Луна все еще прекрасна

Черное море. Арсений обожал летние гастроли по югу России, так как это вообще не напоминало работу — море, жара, любимое дело и отличная компания. Находиться здесь было сплошным удовольствием. Не хватало только романтики. Иногда Арсу хотелось уже всем рассказать про его роман с Антоном, чтобы перестать скрываться. Интрига, которая увлекала его годами, теперь приносила сплошной дискомфорт — ни пошутить, ни прикоснуться, постоянно необходимо думать, как бы так извернуться, чтобы никто не увязался за ними или не заметил их отсутствия. Арсений устал, но понимал, что они еще не готовы к открытому признанию. Сложно и назвать это отношениями. Скорее любовная тайна, разделенная на двоих, проявляемая в редкие моменты наедине. Но казалось, что Антону было хуже. Все чаще он был тихим и грустным. Не тот Шастун, который своей улыбкой мог озарить весь мир, а просто печальный парень, в чьем взгляде читалась мольба о спасении. Теперь, оставаясь вдвоем, он старался не говорить о том, что его гложет, пытаясь насытиться их близостью, на которую всегда было недостаточно времени, чтобы эти встречи оставались лишь приятными воспоминаниями. И Арсений никогда не подталкивал его к откровениям. По крайней мере сознательно. Он понимал, что дело в нем самом — что он до сих пор медлит, не делает решительных шагов навстречу Шасту. Но он не мог оборвать свои прежние связи так резко. Он будто все еще не был уверен в правильности этого решения. На кону было слишком много. Он стал раздражать сам себя — так любить Антона столько лет и не сделать почти ничего ради него. Ничего стоящего. Он ненавидел Иру, но понимал, что это запасной вариант для Антона, пока сам Арсений пытается разобраться со своей семейной жизнью. Но не сделает ли он только хуже своим уходом? С другой стороны, он не совсем разделял эту Антонову печаль. Да, он не встречал Шаста со съемок с горячим ужином в уютном фартучке, но он все равно был счастлив с ним. Каждую долбанную минуту. Вопрос был лишь в приумножении этого счастья, а тут надо было все сделать по красоте. Вновь терзая себя этими мыслями, Арсений сидел на балконе своего номера и вглядывался в спокойную гладь ночного моря. Сколько бы раз он не возвращался к своим сложным думам, вывод был всегда один — он трус и слабак, который ждет, что все решится само собой. Чтобы он не сделал никому больно, чтобы для всех был счастливый конец. Из оцепенения вывел звенящий телефон. Шаст (01:18) Все чисто Пойдем на море? Они, наконец-то оставшись вдвоем, шли к пляжу под покровом ночи. Было принято решение немного искупаться, раз уж есть такая возможность. — Ебаная галька, блять, — ворчал Шастун, пробираясь по камням к воде. — Если есть на свете рай… — начал Арсений, но, оступившись о массивный булыжник, одумался. Из-за позднего времени людей на пляже было мало и почти никто не купался, но вероятность палева все равно была велика, так что ребята нашли небольшой участок пляжа поодаль от всех, чтобы точно никто не смог им помешать. — Ну что, поплаваем? — спросил Антон, снимая с себя футболку. — Поплаваем, — поддержал Арсений, раздеваясь следом. Вода, освещенная лунным светом, дарила коже приятную прохладу, нежно обволакивая тело. — Не Мальдивы, конечно, но ладно, — высказался Антон, отплывая подальше от берега. — Зато свое, родное, — парировал Арс, гребя следом. Перестав чувствовать дно, стало до жути некомфортно, тем более в темноте, где под ним была лишь чернеющая мгла. — Ты чего застыл? — спросил Шаст, обернувшись. — Не хочу дальше плыть, мне тут нормально. — Какой же ты трусишка, Господи, — Антон закатил глаза и вернулся к Арсению, подхватывая его за талию. — Я не трус! — но Арсений сам не поверил тому, что сказал, и покорно вцепился в Антона, как за спасательный круг. — Все, держу. — Да просто ночью стремно, дна не видно. Арсений вглядывался в глаза напротив, осознавая, как сказанное отлично ложится аллегорией на его внутреннее состояние и туманные мысли о будущем. И перед ним Антон, готовый поддержать его, а он по-прежнему продолжает бояться. Впрочем, для аналогий сейчас не время. Шаст сильнее прижал к себе, двигаясь чуть ближе к берегу. Почувствовав, что ноги коснулись дна, он стал отпускать Арсения, но тот лишь сильнее придвинулся, не желая отстраняться. — Арс, можешь расслабиться, здесь неглубоко. Но в ответ Арсений притянул Шаста ближе, увлекая в поцелуй. Он мечтал об этих губах весь день и больше не мог терпеть. Страх отступил, освобождая место безграничному восторгу. Он целовал Антона медленно, нежно, аккуратно зарываясь пальцами в его волосы и прислушиваясь к каждому вздоху, а Шастун сильнее обнимал брюнета, так же трепетно даря ему легкие поцелуи. Луна, море и он. Арсений уже занес этот момент в его коллекцию любимых воспоминаний — словно кадр из какого-то романтического фильма. Без лишних людей и проблем, что остались где-то там далеко. Есть только они и их чувства, опьяняющие даже через много лет. Волшебство первым нарушил Антон, начавший мерзнуть, так что они вышли сушиться на пляж, расположившись на камнях. Лунная дорожка гипнотизировала переливом бликов, унося мысли куда-то далеко отсюда. Они сидели в тишине, прижавшись плечами и слегка подрагивая от холода, каждый в своих раздумьях. — О чем думаешь? — тихо спросил Антон. — О тебе, если честно. А ты? — Что я хочу курить. — М-м-м, — с тоном легкой обиды ответил Арсений, ожидая в ответ совершенно другое, хотя бы то же самое. — Так покури. Антон достал пачку из брошенных рядом шорт и закурил, продолжая любоваться морским пейзажем. — Арс, — позвал он. — А что ты вообще нашел во мне? Вопрос вызвал легкую улыбку. Будто Антону было не 30, а лет 16, и они сидели у воды после лагерной дискотеки, где протанцевали все медляки, и теперь пытаются разобраться в своей симпатии. — Что ты имеешь в виду? — Ну, за что ты любишь меня? — без тени веселья продолжал Антон. — Знаешь, я считаю, что нельзя за что-то любить человека. Вряд ли это любовь в таком случае. Любят просто так. — Но тогда ведь легко можно разлюбить, — заявил Антон, поворачиваясь к Попову. — Нет, Шаст, это предполагает безусловное чувство. То есть, если ты, не дай Бог конечно, но мало ли, лишишься какого-то своего качества, то я не буду любить тебя меньше. Повисла тишина. Антон явно обдумывал сказанное, не спеша задавать новые вопросы, переводя взгляд обратно на морскую гладь. — Антон, я не могу описать словами то, что чувствую к тебе, — сказал Арс, распираемый эмоциями, непроизвольно улыбаясь. — Ты даже не представляешь, как мне хорошо с тобой. Только с тобой я отдыхаю душой, понимаешь? Это ощущение ни на что бы не променял. Никогда. Ради него я готов на все. Шастун усмехнулся, туша сигарету о камень. — Хотел бы я тебе верить. — Я никогда не обманывал тебя, Шаст. — Ладно, давай не будем об этом. Не хочу портить вечер. Арсений заерзал, чувствуя укор в словах Антона. Он понимал, что собственные заявления не всегда не вяжутся с реальными действиями, но вовсе не желал, чтобы они никогда не сбылись. Он не терял надежду и не хотел, чтобы она угасла в Антоне. — Хорошо, а ты что во мне нашел? — спросил Арсений. Прежде чем ответить, Антон решил закурить вторую сигарету. Он медленно выдохнул сизый дым, провожая взглядом получившиеся в воздухе узоры. — Наверно, то, что я с тобой могу быть собой. И что ты со мной будто настоящий. Все еще дерзкий, но внимательный. Веселый, но шутишь только для меня. Что мы можем обсуждать все на свете, не уставая. Неожиданный, загадочный, то нежный, то страстный. Ты мне весь очень нравишься, в общем. Хотя и есть одно «но». — Какое? — все до последней фразы ласкало слух, но заключительное «но» занозой застряло в голове. С другой стороны, слава Богу, что всего одно. — Что ты мне не принадлежишь. Антон замолк на пару мгновений для очередной затяжки. — Можешь ничего не отвечать на это. Я даже больше скажу, что соврал бы, если бы заявил, что меня это не интригует. Потому что типа мне есть к чему стремиться, есть, чего страстно желать. Но в то же время я заебался от неопределенности. Заебался чего-то ждать. Заебался притворяться. Заебался, что нормальная жизнь, где я мог спокойно делать все, что хотел, ни на кого не оглядываясь, навеки осталась в Воронеже. И что я бессилен в этом. Арсений молча слушал, пропуская через себя каждое слово. Он осознавал, что причастен ко многим проблемам Антона, но прямо сейчас не мог ничего сделать, кроме как показать, что чувствует то же ничуть не меньше. Хотелось прижать его к себе и успокоить, что это временные трудности, что они в конце точно будут счастливы. Оба. Но слов не находилось. Любая помпезная фраза сейчас звучала бы как пустое обещание, очередная отмазка. Он не хотел этого для Антона. И для себя. Но отвлечь от дурных мыслей нужно было, чтобы вечер не всплывал в памяти тяжелым разговором на берегу моря. Арсений поднял взгляд на яркую луну. — Ты слышал, что японцы никогда напрямую не признаются в любви? — М-м, возможно… напомни? — отозвался Антон. — Для их менталитета и культуры не принято слишком прямолинейно говорить о своих чувствах. Даже когда переводится зарубежная литература, многие реплики переписываются на их японский манер. Например, они обращаются к близкому человеку, описывая в положительных тонах какой-то предмет. — Ты же к чему-то это начал, Арс? — Да, Шаст. Луна прекрасна. Антон перевел глаза на луну, от которой Арсений так и не отрывал взгляда. — Ну а мы ж, японцы, Арс, ага, — усмехнулся Антон. — Говори нормально. — Зато ты сегодня узнал что-то новое. Снова повисла тишина. Арсению хотелось заполнить ее, чтобы Антон не возвращался к терзающим его мыслям, но в голове было совершенно пусто. И когда он разучился подбирать слова? Или рядом с Антоном его суперсила вытащить разговор из любой Ж не работала? — Знаешь, чего я хотел бы? — вдруг спросил Шаст. — Чего? — Уехать с тобой вдвоем куда-нибудь. Типа в теплые края. Только ты и я. В Италию, например, как в этом твоем пидорском фильме. — Он такой же мой пидорский, как и твой, Антон, — ответил Арсений, но мысленно уже унесся в предложенные мечты. Он сам часто задумывался о таком, но пока подобные мысли оставались лишь грезами в истерзанном чувством вины сознании. — Давай, как границы откроют нормально, уедем туда, правда? Попутешествуем, пожрем, отдохнем. Нас там никто не знает, сможем быть самими собой наконец. Покажу тебе любимые места в Риме. В его сладких словах чувствовалась горечь — Антон так же, как и Арсений, смертельно устал от рамок, в которые были загнаны их отношения. Он так же желал обычной жизни, где нет страха, посторонних укоризненных взглядов, ненужных выводов, осуждения и страданий. Жизни, где они могли быть счастливы постоянно, а не в темных кулуарах. — Конечно, поедем. Но только при одном условии. Шаст выдохнул, устало закрывая глаза. — Мы не будем называть друг друга своими именами, Арс, даже не проси. — Но ты не понимаешь! — Нет. — Суть ведь в том, что ты так сильно любишь человека, что готов называть его своим именем. Возможно, единственным, что действительно принадлежит только тебе, Антон. Я думаю, что это высшая степень признания в чувствах. — Ты это все придумал. — Скорее всего, — Арсений мечтательно улыбнулся и взглянул на Шастуна. — Но какая разница? — Разница в том, что я обожаю, когда ты произносишь мое имя. А так никакого смысла. Раньше он никогда не говорил подобное. Если бы Арсений знал это раньше, он не говорил бы ничего, кроме имени «Антон» каждую секунду своей жизни. Хотелось в ответ сказать что-то столь же весомое, что наконец бы разогнало сомнения и печали этого отчаянно влюбленного мальчишки. — Антон, а знаешь, что я обожаю? — Фотографироваться? — шутка для разрядки обстановки — хороший ход, Шастун, но обратной дороги нет. — То, как ты смотришь на меня. Антон повернулся к Арсению, заглядывая в глаза. Спустя так много времени, в них вновь наконец-то сиял свет. Никто не смотрел на Арсения так, как Антон.