Самый маленький игрок экси, теперь ещё меньше

Есть слово по-немецки, которое переводится как «ощущение одиночества в лесу». Аарон не был в лесу, но он был очень одинок, и он догадался, что хорошо ухоженное дерево, стоявшее футах в десяти от могилы его матери, хватило бы на всю природу. Может быть, хватило просто «Einsamkeit». Одиночество, просто и ясно. Хотя он действительно чувствовал некую связь с аккуратными надгробиями, выстроенными рядами, как бы болезненно это ни было. Он имел привычку (уже не так часто, но все же иногда) играть с ними в эни-мини-мани-мо, интересно, какой из них отметит мой труп? Когда они жили в Калифорнии, ему приходилось идти домой из школы через кладбище. Он определенно думал, что попадет туда до того, как закончатся подростковые годы. Иногда он не мог перестать думать о своей маме. Он знал, что это было странно, потому что он и скучал, и одновременно не скучал по ней. Большую часть времени, по крайней мере, в последнее время, она почти никогда не приходила ему в голову, но были также дни, когда он застревал в переживаниях моментов их совместной жизни. Каким-то образом Эндрю всегда мог узнать и давал ему за это нежный, но болезненный подзатыльник. Но Эндрю на самом деле сейчас здесь не было, и вслед за этим откровением последовало другое: он никогда не посещал ее могилу. В первые дни после её смерти Аарон был либо слишком потрясен, либо под кайфом, либо страдал от ломки, чтобы по-настоящему думать об этом, а потом Эндрю просто не позволял ему быть одному, и он знал, что его брат что-то скажет об этом, но он этого не сделал, он не хотел иметь дело с этим, потому что он знал, хорошо? Он знал, что Тильда — плохая мама. Он знал, что она едва удерживает их на плаву в финансовом плане, он знал, что она не любила его, знал, что те несколько раз, когда она была хоть чуточку добра к нему, были только тогда, когда она была либо в хорошем настроении, либо просто хотела успокоить свою совесть после того, как сильно избила его. Он знал. Как он мог этого не знать? Он даже не был уверен, что то, что он чувствовал к ней, было настоящей любовью, но он знал, что в первые шестнадцать лет своей жизни они были только вдвоем. Конечно, она действительно не вела себя как мама, не воспитывала его должным образом, но она всё равно была тем человеком, к которому он возвращался домой каждый день. Они были командой, они были против всех остальных. Она была всем, что он знал, и он бы в любой день, в любой момент выдержал бы избиение из-за того, что жил с кем-то, кто не был настоящей семьёй. Она была всем, что у него было. Ее могила представляла собой обычную мемориальную доску на земле с ее именем, датами рождения и смерти, а под ними: ЛЮБИМАЯ МАТЬ. Аарон усмехнулся. Любимая. Эндрю точно ее не любил. Аарон подумал, что он, вероятно, тоже не слишком то любил, но тут же почувствовал себя виноватым из-за этого. Неблагодарный. Не веди себя так, будто тебе не повезло. Ему повезло по сравнению с Эндрю. Все, что на самом деле сделала Тильда, это избивала его, и Эндрю страдал от этого и ещё больше, когда рос. И не то чтобы Аарон был невиновен; он это заслужил, по крайней мере, в половине случаев. Он никогда не говорил этого вслух, потому что не хотел, чтобы кто-то смотрел на него с жалостью, на этого бедного маленького мальчика, которого избила его мама, и который думает, что заслужил это, ууу. (Втайне, в глубине души, он боялся, что они согласятся с ним.) Они не были набожными христианами, но ходили в церковь, когда его мама была полностью в сознании и не работала. Он знал Десять заповедей. Те, которые он слушал меньше всего, были: ты не должен лгать и уважай и слушайся своего отца и мать. Ну, у него не было отца, но у него была мать, с которой он регулярно разговаривал. «Половину времени я действительно спрашивал об этом», — подумал он. Должно быть, он сделал что-то явно неправильно. С тех пор, как Аарон научился ходить и говорить, у него был список вещей, которые он знал, что нельзя делать, если не хотел, чтобы мама злилась на него. Часто он игнорировал этот список так же сильно, как игнорировал Заповеди. Он практически просил, чтобы его избили. Она была всем, что у него было, а потом они переехали в Колумбию подальше от его брата, и там были таблетки и, наконец, иглы. А потом она и наркотики были всем, что у него было, и всё было в порядке. Он мог выжить так, потому что у него также был двоюродный брат, и он был немного странным, но это было нормально. Его мама всё ещё била его, но у них здесь было больше денег, а это означало, что он больше не был так голоден, так что это было терпимо. И, по крайней мере, теперь у него был экси в качестве оправдания всех травм, особенно в качестве защитника, чья работа заключалась в том, чтобы препятствовать игрокам противоположной команды. Так что никто никогда не узнает, насколько ему плохо. Потом появился Эндрю, закоренелый несовершеннолетний преступник, и Аарон был в восторге, пока Эндрю не убил их мать. Если бы у него было время осмыслить, он бы понял, что злится только на синяки, которые остались после этого на Эндрю, которые были очень похожи на те, которые всегда были на Аароне (близнецы, можешь в это поверить), но он действовал из горя и отчаяния, из-за чего навсегда потерял Эндрю. Эндрю никогда не понимал чувств Аарона к их матери. У него никогда не было такого постоянства, в отличие от Аарона, и даже если Аарон горевал только об этом постоянстве, Эндрю всё равно не мог его понять. Аарон посмотрел себе под ноги. Может быть, он был уёбищным близнецом, который постоянно скучал по избиениям. Я это заслужил. Она была плохой мамой. Это действительно было не так уж и плохо, я просто преувеличиваю. Не забывай об окровавленных зубах, сломанном носе и рёбрах… Я это заслужил. Его противоречивые мысли были прерваны мягкой мелодией, исходящей из его переднего кармана. Это был его сотовый телефон, и через мелодию он узнал, кто звонит. Кейтлин. Он посмотрел на её фотографию (она позировала с глупым лицом рядом с тем местом, где спал Аарон; в то время как ракурс был действительно нелестным для него, она выглядела как ангел, посланный от Бога) на мгновение, прежде чем ответить. — Привет. Нет. Сегодня? Да, просто дай мне несколько минут, и тогда ты сможешь меня забрать? Хорошо. Я тоже тебя люблю, пока. Он повесил трубку и, возвращаясь к Мазерати, понял, что на его лице появилась крошечная улыбка. ~~~ Нил устал, и теперь он не понаслышке знал, почему Эндрю выглядел так, будто действительно плохо спал. Причина в том, что он плохо спал. И под словом «плохо» Нил имел в виду, что каждые несколько часов Эндрю садился, недоуменно оглядывался, сидел так десять минут, а затем плюхался обратно и сразу же снова засыпал. Нил любил его, но был сильно раздражен. Он сидел на краю дивана, опираясь локтем на подлокотник и подперев рукой подбородок, и слушал, как Кевин спорит с Эндрю на кухне. Кевину всю неделю приходило в голову, что он может каким-то образом повлиять на пищевые привычки Эндрю в детстве, чтобы, когда блондин вернётся к нормальному возрасту, он каким-то образом превратился в здорового едока. Нил сомневался в этом плане. Эндрю был на удивление послушным всю неделю, если только Кевин его не бесил. Когда это происходило, Эндрю каким-то образом находил тайник с конфетами, спрятанный его взрослым «я», и съедал их на виду у Кевина. Но в основном он ел всё, что давал ему Дэй. Эндрю однажды сказал ему, когда они вместе раскрашивали стол, что некоторые из его семей не разрешают ему есть, а у других было не так много еды на выбор, поэтому он был просто рад, что ему вообще можно питаться. В ответ Нил сказал ему, что большую часть своего детства он ел консервы и другие продукты, которые легко хранить или разогревать, поэтому он всё ещё не любил овощи. — Но ты такой сильный! — Эндрю ткнул Нила в бицепс, как бы доказывая свою точку зрения. — Нет, это просто кость. У меня совсем нет мышц, — ответил парень. Эндрю фыркнул и сердито посмотрел на него. — У меня кости. У тебя — мускулы. — Ну, технически у меня тоже… — Молчи и лисуй. Теперь Эндрю спорил с Кевином. — Я не люблю блокколи. — Жаль, это полезно для тебя. — Я не буду есть это. — Эндрю… — Ты сказал, что сначала я могу поплобовать, и если мне не понлавится, я не буду есть это больше. Я плобовал, и блокколи мне не понлавилось. Нил услышал, как на подъездной дорожке остановилась машина, и, обернувшись, увидел, что Аарон выходит из Мазерати, который пропал без вести с тех пор, как несколько часов назад проснулся Нил. Он почувствовал, как его раздражение увеличилось в десять раз. Аарон вошел в дом и бросил ключи (ключи Эндрю, как заметил Нил) на прикроватный столик, стоящий у двери. Его лицо было более безразличным, чем обычно, и он не делал никаких усилий, чтобы обратить внимание хоть на кого-то возле себя, пока шел в свою комнату. Нил хотел позвать его, но решил, что слишком устал. Теперь, когда он успешно увидел целую Мазерати и менее важного Аарона, он мог расслабиться на диване и послушать, как Кевин спорит с четырехлетним ребенком. — Я сказал это только для того, чтобы ты съел это. — Нет, мне не нлавится. Нил поднялся с дивана и вошёл на кухню. — Кевин, ты не можешь заставить его есть брокколи. Эндрю послал Кевину очень самодовольную улыбку, как будто думал, что слово Нила было законом, а это определенно было не так. — Он должен есть брокколи, если он хочет быть здоровым, — возразил Дэй — С ним все будет в порядке, если он этого не сделает. Кевин нахмурился и открыл рот, но Нил его перебил. — Он не делает того, чего не хочет. На этом спор закончился, и вскоре они оставили Кевина дуться на кухне с его неудавшимся планом питания, а сами сели на диван, чтобы посмотреть странный мультфильм, который Ники каким-то образом заставил полюбиться Эндрю. Когда два персонажа попытались слиться в танце, который Нил считал слишком сексуальным, Эндрю положил голову на его ногу и заснул. Нил вздохнул. Теперь он на несколько часов увяз в этом действительно странном, но визуально приятном мультфильме.