо встретило На кухне в районе пяти–шести Так что любовь — любовью Сохрани ее еще на чуть–чуть Тебя после вчерашнего перекрыло что ли? Да, перекрыло, но совсем чуть–чуть Ведь я смотрю в твои голубые глаза Нервно касаюсь кудрей из золота Я теперь могу говорить так всегда Ведь сердце моё — моё, наше
лампабикт — Знаешь, бриз
***
Светало. Костёр догорал, а люди, переполненные эмоциями и отдавшие все силы на гуляние, покидали территорию праздника, чувствуя приятную усталость и сильное желание поспать. Большая часть народа разошлась спустя час, как разожгли костёр. К раннему утру выжили сильнейшие, так сказать. Арсений же чувствовал гудение в ногах и свежесть в голове. А ещё на нём были настоящие лапти — Антон откуда-то притащил две пары, ведь Попов переживал за свои графские ножки. Одно дело скакать по мягкой траве, в которой затерявшиеся камешки были редкостью и не доставляли дискомфорт, а другое — идти по не асфальтированным дорогам до дома по улочкам. В деревне было тихо. И безлюдно. После мощнейшей бессонной летней ночи вся округа погрузилась в сон, а на улицах действительность словно застыла, время остановилось. Всё осталось таким, как было, когда последняя входная дверь захлопнулась, прерывая бессонную поруку. Только двое не спешили возвращаться в домик и кутаться в лёгкое одеяло. Не спешили, держась за руки. Хотелось, чтобы эта чудесная ночь не заканчивалась. В жизни Попова она была самой великолепной, ведь помимо погружения в мистическую среду минувшая ночь дала толчок к полному пониманию своих желаний и чувств, придала уверенности для первого шага. Возродила забытые чувства. Но ночи было свойственно закончиться, как и любой другой. Она сдала пост, утро — приняло. Вернувшись домой, парни тихо прикрыли за собой дверь и мягкими шагами завернули в свою комнату. В ней было душно. Антону было уже всё равно, он сел на край своей кровати, в то время, как Арсений подошёл к окну и открыл его. Почти следом тёплые ладони Антона уместились на его талии. Шастун обнял его со спины, зарываясь носом в растрёпанный затылок. Нежно и неторопливо, ведь вести себя как-то иначе было просто нельзя в этот момент. Попов откинул голову назад, укладывая её на чужое плечо. Для Антона открылась шея, ведь верхние две пуговицы хлопковой рубашки были расстёгнуты. Он, повинуясь сладостной и тихой, спокойной атмосфере, плавно провёл носом от уха вдоль шеи, оставив на ней пару поцелуев, почувствовал солоноватость на губах. У Арсения не было сил думать о гигиене, ворчать и напоминать о том, что он грязный после такой весёлой ночи, ему нужно помыться. Он без пререканий позволил Антону отдавать тот трепет и нежность, что выражалась в этих мягких поцелуях, тихом дыхании и не уходящей робости в пальцах, удерживающих Попова за талию. А сам Арсений задохнулся теми чувствами, что пустили искру по телу, распространяясь в каждую клеточку тела, даря комфорт и наслаждение. Он млел в руках Шастуна, подставляясь под поцелуи и поглаживая тёплые пальцы, для которых отсутствие колец на них — кощунство. Антону нравилось касаться Арсения, его пульсирующей шеи, холодных плеч. Ему нравился запах Арсения. Тот, что не сможет никогда смешаться ни с одним парфюмом. Нравилось слышать глубокое дыхание и чувствовать, что Попову в этот момент хорошо. Хорошо настолько, что он слегка дрожал и закатывал глаза от удовольствия, являясь олицетворением нежности. Где-то на подкорке сознания ещё оставалось понимание, что за дверью спят родители Антона, в соседней комнате — его бабушка. Это единственная причина, по которой он ещё не зашёлся звонким стоном. Он одновременно взвинчен, и каждая нервная клетка стучала в молении только подлить масла в горящий огонь, пожар из чувств; и вместе с тем расслаблен, не желая наращивать темп того тягучего момента, что протекал сейчас. Но слабое дыхание через рот, чередующееся с дыханием через нос, предательски всё же выдавало его наслаждение. Попов спиной чувствовал, как неровно бьётся сердце Шастуна не от волнения, а трепета. Тот больше не волновался. И, быть честным, только проводив ночь, Антон понял, насколько сильно он устал. Но побыть друг с другом вот так, хватая двумя руками этот редкий момент уединения без оглядки на дверь, было им нужно. Арсений давно стал для Антона той тихой гаванью, тёплым домом, где можно быть собой, никуда не торопиться, отдавать и получать. Они постояли так некоторое время. Арсений засыпал на чужом плече. Антон чувствовал это, и только поэтому отстранился. В спину сразу ударил холод, пробрался в голову. Арсений повернулся к парню лицом. — Закругляемся, ты спишь стоя, — слабая улыбка грела. Переодеться сил не было. Попов лишь кивнул, глядя в глаза. Подойдя совсем близко и вдохнув один воздух на двоих, он положил ладони на плечи. — Хочется с тобой, — совсем тихо признался Арсений. Он медленно, как магнитом, тянулся лицом к лицу Антона. Прикоснулся пухлых губ своими, сместился в уголок, мазнул кончиком носа щеку. И в этот момент чувствовал, как все та же тёплая ладонь легла ему на плечо, предаваясь ответным ласкам. Каждая клеточка тела тянулась к клеточкам тела Антона. Тот чувствовал то же самое. — Прости… Мама просила не травмировать бабушку. Ты на своей кровати, я на своей, — он оставил поцелуй на виске.***
Полдень встретил сильной головной болью и свинцом в тяжёлых веках. Последствия ночной активности накрыли мощнее похмелья. Арсений с трудом разлепил глаза, оценивая, где он, с кем он, как он. На соседней кровати в помятом виде и укутанный в тонкое одеяло сидел сонный Антон, втыкающий в одну точку. Он выглядел так уныло, что Попову стало его по-человечески жаль. Оказывается, Варвара Петровна не раз заходила в комнату и будила мальчишек на поздний для них завтрак. В последний приход, кажется, с ней был Лёня и оставил комнату с угрозой облить её жильцов ледяной водой. Только это заставило Антона подняться. Но на полпути что-то пошло не так: только заработавшая система решила сделать перерыв на перезагрузку. Шастуну гифки над головой не хватало для полной картины. На пороге комнаты действительно появился Лёня с ведром в руках, по стенкам которого стекали капли воды.***
Мокрый бедный Антон сидел за столом, подогнув ногу, и грустно принимал свой завтрак. Юлия Михайловна щедро одарила Лёню благим матом, разозлившись из-за его инициативы, хотя мужчина упрямо заявлял, что это купальская вода, ею нужно делать обливание. И вывела его на улицу для дальнейшего разъяснения ситуации. Антон охуел от ледяного ведра воды, вылитого на него. Но бодрости это не добавило. Та часть энергии, что накопилась за считанные часы сна, была потрачена на снижение уровня стресса от обливания. На Арсения почти не попало. На Ивана Купалу принято есть кашу и пить квас. В некоторых русских местностях варили «обетную кашу». Днём этой кашей угощали нищих, а вечером она, сдобренная сливочным маслом, употреблялась всеми. Неизменным кушаньем, которым было принято угощать на Купалу, являлись драники. Завтракали в молчании. Каша Арсению не понравилась, но он ел и не морщился. Он в принципе каши недолюбливал. И отец тоже не ел, поэтому мама не варила их. А вот Варвару Петровну обижать своей гастрономической избирательностью не хотелось. А квас был очень даже вкусный. Терпкий, с пенкой, холодненький. Антон же наяривал за двоих драники, которые Арсению тоже были не по душе. Попов явно читал состояние Шастуна, очевидно, испорченное резким неприятным пробуждением. И понимал, что чувствует себя не лучше — хоть и сухой, — и что толку от них двоих будет как с козла молока. В доме они были одни. — Антон, — парень поднял глаза, лениво толкая вилку в рот, — мне не послышалось утром, когда ты сказал, что мама тебя просила не травмировать бабушку. — Нет, — ответил тот спустя паузу. — Я правильно всё понимаю? — Да. Она всё знает. Лёня тоже, — просто как факт сказал Антон. И этот ответ перевернул в Арсении буквально все воспоминания, в которых участвовали его мама и отчим. Они знали. И ни единого косого взгляда или фразы с подтекстом, осуждением он не услышал от этой семьи. Или просто не мог припомнить этого сейчас? — Как давно знают? — Я рассказал им в день твоей премьеры. — Премьеры… Как мне теперь в их глаза смотреть? — Как и раньше. Мы всё обсудили. Не без недопониманий, конечно, но и при этом они не собирались меня отговаривать, осуждать или гнать в шею. Они не имеют ничего против, если я вижу своё счастье в тебе. «Они не имеют ничего против». Где-то под ребром кольнуло. В этот момент Арсений не мог не вспомнить реакцию отца, когда тот узнал, что его сынуля влюблён в парня. Не мог не вспомнить, как родители ещё долгое время ругались на этаже. Как со слезами на глазах и горечью в голове Арсений покинул порог дома, обещая никогда не возвращаться. Насколько сильно в разных семьях выросли Антон и Арсений. Попову каждый раз в квартире Шастунов было комфортно, как долгое время не бывало в собственном доме. Полное взаимопонимание, поддержка и готовность помочь в любом деле без разграничения на мужские и женские обязанности; лёгкость, веселье, уют и тепло в каждом углу дома и в взаимоотношениях между членами семьи. И где-то внутри Арсения рыдал, как мальчишка, его внутренний ребёнок, который всегда мечтал расти в такой семье, а в реальности нередко получал холод и безразличие, разочарования — неважно, была ли ребёнком разбита кружка или сломан почти новый велосипед, — со стороны отца. Частые ссоры и злоупотребление алкоголем главы семейства в далёком прошлом. «Папа любит тебя, Арсений, пусть и не показывает этого», — на протяжении многих лет слышал маленький Арсений от своей мамы. Он считал её сильной женщиной. Хотя бы потому что она не показывала детям своей усталости, горечи и периодичной ненависти к мужу. Ей тоже было тяжело — Арсений это знал. Но мама всегда старалась не унывать и смотреть на вещи с оптимизмом. За неё мальчик и хватался, как за спасительную тростинку среди болота угнетения, созданного характером папы. Злость и кошмары отступали, когда Арсения укутывали объятия мамы. Марина же не особо жаловала своего младшего брата. Пожалуй, только с мамой в его комнате у него было то взаимопонимание и поддержка, которая была ему необходима. За пределами говорить с мамой было некомфортно, зная, что может услышать отец и вбросить своё слово, увы, неприятное. Арсению от собственных мыслей и воспоминаний стало нехорошо. Он молча убрал за собой посуду под пристальным взглядом Антона, оставил на его макушке поцелуй и потрепал волосы, сказав, что полежит ещё немного, пока они не придумают, чем заняться. — Арс, всё нормально? — Шастун осторожно перехватил Попова за запястье. Он заметил, как быстро покис парень. Впервые за всё утро взгляд Антона потерял сонливый вид, стал более внимательным и читающим. — Да. Просто зачем-то сравнил твою и мою семью. — Хочешь поговорить об этом? — Нет. Хочу немного один побыть. Антон не стал пререкаться и настаивать на своей компании в тишине. Знал, насколько близка и больна тема семьи Арсению. Он не бросает Попова в такой момент, а наоборот, не делает хуже. А Попов и не просит пойти вместе с ним, не оскорбится, если подумает в одиночестве без Антона. — Будь. Комната в твоём распоряжении. Сегодня делать ничего не нужно нам, отдыхай, сколько тебе нужно. — А ты что будешь делать? — Арсений переплёл их пальцы, сжав крепче. В этот жест он вложил свою благодарность. — А я всё таки напрошусь на какое-нибудь дело. Бабушке только скажи, она знает, чем заняться, — Антон посмотрел в сторону входной двери и на всякий случай разомкнул их руки. — Ты ведь найдёшь меня, когда почувствуешь себя лучше? Арсений кивнул, улыбнувшись. И скоро оставил ещё один поцелуй на губах, не думая о том, что в эту секунду мог кто-то войти.***
Антон терпеливо ждал. И выгораживал Арсения каждый раз, когда бабушка или мама спрашивали, почему парень сидит дома. Он пару раз заглядывал к нему в комнату. Арсений спал. И Антон понимающе закрывал дверь. За день он успел ещё встретиться с друзьями и сходить искупаться. Ближе к вечеру соня всё же вышел из комнаты и даже помог полить грядки из лейки. И быть честным, он не выспался — снились кошмары, спать было невыносимо из-за стоячей на улице жары. — Пошли подорожник найдём? — Предложил Антон, когда на горизонте расплывался неживописный закат. — Зачем? — Погадаем. На суженого. Просить Попова дважды не пришлось. Вечером в день Ивана Купалы девушки и молодые незамужние женщины гадали на суженого. Находили при дороге подорожник, срывали его со словами: «Подорожник-подорожник, ты растёшь у дороги, видишь старого и малого, покажи мне любимого моего». Перед сном сорванное растение клали под подушку, а утром следующего дня вспоминали, кто же им привиделся во сне. Антон помогал Арсению заучивать слова, как родитель помогал своему маленькому ребёнку учить стих для праздника в детском саду. — Ещё один момент: после того, как мы произнесём волшебные слова в подорожник, то говорить после этого нельзя вплоть до утра. Так что, если ты хочешь о чём-то поговорить, то давай, пока не погадали. Поговорили они в течение следующего часа. Обсуждали празднование. Антону было очень интересно узнать впечатления от первого в жизни праздника Ивана Купалы. Арсений говорил негромко, нерасторопно, плавно жестикулируя руками и выражая свой восторг периодическим смехом во время речи и глазами. Они сияли и были наполнены радостью и одновременно благодарностью за то, что Антон его вытащил за город на такое необычное мероприятие. Шастун ловил каждое движение, каждый взгляд, обращённый к себе, улыбки. И радовался в ответ. Ему было хорошо от того, что Попову всё понравилось. Пришло время гадания. Антон был первым, показал как надо. И закрыл свой рот ключиком, выкинув его непонятно куда. Арсений всё повторил следом, заряженный любопытством, как самый настоящий мальчишка, которому сказали, что покажут настоящий танк. И точно так же выкинул ключ, улыбаясь ярко-ярко. Антон кивнул и приподнялся, чтобы оставить на лбу Арсения поцелуй на ночь. Попов помахал на прощание и выключил лампу на тумбе. Утро. Спокойное и солнечное. Через приоткрытую дверь доносился запах свежих блинов. Парни по-прежнему лежали в соседних кроватях. Антон уже давно играл в какую-то игру на телефоне, лёжа на боку. Арсений некоторое время наблюдал за ним, не осмеливаясь его отвлекать. Однако Шастун сам заметил, что сосед не спит, и тут же убрал телефон в сторону. — Рассказывай, давай. Кто снился? — Антон устроился удобнее, обращая всё своё внимание на парня. Растрёпанный Арсений вяло поднялся и сел в кровати, обхватив ладони коленями. От пересыпа болела голова, жара давила на лёгкие, всё тело горело. — Никто не приснился. Какая-то чушь про гномов и эльфов. И было много леса. Как какая-то сюжетная игра, я не понимаю. Что-то таскался с этими чудилами, какие-то поручения выполнял весь сон... Потом и у меня появились уши эльфийские. Это всё каким-то образом смешалось с купальской ночью, и меня утащила русалка в пруд. Смерть я свою там не застал — проснулся. — Блин, я бы хотел такой сон. Необычный. А русалка какая была? Ты её знаешь в реальности? — Слушай, да как будто бы нет... Сейчас даже черты лица не вспомню... Не сработало гадание, подорожник-пидарас наебал, — Арсений достал мятый лист из-под подушки и выкинул в открытое окно. — А тебе приснился кто-нибудь? — Не-а. Я часто сегодня просыпался в течение ночи. Спать ну просто невозможно. Сильно жарко. Хотя один из снов помню, но смутно. Там тоже была какая-то паранормальщина, связанная с какими-то там, блять, демонами. Я проснулся и подумал «боже, ну и хуета». — Ну и ладно, к чёрту эти гадания. Чем займёмся сегодня? — Ну, во-первых, соберём монатки... — Мы уезжаем сегодня?! — Завтра утром. Лёня согласился в свой отпуск неделю поработать за своего коллегу, у которого образовались семейные обстоятельства. Зато отпуск на неделю продлится. — А Варвара Петровна?.. Ей ведь снова будет одиноко? — А к ней подмена наша приедет — сестра мамы со своей семьёй. У них детишки маленькие, устроят ей такую суматоху, что бабушка сама их попросит быстрее уехать. — Ой, весело ей будет. — И не говори. А после того, как соберём вещи, я тебе одно место покажу. Арсений кокетливо улыбнулся, склонив голову на бок. — А я могу поинтересоваться, какое? — Так я тебе всё и рассказал! Нет уж. И не проси! — Добавил Антон, видя, как Попов набрал воздух в лёгкие. — Ну, ладно... Храни свои секреты. А я умываться, — Арсений спрыгнул с кровати и чуть пошатнулся от потемнения в глазах, но продолжил идти на выход под стёб Антона. А Антон провожал его глазами, не улыбаясь вовсе. Он не верил в гадания, когда результат ему не нравится. И в такие моменты он решал для себя, что это всё брехня, придуманная теми, кому нужно было во что-то верить, себя как-то утешать и оставлять надежды, получать уверенность. Ему впервые за полгода приснилась Ирина. Тик-так, есть кто живой? Скрипнула половица за спиной. Тик-так, есть или нет? Ветер с полей передал привет***
Антон привёл его в вишнёвый сад. Попов никогда не видел столько высоких плодовых деревьев в одном месте. И каждое из них цвело в самом разгаре своих сил, образуя пышные и густые шапочки на кронах деревьев. В саду бабушки Арсения деревца были худенькими, цветки на ветках не такие частые и не такие большие. Сквозь вишнёвые цветки пробивался солнечный свет. Всё здесь было пропитано нежностью и молодостью. Арсений почувствовал, что ещё и любовью. Деревья росли так аккуратно и часто, на одинаковом расстоянии, образуя аллеи. Цветки заволокли всё пространство, Арсений не мог увидеть территорию чуть дальше — не было видно ничего, кроме дорожки, по обе стороны от которой были вишнёвые деревья, очередных стволов и сотен цветков. Антон держал парня за руку, боясь потерять среди такого обилия прелести. Они вышли на небольшую площадку, где стояла аккуратная резная деревянная беседка. Парни прошли в неё, присаживаясь. В ней не было ничего необычного: две лавочки напротив друг друга и столик между ними. — Это искусственный сад ведь, да? — Предположил Арсений, оглядывая расстояния между деревьями, растущими колонной. — Да. Есть история из жизни про этот сад. — Твоя? — Попов повернулся к Антону, отводя свой взгляд от цветов. — Нет. Хочешь, расскажу? — Послушаю с удовольствием, — Арсений поставил ногу на ногу. — Ты ведь знаешь, что деревня появилась не десять лет назад. Ей несколько веков. Представь, конец тридцатых годов, во всём мире напряжённая обстановка, и многие страны определяют высокую вероятность возникновения новой мировой войны. Это политика. Здесь же, как и во многих деревнях, какая никакая, но идиллия была. Людям просто хотелось жить эту жизнь в любви и достатке, вести хозяйство, рожать детей, реализовывать свои права. Никто в войну здесь не верил. Ведь был заключён пакт о ненападении СССР с Германией. Новости до деревень доходят долго. К этому времени война уже началась, собственно, а люди всё ещё не знали об этом и были рады, что Германия не сделает первый шаг. И всё вроде хорошо. Жила в этой деревне молодая пара. Девчушка совсем молоденькая была. Девятнадцать ей было, насколько я знаю. Или двадцать. Парню — двадцать один. Они, как и многие молодые мечтали о семье и доме. Чтобы увековечить свою любовь, они решили высадить пару деревьев на этом месте. На месте беседки планировали построить дом. — Извини, что перебиваю, у меня вопрос. — Ничего страшного, задавай. Мне нравится, что ты интересуешься. — Вишнёвые деревья — это принципиальный выбор? Это имеет значение? — Да, конечно. Девушка увлекалась культурой Японии, читала книги, которые ей отец привозил из города. Узнала, что на языке цветов сакура означает доброту, нежность, вежливость, мягкость и благородство. Это символ самой Жизни во всех её самых прекрасных проявлениях. Любви в том числе. Их с парнем мечтой было развести вишнёвый сад, потому что она, к тому же, любила цветение этого дерева. А парень любил её. Понятное дело, что сакуры в таком нужном количестве не найти в то время было, но им обоим нравилась вишня. Вот тебе и принятое решение. Садили вишню, а значение вкладывали, как в сакуре. До войны они подготовили довольно большой участок и посадили пару деревьев. Так вот, сколько-то деревьев они успели посадить, взращивая свою любовь. Потом началась война летом сорок первого... Мобилизация... Пара была вынуждена расстаться: парня отправили на фронт. Девушка, естественно, пообещала дождаться его. И пообещала себе не забросить сад. Она высаживала новые деревья летом в каком-то ей известном периоде, а ещё, когда получала письмо с фронта от него. Незаметно, но деревья по возрасту разные. Разные, потому что долгое время девушка не получала письма. Арсений предполагал, что случилось, но верить в счастливый конец этой истории очень хотелось. Он слушал молча, внимая всем словам Антона и представляя всю картину перед глазами. — Пришло письмо с известием о том, что он погиб на фронте смертью героя. Тогда она долгое время не могла вернуться в этот сад, не смирившись с трагедией. Но с окончанием войны решила вернуть эту тенденцию в память о нём, и высадила такую красоту. Ведь она обещала себе довести дело до конца. А фишка ещё знаешь в чём оказалась? Сакура — ещё и символ мимолётности жизни. Ничто не вечно, всё окончит своё существование и уйдёт в небытие. В этом смысле сакура — это символ воина, готового принести свою жизнь в жертву ради избранной цели. — Как думаешь, получается, они обрекли парня на смерть? Предугадали? Прокляли, притянули беду этим символизмом? — Я тоже размышлял об этом. Но всё же не думаю, что в этом есть что-то мистическое. Просто так вышло. Это жизнь, а война безжалостна и жестока по отношению ко всем. Попову — да и Антону тоже, — всегда было тяжело говорить на тему войны. Писать сочинения — тем более. Они даже не могли представить весь ужас, из которого война и состояла, не могли почувствовать в полной мере до мелких крупиц, что же довелось пережить людям в военные годы, сколько потерь и сколько боли, скорби, бед и несчастий. На классных часах кровь стыла в жилах от подробностей и отдельных историй обычных людей. — Девушка ведь выжила? Как дальше сложилась её судьба. Над кронами деревьев лазурное небо. Очень чистый воздух. Ничто не отвлекало от рассказа Антона. — Понятное дело, что в первые несколько лет после потери любимого человека, да ещё и отца, было ей и матери очень тяжело. Я не знаю, что она чувствовала и как нашла в себе силы жить дальше. И не хотел бы знать... Её жизнь со временем наладилась, да. Летом сорок девятого она с матерью переехала к тётке в Сталинград, наконец поступила. Однажды там же познакомилась с мужчиной в автобусе. Буквально случайно и мимолётно. Он был заинтересован в разговоре, а она лишь, чтобы отвязаться, назвала своё имя и ответила на его вопрос о том, куда поступила. И выскочила на следующей остановке, не попрощавшись. Как-то мужчина нашёл её. Несмотря на все отказы встретиться, поужинать, погулять, мужчина был настойчив. И не то чтобы девушке это не нравилось. Ей было просто это не нужно, она всё ещё помнила свою первую любовь, хоть со временем и смогла принять её гибель. Но мужчина был действительно хорошим человеком, ей нравилось с ним общаться. Долго добивался её. И всё же смог зажечь девушку снова и подарить свою любовь, которую со временем смогли принять и теплили, охотно отвечая тем же. Они расписались там же, в Сталинграде, он забрал её в Москву, когда она получила образование. У них появились дети, всё хорошо. Кстати, беседку, в которой мы сидим, тоже она построила вместе с мужем. И досаживали они ещё деревья. — Непростая история... Но хорошо, что всё хорошо, — Арсений обхватил ладони Антона своими, глядя в глаза. Густая аллея была словно ширмой, скрывающей от внешнего мира. Но это была не стена, а только какое-то подобие стены, только менее отчетливое, сквозь которое чувствовался тёплый ветер, колышущий цветки и срывающий их лепестки. Он играл с кудрями Антона. Арсений разглядывал парня, чувствуя лёгкий трепет. А Шастун смотрел в ответ и проводил взглядом попавшийся глазу лепесток, приземлившийся Арсению на тёмные волосы. Грех не сфотографировать такого нежного мальчика, который светился любовью и был олицетворением нежности и спокойствия. Арсений лишь закатил глаза, поправив волосы для фотографий. А потом и сам сделал фото Антона. И снова в галерее телефона появились совместные фотографии.***
За все дни, что Антон со своей семьёй и Арсением был у бабушки, у него впервые появилась возможность порисовать. А Попов нашёл какую-то интересную книгу. После обеда они ушли далековато от поселения. Шастун за годы своего пребывания здесь знал кучу разных мест на все случаи жизни. Они нашли удобное дерево, скрывающее от солнца, и сели под ним. Они сдали все экзамены, подали документы в высшие учебные заведения, наладили отношения друг с другом и хорошо провели последнюю неделю. Душа наконец стала свободнее и ощутила то спокойствие, о котором Арсений мечтал два года. Сейчас они занимались в своё удовольствие своими желаниями. Солнце припекало оголённые стопы, природную тишину разбавлял скрежет грифеля об листок бумаги и нередкий тихий мат художника, потерпевшего очередную небольшую неудачу. Он рисовал комикс, о котором однажды задумался. Нашёлся единомышленник, готовый работать над любительским проектом вместе. Арсений читал книгу. Молчали оба. Но это не было чем-то напрягающим. Позже они разговорились: Антон спросил, о чём книга, а Арсений поинтересовался промежуточным результатом работы Шастуна. — Арс, если тебе не сложно, ты можешь читать вслух? — Не сложно, — и дальше парень исполнил просьбу Антона. В какой-то момент в горле пересохло. Попов отпил воды из бутылки и снова облокотился спиной о дерево и закрыл глаза: они устали от долгого чтения и высокой яркости окружающего мира. Антон воспользовался моментом и поцеловал парня в кончик носа. Тот открыл глаза, собирая глазки в кучку от близости лица Антона. — Поцелуй ещё, пожалуйста, — попросил Арсений, опаляя горячим дыханием губы Шастуна. Во время поцелуя он пересел на чужие бёдра, полностью отдаваясь неторопливому поцелую. Ему нравилось сминать пухлые губы, покусывать их. Нравилось целовать уголки рта и смещаться на скулы, зарываться пальцами в густые волосы и прижиматься грудью к другой груди, чувствовать сердцебиение, млеть от поцелуев на своей шее. — Антон… — с придыханием проговорил Арсений, оторвавшись от поцелуя и посмотрел в широкие зрачки напротив. — Спасибо, — такое лёгкое и лаконичное. Арсений знал, что Антон благодарит его за всё: за доверие, за ещё один шанс, за любовь и чувства, за внимание, за то что рядом. За всё. Арсений не нашёл ответа. Он кивнул и крепко обнял Антона, уткнувшись лбом в его плечо. Антон выпрямился и большие ладони смелее заползли на лопатки, поглаживая. Он сомкнул руки на спине поперек груди Попова. Зарылся носом в тёмные мягкие волосы и провёл им чуть ниже, оставил поцелуй на виске. Это была лучшая неделя в его жизни. Лучший кусочек лета. Которое, между прочим, не заканчивается.