***
Только окончив экономический факультет и устроившись работать по специальности, спустя два года работы в офисе Арсений смог накопить на учёбу в институте культуры. И поступил на факультет актёрского мастерства, как всегда и мечтал. Но без Антона у него вряд ли всё получилось так скоро, учитывая, что потребовалась бы большая часть из ежемесячных накоплений на то, чтобы содержать себя и не оказаться под окном своего дома с потерянным и потухшим взглядом, сумками в одной руке и бумажкой из налоговой — в другой. Шастун человек был понимающий и любящий. Он окончил университет чуть позднее, но в студенческие годы они оба с начала второго курса работали в внеучебное время. С дипломом в руке Шастун работу нашёл не так сложно, как представлял себе: в городе отстроили новую школу, современную, которая нуждалась в молодых кадрах. Он даже представить себе не мог, что работа учителем ему будет приносить такой мощный кайф, несмотря на продолжительность смены, не всегда послушных своих пятиклашек, отчёты, проблемных детей и их родителей. С деньгами ещё помогали родители. Но всё равно жить и надеяться приходилось в основном на зарплату Антона. И его это не обижало, не угнетало. Он не чувствовал себя героем или спасителем их жизней от всех невзгод и уж точно не заставлял Арсения чувствовать себя обязанным, не вписывал его в кружок своих должников. Антон знал, что Попов всей душой и практически всей жизнью мечтал о карьере актёра и тратил немало сил для достижения этой мечты. Которая вскоре стала реальностью. Видеть счастливого Арсения в самой высокой степени всей его возможной радости с возгласом и тёплыми мягкими объятиями, в которых читалась вся благодарность, желание поделиться их общим успехом с горячим шёпотом в районе плеча «у нас всё получилось, Антон, я поступил!» — вот награда Шастуна, которая не измеряется деньгами, подарками и чем-либо ещё. Их общая награда и ещё одна исполненная мечта. Моментами казалось, что Антон переживал за успех Арсения больше, чем сам Попов, когда у того не всегда получалось держать свою уверенность в себе на плаву; оставался всегда на позитиве и верил в парня до конца, был рядом, поддерживал, помогал и был зрителем вечерних этюдов на их небольшой кухне где-то поздним вечером и участником небольших сценок, режиссёром и кем ещё, что могло помогать Арсению улучшать свои навыки. Не казалось — Антон действительно переживал за Арсения и делал всё, что было в его силах. И даже больше. Они смогли. Через пот, ссоры и скандалы, недопонимания на фоне общей усталости от бесконечной работы и рутины, сплошной экономии, выгораний. Но держаться друг за друга и уметь ценить их отношения, свою любовь и то, что они имели, оставаться вместе и проходить этот тернистый путь вместе — это было главное и не было ничего важнее этого. Да, далеко не всегда жилось светло, тепло и радостно, но их титаническое терпение и труд, а ещё сильная и ни в коем случае не угасающая ни на йоту любовь всё перетёрли. Ни одна неудача не стоила их отношений. Не стоила друг друга. Попов поступил и теперь получает образование своей мечты, Антон ходит на любимую работу, их чувства остались крепкими, пронеслись через года. И один из сложных периодов длиной в несколько лет закончился. Какая-то передышка и ощущение свободы от существенных проблем задержались с того момента на три года. Три года той самой жизни в кайф, когда всё в ней устраивает, любимый человек рядом помогает, любит, вы знаете друг друга как облупленных, вы знаете границы друг друга и не переступаете их, уважаете их, читаете друг друга, как открытую книгу и работаете над отношениями. Появляется стабильность, в том числе финансовая, и даже есть возможность путешествовать в зимние и летние каникулы Арсения, отпуск Антона в те же периоды. Три года. И что-то снова сильно пошло не так. У Антона запара на работе, конфликты с коллегами старшего поколения, у Арсения — последний курс. И полное погружение в свои личные дела, ложащиеся на плечи глыбами, отдаление. Дома после непростого рабочего дня иногда встречали не долгожданными поцелуями, а острым непониманием. Вечера превратились в плодотворную работу за ноутбуками в разных комнатах. Сон так же был порой в разных кроватях, чтобы каждый мог выспаться перед лицом нового дня, который, в прочем, мало чем будет отличаться от предыдущего. Завтраки тоже были порознь: Антон к семи утра спешил на остановку, чтобы успеть сесть в полупустую маршрутку и доспать в сидении пятнадцать минут дороги, Арсений в основном опаздывал ко второй паре и возвращался к девяти вечера. Вот и видели друг друга либо спящими, либо убегающими. И Антону и Арсению такое положение слишком сильно не нравилось, да даже на долгожданных выходных не всегда получалось провести время только вдвоём и только для себя. Оба противились этому и хотелось скулить и выть, кричать и ругаться, обниматься и целоваться, тонуть в объятиях, получать тепло, заполняющее все мысли и пространство, друг от друга, а не от чашки горячего какао и чая по утрам. Но понимали, что у них такая работа, очередной период, который просто нужно пережить. Рутина стала нормой. Но место их чувствам было. Было место их вниманию и заботе. Ведь Арсения ежедневно ждал завтрак, приготовленный Антоном перед работой; Попов периодически заскакивал после учёбы в магазин и покупал что-то сладкое для Шастуна, чтобы порадовать его. Когда Антон засыпал на диване с ноутбуком на коленях, Арсений убирал гаджет на стол, сохранял все записи и отредактированные файлы, закреплял вкладки в браузере и выключал устройство, бережно стягивал с головы Антона защитные очки, накрывал парня одеялом и оставлял поцелуй на лбу. Будить его в такие моменты больше не решался: Шастун часто жаловался на тревожный некрепкий сон каждое утро после того, как Арсений трогал его за плечо и шёпотом предлагал уйти спать в кровать. Это были не упрёки, ведь Шастун часто забывал, что вообще засыпал не в их с Поповым кровати. Но Арсений понимал, что такие жалобы появляются из-за пробуждения среди сна. А ему хотелось, чтобы Антон высыпался. Забота проявлялась и в простых сообщениях в течение дня. В трепетных прикосновениях и неспешных поцелуях, объятиях, и именно в эти моменты торопиться куда-то особенно не хотелось. В внезапно появившихся нежных ладонях на напряжённых плечах, поцелуе на виске и простом вопросе «как дела у тебя?», последующем отвлекающем диалоге ни о чём и негромких признаниях в любви. В долгих молчаливых взглядах и сцепленных в замок ладонях, в планах на чудом выпавший выходной, в совместном походе за покупками, в редком ощущении горячей спины и рук, обвивающих талию в кровати. В поцелуях, которые не были дежурными, потому что так нужно и партнёра иногда необходимо целовать, а в тех, которые были искренними в любой момент времени. Они много говорили друг с другом, когда ощущали наличие той или иной проблемы. В сложившейся жизненной обстановке секс не был способом разгрузки от стресса и напряжения — он был больше об уединении, духовном и физическом единстве, понимании потребностей друг друга и желании придать процессу действительно удовольствие своему партнёру. Они тонули в переполняющих их чувствах, и это каждый раз было чем-то нереальным и запредельным, внимательным и полностью удовлетворяющим. Но всего этого одному из них всё равно оказалось недостаточно. Или… появилось что-то нетипичное для их рутинной жизни последних лет, что в корень перевернуло их взаимоотношения. Арсений не понимал, в какой момент всё пошло не так, где он потерял бдительность. И начал терять близкого человека. Антон не понимал, как такое вообще мог допустить, и что с ним произошло, ведь… он любил Попова. Как никого другого никогда. Ни один человек не был ему так близок и дорог за всю его жизнь. Разговоры в такой ситуации помогали уже мало, когда Шастун уже несколько месяцев был влечён чувствами к другому человеку. Словно какие-то базовые вещи забывались напрочь. И он ненавидел себя, когда возвращался домой.***
Прошло достаточно времени, чтобы всё обсудить. Я перестал сомневаться в этом, просто всё понял. Помню, как ты сказал мне, что это каждодневный выбор, Но как я должен был увидеть путь, если у меня двоится в глазах?...
Cults — Gilded lily
Антон настолько сильно запутался в своих чувствах, в чувстве вины перед двумя разными людьми, что в одно утро проснулся без какого-либо желания жить новый день, видеть этих двух людей. Арсений ушёл на учебу, переживая за Антона, ведь тот даже не поднялся с кровати его проводить. Он измерил Шастуну температуру. Нормальная, нет и намёка на болезнь. Он забеспокоился, ведь такой скисший вид парня очень сильно напомнил утро, когда тот отказался идти на учёбу. Тогда это состояние затянулось, в следствие чего случилось отчисление из университета. Арсений боялся, что снова всё повторяется. Но он не понимает, в чём дело на этот раз, а Антон не сказал ему ни слова за это утро, глядя в одну точку. В течение дня Шастун не ответил ни на одно сообщение, а Попов предупредил, что не придёт на занятие после пар, и уже стремительно ехал к Антону домой. Причиной такого состояния Антона была недавняя встреча с Кузнецовой, с которой они поцеловались. К ужасу Шастуна, он поцеловал девушку сам, осознанно, он хотел этого. Она не была против и выглядела так, словно давно ждала этой инициативы. Она знала, что парень в отношениях. Знала, с кем. И из-за этого ситуация складывалась ещё более отвратительной, ведь Антон сразу всё понял, что от него хочет эта особа, что преградой не станет даже тот факт, что сердце Шастуна занято другим человеком, с которым он живёт. Но им дигал интерес к тому, куда это всё приведёт. Получается, сам попался в сети, которые оглядывал со всех сторон, не подозревая, что за ним, отзеркаливая, ходила Ирина с ещё одной сетью в руках. Арсений переживал, по утрам уходил с наставлениями, тревожно возвращался домой, боясь увидеть, что за день ничего не поменялось. А оно и не менялось уже неделю, как бы Арсений ни старался помочь, сколько бы ни кружил вокруг парня и не окутывал заботой. Антон не мог сказать, что именно эта забота в один момент и стала душить. Он только позвонил в начале недели на работу и сообщил, что заболел. Попов уже не знал, как подступиться к парню. — Антон, я беспокоюсь... — Он медленным шагом в очередной раз подошёл к кровати, сел на её край, начиная поглаживать Антона за плечо, укутанное одеялом. — Я могу помочь чем-то ещё? Тебе не становится лучше. Скажи, что я делаю не так и что тебе нужно на самом деле. — Всё нормально такое бывает. Мне нужно немного отдохнуть. — Ты почти всю рабочую неделю в подавленном состоянии и не выходишь из дома... — Значит, нужно не немного... Антон даже не смотрел на Арсения. А у Арсения опускались руки. Ему было очевидно, что Шастун не хочет, чтобы его спасали, ему не станет лучше, пока он сам не захочет и сам не предпримет какие-то меры. Его бездействие и апатичность, молчаливость и лежачий образ жизни начинали раздражать, но Попов старался это сильное чувство подавлять. Ему хотелось наорать на Антона, взболтать его мозги и привести в чувства, сильно поругаться, вывести хоть на какие-то эмоции. Он ничего не понимал, и это его сильно бесило. Арсений ненавидел ситуации, когда он ничего не понимал, а из-за этого не мог контролировать ситуацию, его действия не имели результата. Он раздражённо кинул в Антона свою подушку, молча поднялся и вышел из спальни, хлопнув дверью. Антон чувствовал, что его поведение и отношение последней недели выводит Арсения из себя. Началась новая волна размышлений о том, как им быть. Ближе к вечеру он сказал о том, что хочет в душ. Арсений предложил помочь, ведь сомневался, что парень справится сам в таком состоянии. Антон спокойно согласился, а Попов вышел набрать ванну. Пока Арсений искал в шкафу чистую одежду и полотенце, менял постельное бельё, Антон сам разделся и погрузился в ванну с пеной. Закончив в спальне, Попов зашёл в ванну и сел рядом на подготовленный стул. У него получилось вывести Антона на лёгкий разговор, что не могло не радовать. Они разговаривали шёпотом, аккуратно, изредка улыбаясь друг другу. Арсений упирался рукой о бортик ванны, держа в руке ладонь Антона — который своей свободной рукой поглаживал их переплетённые пальцы, — пальцы другой руки нежно касались взмокших волос, накручивали небольшие кудряшки. Худые коленки Антона выглядывали из густой и пышной пены, а на щеках красовался румянец настолько очаровательный, что не целовать его у Арсения не получалось. Попов смотрел в зелёные глаза, пока Антон рассказывал о книге, на которую недавно наткнулся и хотел бы купить. И в этих глазах впервые за последнюю неделю прослеживалась живость. Когда вода значительно остыла, а пена рассеялась, Попов предложил свою помощь помыться. Антон лениво и неохотно возмущался, говоря что-то о том, что он не настолько деградировал в овоща, чтобы не справиться с принятием душа самостоятельно. Он банально стеснялся своей наготы, ведь даже всё его нутро было сковано дурью из его головы. Арсений заверил, что стесняться не нужно, ведь видел парня за столько лет в любом виде, они и ранее вместе принимали душ. Он бережно намыливал голову, пока Шастун сидел в ванне с закрытыми глазами, расслабляясь под массажными движениями на своей голове. Затем Антону пришлось встать, чтобы Арсений мог намылить его тело. Аккуратные, лёгкие прикосновения холодно отзывались кожей, принося боль и ещё большую вину. Шастун вдруг осознал, что не достоин Арсения. И не был никогда. Попов покрывал верхнюю часть тела неторопливыми редкими поцелуями, горячую, мокрую, чуть солоноватую кожу плеч и лопаток. — Арс, я с Ирой встретился неделю назад, — негромко сказал Шастун. Попов должен об этом знать. Арсения это сбило с толку, но он продолжил улыбаться, отказываясь придавать этой новости неприятные оттенки, хотя сердце подсказывало, что у него не получается. Он пытался себя убедить в этот момент, что старые друзья могут встретиться и провести время вместе за чашкой кофе. Но нюанс был в том, что Ирина — не старая подруга Антона. Она — его бывшая девушка. Первая любовь. А она, как правило, никогда не забывается и редко уходит в небытие. Арсений наслышан об историях, когда бывшие возвращаются в твою жизнь. Сам однажды попался на этом с Лёшей. — Хорошо. Как встреча прошла? — Нормально. — Арсений кивнул спине, перешёл поцелуями на плечо и прикусил его, параллельно двигая мочалкой по животу Антона. Шастун зажмурился сильнее, понимая, что Попов решил игнорировать то, что понял сразу же. Через секунду добавил: — мы поцеловались. Бумеранг вернулся. Вот что-что, а бумеранг ошибок не прощает. Арсений остолбенел, уткнувшись взглядом в тот участок кожи, по которому прошёл ладонью с вехоткой за секунду до. Он медленно поднял глаза на лицо повернувшегося к нему Антона. — Вы переспали? — Растерянно спросил он. — Нет, клянусь. Арс... — Повернись лицом к стене, — тихо, но твёрдо попросил Арсений. Его просьбу молча выполнили. Повисла угнетающая пауза. Арсений мыл мочалкой спину Антона. Нежно и аккуратно, хотя на самом деле хотелось её исцарапать до отметин и красных кровоточащих полос. Арсению изменили. За его спиной любимый человек встречался с отголоском прошлого. Как часто — Арсений не знал и знать бы не хотел, но что-то подсказывало: часто. Его предали, ему не говорили, от него утаивали, ему врали. И эта масса тайны разом и слишком резко была вылита на Попова. Ударила сразу во всё тело, задевая все органы. Делала больно. — Арс, — Шастун попробовал пойти на разговор и сделал движение головой в сторону Попова, но его перебили, негрубо возвращая голову на место, а взгляд к холодной плитке: — Не поворачивайся. В голубых глазах стояли слёзы, но Арсений не мог позволить им скатиться на щёки. Всхлипы были заглушены где-то в лёгких, не достигнув рта и носа. Сердце сокращалось сильно, ощутимо неприятно. Он на ощупь ещё раз прошёлся вехоткой по груди, надавив на неё и заставив парня выдохнуть с ощутимой тяжестью, и повесил её Антону на плечо со словами «дальше справишься сам». И вышёл из ванны, вытерев руки вафельным полотенцем, которое потом кинул в сторону стиральной машины. Антон не посмел обернуться, прижался лбом к холодному кафелю. Когда он вышел из душа, Арсений уже в кровати лежал спиной к двери, подогнув к себе ноги. Антон долгое время стоял в проёме, глядя на чужую, спокойную на вид спину и всё же зашёл внутрь комнаты, отодвинул дверцу шкафа, чтобы достать подушку и одеяло. — Тебе необязательно теперь ложиться отдельно, — спокойно проговорил Арсений, скребя ногтём наволочку возле своей головы. — Арс, прости меня. — Поговорим об этом, когда ты вернёшь себе способность жить а не существовать, хорошо? Антон вернул подушку и одеяло в шкаф и лёг к Арсению. На противоположный край. — Почему ты откладываешь на потом? — Потому что я не готов говорить об этом сразу. — Ты же не пробовал. Арсений принял сидячую позу. Кровать под ним чуть прогнулась. Антон почувствовал это и сел тоже. — Давай обсудим это сейчас? Арсений смотрел на него долго, бегая взглядом с одного глаза на другой, а потом потёр лицо ладонями, прогоняя успевшую приесться сонливость. — Я, если честно, не знаю, что тебе сказать. Мне больно, Антон, и я не понимаю, что чувствую. Но это определённо неприятно и выбило меня из колеи сильнее, чем мне показалось сначала. Ты о чём думал, когда соглашался на эти встречи? Я уверен, что вы виделись не единожды. О чём ты думал, когда почувствовал, что привязываешься к ней?.. Скажи мне. — Нет, Арс... Я совсем потерял контроль. Это забвение, как тогда у тебя было с Лёшей, помнишь? Когда понимаешь, что поступаешь неправильно, но идёшь на поводу у желания, предавая свои принципы. И прежде всего себя, свои чувства. Я не знаю. Не могу ответить на твои вопросы. Попов молча развёл руками. Он понимал в этот момент Антона, он помнил тот зимний вечер, когда почти поцеловался с Лёшей на глазах Шастуна. Может, тогда это можно было списать на подростковый возраст, гормоны... Как оправдать Антона сейчас, ведь тот уже взрослый человек, Арсений не знал. — Я попробовал обсудить. Ты оказался не готов к этому тоже. Просто... Антон, пообещай мне, что это всё прекратится, пока не поздно, — его голос дрогнул на словах. — Я люблю тебя, я прошу тебя... Ему было отвратительно от себя самого, от Антона и больно от того, что ему пришлось просить о такой базовой вещи, о которой просить не должен был никогда, потому что Шастун не должен был допустить такой ситуации вообще. — Я обещаю всё прекратить, Арс... Прости меня... — Антон придвинулся ближе, протягивая руку к едва дрожащим от скрываемого ужаса плечам. Потянулся на пробу, узнавая, может ли он коснуться. Попов потянулся навстречу, забирая Антона в свои объятия. Шастун переместил длинные ноги мужчины себе за спину, позволяя обхватить ими себя, и обнял в ответ, прижимаясь ближе, сдавленно говоря о любви в ответ. Он поглаживал спину Арсения ладонями, прикрыв глаза. Он и сам понимал, что это всё неправильно, он любит Попова и дорожит им сильнее, чем кем-либо. Не понимал, зачем встречается с Ириной и снова ломает Арсения. — Я не понимаю, почему всё так происходит... Я не хочу тебя терять, понимаешь? — Арсений говорил совсем тихо куда-то в плечо, сжимая футболку Антона в своих руках. — Разве я дал недостаточно? «Возможно, недостаточно» отчаянно, тихо и не специально сорвалось с языка. Арсений резко отпрянул, отрешённо заглядывая в зелёные глаза, чувствуя, как лицо Антона стремительно размазывается из-за пелены слёз. С того вечера в квартире участились ссоры и ругань, каждый раз что-то надламывающие в их отношениях.***
Тик-так, тень на стене.
Ну наконец ты пришел ко мне.
Тик-так, что это за
Странные огонечки в твоих глазах?
Странные огонечки в твоих глазах.
Созвездие отрезок-Гость
Год назад. Октябрь.
Антон повернул дверной замок и крадуче прошёл в квартиру. Во всём доме горел свет лишь в одной комнате. Он снял обувь, верхнюю одежду и двинулся на кухню. — Как-то ты сегодня долго, Тош... — Арсений поднял глаза на окно перед собой и увидел в отражении выражение лица Антона, остановившегося в проходе. — Чего такой грустный? — Арс... — Ты голоден? Прости, я за учёбой засиделся, не успел ничего нормального приготовить. Попов старался делать вид, что всё хорошо. Он же актёр. Четвёртый курс заканчивает, как никак. Но сейчас держаться роли очень тяжело, зная, с кем весь очередной вечер был его родной человек. Он нервно говорил, судорожно переключался с одного дела на другое, перебивал Шастуна в порывах. Потому что понимал, к чему тот ведёт. Рано или поздно этот вечер бы настал. Неизбежно. — Арсений, я... — Могу сварить пельмени. Будешь? Или хочешь жареных? — Арс, да послушай!.. — Он набрал воздуха и на одном дыхании выпалил: — как бы банально не звучало, но Нам нужно расстаться. Брюнет в эту же секунду замер, стоя к Антону спиной. Он болезненно закатил глаза. Он знал, что так и будет. Знал, что эти встречи ни к чему хорошему не приведут. Не поворачиваясь, спросил вымученно: «Антон...У тебя всё таки... вернулись чувства к Ире? Окончательно?» — Да, Арс... Прости меня... — Он устало опустил руки, сдерживая слёзы из последних сил. Ему тоже тяжело это говорить, чувствовать, переваривать. — Это... конец? — Арсений на момент обернулся. Молчание — знак согласия. К тому же пустой взгляд Шастуна давал ответы сразу на все вопросы. И ещё на кухне с приходом Антона слабо чувствовался запах женского парфюма. — Пиздец, Антон... — Он истерически посмеялся, облокотился руками о тумбу и опустил голову вниз, собираясь с мыслями. На пару минут повисла угнетающая тишина. — Арс, пойми меня, я, — его перебили. — Я пытаюсь понять тебя, Антон! Правда пытаюсь! Но это просто в голове не укладывается! — Он резко повернулся к Антону корпусом, прямым взглядом упираясь в вянущую зелень глаз. — Я же просил тебя!.. Ты обещал, что... — Он прервался. Потому что чувствовал закипающую ярость, но они оба поняли, что имел ввиду Арсений. Им нужен был конструктивный диалог, а не спесь злости, криков и оскорблений. Антон мотнул головой и отвёл глаза. Попов выжидающе смотрел и ждал хоть какого-то ответа. — Не молчи, Тош... Пожалуйста... — Тихий шёпот и каждое столь нежное обращение с новой силой болезненно резали по ушам и совести Шастуна. Попов устало провёл ладонью по лицу, взлохматил волосы, затем пару секунд быстрыми движениями глаз смерил Антона. И для соседей началась полуторачасовая ругань из-за стены... И это было самой мощной и гневной перепалкой за всё время их отношений. — Вот что тебя здесь держит, Антон?! — Шастун поджал губы, не смея сказать вслух то, что Арсений уже и сам понял. На красноречивое молчание Антона, так изящно дающее ответ настолько очевидный, что Попову хотелось рвать глотку от смеха, заглушая обиду и громкий звук бьющегося на осколки сердца из хрустали. Арсений обессиленно выдохнул. Они так долго ругались, что стоило несколько разбитых тарелок, чтобы сделать в разговоре круг. — Ира... Разговор снова возвращается к ней. Попов отошёл к окну, созидая ебучий ливень, тарабанящий по внешнему подоконнику, сливающийся с лужами на дорогах. — Арс... — Шастун сказал тихо, боясь реакции Попова, разозлить его вновь. Невесомыми, неуверенными шагами он подошёл к Арсению. Не прикасается. Хотя брюнет и чувствовал, как Антон поднял руку, но не посмел дотронуться. От чего же? — Это мой последний шанс построить нормальную семью. «Нормальную семью». Отвратительная почему-то фраза резанула по ушам сразу же. Арсений резко повернулся к Шастуну, отшатнувшись от него, и почувствовал, как стало невыносимо душно, жарко, а воздуха словно перестало хватать. — Нормальную семью? Что ты говоришь... Мы можем стать нормальной семьёй! — Не можем. — На это Арсений тихо выругался, слабо вскинул руки и безнадёжно хлопнул ими по своим бёдрам. — Как ты себе это представляешь? Арс, нам не дадут так жить! Почему ты не хочешь взглянуть на реалии? — Да потому что... — Арсений замолк на полуслове. Ему так хотелось сказать радостную новость о том, что его родители переезжают во Францию. Арсений хотел бы тоже перебраться за границу. С Антоном. Такая возможность есть, отец предлагал. На пару лет, а может и на всю жизнь. Или вообще пуститься в путешествие по миру. Он отчаянно хотел и дальше быть с Шастуном, не заканчивать их историю красивой любви, берущей своё начало ещё задолго до отношений, не покидать эту приятную сказку. Ведь во многих странах существует практика, подразумевающая заключение однополых браков. Арсений хотел. И во что теперь превратились эти мечты?.. Антон понял, что заканчивать свою мысль Арсений не будет. Умолчит. — Подумай, Арс. Сейчас да, всё у нас было бы хорошо. — Почему ты так легко это всё говоришь... Антон проигнорировал. — А дальше? Ведь когда-нибудь я, да и, думаю, ты тоже захотел бы завести детей, стать отцом. Иметь всё то, что есть у настоящей семьи. Но хочешь ли ты обрекать детей на вечное сочувствие со стороны, мол «бедный ребёнок, какой у него наглядный пример неправильных семейных отношений, таким же вырастит, как и его папаши», осуждение, косые взгляды, от которых мы, уже взрослые дяденьки, и без того устаём? Разве ребёнок вынесет такое? — Нет... Конечно же нет... Разговор зашёл в тупик. Они больше не смотрели друг на друга. Арсений больше не в силах сдерживаться, поэтому поспешил удалиться в другую комнату, чтобы не видеть Шастуна. — Арс, подожди, — он попытался удержать Арсения, когда они поравнялись в проёме, но тот лишь отмахнулся, подняв обе руки и не глядя на зеленоглазого. — Дай мне минуту, — он целенаправленно шёл в ванную. Резким движением повернул кран холодной воды, пару раз умыл лицо, чтобы умерить пыл. За одно почистил зубы. Повернул кран в обратную сторону. Влажным лицом уткнулся в чистое вафельное полотенце, которое ещё так приятно пахло медовым кондиционером. Затем пошел в спальню, через зал, где сидел Шастун. Увидев Арсения, он быстрым шагом пошел за ним. — Арс! — Дверь спальни закрылась буквально перед его лицом, тем самым давая категорический ответ. Дверь была не заперта, Шастун чуть приоткрыл ее, пытаясь зайти. Но тут же остановил себя. Он понимал, что сейчас своими действиями может ещё сильнее расстроить Арсения и оставить после себя ещё более болезненные, как напоминания от глубоких шрамов, чувства. Может сделать хуже. Арсений подошёл к окну, открыл его, впуская ночную прохладу. В тумбочке у кровати из пачки взял сигарету Антона, сел на подоконник. Закурил, сев на подоконник. Вообще, Попов редко курил. Исключениями были лишь ситуации, сильно потрясающие состояние Арсения. Куря сейчас и вдыхая ночную свежесть, он ещё не осознавал, что такое исключение снова станет для него привычкой, перерастущей в никотиновую зависимость. Как в выпускном классе. Курил не спеша, вытягивая дым в открытое окно. Одной сигареты хватило, чтобы немного задымить мысли и чувства. Он буквально завалился в кровать, лёг на спину. Смотря на потолок, он видел картинки из прошлого. Их картинки-воспоминания. Больше сдерживаться не было сил. Арсений устал и сдерживать копившуюся год боль не мог. Он повернулся на бок и зарыдал, обнимая подушку и заглушая ею свой голос. Но Антон всё равно слышал. Он скатился на пол по двери и просидел под дверью их спальни полночи. Слышал всхлипы, рыдания, судорожные вдохи и выдохи, какие-то мучительные стоны и слова, которые он разобрать не смог. Слышать это было невозможно и до скрежущих по сердцу кошек больно. Он плакал вместе со своим голубоглазым мальчиком. Шастун ненавидел себя в эту ночь, как никогда прежде. Он снова сделал это. Снова подвёл Арса. Снова разбил его сердце. Сердце того человека, кого так сильно любил. Около трёх ночи всхлипы прекратились. Антон начал собирать свои вещи. Собирал и не мог отделаться от гложущих мыслей, от чувства глубокой вины перед Арсением. Тихо войдя в спальню, из гардероба он достал плед и подушку, расстелился на диване и лёг спать. Но уснуть получилось далеко не сразу. Холодное утро. Остывшие чувства. Проснувшись, Антон аккуратно приоткрыл дверь в спальню. Арсения там не было. Он собрал оставшиеся вещи и пошел на кухню. Попов сидел за столом и медленно потягивал кофе. — Доброе утро, — неловко сказал он. — Кому как... — Антон лишь кивнул, абсолютно не зная, как сейчас себя вести. Он так же сделал себе кофе, потому что ночь вышла довольно эмоциональной и новых сил не принесла. — Ты выспался, Арс? — Он сел напротив и старался вести непринуждённую беседу. — Нет... Даже кофе как-то не спасает, —он грустно улыбнулся. Глаза были красными и опухшими от слёз. В их голубизне море больше не бушевало в страстях. Оно спокойно, и даже потемнело из-за демонов, поселившихся на дне. Увидев это, Антон ещё больше поник. — Я вещи собрал... Или мне не стоило? Арсений ещё много лет назад дал себе обещание, что больше не позволит себе простить измену. Но он простил в тот вечер, когда Антон признался в ней. Не до конца, но простил. Дал ещё один промежуточный шанс. Пробный в ожидании, в какую сторону Шастуна примкнёт окончательно. Антон его не оправдал. И не зря собрал свои шмотки. А если бы не собрал, то за него это сделал бы Арсений в ближайшее время. — Конечно стоило, Антон. Или ты рассматривал другой вариант? — Интонация Попова была спокойной, а Шастун неопределённо мотнул головой. — Серьёзно? Ты себе как это представляешь? Ты мне изменил, Антон. И продолжал это делать ещё на протяжении года. И предложил вчера расстаться. Антон протяжно выдохнул и отпил еще кофе. Снова помолчали. — Антон, я лишь... не понимаю одного: как ты это мог допустить? Мы же обсуждали это не раз... Ты лгал мне... У нас же всё было хорошо. — Да не было, Арс! Посмотри, как мы жили последние годы... Не отношения, а... комнатное соседство... — Попов снова опустился к кружке, — прости... — Надеюсь, я когда-нибудь тебя пойму, — он взял кружку и ушёл в спальню. Уезжай, чай не допивай, снег или дождь там — уходи Пусть хоть всего переморосит, пусть хоть торнадо унесёт вдаль Может, есть ещё твой трамвай? Может, нет? Всё равно иди. Монеточка — Каждый раз. В обед Шастун зашёл к Арсению, переоделся и вышел в коридор. Попов пошёл за очередной кружкой чая. Увидев обувающегося Антона, он запаниковал, неуверенно подошёл на расстояние, начал заламывать руки. — Ну.. Всё, Арс... — Он ещё пару секунд постоял, надеясь услышать от голубоглазого хоть что-то, дождаться действий. Но не получив ни того, ни другого, взял сумки, приоткрыл дверь. — Тош, подожди... — Арсений быстро сократил расстояние между ними. Глаза снова блестели от слёз. Он прильнул к Шастуну, аккуратно кладя голову ему на плечо, и обнял его на уровне ребер, сомкнув руки на спине. Шастун разжал кулаки, сумки с грохотом упали на пол, он горячо обнял Арса. Он очень ждал этих объятий, но до конца не был уверен в том, нуждался ли в них Попов. — Я не смогу без тебя, Тош... — Он прошептал и нежно уткнулся носом в шею кудрявого, вдыхая такой родной запах. В последний раз. — Арс... Моё солнце... — Он сильнее прижал к себе Попова, поцеловал его в макушку. Они простояли так пару минут, не размыкая объятий. Шастун чувствовал, как намокает его футболка на плече, как с каждой секундой сильнее бьётся сердце Попова. — Антон, не уходи, — Арсений заглядывает в глаза и торопливо оглаживает лицо Антона в своих руках, — не уходи, пожалуйста, — всё так же шепотом и дрожащим голосом. А Антону нечего было сказать. Сердце болезненно щемило и разрывало от каждого слова Попова. Он не спеша исцеловал лицо Арса: оставил поцелуй на лбу, носу, на каждой щеке, выцеловывая слезы. — Не плачь, хороший, — он стёр пальцами слёзы Арса и нежно улыбнулся. А у самого глаза жгло и щипало. — Тош, мальчик мой... Мне тяжело тебя отпускать... — Арс, закрой глаза. — Нет. — Арс, пожалуйста. — Ты уйдёшь. — Арс, — чуть требовательнее прошептал Антон. С сомнением и болью, Арсений выполнил просьбу. Антон положил обе ладони на щёки Арса и оставил на его губах долгий поцелуй, последний, запоминая вкус этих губ, и давая сделать то же самое Арсу. Тот не двигался, боясь пошевелиться, не переставая плакать. — Я люблю, тебя, Антон Шастун... Люблю и... отпускаю... — Он перешёл на шепот, прильнув к ладони Антона сильнее, — попробую отпустить... Антон оставил последние поцелуи на лбу брюнета, нежно поправил ему чёлку. Он отступил на шаг назад, взял сумки. Разглядывал своего Арсения, грустного, разбитого, сломленного, запоминая каждую деталь. Но в памяти он будет знать этого человека как яркое солнце среди дождя. Слёзы требовали стечь по щекам, уже наполовину заполнив глаза Антона. Не выдерживая, он развернулся и как можно тише вышел из квартиры. Но дверь предательски хлопнула, давая Арсению понять, что он остался один. Дверь закрылась не только в квартиру, но и в сердце Попова. Ему страшно открыть глаза, не увидеть перед собой Антона. Он шёпотом проговаривает его имя в надежде, что любимый человек не ушёл, не оставил так подло. Ему не отвечали, а тишина в квартире словно смеялась над жалостью Арсения. Давясь слезами и с каждым словом сильнее сжимая зубы, он говорил: «Вернись, вернись пожалуйста... Мой мальчик, открой дверь, скажи, что ты ошибся в чувствах... Сука, пожалуйста!» Антон ещё пару минут помедлил за дверью. Он сомневался. Он хотел сейчас бросить всё, эту чёртову Иру, вернуться к Арсению. Но считал, что, если сейчас не зайдёт обратно, то так поступит правильно. Что так будет лучше для всех. Посмотрев на знакомую дверь в последний раз, он прошептал: «Пожалуйста, свети дальше. Но уже не для меня.» Может, лучше и будет, но не для Арсения Попова, который видел главный смысл своей жизни в этом зеленоглазом парне ростом в два метра без трёх сантиметров с шелковистыми кудрявыми локонами, завоевавшем сердце подростка в радужном свитере.***
Спустя месяц
А на столе так и стоит большая синяя кружка, которой больше не коснутся губы всё ещё близкого для Арсения человека, не будет сделан глоток давным давно остывшего какао. «С ложкой сахара и большущей капелькой молока», как говорил кудрявый, и натёртой крошкой горького шоколада на пенке. Арсений больше никогда не сможет сделать замечание по поводу оставленной на столе кружки с немного недопитым напитком. Больше не будет на завтрак из раза в раз подгоревшей, но так старательно и упрямо приготовленной глазуньи от парниши. Больше не будет тихих извинений: «Арс, прости, она снова подгорела... Ну не знаю я, как сделать, чтобы она, блять, нормальная была!» А Арсений бы с нежностью ответил, подмигивая и хватая предложенную вилку: «Вот разбудишь меня завтра, вместе приготовим. Хотя мне и подгоревшая нравится, если честно. Не закатывай глаза, я искренен в своей любви к твоей глазунье!» Больше не ответит, не покажет, не научит. Антон часто им готовил по утрам, но глазунью готовить так и не научился за столько лет. И Арсению спустя месяц всё ещё тяжело мириться с уходом Антона. По утрам он продолжает дежурно проходить по пустым комнатам, надеясь увидеть в одной из них Антона. А потом идёт пить кофе, прожигает взглядом синюю кружку, в которой давным-давно образовалась плесень. Больше не раздастся по квартире заливистый смех Антона. Больше питерская квартира не услышит беготню и детские шалости таких взрослых людей. Больше Арсений не почувствует аромат любимого одеколона Шастуна. Больше не почувствует на своих губах жадных укусов с послевкусием горьких сигарет. Больше диван не будет занят двумя бьющимися в такт друг другу сердцами при просмотре глупой комедии поздним вечером, а Антон, беззащитный котёночек, не засопит сладко на плече Арсения. Попов больше не потревожит сон своего мальчика мягким поцелуем в лоб и заботливым шёпотом тому на ушко: «Антош, давай в кровать», — а в ответ не получит недовольное бухтение. Но с трудом и отсутствием концентрации внимания, парень, разнеженный сном, помятый, всё же бы поплёлся в спальню, нежно приговаривая и зевая: «Арсюш, ты только не оставайся в гостиной, хорошо? Обязательно приходи ко мне, я дождусь тебя». Попов бы подошёл к парню, ответил: «Да как я могу не прийти к тебе, котёнок? Сейчас только все приберу», — оставил бы последний перед сном поцелуй на кончике носа Шастуна. «Да ну это всё... Пошли со мной, утром вместе уберёмся», — Антон взял бы за руку Арсения и увёл за собой наконец-то в спальню, где они бы ещё обнимались некоторое время, тихо разговаривали, почти засыпая. Арсений больше не проснётся на краю кровати, сдвинутый любящим пространство Шастуном, и им же больше не будет придвинут обратно к её середине, к горячему худому телу. Ничего из этого больше не будет. Теперь постель вся в его расположении. Такая холодная и с недавних пор больше не уютная. На этой глубине мне нечего терять. Душа лежит во мгле, мне прошлого не жаль. Огонь в моих глазах я заменю на лёд. Во мне любовь и страх уж больше не живёт. polnalyubvi - Дикий райский сад***
За короткое время в их библиотеке были прочитаны почти все книги. Читалась одна за другой при закатом солнце, и первых лучах нового дня. Во время плотных ливней и в тишине с запахом грязи после дождя. Антон не объявлялся в их квартире с того утра день. Два. Три. Неделю. Месяц. Целый месяц Арсений без надобности не покидал квартиру. Звонили с работы, звонили с университета. Всё это время прикрываться болезнью было невозможно. Когда накопились проблемы, была угроза увольнения и отчисления, Арсений нашёл силы привести себя в порядок и впервые покинул квартиру. Для того, чтобы продолжить жить и выполнять свои обязанности, работать, возобновить общение с друзьями и заняться чем-то ещё, а не для того чтобы поддерживать жизнь и не сдохнуть от голода и холода в квартире, за коммуналку которой не платили почти два месяца. Антон вернулся в их квартиру только спустя месяц, когда ему написал Арсений с просьбой забрать свои вещи. Шастун забрал последние напоминания о себе. И возвращаться Арсению было больно, когда первым его взгляду попалось отсутствие домашних тапочек Антона в коридоре, к которым не прикасались всё это время. И замечать отсутствие многих привычных раньше и тем не значительных вещей было досадно жаль. Гардероб был полупустой, на плечиках висели только костюмы Арсения. Под телевизором не стояла плойка с кучей дисков, не было гитары. Ящик в рабочем столе был избавлен от тюбиков с акриловой краской, от карандашей и кисточек. Антон не оставил о себе ничего. Даже свою любимую синюю кружку с какао морщась вымыл, удивляясь тому, как всегда чистоплотный Арсений не сделал этого сам, а допустил развратник в ней грибков. Серёжа стал приезжать к Арсению всё чаще, чем раньше приходил к нему и Антону в гости. Они вместе выбирались где-то отдохнуть, абстрагировались от негатива. Вместе с ним ходил к психологу в качестве поддержки. Идти одному Арсению было тяжело. И он не мог пока на словах отблагодарить лучшего друга за помощь, но Матвиенко и сам всё знал, ему не нужно было слов благодарности. Ему хватало того, что его помощь принимают, позволяют быть рядом в такой непростой период. Они вместе, кажется, справлялись. Звонила Шалфеева из Франции, обещала прилететь на Новый год. Ближе к декабрю забрала свои слова обратно, с сожалением ссылаясь на работу. Родители звонили не чаще, чем раньше, к ним Арсений приезжал один, а на вопрос «почему ты снова без Антона» он сказал правду ещё через полгода. Жаль, ведь родители не так давно смирились с тем, что их сын связал свою личную жизнь с мужчиной. А от Шастуна ни звонков, ни сообщений. Арсений смог заговорить с ним только спустя три месяца полного отсутствия парня в своей жизни. На протяжении следующего полугода они иногда встречались в кафе, что-то обсуждали незначимое и привыкли к молчанию, которое порой наступало между ними все за тем же столиком у окна. Они не держались друг за друга, но и не хотели отпускать. Шастун тоже с трудом привыкал к изменениям в своей жизни, ему тоже было тяжело признаться родителям о расставании с Поповым. Они сильно расстроились, но, как всегда, поддержали Антона. Как-то иначе они не могли. Попов соглашался на встречи с Шастуном, хотя после каждой говорил себе, что она была последней. Не мог отпустить Антона несмотря на засевшую обиду и разбитое сердце. Если бы Антон был чуть внимательнее, то заметил бы что Арсений дал ему шанс всё исправить. Этот шанс затянулся почти на год. Арсений начал улыбаться и интересоваться окружающим миром. Но о восстановлении разбитого сердца говорить было ещё слишком рано: оно по-прежнему сильно, безостановочно кровоточило. Расставание оставило свой отпечаток в характере, моделях поведения Арсения. Появилось множество установок и защитных механизмов. Он довольно скоро стал строже, требовательнее к себе и к окружающим, за счёт чего в будущем построит свою карьеру и будет иметь авторитет среди своих подчинённых. Он стал холоден и больше не прощает вновь. И сердце его прочно закрылось от всех остальных во избежание новой боли. Он больше не захочет впускать в него кого-либо ещё. И все эти изменения не заметить Антон не мог. Ему досадно, что так сильно обстоятельства поменяли некогда жизнерадостного и чуткого Арсения. Да и сам Антон стал равнодушнее к некоторым областям своей жизни. Вот и теперь, спустя год, они сидели в том же кафе за любимым столиком в углу. Арсений помешивал свой остывающий кофе, а Антон печатал Ирине сообщение, что задерживается. — Антон, а ты счастлив? С Ирой? В той жизни, где ты есть сейчас? Шастун оторвал глаза от телефона, не глядя отправил сообщение, и убрал его на край стола, повернув экраном вниз. — Пока в ней есть ты, пока мы в тех отношениях, что сейчас, я не уверен ни в том что счастлив, ни в том, что я несчастен. — Ты ещё любишь меня? — Внезапно спросил Арсений, всё ещё глядя в серьёзные внимательные глаза. Которые через пару секунд опустились к чашке с какао. Антон утопил свой ответ в напитке, приложившись губами к посудине. — Понятно... — Попов проверил дату на телефоне. — Антон, я уезжаю во Францию. Если я для тебя ещё что-то да значу, ты бы хотел всё исправить и быть со мной, то у тебя есть последняя возможность... Самолёт послезавтра в восемь вечера. Я позорно буду ждать тебя в аэропорте. — Это всё замечательно, но как Ира? Ты просишь меня оставить её? — Я ни о чём тебя не прошу. Однако не понимаю, в чём ты видишь сложность. Ради неё ты же закончил наши с тобой отношения. Почему тогда не можешь оставить её ради меня? Или хочешь сказать, что она тебе стала дороже? — Антон молчал, ничего не отвечая. Спустя год он так и не выяснил для себя, где, с кем и как ему лучше. Словно нигде не было. И непроницаемость Шастуна забавляла. — По глазам вижу, что нет... Я не хочу ставить тебя перед выбором. Если ты действительно считаешь что с Ирой у вас всё будет хорошо, светло и весело, то я это со временем пойму. Правда, пойму. Послезавтра я улетаю. С тобой или без. И ты меня больше не увидишь... Подумай об этом. *** Я давно спросить тебя хотела: разве ты совсем уже забыл, как любил мои глаза и тело, сердце и слова мои любил… Я тогда была твоей отрадой, а теперь душа твоя пуста. Так однажды с бронзового сада облетает поутру листва. Так снежинки — звездчатое чудо — тонким паром улетают ввысь. Я ищу, ищу тебя повсюду, где же ты? откликнись, отзовись. Как мне горько, странно, одиноко, в темноту протянута рука. Между нами пролегла широко жизни многоводная река. Но сильна надежда в человеке, я ищу твой равнодушный взгляд. Все таки мне верится, что реки могут поворачивать назад. Вероника Тушнова «Я давно спросить тебя хотела»