Father Mine/Отец мой

      Он почувствовал очень даже настоящий страх, когда миниатюрная ведьма ругала его за полуночную неосторожность. Ядовитый взгляд, который заставил его громко сглотнуть, сочетался с ее растрепанными медузоподобными «постельными волосами», и миниатюрная женщина выглядела как воплощение гнева. К счастью, Гермиона слишком устала, чтобы сделать что-то еще, и поэтому его быстро сняли с крючка. На этот раз это была невысказанная сноска, хотя Северус позаботился о том, чтобы прислушаться к предупреждению. Ну, в конце концов, он же был слизеринцем, так что на самом деле он просто пообещал себе, что в следующий раз (ибо он быстро понял, что не сможет отказать Розе ни в чем, что было в его власти), в следующий раз его просто не поймают.       Утро, казалось, разрушило и стресс, и вызванное шоком оцепенение, в котором они находились. И Гермиона, и Северус были несказанно довольны, но Гермиона также была потрясена до глубины души и склонна рыдать, кричать или смеяться при малейшем желании.       Роза тоже немного успокоилась, она больше не казалась такой взвинченной. Но была очень привязана и к Северусу, и к Гермионе. Особенно к Гермионе. Казалось, инцидент с Молли Уизли оказал на малышку гораздо более сильное влияние, чем они оба первоначально предполагали. Роза отчаянно цеплялась за свою мать в течение всего дня, как обезьянка, и следовала за ней повсюду, как тень. В тех немногих случаях, когда ей не следовало этого делать, например, когда Гермиона пользовалась чайником или духовкой, Роза переключала свое внимание на Северуса. Не желая расставаться ни с одним из родителей на время большее, чем ей требовалось, чтобы воспользоваться горшком.       К сожалению, это правило не применялось на их походы в ванную. Роза сидела у усталой матери на коленях, даже когда та пользовалась туалетом. Это заставило Северуса усмехнуться, когда тот проходил мимо открытой двери, фыркая от смеха в ответ на взгляд Гермионы, обещающий месть. Однако ему следовало бы не провоцировать львицу… Позже он обнаружил, что в течение дня Гермиона мило угощала его чашками своего идеально заваренного чая до тех пор, пока неизбежный зов природы не запел свою мелодию… И именно в этот момент Гермиона крайне вовремя начала возиться с несколькими кипящими кастрюлями с их ужином. Тогда, краснолицему Северусу пришлось облегчать свой мочевой пузырь с цепким, почти пятилетним ребенком, державшимся за его штанину, только на этот раз девочка зажмурила глаза.       — Туше, — признал он, все еще с красным лицом, когда Гермиона подняла бровь.       — Для ребенка, Северус, нет ничего личного, привыкай к этому, — улыбнулась она, и он улыбнулся ей в ответ и украдкой поцеловал ее в щеку, когда Роза не смотрела.

***

      Впервые в этот вечер Роза засуетилась из-за того, что ей пора было ложиться спать. Она весь день не хотела расставаться с матерью, хотя все равно обратилась к Северусу за обязательной сказкой на ночь. Однако на этот раз Роза настояла на том, чтобы ее мать продолжала находиться рядом с ней, вместо того чтобы разделить это время только с Северусом, как прежде. Но яростно протестовала против попытки Гермионы по очереди почитать книгу. Настаивая на том, чтобы Северус сохранил эту привилегию. Несмотря на то, что девочка была явно расстроена и не в духе, Северусу пришлось скрыть смешок от растерянного выражения лица Гермионы. Роза так тактично прикрыла матери рот маленькой рукой, когда та пыталась заговорить, и просто сказала: «Папа». Казалось, был предел тому, насколько Роза была готова изменить свой ритуал перед сном, даже если это она настаивала на включении в него Гермионы.       Девочка взяла следующую книгу. Выгнув бровь в сторону Гермионы, Северус подождал ее одобрительного кивка, прежде чем начать. Когда Роза задремала в его объятиях, он хотел встать, но та сонно запротестовала и настояла на продолжении истории. Северус любезно продолжил, и ситуация повторялась еще дважды, прежде чем он дочитал ее до конца. После чего Роза направилась за третьей книгой.       Он умоляюще посмотрел на Гермиону, но она заговорила прежде, чем он успел спросить ее, что, во имя Мерлина, он должен был делать.       — Нет, Роза. Тебе сегодня прочли уже две книги, а теперь пора спать.       Тогда она заплакала, и это разбило Северусу сердце. Когда Гермиона забрала сопротивляющегося ребенка из его рук в свои, он забеспокоился, а Роза продолжала кричать и плакать в объятиях матери.       — Если она не устала, я не возражаю… — он беспомощно вмешался.       — Она устала, Северус, даже слишком устала, она просто… — ее голос затих, и она с грустной улыбкой пожала плечами, продолжая идти и укачивать девочку на руках, пытаясь успокоить ее.       — Просто «что»? Я что-то сделал? Я ее чем-то расстроил? — он был почти вне себя от беспокойства, но следовал за ними вверх по лестнице. Чувствуя себя беспомощным, как какой-то невежественный новичок.       — Она просто ведет себя как ребенок, Северус. Иногда дети, малыши… они плачут. Потому что они слишком устали или недостаточно устали, потому что у них болит голова или болит живот или по какой-либо другой причине, кроме того, они точно не знают, как они себя чувствуют. Как может четырехлетний ребенок начать выражать словами эмоциональное потрясение последних нескольких месяцев, когда я сама изо всех сил пытаюсь понять, как это сделать? Плач, крик — это эмоциональное освобождение, и иногда тебе просто нужно позволить человеку сломаться, чтобы он смог снова подняться.       Он осторожно кивнул в ответ на ее слова, пока она продолжала успокаивать девочку в своих объятиях.       — Я думаю, что понимаю, хотя осознание того, что я знаю причину, не приносит мне утешения. Я все еще чувствую себя… бесполезным, всегда ли это так? — его слова были осторожными, но уровень эмоций в них тяжело давил. Гермиона видела, как он с тоской смотрит на девочку в ее объятиях.       — Со временем ты научишься видеть разницу. Печальный крик, смущенный крик, усталый крик или просто…. Но нет, легче от этого не становится. Неважно, сколько раз она кричит, каждый раз я чувствую, как мое сердце разрывается надвое, и все, чего я хочу, это забрать то, что вызывает ее слезы.       Он шмыгнул носом и попытался сохранить контроль над своими эмоциями.       — Я думаю, могу понять в некоторой степени, что ты чувствуешь. Я никогда не смогу предположить, что мои ощущения даже близко похожи на твои… Ты та, кто выносила и родила ее, растила, воспитывала, обучала… но я чувствую ее боль… независимо от причины. Я чувствую пугающе жестокое желание уничтожить все, что может ей навредить. Желание спрятать ее под своей кожей от всего, что может принести ей вред.       Гермиона передала плачущую Розу в его объятия, где та яростно прижалась к Северусу и уткнулась лицом ему в шею, вцепившись рукой в его волосы. Гермиона тепло улыбнулась, когда мужчина закрыл глаза и начал успокаивающе напевать в мягкие волосы девочки, продолжающей икать от рыданий.       — Добро пожаловать в отцовство, Северус.