Цветущий среди песков

Достигнув столицы, Усянь решил, что всем им нужен отдых после дороги, а потому остановился в таверне. В довольно-таки дорогой таверне, ибо она находилась неподалёку от дворцовых ворот. Помимо оценки высоты стен, частоты смены караула и общих настроений, стоило поесть, выспаться и серьезно поразмыслить над положением, ибо отказавшись следовать прямому предписанию императорской канцелярии он, вероятнее всего, что-то серьезно нарушал. По крайней мере, Сун Лань, с момента как они повернули к столице, был мрачен и немногословен. Сяо Синчэнь объяснил, что воинский путь изначально давался его сослуживцу нелегко, ибо он, будучи сыном кузнеца, начинал с самых низов. Семья же самого Сяо славилась потомственными военными, отчего он почти с самого начала войны получил чин повыше, и его дорога к воинским регалиям была проще. Своеволие же нового господина грозило обоим понижением, а быть может и ссылкой в дальний гарнизон. — Думаю, с этого вечера вы оба можете быть свободны, — за ужином, что они делили, сидя на веранде харчевни, предложил Усянь. — Нет, господин, — покачал головой Синчэнь. — Император лично препоручил нам охранять вас, а потому мы выполним свой долг до конца. К тому же, смею надеяться, за время, проведённое вместе, вы стали больше доверять нам. — Не думайте лезть туда в одиночку, — хмуро отозвался Сун Лань. — Кто сказал, что я собираюсь лезть?! — Вы не сводите глаз со стен, — заметил Сяо Синчэнь. — В самом деле задумали попасть внутрь в обход приказа? — Если так? — прищурился Усянь. — Тогда осмелюсь спросить, сохранилась ли у господина печать гарема? — Про неё я уже думал, — покачал головой Усянь, — с ней я свободно могу передвигаться внутри, за исключением… — он попытался припомнить запреты, — дворца великого визиря, архива, сокровищницы, что еще забыл? — Посольские павильоны, — дополнил Сун Лань. — Точно, они. При всей своей незаменимости печать все же не отменяет штурм стены, ибо именная грамота ясно даёт понять, где ее владелец должен быть. Луаньцзан! Поверить не могу… — еле слышно прошипел Усянь, — он меня правда сослал? Или это все-таки… что-то другое?! В любом случае, — громче добавил он, — предъявлять подобное у ворот во дворец было бы по меньшей мере глупо. А при попытке лезть всем троим через стену шансы быть пойманными увеличиваются в три раза, хотя, — он махнул рукой, — даже больше. Кто из вас уже пытался совершить подобное? Молчание было ему ответом. — Мы и так можем пройти внутрь, — заметил Синчэнь. — Правда? — Гарнизонный жетон, — Сун Лань нащупал шнурок на шее и вытащил табличку. — Но пройти за одного из нас вы не сможете, господин. Стража дворца знает друг друга в лицо, ибо мы годами сражались бок о бок. — Тогда мне просто не нужно показывать грамоты вовсе! — вскинулся Усянь. — Точно! И это просто! Да я гений! — вскочил он, озарённый мыслью. Следующим же утром он отправился на столичный базар. Первым делом он поразился, сколь дороги бывают халаты, цветные пояса и все то, что в таком изобилии посылал ему Ванцзи! Вскоре Сун Ланя, следовавшего за ним по пятам, было еле видно под горой парчовых тряпок. Шальвары, пояс и подходящую рубашку они нашли довольно быстро, годный же антери отыскать оказалось сложнее, ибо Усянь был довольно широк в плечах, но при этом совершенно лишён груди! Подумав, он отказался от него вовсе, довольствуясь двумя совершенно роскошными халатами, один из которых был призван укутать его с головы почти до самых пят, как и подобало любой деве, что стражи будут сопровождать ко двору! Усянь был очень доволен тем, что, закупивши одежду, он не забыл и о лице, ибо одно дело сказаться девой в темноте или же в кутерьме побега из купальни, совсем другое неспешно пересечь дворцовые ворота. Так его покупки пополнила баночка пудры, продавец которой уверял, что супруга Усяня станет белой, как раскрывшаяся коробочка хлопчатника. Выбрал он и помаду, отчаянно красную и столь же отчаянно дорогую, ибо в отличие от всех остальных она пахла розовой водой. Доплатив еще пару монет удалось сторговать сурьму и несколько палочек для ее нанесения. — Как тяжело быть женщиной, — утёр пот Усянь, присаживаясь у лавки с напитками и прося у продавца прохладного щербета на троих. — Очень тяжело, — согласился не менее потный Сун Лань. — Украшения забыли, — вздохнул Сяо Синчэнь. Так что обратно по базару они шли через ювелирные ряды. И только тут Усянь понял, что такое действительно дорого! Куда там парчовым халатам до массивных браслетов и колец, пышных венцов и поясов! Простой подсчёт показал, что на многое рассчитывать не стоит, ибо несмотря на то, что еще с утра у него оставалось не менее девяноста монет, да и Цзян Чэн щедро одарил его на дорогу, после покупки наряда осталось меньше половины! Они миновали ряды золотых дел мастеров, углубившись в лавки, торгующие серебром и медными украшениями, начищенными так, что первое время они действительно блестели подобно благородному жёлтому металлу. — Нет, — Усянь перебрал два десятка дешевых украшений, — наложнице императора не пристало носить медь, — покачал головой он. — Господин служит при гареме? — из глубины лавки к ним вышел почтенного вида купец в парчовом халате и шитой шелком тюбетейке, узор которой выдавал в нем выходца из Синьцзяна. — Не совсем… — Так точно, — кивнул Сун Лань. — Господин Вэй отвечает за наряд любимой наложницы императора. — Кха-кха… Правда? — сдавленно крякнул Усянь, и Синчэнь тут же несколько раз любезно стукнул его по спине. — О, прошу сюда, прошу, — засуетился торговец, приглашая их зайти в лавку, — на улицу Цзяо выставляет товар попроще, да, — закивал он, — но если господину будет угодно взглянуть! Может быть что-то подобное усладит взор аж самого Солнцеликого? Да будет имя его прославлено в веках… сюда-сюда, — вероятно, это был один из самых дорогих уборов в лавке, ибо тусклый свет заиграл на золоте и полированных самоцветах. — Ничего слишком массивного, — покачал головой Усянь, кивая в сторону более простых серебряных подвесок, собранных из небольших пластин, витой проволоки и разномастных каменьев. Помощник принялся суетиться, подавать то, что было убрано выше или припрятано в дальних сундуках. Усянь смотрел, приценивался, болтал про погоду, цены на зерно, вежливо интересовался здоровьем и тем, как идут дела. В лавке преобладали грубоватые и яркие украшения. В целом можно было остановиться на любом серебряном уборе, ибо монет на такие хватало, но думая, что в этом он предстанет перед Лань Чжанем, Усянь сделался придирчивым и отодвигал коробку за коробкой. — У госпожи должно быть тонкий вкус, — огладил бороду купец. — В самом деле, кого сейчас удивишь широким ожерельем. Тогда… быть может, это? — он раскрыл небольшой короб. — Эта вещь привезена издалека и удивит любой искушенный взгляд! — нахваливал он. Хозяин лавки вынул и расправил нечто, сплошь состоящее из тонких цепочек. Блестящие металлические нити были длинными и кое-где включали вставки из граненых хрустальных бусин, что создавало ощущение паутины, на которой дрожа висели капли росы. Цепочки были разной длины, но все концы подходили к не слишком длинной широкой цепочке звеньев. — Что это, уважаемый? — не совсем понял Усянь. — Это надевается на плечи, господин, — пояснил купец. — Застегивается вот тут, а все, что висит ниже, приходится аккурат на плечи и между грудей. У нас-то такое редко увидишь, все больше на северах. Ланьлинская работа, — закивал он. — Здесь ещё венец, браслеты, ножные, да ручные. А на поясе они носят только тонкую цепочку, — он вынул металлическую нить, увешанную мелкой хрустальной крошкой, с кольцом с одной стороны и объёмной каплей с другой. — О, я знаю, что это, — внезапно понял он, ибо похожий наряд видел на танцовщице, что так приглянулась Цзян Чэну. — И… сколько вы хотите за все? — Сто монет однако, — хитро прищурился торгаш. Усянь еле удержался, чтобы не призвать шайтана на его голову! Это было вчетверо дороже любого убора, что тот показывал до того! — Это серебро, — заметив его замешательство, произнес Синчэнь. — Многие цепочки были порваны, — покачал головой он, — поэтому добавили бусины? — Семьдесят монет! — воинственно выставил бороду купец. — И хрусталь не слишком чист, — словно бы не слыша нового предложения продолжил Синчэнь. — Я отдаю почти задаром только из почтения к должности уважаемого, — поклонился торговец, — пятьдесят. — А на поясной цепочке кроме единственной бусины сплошь скол, — пожал плечами Синчэнь. — Ни одна ланьлинская красавица не позарилась бы на такую. Госпожа сможет надеть разве что венец? — задумчиво произнес он. — Тридцать. — Это грабеж! Грабеж средь бела дня! — Грабеж продавать медный сплав под видом золота, пользуясь тем, что внутри полумрак и прохлада, — Сяо Синчэнь обвёл взглядом внутреннюю часть лавки. — Двадцать пять. — Было же тридцать, — опешил купец, на что Синчэнь любезно улыбнулся и вынул из своего поясного кошелька монеты, вкладывая ему в ладонь. Купец принялся немедленно пересчитывать, время от времени прикусывая их на зуб. — Вы должно быть ошиблись… Здесь только двадцать, — он ссыпал их в свой кошель, выжидательно глядя на Синчэня. — Честная цена, — кивнул тот. — Украшениям не менее десяти лет, полагаю они попали к вам после войны и уже были в неважном состоянии. — Все конечно так, — замялся купец, — но, может, накинете еще пять? — Если не сошлись в цене, стоит вернуть монеты, — Сун Лань стоически выдержал предыдущий торг, но усталость, видимо, сказывалась и на нем. — Цзяо-о-о*! Завяжи господам короб! — Да, господин, да-да, господин… — верткий мальчишка-помощник тут же перетянул коробку лоскутом яркой ткани. Они зашли на рынок почти с открытием, из последней лавки же вывалились, когда солнце уже стояло в зените. — Господин совсем не видит обмана, — покачал головой Синчэнь, — и не привык торговаться. — Есть такое, — смущённо засмеялся Усянь, — ох, твои монеты! — Нет, — подал голос Сун Лань. — Если господин сочтёт возможным, нам бы хотелось сделать памятный подарок, но мы не могли решить, что подойдёт, — склонился Синчэнь. — Кто знает, как сегодня повернётся судьба. Вам ведь приглянулись эти цепочки? Это было правдой. Из всего виденного именно этот, не слишком богатый и не особо изукрашенный каменьями убор понравился Вэй Усяню. Цвет серебра обещал красиво сочетаться с серебряным же шитьем на рубахе и тёмным шелком пояса, тканого цветами и листьями. Он с благодарностью принял подарок. Если за время, проведённое на базаре, Усянь лишь единожды позволил себе посетовать на то, сколь тяжко быть красавицей, то в комнате, где он перевоплощался, он минимум трижды с отчаянием повторил сказанное. Главным испытанием стала краска. Вопросов не вызвала разве что пудра, которая предсказуемо выбелила лицо и шею. Цвет же даваться не хотел. Нет, намалевать брови погуще, а губы пожирнее было не так и сложно, вывести же тонкие линии, оттеняющие глаза, оказалось воистину подвигом! Ко всему было не ясно, то ли это руки негодные, то ли глаза в самом деле разные, но одинаковыми линии становиться никак не желали. В итоге Усянь чуть размазал четкий край палочками, ибо так кривизна и разница казались меньше. Промучавшись с чёрной краской и несколько раз перерисовав брови, к помаде он приступил со всем пониманием, а потому добиться красивого изгиба удалось с первого раза, после чего он заполнил губы цветом полностью. С этого момента из зеркала на него и в самом деле стало взирать нечто, напоминавшее девичье лицо. Он распустил и причесал волосы, постаравшись усмирить непокорные завитки сладкой водой, после чего сверху приладил венец, что представлял из себя нечто наподобие небольшой сетчатой шапочки с длинными висящими нитями, немедленно утонувшими в волосах. Остальные же части оказалось приладить не так просто. Браслеты и пояс застёгивались витыми крючками, оплечье же путалось в руках, потому что цепочки шли множественными рядами и они были куда ниже обычных бус. В итоге он все же смог застегнуть основную пряжку и расправить нити по плечам. Никаких грудей у него, разумеется, не нашлось, так что центральные подвески просто повисли в вырезе, блестя камушками. Оценив все вместе с невесомой рубашкой, продёрнутой цветными и металлическими нитками, Усянь остался с одной стороны доволен, ибо наряд вышел почти сдержанным, c другой… Тонкий шелк рубашки оттенял кожу, невольно приковывал взор к длинному треугольнику смуглой кожи, что была видна в разрезе и оставлял очень мало места для воображения, не только не скрывая, но скорее подчеркивая еще более темные пятна сосков на груди и полосу поросли, что шла от пупка до широкого черного пояса. Тот оборачивал бедра многочисленными складками, плотно охватывая и свисая концами из-под довольно простой пряжки, к которой крепилась и тонкая цепочка пояска металлического. Шальвары отличались от гаремных. Никаких разрезов, простой, привычный крой, однако дорогая ткань красиво сочеталась и с рубашкой, и с серебром украшений. Снизу штаны охватывали щиколотки широкими манжетами, на которые легли браслеты. Накинув халат, Усянь, кроме очевидного осознания привлекательности отражения, понял и другое. Все это время он одевался, думая о Лань Чжане. Непрерывно думая о Лань Чжане. Постоянно думая о Лань Чжане! И ещё… что ему снова понравилось думать о нем. О том же, что он делал тёмными юньмэнскими ночами, предаваясь подобным мыслям, Усянь предпочёл прямо сейчас не вспоминать. Когда двумя часами позже он спустился вниз, где его ожидали Сун Лань и Сяо Синчэнь, парни его не узнали. Это было простительно, ибо он был завернут в кокон огромного полосатого халата. Но когда Усянь, приоткрыв край, показал результат своих страданий над коробочками с краской, те не узнали его все равно. Более разговорчивый Синчэнь произнёс только «о», Сун Лань же и вовсе округлил глаза. — Похоже? — мелодично голосом пропел Усянь. Его личная охрана слаженно закивала. — Тогда на штурм! Это был один из самых успешных штурмов стен, в которых Вэй Усянь участвовал. Не то чтобы он участвовал во многих, но ограды караван-сараев перелезал неоднократно, обдирая себе все, что можно, несколько раз бывал истерзан колючкой, что гостеприимные хозяева походных палаток имели обыкновение выкладывать вокруг мест ночлега, а также минимум четырежды влезал на стены именно этого дворца, несколько раз порезав пальцы об острые края крыш. На этот же раз он не получил ни единой царапины! Он прогарцевал, следуя за Сун Ланем и слыша за собой поступь коня Сяо Синчэня. Оба стража предъявили свои жетоны, от Вэй Усяня же потребовалось лишь приоткрыть край халата, из которого торчал яшмак, дабы охрана могла удостовериться, что под ним в самом деле скрывается дева. Это было слишком просто, и Усянь подумал, что Ванцзи бы стоило в корне пересмотреть правила пропуска во дворец. Ладно он! Но что, если шпион задумал бы подкупить кого-то из стражи и подобным образом проникнуть внутрь?! — Куда теперь? — негромко спросил он. — Мы обязаны сопроводить вас до гарема, господин, — не оборачиваясь произнёс Сун Лань. — Какой я тебе господин! — Прошу почтительно простить, госпожа, — поправился тот, — мы миновали первую стену. Впереди еще три, ибо вы желаете попасть в жилую часть. Лучшее время скоро наступит, так что нам стоит поспешить. После вторых ворот им пришлось спешиться, ибо далее можно было следовать только пешими и заботу о благородных животных взял на себя Сяо Синчэнь, пообещав сохранить и вещи, что были приторочены к седлам. До дворцовых садов они дошли, когда первые сумерки уже тронули небосвод. Личные покои императора балконом выходили к грядам, усаженным розовыми кустами, особенно сладко запахшим в преддверии ночной прохлады. — Я смогу миновать внутреннюю охрану? — тихо осведомился Усянь, окидывая взглядом павильон с широким арочным входом и лестницей, ведущей в открытую галерею. — Маловероятно, господин. — Ты неисправим, — усмехнулся Усянь, — но не переживай, к этому тоже нужна привычка. Почему так думаешь? Я не похож? — они прятались в тени высоких кипарисов, стараясь не привлекать внимания. — Дело не в этом. Наложницы покидают гарем и следуют в покои императора или визирей только в сопровождении евнухов. Другие женщины в столь позднее время обычно не входят в жилые покои, дабы не побеспокоить отдых правителя. Строго говоря, — заметил он, — не припомню, чтобы в личные покои господина входила хоть одна. — Тогда балкон? — резные перила узкого и длинного балкона осветил зажегшийся свет. — Но тебе придётся меня подсадить. Я в таком нарядном, боюсь, не осилю. — Так точно. Они выждали, когда на дворцовые крыши опустится благодатная темнота, подсвеченная крупными звёздами и светом, льющимся в раскрытые балконные створки. Пару раз Усяню казалось, что он видит силуэт Ванцзи, подходившего к беспокоемым ночным ветерком занавесям. Они прокрались к самому павильону и поднырнули под балкон. Усянь скинул верхний громоздкий халат и, пользуясь руками и плечами Сун Ланя как ступенями, взобрался выше, цепляясь за нижнюю часть решетки. Несколько движений, и он скользнул еще выше, перетекая через ограждение и вжимаясь спиной в стену. — Ванцзи… Может, велеть принести немного вина? — из распахнутых дверей, ведущих внутрь, раздался голос, весьма похожий на императорский, но мягче, плавнее. — Нет, — ответ раздался совсем рядом. А вот это и в самом деле был Ванцзи! — Брату не стоит беспокоиться. — Ты не спишь вторые сутки. — Он не прибыл в Илин. Но гонец из Юньмэн принёс весть, что и там его нет, Сичэнь, — так Усянь понял, что собеседником императора в этот вечер был не кто иной, как его брат, великий визирь. — Разве ты не предвидел такого исхода? В конце концов, твоим устремлением было дать этому человеку то, чего он желает… Разве это не твои слова? Я помню его юношей, но теперь это мужчина, что провёл в скитаниях десять лет, — вздохнул Сичэнь, — а до того воспитывался в Юньмэн, славящимся своими вольностями. — Все так. — Так же вполне понятно и его нежелание возвращаться в земли, что служили местом его невольного заточения, даже если сейчас Илин расчищен и все больше возвращает свой истинный облик жемчужины песков, каким и был когда-то. — Мгм. — Жалеешь? — Жалею, что написал так мало, — за занавесью раздалось шуршание, как если бы под ноги упали сухие листья. — Что титул держит. Что я не рядом. — Я говорил, и повторю снова. Можно было бы пытаться прельстить его деньгами или милостями, но этого ли желает твоё сердце? Напиши ты больше того, что я одобрил, возможно, тебе удалось бы привязать его и собственными чувствами, ибо думаю, господин Вэй в самом деле испытывает к тебе дружеское расположение, — Сичэнь подошел ближе и его слова зазвучали отчетливее, — но и чувства давят, когда они известны, но не разделены. Я ни единого раза не посмел спросить тебя прямо, но в самом ли деле ты настолько его… Быть может, ты попытаешься хотя бы взглянуть в сторону тех юношей, что прибыли из Ланьлин? Среди них есть один… — Настолько. Больше никто не нужен. Я хотел бы оставить этот разговор, — резко прервал его Ванцзи, — надеюсь, брат простит мою грубость. Устал. — Ну что ты… Что ты… Это я должен извиниться, — Сичэнь отошел вглубь комнаты, и его слова снова сделались тише. — Тогда позволь мне хотя бы побеспокоиться о том, чтобы тебе принесли немного укрепляющего отвара, и постарайся не просиживать над бумагами до утра. Даже если сон не идёт, глазам стоит дать отдохнуть от трудов. — Мгм. Спасибо. Раздался приглушённый стук двери, после чего, спустя некоторое время, по боковой аллее прошла фигура в светлом развевающемся одеянии в сопровождении еще двоих, одетых в темные с отблеском халаты внутренних дворцовых служителей. Усянь стоял, по-прежнему вжавшись в стену и не понимая более, что следует предпринять. Он получил ответы не задав ни единого вопроса! Ссылка или же странный приказ обернулись тем, что он и предположить не мог. Впрочем, он с самого начала мало верил в то, что Ванцзи действительно выслал его на Луаньцзан. Куда больше было похоже на то, что он прислушался к сетованиям, что Цзян Чэн принялся опекать вернувшегося брата уж слишком рьяно! Но княжеский титул! А Илин?! Империя действительно решила раскопать засыпанный гневом песков оазис и вернуть ему тот облик, что воспевали путники, коим довелось там когда-то останавливаться?! Немыслимо! Но еще более невероятным было то, что Усянь услышал последним. Услышал, понял, но все еще не мог осознать. Тихо зашуршала легкая занавеска. Наступая на что-то хрусткое и шелестящее, на балкон вышел Ванцзи. Он вздохнул, поднял глаза к тёмному небосводу, следя как Млечный Путь прорезает чёрное покрывало ночи. Миг, и император вновь отступил, скрылся за раздуваемыми ветерком занавесками, оставляя Усяня незамеченным. Это был шанс. Соскользнуть с балкона, словно тать, пробраться к конюшням и отыскать ждущего там Сяо Синчэня. Воина, чьё необычайное умение видеть в темноте помогло бы исчезнуть, раствориться в той свободе, что подарил ему император. Что подарил ему Лань Чжань. Потревоженная струна родила звук. Тот был подхвачен новой трелью, складываясь в мелодию. Прекрасную и грустную, ибо это была та самая песня, что пел для него Лань Чжань в маленькой комнатке гарема. В этот же раз голос не звучал, и лишь мелодия, сбивчивая, а оттого какая-то ломкая, беспокоила прохладу ночного воздуха. Вэй Усянь поднял глаза к звёздам, к тем, на которые только что смотрел Лань Чжань. Они были такими же и на острых склонах Луаньцзан, и на озёрах Юньмэн. Далёкими и холодными. Останутся ли они столь же холодны, если смотреть на них вместе? Если разделить их свет на двоих, а потом увидеть собственное отражение в глазах человека, по которому тоскует сердце. Он осторожно отодвинул занавесь, ступил на складки ткани, что волнами падали на устланный коврами пол. Он двигался совсем неслышно, но сначала еле слышный звон цепочек, охватывающих щиколотки выдал, а затем и более отчетливый хруст сминаемой бумаги оборвал мелодию, оставившую лишь фантом. Пол покоев был в беспорядке устлан смятыми листами бумаги, на которых тут и там глаза выхватывали знакомый почерк и «…Вэй Ин…» Ванцзи увидел, но не произнёс ни слова, лишь приподнялся на тахте и всем телом подался вперед. Он смотрел на Усяня распахнутыми глазами так, словно увидел мираж. — Играй… — Вэй Ин, — еле слышно выдохнул Ванцзи. — Играй же…