Цветущий среди песков

Еще немного и Усянь был бы готов умолять, ибо в этот миг на него навалилось сразу все. Стыд, от того, насколько слепым он был, сначала принимая знаки внимания за изощренную месть. Даже тот ларец с жемчугом, шайтан подери! Потом сожаление за то, что презрев едва приоткрывшиеся перед ним чувства, он ушел, предпочтя свободу. Свободу, которая обернулась всего лишь еще одним дворцом и постепенным пониманием того, что быть независимым легко, особенно если у тебя никого нет. Нет брата, который сходит с ума от беспокойства настолько, что не соглашается отпускать от себя дольше чем на час, сестры, которая готовит и радуется просто глядя на то, как ты ешь ее стряпню. Нет племянника, что виснет на тебе и канючит покатать на спине… Нет Вэнь Цин, и всех тех дядюшек и тётушек, и малыша А-Юаня… Нет Ванцзи. Человека, к которому Усянь с первой же, такой давней теперь встречи, сам лип словно репей. Просто потому, что, каждый раз видя его, не мог удержаться от желания дразнить, смущать, сбивать с толку и приводить в замешательство. Ибо тогда Ванцзи опускал глаза, неловко мялся и едва приметно краснел. И это было… Это было очаровательно тогда и непередаваемо теперь, когда глядя на Усяня император, кажется, снова превратился в прежнего Лань Чжаня, юного и неопытного, кусающего губы и забывшего о дутаре в своих руках. — Играй же, умоляю… — прошептал Усянь, ибо помимо всего его накрыло тем ощущением, что сам он едва знал… Неловкостью. За то, что о встрече же можно было просить и в письме! Но он ни мгновения не задумался об этом, вместо того, подбив императорских воинов на преступление, тайно проник во дворец! Даже более, в личные покои, подслушав слова, ему не предназначавшиеся! Переодевшись красавицей гарема! Снова! Госпожа западного предела была тысячу раз права… Он воистину неисправим! Усянь замер… Самым понятным выходом из всей этой нелепицы было бы одно — побег! Но бежать не хотелось. В этом просто не осталось ни капли смысла, да и Ванцзи уже тронул струны, исполняя его просьбу. Звук, завибрировавший в ночном воздухе, напитанном ароматом роз, можно было почти осязать, и Усянь медленно вытянул ладонь, раскрывая пальцы, словно готов был поймать этот эфемерный шлейф. Он уже танцевал перед императором, не так ли?! И да, он знал, что его движения нравятся, а оттого почувствовал себя увереннее. Усянь ухватил самый кончик пустого воздуха и словно бы потянул на себя шёлковую дымку. Ванцзи сыграл снова. Чуть громче, длиннее. Мелодия поплыла… В отличие от предыдущих песен, эта была незнакомой, с нежным началом, подобным бутону, обещавшему раскрыться в многослойный цветок. Усянь развёл руки, чуть поводя плечами и плавно поворачивая ладони, прошёл полукругом. Совсем простое движение… Закружился, переступая и едва слыша звон тонких цепочек, украшавших его. Ванцзи не пел. Он перебирал струны, неотрывно следя за танцором, чьи движения вторили мелодии. Музыка становилась все быстрее, танец все смелее, ибо Усянь вынужден был отринуть прочее, сосредоточившись сейчас только на нем, да на ускорившемся дыхании, потому что скользкий шелковистый ворс ковра был явно не предназначен для танцев, а разбросанная бумага представляла вполне реальную угрозу его ногам. Он положился на слух, чутьё и удачу, начал двигаться так, как привык, мешая в кучу все, начиная от боевых стоек и кратких перебежек, от простых движений, каким вторил любой селянин, глядя на представление бродячих музыкантов, до тех забавных крохотных покачиваний бедрами и животом, что так ловко исполняла та ланьлинская красавица в Юньмэн. Вторя запечатлевшимся в памяти фрагментам ее танца, Усянь сложил руки у лица, ритмично задвигал головой, позволяя бусинам венца, запутавшимся в волосах, дрожать и блестеть в свечном свете. Затем плавно переступил, словно бы перетек, оказываясь совсем близко к дивану, где сидел император и, замерев перед ним, мелко забил бедрами. В отличие от девы, что была мягка и округла, Усянь не обладал ни белым животом, ни красивыми полными бедрами, а потому у него самого это движение оказалось не привлекательным, а скорее угрожающим, словно предупреждение змеи, что трясёт своей погремушкой… Мелодия сбилась, превратившись в хаос ломаных нот, осыпавшихся под ноги. Император отбросил инструмент, хватая его за бедра и рывком заставляя почти что упасть на себя. — Не могу, — Ванцзи сбито задышал так, словно только что сам прошёлся в танце. — Играть не могу! — Я так ужасен?! — усмехнулся Усянь, встречая коленями мягкие диванные подушки. — Наводящий ужас, Старейшина оазиса Илин? — Хм, хочу посмотреть, — Ванцзи поймал его под бёдра, усадил на себя, притянул ближе, после чего откинул ткань, что прикрывала нижнюю половину лица. — Тут заколки. Ох, да, так и в самом деле лучше, — свободно вздохнул Усянь и тут же чуть нахмурился, — не смотри так… Так пристально. — Твои глаза. Твои… — Ванцзи провёл по его губам, и подушечки пальцев окрасились помадой. — Краска, — кивнул Усянь, — но благодаря этому не пришлось лезть на стену, — он не придумал ничего лучшего, как тут же поймать и облизнуть, пытаясь вернуть пальцам их былую чистоту. — На вкус не очень, но зато запах лучше предыдущей. Просто вытри. Вот, — он провёл рукой Ванцзи по своей рубашке. На полотне остались красные полосы. — Ха-х, кажется все, за что я берусь, становится только хуже, да? — в качестве ответа под рубашку проникла ладонь и погладила по животу, заставляя мышцы поджаться. — Лань Чжань, я вообще-то пришёл потому, что хотел поговорить… — Хорошо, — кивнул Ванцзи, другой рукой распуская завязки на его груди. — Ты в самом деле подарил мне гору?! Это не слишком?! — Нет, — губы коснулись шеи, обернулись влажным следом поцелуя. — Чтобы ты мог покидать Юньмэн, когда захочется. — А Старейшина?! Цзян Чэн сказал, ты убил меня! — Не тебя, — замер Ванцзи. — Имя. Старейшина Илин разбойник. Он исчез, — проговорил он, стаскивая шелк с плеч, — чтобы смог вернуться ты, Вэй Ин. — Ох… — вслед за этим кожу в основании шеи прихватили зубы, не сильно, но чувствительно. — Я же что-то еще… Лань Чжань! Разве ты не хотел бы решить все недоразумения?! — Можешь говорить, — произнесенное не помешало бесцеремонно надорвать ворот, не дающий полностью спустить рубашку с плеч. — Говоришь как император, действуешь как варвар! — возмутился Усянь. — Она же дорогая! Возможно, самая дорогая моя рубашка, и я так старательно ее выбирал! Погоди, х-ах… — тонкие цепочки оплечья теперь упали на голую кожу, и прохладный металл заскользил, щекоча и порождая мурашки. Пальцы проследили тонкую серебристую линию, что начиналась от самой шеи и плавной дугой свисала на грудь, тронули темное пятнышко соска, прокатывая бусину поверх. — То, что ты делаешь… это сбивает с мысли, — признался он. — Мгм, очень, — Ванцзи трогал, гладил, начал медленно, но постепенно рисунок его прикосновений стал все более хаотичным, быстрым, словно в единый миг он пытался успеть объять все сразу. Он сжимал талию и бедра, весьма красноречиво оглаживал округлости ягодиц, на которых натянулся шелк шальвар. Он проводил пальцами и меж них, чуть задерживаясь на ощущаемом сквозь ткань входе, прямолинейно и честно обозначая свои намерения, после чего снова гладил спину, трогая следы прожитого или почти болезненно царапая смуглую кожу. Он прижимал к себе, прислонялся лбом, вдыхая естественный запах с примесью помады, притираясь словно кот, нашедший лимонную траву. — Ладно, я просто сниму ее, — сдался Усянь, тряся руками и избавляясь от рубашки, что повисла одними рукавами и теперь больше сковывала его, чем прикрывала. Вместе с ней на ковер упали и цепочки тонких браслетов. Пара звеньев разомкнулась от слишком сильных рывков — нежная ювелирная работа не выдержала столь грубого обращения. Мелькнула и исчезла догадка, почему на украшениях было столько поврежденных фрагментов с хрустальными вставками. Не дожидаясь, пока Усянь расправится с верхней частью одежды, Ванцзи взялся за нижнюю, торопливо перебирая множество складок на талии. Не найдя ни единого разреза, он намотал ткань на кулак, рванув и заставив край шальвар выскользнуть из-под широкого пояса. — И это. — Не рви! Да что ж такое?! Есть же завязки, в самом-то деле… — Усянь завозился с одеждой, заёрзав бедрами, тут же со всей полнотой ощущая отклик на свои действия. Ванцзи был возбуждён, и простая одежда, в коей император предпочитал отдыхать в своих покоях, даже не предполагала что-либо скрывать. — Куда ж ты лезешь?! — строго говоря, вопрос ответа не требовал. Едва ослабла тесьма, поддерживающая шальвары, Ванцзи всунул руку за край, стаскивая, обнажая поясницу, а затем и ягодицы. — Погоди, — зашипел Усянь, выгибаясь и чувствуя весьма целеустремленное поглаживание ложбинки, и особое внимание месту, где тонкая кожа сжималась морщинками. — Лань Чжань, может лучше… есть верблюда по частям?! — скомканно зашептал он, чувствуя как палец гладит по кругу, но это не разнеживало, а лишь сильнее напрягало непривычную к такому обращению плоть, и когда палец скользнул к самой середине, чувствительно надавливая, он не выдержал. — Нет! — Почему? — поднял на него глаза Ванцзи. Пресвятые Небеса… Он смотрел так, что попроси сейчас сердце Усяня на блюде, тот бы только уточнил, какими именно ломтиками нарезать и с каким гарниром подать. — Ты пришёл, такой… — проговорил Ванцзи, с явным трудом подбирая слова, — желанный. Едва могу думать, — признался он. — Ох, Лань Чжань… — как можно более ласково Усянь погладил его по голове, словно успокаивая, — я не уверен, — щеки потеплели, наверняка пошли пятнами, выдавая его мысли, которые темными юньмэнскими ночами зашли, возможно, слишком далеко. — Нужна же какая-то подготовка, да?! Нет? А, к демонам все… просто иди ко мне, — после чего скользнув пальцами за ухо, он провёл по линии челюсти, задерживаясь на подбородке, чуть придерживая и приникая к губам. Он не был особым знатоком поцелуев, но касаясь Ванцзи сейчас, он и не то чтобы старался целовать. То, чего он действительно хотел — передать все, что чувствовал сам. И ответное желание, и то ощущение какой-то щемящей грусти, что сдавила сердце, едва только он увидел этот взгляд… Взгляд, обращённый на него, одновременно наполненный тоской потери и радостью встречи, надеждой и отчаянием, жгучим желанием и покорным смирением. Ванцзи принял его поцелуй, смягчая губы, приоткрывая рот и позволяя проникать внутрь, после чего сильнее откинулся на подушки, притягивая и укладывая на себя. Они ласкали друг друга, трогая, сжимая, становясь смелее в жестах, притираясь телами и без слов обозначая все возрастающее желание.  — Твой пояс, — шепнул Усянь. О, можно было бы продолжать ласкать Ванцзи и так, сжимая и гладя прямо сквозь ткань, но складки путались и раздражали нестерпимо, — да шайтан же побери, кто это придумал?! — Дай я, — Ванцзи расправился с застёжками, распуская одежды, привстал, распахивая рубашку и спуская шальвары до колен. Усянь скользнул взглядом по вылепленным формам груди и плоского красивого живота, упёрся ниже и тут же завис. — Помилосердствуй… это вообще туда поместится?! — прошептал он. — Лань Чжань, может я… как тогда? Нет? Ладно, фу-х, — выдохнул он. Ослепляющее возбуждение, будоражившее его буквально только что, отступило, что не укрылось от Ванцзи. — Боишься? — Ванцзи обнял его, погладил по голому бедру. — Не знаю, — признался Усянь, прикусывая губу и глядя куда-то мимо, на узорную вышивку ближайшей подушки. — Поцелуешь? — чуть откинув голову, Ванцзи подставил шею, с выделяющимся бугорком хряща. Он мог бы не спрашивать, потому что… да кто мог бы удержаться?! Это было понятно, это было знакомо, и Усянь, тронув губами подбородок, облизал шею, находя, что светлая кожа отзывчива его губам и расцветает темно-розовыми пятнами, стоит лишь поцеловать дольше и настойчивее. Ванцзи явно нравилось. Он чуть выгибался, подставляя и грудь, куда вслед за тем сполз Усянь, и оказавшийся очень чувствительным живот, который резко поджимало каждый раз, едва язык ввинчивался во впадинку пупка или твёрдым кончиком проводил меж обозначенных тренировками мышц. Когда в своём стремлении покрыть все тело поцелуями Усянь спустился еще ниже, это показалось почти естественным — коснуться губами тёмного навершия возбужденной плоти. Ванцзи придержал ствол у самого основания, помогая и направляя. — На вкус… странно, — шепнул Усянь, слизывая выступившую из маленького углубления каплю. — Еще? Тебе приятно? Это должно быть приятно… — Мгм, — другой рукой Ванцзи чуть отодвинул его свесившиеся вниз волосы. Вэй Усянь облизал губы, пробуя снова обхватить навершие. Было непривычно, словно бы он позарился на слишком большой кусок, но потом передумал есть, да так и оставил во рту. По стволу почти сразу потекла лишняя слюна, которую глотать не получалось, и он охватил ладонью то, что было чуть ниже его губ, подхватывая и размазывая влагу. Рука заскользила лучше, приятнее, и Усянь подался ртом навстречу пальцам. — Шш, — коротко и сдавленно зашипел Ванцзи. — Ммм?! — замычал Усянь, пытаясь одновременно продолжить облизывать и посмотреть. Не услышав ничего в ответ, он все же прервался. — Не так? Просто скажи. Я… То есть, возможно, опыта мне немного не достаёт, но я хочу… — он проскользнул сжатыми пальцами по всей длине возбужденного естества, — … правда хочу, чтобы тебе нравилось, Лань Чжань. Руками ты любишь быстро и сильно, это я уже знаю, — прошептал он, сжимая кулак и лаская требовательнее, чуть ускоряя движения, отмечая, как сразу же напряглись бедра, в попытке встречным движением усилить ощущения, — я… вспоминал об этом, знаешь? — он упёр навершие в раскрытую ладонь другой руки, обжимая и потирая. Так нравилось и ему самому… — Скажи… расскажи мне, — хрипло проговорил Ванцзи. — Хм, — Усянь склонился, коротко проходясь широким плоским языком, делая все, до чего касался, мокрым и скользким, снова и снова повторяя движение, ибо слюна подсыхала, — я думал… как ты трогал меня, — он вобрал головку и тут же выпустил ее с влажным звуком, — представлял твои руки, — ствол опять стал скользким, так что Усянь прервался, лаская лишь сжатыми в кольцо пальцами, — твои вместо своих… О, Небо, — он тут же замотал головой, — скажи же мне. Направляй меня! — Посмотри… посмотри на меня, — Ванцзи вытянул руку, касаясь его губ. — Открой, — Усянь послушно открыл рот, высунул язык, чувствуя, как по его влажной плоскости тут же заскользили пальцы. — Мгм, — одобрил он, и едва ощутимая низкая вибрация сдерживаемого стона в его груди была лучшим одобрением. — Зубы… — подушечки пальцев прошли по острым кромкам, — это больно. — О-ох, — выдохнул Усянь. — Трогай губами. Щеками, — пальцы тут же проникли глубже, оглаживая их изнутри, — мягко… — верно, мягко, и еще невыносимо, потому что ощущения колебались где-то на грани острой щекотки и удовольствия. Чтобы хоть как-то унять это, Вэй Усянь обжал пальцы губами, вбирая их в рот, лаская внутри, водя по всей длине. Так казалось терпимее, потому что он по крайней мере понимал, чего именно сейчас коснутся пальцы… Он сосредоточился на движении головой, ощущая, понимая, что показывает Ванцзи, и представляя, как пальцы потом заменит крупная головка и едва входящее в рот естество. Комната наполнилась звуками влажного смущающего причмокивания и громкого сглатывания — слюна потянулась по подбородку тонкими нитями, но Ванцзи подхватывал их и размазывал большим пальцем. Кожа вокруг рта стала влажной, по шее потекло тоже, самого же Усяня постепенно все больше охватывал внутренний жар, дыхание его ускорилось, и он с трудом справлялся с ритмом ласкающих его пальцев. Ванцзи тоже задышал громче, тяжелее. Он не сводил глаз с губ, что трогал, с припухших, вымазанных блестящей слюной и остатками помады, смотрел не отрываясь, почти не моргая. Усянь почувствовал, что там, внизу, поверх его кулака, легла вторая ладонь, вплетаясь пальцами, заставляя ускорить замедлившийся, ставший ленивым темп. — Мм-мм! — Усянь замотал головой, — я потом… я шам! — в горле забулькала слюна. — Прошу, мн-н-н-ах, — застонал Ванцзи, сопротивляясь его попыткам вытолкнуть пальцы языком, — … просто соси, прошу! — он впихнул пальцы глубже, почти заставляя давиться ими. — Вэй Ин… В глазах тут же выступили слезы, но Усянь не прервался, плотнее стягивая щеки, вбирая пальцы до горла и из-под мокрых ресниц видя, как мутнеет сосредоточенный на его губах взгляд, как стекленеет, все еще силясь смотреть, но исподволь теряя фокус. Веки Ванцзи задрожали в последней попытке удержать то, что он видел, но в следующее же мгновение он, напрягаясь и дрожа всем телом, запрокинул голову, мучительно долго выдыхая «Ин…». Усянь тут же резко дернулся, заставляя отпустить свой измученный рот, обнимая Ванцзи, притягивая к себе, додрачивая сильно, почти яростно, и чувствуя, как запульсировал увеличившийся в кулаке член, из устья которого толчками выстрелило семя. — Ты… ты как? — спросил Усянь, просто чтобы спросить хоть что-нибудь, и тут же закашлял, прочищая охрипшее горло. Он все еще трогал, чувствуя немедленный отклик. Мышцы живота напрягало спазмами, ибо Ванцзи стал чувствительным, едва-едва пережив пик. — Сейчас, подожди, придержи, тут рубашка есть, — засуетился он, приподнимая край вышитого халата, который они с Ванцзи так и не сняли, и теперь вышивке угрожала судьба попасть в большое мутноватое пятно, потёкшее по животу. — Устал? — не менее хрипло отозвался Ванцзи, — Твои губы…  — Император не должен выглядеть виноватым, — Усянь попробовал изобразить улыбку, склоняясь и оставляя невесомый поцелуй, — но если ты спрашиваешь, то губы затекли и челюсть ноет, хотя твои пальцы раза в два тоньше, — он скосил глаза вниз, в красноречивом намеке. — Не то чтобы это способно остановить меня в следующий раз, если конечно, он будет, — видя недоуменный взгляд, он пожал плечом, — я же укусил императорское достоинство, Лань Чжань, так что попробую загладить… ну или зализать свою вину? — Укусил, — очень серьезно кивнул Ванцзи. — Значит месть! — он тут же подхватил едва расслабившегося Усяня, не слишком нежно роняя на подушки. И он действительно отомстил! Небеса, коих Усянь призывал пополам с шайтаном, были тому свидетелями, ибо нежность, перемежающаяся чувствительными укусами и тем, как остро кожа откликалась на посасывания, остающиеся горячими пурпурными следами, распалила и без того взбудораженное предшествующими ласками тело. Ванцзи был опытнее, это читалось и в его движениях, и в том, как уверенно он трогал, находя в гибком теле отклик, предполагая чувствительные места и убеждаясь в своей правоте, облизывая и гладя, подводя к открытию новых граней чувственности и заставляя Усяня заходиться стонами и сбивчивыми мольбами «еще» пополам с «не надо». И все же… И все же в ласках ртом они оказались почти на равных, с той лишь разницей, что болезненных укусов Усяню не досталось, ибо Ванцзи прикрыл зубы поджатыми губами. Утонув в новизне наслаждения, Усянь уже не воспротивился новой попытке ласкать сжатый вход. Он поддался тому желанию, что топило его, что помогло преодолеть жгучий стыд, и чуть водя бедрами, впустил в себя гладящие пальцы, принявшиеся разминать его изнутри. Сначала один, потом… Потом он уже не считал, ибо ласки лишили его не только этой возможности, но и вообще способности соображать, потому что чем иначе объяснить то, что зависнув на грани, предшествующей жаркой волне всепоглощающего удовлетворения, он несдержанно и громко стонал, умоляя взять его… Ночь была длинной, а потому, после отдыха Ванцзи позволил ему сделать еще одну попытку освоить искусство нежного рта, после чего Усянь пришел к двум выводам. Первый — император не так и молчалив, особенно если вобрать навершие его естества влажными губами и начать ритмично и быстро посасывать, при этом обеими руками проглаживая ствол. Второй — стонет он так, что вполне способен возродить возбуждение, утихшее в Усяне после первого опыта смелых ласк. Насладившись, но не насытившись друг другом, они так и уснули на диване, прикрывшись одним халатом на двоих и откинув лишние подушки, ибо Усянь, сколько ни искал, так и не нашёл ни одной, что была бы удобнее подставленного ему широкого плеча. Он привык быть чутким и во сне, так что часто вздрагивал, выпадая из расслабленной дремы, едва приоткрывал тяжёлые веки и видел профиль Ванцзи, четко выделяющийся на фоне призрачного сияния занимающегося рассвета, спящего крепко и спокойно. Ощущение обвившей бок руки успокаивало, мерный звук лёгкого дыхания и биение близкого сердца унимали тревогу, и Усянь вновь проваливался в вязкий неспокойный сон… Когда он проснулся окончательно, то обнаружил себя в одиночестве, укрытым халатом, с подоткнутой под голову подушкой. Свет набравшего силу утра заполонил комнату, со всей четкостью высвечивая последствия их ночных бесед — разорванную рубашку, тут и там валяющиеся цепочки с блестящими хрустальными камушками. — А вот и доброе утро… Несмотря на смущающие воспоминания ночи и учинённый беспорядок, оно и в самом деле оказалось таковым, ибо на небольшом столике обнаружился поднос с ломтями лепёшек, овощами и вареными яйцами. Завтрак простой, но основательный. Чай, правда, уже изрядно остыл, зато каймак — смесь сливок и мёда, превратил остатки лепёшек в настоящее лакомство. До того, как сесть есть, Усянь даже не предполагал, насколько голоден! Он смел яства так, словно вчера добычу выслеживал, а не… — А не предавался постельным утехам, — он глотнул чая, плотнее запахивая халат, накинутый прямо на голое тело, покрытое красноречивыми следами прошедшей ночи, и осознавая, что свет дневной всё сильнее разгоняет зыбкий флёр ночи, постепенно обозначая все грани произошедшего, и каковы бы они ни были, одно Усянь ощутил четко. Он не жалел. Не жалел ни о едином мгновении. Между ним и Ванцзи все еще было место недосказанному, дворцовая жизнь, наполненная множеством правил и ограничений, все так же претила, но чувства, и те, что привели его сюда, и те, что он увидел в глазах императора, не оставляли права на новый побег. Да и разве он не Старейшина Илин?! Тот самый, кому не ведомы сомнения и страх?! — Князь, князь Илин, — поправил он сам себя, ибо Старейшина, как гласили слухи, навсегда остался лежать в Мертвых песках. Он едва покончил с чаем, когда дверь распахнулась, и в покои влетел Ванцзи. — Лань Чжань!.. Ты что, бежал?! — Усянь с удивлением отметил слишком частое дыхание, да и далёкие вопли дворцового служителя, умоляющего повелителя умерить шаг, как бы намекали. — Утренний доклад, — вопрос Ванцзи, судя по всему, предпочёл проигнорировать. — Не мог отменить, — нахмурился он, но затем бросил взгляд на столик, хранивший лишь крошки от завтрака, и лицо его смягчилось. — Если это было на двоих, то я не знал, — только теперь Усянь обратил внимание, что пиалы было две. — Я съел твой завтрак? И выпил твой чай? — Хочешь еще? — судя по всему, Ванцзи не возражал, потому что подойдя, опустился на подушку рядом и совершенно неожиданно поцеловал прямо в губы. — Сладкий… — Честно говоря, мёд я доел уже чисто от жадности, — ухмыльнулся Усянь, — ну… и не привык оставлять. А вот чего реально хочется, так это помыться. Спать с пятнами… — уточнять, с какими именно, он посчитал излишним, — было не лучшей идеей. Скажи, о повелитель, в купальни отпустишь? Клянусь, — поспешно добавил он, — я не собираюсь сбегать! — в качестве скрепления клятвы Усянь поднял руки ладонями вверх и приложил к груди. — Только под охраной! Голос императора был грозен, но взгляд скорее нежен, а красивая резная печать с витиеватым «Ванцзи ибн Лань», лёгшая на стол, говорила больше, чем слова. Отныне Усяню были доступны и дворец визиря, куда стекались вести со всей страны, и где министры обсуждали ход дел, и библиотека, и даже те самые посольские павильоны, куда он так неудачно пытался влезть. Или удачно? Несмотря на выказанное доверие, император попросил его не избегать внимания дворцового служителя. — Беспокоюсь, — признался он. — Каждый раз, когда не рядом. Я знаю, стены не удержат. Утром на миг показалось, ты мираж. — Ну и кто из нас двоих больше прожил в пустыне? — шутливо покачал головой Усянь, но после придвинулся ближе, и уже совсем серьезно произнёс, — мне не по нраву дворец, но тот, о ком мои мысли, живет в его стенах, а потому… а потому… — обычно болтая без умолку, в этот раз он не нашёл слов, или даже нашёл, но сказать не осмелился, вместо того просто целуя. Губы, кончик носа, веки, лоб. — Я не исчезну, но и сидеть здесь взаперти выше моих сил. Коль скоро мне посчастливилось стать ее обладателем, — императорская печать приятно легла в руку, — я хотел бы посетить темницы. — Нет. — Я не собираюсь делать ничего противозаконного, — покачал головой Усянь, — только увидеться. — Старейшина мертв. — О, я об этом не подумал… но только не говори мне, что они все приговорены ради того, чтобы я мог вернуться к жизни! — Еще не решил, — вздохнул Ванцзи. — Вэнь было дозволено покинуть империю. — Они предпочтут уйти и медленно умирать в песках, Лань Чжань, но не жить в дальнем изгнании. Я не могу сказать, что разделяю подобное, ибо мне все еще кажется, что надежда есть, пока человек жив. Скажи… Скажи! — он чуть было не вскочил, настолько странным показалось решение, пришедшее ему на ум. — Они ведь могли бы вернуться к горе?! О, нет, никаких грабежей! Но ведь Илин начали расчищать они! Так позволь Вэнь и дальше трудиться во славу империи?! Помимо Илин, есть еще минимум три оазиса на Великом Пути, и если помочь, то есть я мог бы… Я ведь в самом деле князь?! — Без сомнений. Но… я должен подумать. Поговорить с братом. Имя Вэнь для жителей империи все еще значит смерть, Вэй Ин. — Я помню, — со вздохом покачал головой Усянь, — поверь мне, я помню это, как никто. Ладно, тогда дойду хотя бы до конюшен, и обещаю по мере сил не причинять неудобства служителям. Их разговор был прерван голосом распорядителя, возвестившего приход некоего господина Ли, и Усянь едва успел запахнуть халат поплотнее, как двери распахнулись, и в палаты вплыл евнух, практически скрытый за стопкой разнообразного барахла. Едва одежды были сгружены, как за ними обнаружился тот несчастный, что был приставлен к Усяню в гареме. Сложно было сказать, сколько этому человеку лет, ибо лицо его было покрыто множеством морщин, а тело выдавало некоторую склонность к сладостям, но при этом сам он сохранял живость движений и достаточную сноровку. По крайней мере, несмотря на кучу одежды в руках, он довольно ловко миновал опасности в виде разбросанной бумаги и угла дивана. — Благодарю, — кивнул Ванцзи, едва одежда была сложена на краю ложа. — Что-то из этого должно подойти, повелитель, — склонившись и одарив Усяня то ли улыбкой, то ли порицанием, выраженным поджатыми губами, означенный господин Ли покинул покои. — Это же тот, тот самый! — узнал Усянь. — Слава Небесам, я уж думал, на его голову пала какая-нибудь страшная кара, — он скинул халат, запрещая себе думать о том, как выглядит в свете дня, и выудив первое, что было похоже на нормальную рубашку, накинул, скрывая наготу. — Клянусь, он этого не заслуживает. — Господин Ли служил еще моему отцу. Предан. Очень. И не распускает слухов, — добавил Ванцзи. Он подошёл, оценивающе посмотрел на стопку вещей и вытащил чёрные шальвары, — подойдут? — Ага, спасибо… — На Луаньцзан отряд захватил шпиона и разбойника. Во дворце же был Вэй Усянь. — О… когда я очнулся, то был вымыт, побрит и переодет. И это же кто-то должен был сделать?! — Мгм. — Но ты все равно запер меня в гареме! И сказал, что хочешь взять в наложники! — Это сказал ты. — В самом деле?! — удивлённо поднял глаза Усянь, отвлекаясь от завязок. — Возможно, между нами имело место некоторое недопонимание… — Мгм. Но ты прав. Я захотел, — тяжко вздохнул Ванцзи. — После побега, после всего… Сичэнь сказал, ты не сможешь. — Так отпустить меня было его идеей? — Нет. Но он запретил мне тебя видеть. Сказал, если ты захочешь — придёшь. — А я думал, плести интриги привилегия князей севера, — усмехнулся Усянь, — а вот смотри ж ты… Или это я такой предсказуемый?! Действительно пришёл, и кстати, даже чуточку раньше, так что и его застал. Н-да, неудобно получилось. Но ты не думай, я строго по делу! Хотел сказать ему, что охрана у вас шайтану на смех, — нашёлся он. — Сам посуди. Я влез в твой гарем! А почему? — Потому что заблудился. — Неправильный ответ! Потому что на той части дворцовой территории постов было вдвое меньше! Нет, то есть, высокие стены это хорошо, но недостаточно! Я что хотел сказать… Они покинули личные покои Ванцзи, и день захватил их, ибо для императора он был полон дел, а для Вэй Усяня — открытий. Первым и не самым приятным оказалось то, что Сун Ланю и Сяо Синчэню в самом деле влетело от начальства. Не просто влетело. Их уволили из дворцовой стражи. С одной стороны, Вэй Усянь понимал, что поделом, ибо нельзя проводить во дворец посторонних, да еще и помогать влезть в покои императора! С другой — он сам был тому причиной. Вторым, и уже гораздо более приятным был визит в дворцовую лечебницу, где он все-таки встретил Вэнь. Вэнь Цин! Правда, он едва узнал ее, ибо будучи облачённой в странные светлые одежды она менее всего походила на ту деву, что была знакома ему на Луаньцзан. Она была ошарашена его появлением, рада и не рада одновременно, и при некотором размышлении ее чувства стали понятны. Слухи донесли, что он мертв, но другие — что в Юньмэн вернулся-де пропавший десять лет назад юный господин… Зная его прежнее имя, она не понимала чему верить. В то же время часть служителей шепталась о том, что всех разбойников Мертвых песков заставили принять яд, другие же считали, что их все же сослали в южный предел и дальше, за море… Появление живого Вэй Усяня рассеяло слухи первые, относительно же вторых он не имел права утешить её призраком надежды, а потому Усянь покинул лечебницу в раздумьях… Последним же открытием явилось то, что Лань Чжань умел шутить. Правда из-за того, что делал он это все с тем же выражением строгой серьезности, от царедворцев ускользал этот скрытый талант повелителя, так что, когда Усяня к концу дня взяли под стражу, на лицах воинов не обнаружилось ни единой улыбки. Его окружили, зачитав что-то витиеватое за подписью любимца Небес и Солнцеликого, после чего со всей бдительностью препроводили… к купальному павильону!