Цветущий среди песков

Он попался. Удача отвернулась в тот момент, когда Усянь принял за опору руки самого любимца Небес, Его Императорского Величества. Стража не тронула его и пальцем, вместо того взяла в кольцо и под такой усиленной охраной препроводила в прежнюю комнатушку, где теперь, помимо удвоенного караула снаружи, добавился еще и евнух внутри. Вид его был столь горестным, что не будь Усянь тому причиной, обязательно бы посочувствовал. Стоило переодеться. По-хорошему и еще одно омовение бы не повредило, ибо живот и бедра, проглядывающие в прорехах, были вымазаны в пыли и грязи, собранной с крыш. — Уважаемый… — все еще было не ясно, как обращаться к служителю, — мне бы воды. — Воды, вай-вай… — пухлое лицо того скукожилось подобно фиговому плоду, вяленому под солнечными лучами, и он закачал головой. — Будет исполнено, — перед тем, как удалиться, он обернулся и добавил, — дворцовая стража очень надёжна, господин. — Разумеется, — вздохнул Усянь, перебирая сваленные на кушетке вещи, — но поймали-то меня не они… Ах, шайтан, ничего похожего на одежду не осталось? Это что?! Юбка?! Еще одна?! — ахнул он. — Дэвы побери, да не будет имя их упомянуто всуе, но это за пределами добра и зла, — объёмная парчовая тряпка отлетела в сторону. — О, штаны! Наконец-то, — среди вороха поясов и каких-то совершенно невозможно миниатюрных жилетов он выудил предмет о двух штанинах. Скинув свои драные шальвары, он надел целые, тут же убедившись, что избранный эпитет относится к состоянию, но отнюдь не к покрою. Внешних швов не было, вместо этого зияли дыры от талии до колена и от колена до щиколотки. В означенных же местах ткань прихватывалась тяжёлыми бусинами… Не дыры, дырищи! Дверь распахнулась, и евнух внёс таз с ароматной водой, где плавали какие-то лепестки. — Позвольте, — он поставил воду на пол и с готовностью взял в руки ткань, отжимая излишек воды. — Я сам… Правда, уважаемый, — мягко добавил Усянь, видя, что слова его ложатся новыми морщинами на и без того хмурый лоб, — если бы вы могли мне еще помочь… Небольшая просьба! — поспешно заверил он. — Штаны! Нельзя ли раздобыть чуть более… — он сделал в воздухе несколько неопределенных пассов руками, — традиционные. Да-да! Вот как у стражников. — Такие нельзя, — поджал губы евнух. — А как у вас? — Будет исполнено, — поклонился служитель. Оставшись в одиночестве, Усянь взял тряпку и, вытягивая над тазом вымазанные руки да перепачканные ноги, постарался отмыться так хорошо, как только мог. Лепестки пахли приятно, а на поверхности расплывались маслянистые пузырьки ароматных настоев. Он вдохнул полной грудью. — Жизнь удивительна, — пробормотал он. — В сточных канавах Цишань мы думали, что никто из нас уже не в состоянии различить ароматов чая или нежный запах розового лепестка. Но вот он, свежий и нежный, — он подцепил пальцами плавающую округлую лодочку цветка, — а тело халифа Вэнь, что уготовил всем нам смерть, поглотили Мертвые пески… Он закончил омовение, натянул что было — тонкие шальвары с прорезями, да полосатую рубаху, после чего обратился к столику, отыскал гребень и хотел было приняться за волосы, свившиеся непослушными кольцами после купален, но взгляд его упал на отражение в зеркале и, на мгновение испугавшись жуткого образа, он несдержанно расхохотался. — Ха-хахаха-ха… хаха… О, Небеса побери! — Усянь хлопнул себя по ляжкам, утирая выступившую слезу. — Ха-хахаха… — он рухнул на пуфик, взявшись за край мягкого хлопкового полотна, и вытер глаза, старательно делая вид, что каждая впитавшаяся капля появилась от смеха. — Даже смертнику не пристало иметь подобный облик, — отсмеявшись и взяв себя в руки, он вновь провёл тканью под глазами. Полотно окрасилось серыми разводами. Движение за движением он старательно снял подтёкшую краску, затем причесал волосы, собрав и стянув сзади шарфом. — Так-то лучше, Вэй Усянь, — отражение одобрило и даже чуть подмигнуло, — негоже впадать в уныние, — подумав, он вытянул из ларца тонкую жемчужную нить, накинув на шею и вспоминая то, что говорила госпожа Юй, добавляя самый роскошный венец к своему последнему облачению, — «Красивый наряд может уподобиться доспехам, сокрыв от глаз врага твои сомнения… А может стать и саваном. В обоих случаях стоит быть готовой», — он почтительно повторил ее слова, после чего вытащил из кучи шитый шёлком жилет, накинув поверх тонкой рубашки, да повязал все это богатство самым роскошным поясом, из тех, что цветными змеями ползли с кушетки. — Теперь хоть в гарем, хоть на плаху, — усмехнулся он. Позади отворилась и захлопнулась дверь. — Уважаемый… — обернулся Усянь и тут же замер, еще не растеряв улыбки. У двери стоял Ванцзи. Он был облачен во что-то… можно было только сказать, что не парадное, ибо свечные блики не играли на простом светлом одеянии, и лишь темно-синий блеск крупного камня на перстне да искры жемчужных капель в ушах украшали его. В руках император держал… штаны. Простые хлопковые сверху, по низу отделанные парчовыми вставками. — Тебе, — Ванцзи протянул их, но видя, что Усянь не двинулся с места, он просто положил их на небольшую скамеечку у входа, где до того сидел евнух. — Спасибо. — В порядке? — осведомился император. — Вполне. — Голова? — вечерняя беседа завязываться никак не хотела, сводя их речь к обмену краткими отдельными словами. — Благодарю за заботу Солнцеликого повелителя Неба, то есть просторов, любимца… — Ванцзи ибн Лань, — прервал его император, — но ты можешь звать меня по-прежнему. Лань Чжань. — Лань Чжань?! — не сдержал удивления Усянь. Это краткое обращение он узнал, невольно подслушав беседу двух братьев Лань в дни, когда все они были лишь не ведавшими печалей юнцами. В былые времена Ванцзи сначала еле заметно кривился, заслышав такое обращение от чужака, затем же лишь смерял его холодным презрительным взором. — Мгм. — Ты же страшно бесился, если я дразнил тебя! — он тут же чуть не зажал себе рот ладонью. — Да простит меня солнце… — он запнулся, несколько теряясь в дворцовых оборотах, привычка к которым изрядно истерлась из памяти за последний десяток лет, — любимец Небес, да?! — полувопросительно уточнил он. — Имени достаточно. — О… что ж… — Трапеза! — раздалось под самой дверью, после чего она отворилась, и, не разгибаясь, в покои прошло несколько прислужников. Таз с водой унесли, вместо него посреди комнаты появился круглый стол, рядом с которым сложили подушки. В мгновение ока сервировали напитки и яства, после чего их снова оставили вдвоём. — Ты не ел, — без намёка на вопрос проговорил Ванцзи, подавая пример и садясь первым. — Нет, — Усянь опустился на подушки. — Честно говоря, не представилось случая, — желудок весьма радостно отреагировал на аппетитный запах плова. — Переоделся и сбежал, — этот не-вопрос остался без ответа, — дважды! Могли ранить! Зачем? — Ха-х… — заталкивая в рот рис, Усянь попробовал все же ответить на подобный выпад, — ваше императорское величество ммм… Лань Чжань, рассуди сам, — не выдержал он совершенно недоуменного взгляда, обращённого на него, — ну свалился бы я с крыши, делов-то. Коль скоро я и так приговорён, так отчего ж не попробовать удрать?! — Приговорён? Кто посмел? — Ванцзи нахмурился. — Так… ты?! — Кто смел произнести подобное! — Ой, тоже мне тайна двора… вино, — сделав глоток замер Усянь, — вино?! Это вино! — Мгм. Закат погас. — Итак, — сделав большой глоток, а затем и еще один, Усянь наконец кивнул, — замечу, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Привёз, лечил, потом вот это все, — он потряс краем шитого жилета. — Что мне уготовано? Казнь? Или хуже? Объявишь меня наложником?! — Тебе не по нраву, — нахмурился Ванцзи. — О-о-о, — Усянь подлил себе еще вина, пытаясь спрятать ошеломление от собственной прозорливости. — Ну что ты! Любой был бы польщен! — Ты не любой! — Лань Чжань, я устал, — пьянящий напиток приятно расслаблял, позволяя и в самом деле представить, что между их положением нет разницы, и они все те же юноши, что гуляли тропами садов Гусу. — Знаешь, — он позволил ароматной жидкости окропить рот, смакуя смесь сладости и терпкости, — это очень вкусно. Не то чтобы я не пил, — продолжил он, переставив кувшин ближе и откинувшись на подушки, — иногда караваны бывали гружены и винами… Даже если когда-то Юньмэн и Гусу были в союзе, а я звался сыном князя Цзян, ты не обязан блюсти старые заветы наших земель, ибо тех пределов уже нет… Да я никогда и не был тебе ровней, — усмешка едва тронула губы. — Почему? — Ну как же… Дядя Цзян взял меня с улиц. Вроде как мой отец служил ему, но полюбил наложницу княжеского гарема. Это… — Усянь пожал плечами, — как бы сказать. Суровый нрав госпожи Юй не оставлял дяде шансов на гаремные утехи, но мою мать князь Цзян отдавать не желал… Но потом отпустил. Родители умерли в год, когда пришла чёрная смерть, так меня забрали во дворец. Не знал? — Это важно, — вздохнул Ванцзи, — но не имеет значения. — Ты очень противоречив, — улыбнулся Усянь, чуть склонив голову. — То важно, то нет. Возвращаешь разбойника к жизни, чтобы отобрать эту самую жизнь. Нелепо… но вино вкусное! — Еще? — Еще! — чаша взметнулась вверх, салютуя его уверенности. — Выпьешь со мной, мой император? — Ты пьян… — Отнюдь! Просто устал бегать, — засмеялся Усянь, опрокидывая в себя глоток, — от Вэнь, за ящерицами, за караванами, от караванщиков. Но от тебя убегать было, по крайней мере, весело! Видел бы ты лицо трактирщика, когда я завалился к нему в том наряде! Так что? — он подцепил со стола кусочек лукума. — Когда казнь? Сегодня мне в голову впервые пришла мысль, что нет причин не встретить ее так, как того трактирщика. Во всем великолепии! — чрезмерно бравурно произнёс он. — Выпьешь? — Нет. — О, — понятливо кивнул Усянь. — Тебе и в самом деле не пристало… — Пьянею. Слишком быстро, — поспешно перебил Ванцзи. — Потом плохо помню, что делал. — Правда?! Так это значит, я могу тебя напоить и попробовать сбежать еще раз? — шутка показалась чересчур правдивой, и император уверенным жестом отодвинул наполненную пиалу. — Погоди-ка, значит ли это, что и тот вечер ты помнишь с трудом? — Мгм, — кивнул Ванцзи. — Поверь, — Усянь прижал руку к груди, — я не тронул ни одной девы. Все они принадлежали и принадлежат тебе одному. Если в тот вечер я нарушил твой покой, мне очень жаль! От всего сердца, — он приложил руку ко лбу, затем коснулся груди и наконец почтительно склонился. — Если тебе в самом деле жаль… — Все что угодно! Ты вправе взять мою жизнь, — чуть задрав бровь, напомнил Усянь. — Станцуй, — Ванцзи старательно рассматривал украшенную орехами пахлаву. — Ох… твои уши немного… — Станцуй для меня, — громче и тверже произнёс император. Он дважды хлопнул в ладоши, двери тут же распахнулись. — Мой дутар! — Яства? — предупредительно уточнил евнух. — Убрать. Вино оставь. — Да, повелитель, — в комнату вереницей вошли служители, унося подносы и оставляя лишь небольшую чашу с фруктами, две пиалы да кувшин вина. Ванцзи поднялся с подушек, освобождая больше места в центре комнаты, и перебрался на низкое ложе, убранное покрывалом. Он тронул струны, играя простую медленную мелодию и будто бы разогревая пальцы. Сначала Усянь сидел перед ним на подушках и только чуть покачивал головой. — Нравится? — спросил Ванцзи. — Нравится… — одобрил избранную мелодию Усянь и, повинуясь ее плавной текучести, медленно отставил пустую пиалу, поднимаясь на колени. Выхватывая из мелодии ритм, он начал цеплять подушки, и на каждый второй счёт отправлял их в сторону возвышения. Ванцзи несколько удивлённо приподнял брови, но принял игру и уклонился от пары весьма близких бросков… Перебирать струны он при этом не перестал. Места в центре стало еще больше. Мелодия разгоралась, ускоряла свой ритм, Ванцзи начал покачивать головой в такт и наконец запел. Он не обладал какими-то выдающимися талантами, не старался забраться слишком высоко, в то же время не опускаясь низко, но его голос был гармоничен, а мелодия прекрасно вторила приятному тембру. Он запел про песок и ветра, что дуют и гонят караван, что пытаются засыпать долгожданный колодец, и про то, как путник молит Небо и духов защитить его от Солнца и ниспослать благодатную влагу… Усянь плавно поднялся с колен и обойдя полукруг начал танцевать. Едва ощутимый дурман ароматного вина наполнял легкостью его руки, и казалось не так уж и странно извивать кистями и изгибаться торсом, вторя голосу, поющему о своенравном дыхании пустыни и мягких коварных волнах барханов. Он кружился, вскинув руки вверх и моля Солнце смилостивиться над изгнанниками, что приютила чёрная Луаньцзан. Маленькие колокольчики на жилете его звенели, когда, прерывая стремительное вращение, он замирал, и звуки эти напоминали первые капли благодатного дождя, что падали на раскалённые склоны и поднятое к Небесам лицо. Прохладный шелк шальвар скользил по обнаженным ногам, обнимая бедра и голени, словно потекшие водяные струи. И Усянь улыбался, призывая дождь… * Мелодия становилась все медленнее, все тише… Наконец, последним звуком она повисла и растворилась в ночной тиши… — Ох, Небеса… — все еще чувствуя головокружение от стремительного вращения, он заложил замысловатую дугу и повалился на подушки, сваленные горой на ложе. — Голова? — Ванцзи отложил инструмент, садясь ближе, чуть нависая и обеспокоенно рассматривая. — Голова, — согласился Усянь. — Я ужасный танцор. К этому тоже нужна привычка… Пф-пф, — он дунул, стараясь отогнать упавшую на левый глаз прядь. — Нет, — Ванцзи осторожно поднёс ладонь к его лицу, — ты… — он погладил непослушные волосы, после чего отвёл челку выше, — ты прекрасен, — совсем тихо произнёс он. — Лань Чжань… Все повторялось. Словно в тот день, когда Усянь попал в злополучный павильон. Время замедлило свой ход, потянулось плавно, словно густой сладкий сироп. — Вэй… Вэй… — Я же говорил, — Усянь протянул руку вверх, удивляясь тому, каким медленным стал даже он сам. Коснулся свисающих прядей у виска Ванцзи, — ты по-прежнему… — он провёл по волосам, заправляя их за ухо, соскальзывая пальцами к горячей красной мочке, играя с жемчужной каплей на ней и удивляясь тому, какая мягкая тут кожа, — … по-прежнему, — прошептал он, протягивая и вторую руку, обвивая шею и притягивая к себе, — можешь звать меня Вэй Ин… Ванцзи чуть склонился, поймал его имя приоткрытым ртом, вдохнул в себя, впитал отзвук, повисший на кончике языка. Касание губ о губы словно пронзило тело искрой, окатило жаркой волной. Этот поцелуй не был похож на тот, первый — торопливый, призванный сбить с толку, заставить отпрянуть. Этот был мягкий и медленный, он манил, заставлял не отдалиться, но стать еще ближе. Подобно только что отзвучавшей мелодии, поцелуй тоже начал меняться. Постепенно он становился глубже, ярче, и вот уже влажный язык прошёлся по губам, соскальзывая за чувствительную кромку. Они прижались друг к другу, столкнулись носами, но Ванцзи придвинулся, почти наваливаясь, повернулся так, чтобы им обоим было удобно, и продолжил целовать. Его руки гладили, трогали непослушные волосы, потерявшие в кружении танца шарф и теперь вольно разметавшиеся по подушкам, убирали с глаз. Щурясь, Усянь мог видеть, как сквозь прикрытые веки нависшего над ним Ванцзи прорезается лишь тонкая полоска белков его глаз, ибо поцелуй захватил полностью и топил с головой. Тело, навалившееся сверху, напрягалось, вжимая в подушки, и тонкие шёлковые одежды не скрывали возбужденной жажды. — По… ах, погоди, — Усянь задрал голову, прерывая поцелуй. — Ты не желаешь? — Ванцзи чуть приподнялся на руках, пристально рассматривая его, глядя на красные припухшие губы, на глаза, где под нижними ресницами все же притаилось немного сурьмы. Вместо слов Усянь подался бедрами в сторону и вверх, высвобождая собственное взбудораженное поцелуем естество из-под давления крупной пряжки, скреплявшей императорский пояс. Ванцзи почувствовал его ответ, оперся на локоть и второй рукой, ведя по голой груди, обрамлённой распахнутым воротом, мимолетно трогая едва прикрытый живот, соскользнул к бедру, проныривая в разрез. — Х-ах… — первое прикосновение к возбужденной плоти показалось слишком острым и в то же время… недостаточным! — Бесцеремонно, — невольно облизнул губы Усянь и просунул руку к паху Ванцзи, возвращая ласку. — М-мгм, — припав лбом к его плечу, согласился император. — Лань… Лань Чжань, — Усянь погладил смелее, сдавливая его плоть поверх штанов. Он просунул и вторую руку, теребя пояс и пытаясь справиться с одеянием. — Давай, помоги мне, о… нет, я уже сам, — он распустил пояс и проник к влажной коже. — О-о-о… Небеса воистину наградили тебя, — он распахнул глаза, чувствуя всю полноту напряженного возбуждения, — посмотри… посмотри же на меня, — он заерзал бедрами, потираясь о ладонь, ласкающую его меж ног. Ванцзи головы не поднял, но вместо того поцеловал в шею, втягивая кожу в рот, выпуская и облизывая. Ямка, бьющая пульсом вены, ключица, вынырнувшая из ворота, и снова шея, подбородок, а затем влажный, пахнущий вином и ореховыми сладостями рот. — Хочу… — Чуть сильнее, — несдержанно зашипел Вэй Ин. — О, Небеса, сожми же меня! — сам он сильнее сомкнул пальцы, ритмично задвигав рукой. Ванцзи выпростал ладонь из разреза, подхватил его под колено, сгибая и отводя, после чего, ощутив, что боковой разрез более недосягаем для проникновения, погладил между ног сквозь скользкий шелк. Усянь взвыл, ибо… Шайтан побери, это было нестерпимо! — Я умру от того, как ты просто гладишь! Ванцзи ухватил край шальвар, с силой рванув. Шелк затрещал, пополз, бесстыдно обнажая пах. Накрыв ладонью член и чуть пробежав по тонкой шкурке крайней плоти, Ванцзи наконец сомкнул пальцы в кольцо, охватывая горячий ствол. — М-мн-ах, — не выдержал Усянь, застонал, запрокинул голову назад. — Еще… — еле слышно прошипел он, — еще, прошу, — огладив член Ванцзи, поймал крупную головку пальцами, выдаивая выступившую из щелки влагу. — Как ты любишь? Скажи… расскажи мне. Любишь ласкаться медленно и плавно? — он провёл влажными пальцами вниз, до самого основания, — или сильно и быстро? — сомкнутые пальцы в несколько движений выбили из Ванцзи судорожные вздохи. — Я тоже… — зашептал он, — сильно и быстро. Покажешь мне? Сделаешь это для меня? — и он ускорился, чувствуя, что сам все ближе, что сладкая истома готова разлиться по телу. — Пусть даже потом… потом ты решишь… ах! Твоё право, но сейчас я так хочу тебя, хочу, чтобы ты хотел меня в ответ, — он сильнее развёл ноги, несдержанно напрягая бедра и двигая ими навстречу принимающей его руке. — Еще… Лань Чжань! Пожалуйста, — заметался Усянь, чувствуя, что слишком нежная ласка неумолимо отодвигает пик, — так хочу… тебя… еще! Да сильнее же! В этот миг Ванцзи навалился на него всем собой, при этом продолжая трогать бережно, почти что трепетно, больше мучая, нежели даря острое наслаждение. Сам же он начал ритмично содрогаться, вбиваясь в подставленный плотный кулак. Усянь извивался под ним на подушках, задушенно повторяя бесконечные «еще» и «сильнее», но лишь когда сам Ванцзи коротко застонал на выдохах, пальцы требовательно сомкнулись, и в несколько сильных толчков заставили Усяня на краткий миг забыть собственное имя. Оргазм выгнул его тело дугой, ослепил краткой белой вспышкой, почти что оглушил, но он все же смог различить короткий глубокий стон у самого уха и почувствовать, как пульсирует в руке чужое естество, заливая тонкую ткань рубашки тёплыми пятнами, тут же протекшими насквозь. — О, Лань Чжань… — только и смог прошептать он. — Мгм… — тот загнанно дышал, откатившись на спину и сокрыв лицо в сгибе руки. Пальцы его были в потеках, пахли мускусно и терпко. — Прости, — тихо произнёс он. — Нет, это я, ты не должен, — Усянь прижал к глазам тыльные стороны кистей. — Как же… Только… только не смей думать, что это из-за плена! — с вызовом выдохнул он. — Я хотел этого, слышишь? Никогда бы не подумал, но действительно хотел! Хотел тебя… — Мгм. Я тоже, — откликнулся Ванцзи, — с того дня, как увидел. И потом. Когда ты танцевал. Я не узнал. Подумал «дева, почти как он»… Подумал «я смогу… если она почти как Вэй Ин». Ты же погиб! — с проступившей мукой в голосе застонал он. — А это ты… Вэй Ин. — Лань Чжань, — опешив, прошептал Усянь. — Вэй Ин. Прежний Вэй Ин. Новый Вэй Ин. Любой… мой Вэй Ин, — еле слышно Ванцзи все повторял и повторял его имя. Они лежали, разглядывая друг друга словно бы впервые. Ванцзи гладил его лицо, брови, глаза, и сначала только повторял «Вэй Ин». Потом, путаясь в скупых словах, рассказал о том, что все считали Вэй Усяня из Юньмэн погибшим и даже показывали императору псовые ямы. Что те ямы теперь засыпаны, да и столицы халифата больше нет, снесена им до самого основания. Усянь же слушал, потом рассказывал сам. О том, как его приняла Луаньцзан, о Вэнь, что не отдали его вечно голодным Мертвым барханам, и был несказанно счастлив узнать о том, что изгнанники Луаньцзан в лечебнице, и судьба их не будет решена слепо. Ванцзи обнимал его, слушая и о других Вэнь, о тех, что надели на шею пленника рабское ярмо. — Больше никогда, — Усянь тронул пальцами шею, где едва видный тонкий шрам светлел на смуглой коже непреходящим напоминанием. — Знаешь, когда я снова попался, понял, что мысль о смерти не слишком страшит. — Тогда зачем бежал? — Не бояться смерти еще не значит желать ее, — Усянь провёл по крупному выразительному носу и тронул чувственные губы. Ванцзи облизнул кончик пальца. — Неизвестность страшит сильнее. И еще… пожелай ты продать меня в рабство, это было бы… тяжелее смерти. — Нет! Никогда! — Я немного свалял дурака, да? — тихо засмеялся Усянь. — Забыл, что ты никогда не мог толком объяснять свои мысли, — он нежно ткнул в царственный лоб, — вообще многое забыл из той, прошлой жизни. А ты нет, и даже смотри, стал императором! — Мгм… — …завёл дворец, трон, даже гарем… — Брат сказал надо, — чуть нахмурив брови, признался Ванцзи. — Просто надо?! Слова не юноши, но воистину ответственного властителя! Ха-х… хотел бы я увидеть лицо Цзян Чэна, услышь он подобное. Он как-то возразил наставлению учителя, твердя, что подобное зависит только от желания, и поэтому в его гареме не будет никаких смущающих дев. Только я! — рассмеялся он. — Каким стал Юньмэн? Я действительно хотел бы увидеть… Ванцзи веселья не разделил. Он поймал руку, пытавшуюся вновь погладить его по голове. Взгляд его из расслабленного внезапно стал твёрдым, жёстким, даже жестоким. — Нет, — пальцы капканом сомкнулись на запястье, пронзив болью. — О… — это вмиг отрезвило. — После этой ночи я отчего-то решил, — пробормотал Усянь, — что мог бы поехать в Юньмэн. Хорошо, я понял. Ты уже можешь отпустить, — он попробовал высвободить руку. — Нет. Ты не пленник, но ты… Ты не можешь уехать. — Ясно. — Тебе не нравится здесь? — Ты уже спрашивал, — Усянь сел, запахнул растерзанную рубашку, прикрыл голые бёдра краем покрывала, — нормально. — Пожелай, евнухи исполнят твои просьбы, — Ванцзи сел рядом, подбирая ноги. — Евнухи, — теперь слово наполнилось пониманием, — так я в самом деле твой наложник. — Ты сказал… я тебе нравлюсь. — Нравишься, — согласно кивнул Усянь. — И жаркие пески в пустыне мне нравятся тоже, — добавил он, перебирая кисти, украшавшие покрывала, — и озера Юньмэн. Они наверное такие же, как и десять лет назад, большие и голубые? И золотые башни Ланьлин нравятся, хотя их я почти не помню… Тут хорошая еда, комната, евнухи, да же? Это не так плохо. В конце концов… — он встал, отошел и поднял с пола недопитое вино, припав прямо к узкому горлу. — В конце концов… бывало и хуже. Ванцзи тоже поднялся с ложа, после чего сделал было шаг к Усяню, но тот стоял, отвернувшись к зеркалу, и скидывал с худых плеч жилет. Расправившись с ним, потащил и негодную уже рубаху. Спину и бока его испещряли шрамы. Большие и малые. Некоторые были едва видны, некоторые еще грубели округлыми розоватыми валиками. Часть была рваной и вероятно осталась от не слишком мягких объятий острого базальта Луаньцзан, часть же — ровные, оставленные клинками надрезы или же длинные — от кнута. Это было тело свободного человека, который хоть и был брошен в рабство, но раз за разом восставал против воли хозяина, тело разбойника, что ежедневно разменивал свою жизнь на удачу, тело воина… Поджарое, быстрое, не привыкшее к мягким коврам и обильной пище. Медленно проскользив взглядом по этим меткам судьбы, Ванцзи развернулся и покинул покои. — Пленник свободен. С этого дня вы охраняете, но не препятствуете, — донёсся из-из двери глубокий голос повелителя. — Да, господин. —————————————————————— * Вдохновением описанию послужила песня «Учкудук, три колодца».