Сепия

      Офис детективного агентства уютно расположился между универсальным магазином Смита и антикварной лавкой мистера Картера в высотной пятиэтажке из красного кирпича. За скромную доплату Ризу удалось занять сразу несколько комнат (правда, без изгнания крайне назойливого полтергейста не обошлось), оборудовав по итогу кухню, ванную и спальню не в ущерб приёмной. — Дом милый дом, — Тимоти потянулся, сладко зевая — Думаешь, звонил кто? — Хм, — Риз толкнул дверь бедром. Под боком кое-как держалась неровная стопка почты. — Сомневаюсь. Автоответчик молчит. — А-а. Заумная машинка Пиклса? Как она не взорвалась… Внутри ничего не изменилось: теснились на полках древние книги и лишённые чар безделушки, плавал в банке с формалином череп, а возле полированного стола стояла серая громадина картотеки. Беглое знакомство с ворохом конвертов (счета, ещё счета, оскорбительное письмо из мэрии и скромная открытка с чеком) скорее утомило, чем подняло настроение, так что Риз решил развеять тишину поставив пластинку. Граммофон приятно зашелестел первыми нотами бессловесного джаза: ленивая перебранка кларнета и клавишных. — Так-то лучше. Насвистывая, Тимоти прошагал к висящей у окна боксёрской груше. Потрёпанный инвентарь стойко выдерживает пытку — полгода назад Риз попросил набить тот «чудесными гранулами Хинтса», сверхпрочным и сверхтяжёлым веществом, которое удалось раздобыть на последней научной ярмарке. Тимоти тогда был счастливее ребёнка в рождественское утро. Сейчас же первые несколько ударов пришлись прямиком в центр снаряда, с мелодией в такт. Иллюзия спокойствия. «Что ж. Пора браться за дело» — мысленно подогнал себя Риз. По правой стороне почти половину стены занимала широкая доска с полотном карты, где ютились газетные вырезки, заметки и старые мутные фотографии. Подумав немного, он добавил новую улику — но едва ли это пролило свет на тайну. «Ни логики, ни системы» — он поправил очки, силясь рассмотреть картину преступления свежим взглядом. По странной иронии Тимоти погиб в самом сердце города — музее древностей, но за семь лет там не осталось ни капли колдовства. Затем след привёл на старый завод, после — зоопарк. У Белой Аллеи, места самого респектабельного и богатого, тоже висели несколько фотографий — но потом неровный карандашный штрих пересёк городскую границу и сместился на север. Сделал круг, ушёл в пике, зигзагом перечеркивая любую сколько-нибудь стройную теорию. «Безумие» — в глаза будто насыпало песка. Если подумать, то в поисках правды их помотало по всей округе — каждая новая зацепка увеличивала шанс неминуемой, крайне болезненной гибели в прогрессии геометрической. Сегодняшнее столкновение со стальной абоминацией было лёгкой прогулкой в парке, редким проблеском везения. Однако, смятая бумажка, точнее место, куда она теперь аккуратно прицеплена кнопкой, отравляла душу не хуже самого искусного проклятья. — Как это связано?.. — тихо проговорил Риз, стараясь не отвлекаться на размеренный перестук ударов. Тщетно: взгляд зацепился за напряжённый профиль напарника и крепкие, красивые руки припорошённые крапинками веснушек. Боже, он безнадёжен! Мысли — постыдные, гонимые — вырываются наружу вопреки воле: что если сделать шаг навстречу? Позволить себе немного больше — прикоснуться к мощной спине, прижаться всем телом, попробовать, хороша ли целованная солнцем кожа на вкус. — …Риз? «Нонсенс» — дивится своей тупости Риз. Пошлость из тонких книжонок по полцента за стопку. Пусть он и безнадёжен — клиническая идиотия пока не входила в список его качеств! Конечно, бесплотные фантазии об объятиях заставляли сердце трепетать, но от мысли, что Тимоти мог заинтересоваться им всерьёз он старался открещиваться как мог. Зачем измучивать себя ложными надеждами? — Риз! — звучит над ухом. Тимоти появляется в поле зрения как черт из табакерки. — Ещё зацепка? — Я… — он неловко отступает, ведь от Тимоти почти буквально валит пар, настолько тот разгорячён. — С чего ты взял? — Пялишься в одну точку. Есть идеи? — Идеи? — попугайничает Риз, с каждой секундой проваливаясь все глубже и глубже в бездну. — Подумал, что… Видишь ли, Больница Святого Иоанна… — Ага. — Там умер мой отец. Его отец. Дядя, — темнота захлёстывает душу, но Риз не может остановиться. — Двоюродный дядя тоже. Наверное… — «…Я к ним присоединюсь, как переступлю порог» — обрывается фраза вместе с мыслью. Голос разума даёт о себе знать вспышкой боли в висках. В ушах отдаётся эхом мелодичного смеха («Тимоти, сладкий, мы можем обо всем договориться») и предостережением («Не слушай этого проходимца!»), смешиваясь с шелестом пластинки в инфернальную какофонию. Адские горны взвывают под хруст костей и крики грешников, а убийца смеётся громко, властно. Королева Преисподней с лицом падшего ангела. Сколько драмы! «Королева?..» — цепляется за мысль Риз. Туманящий голову страх отступает — не пристало человеку науки потакать слабостям! Как по команде силуэты на схематичной карте сливаются в единое целое — символ. Проделанный путь, как оказалось, очень даже похож на неправильной формы шестерню. Или глазное яблоко. — …Иероглиф, — выдыхает Риз, ведя указательным пальцем от центра карты. Тимоти будто в статую превратился да дышать перестал. Ни звука. — Северные аборигены обозначали так Начало и Конец. Дверь Дверей. И как раньше не заметил? Слева, у кончиков ресниц, располагался зоопарк (где Риз натравил на низкорослого маньяка-южанина гориллу альбиноса), заброшенный завод у слезничка (полубезумный птичник, погибший в пастях пуделей-пираний), притон бездомных — складка нижнего века. А центральную точку, молнией рассекающую зрачок насквозь, венчал дом для умалишённых. — Йог-Тот. Бог Дверей, — ком в горле тяжёл и горек. Внутренняя картотека заработала в полную силу — воспоминания становятся ярче, как свежие после проявки фотографии. На месте преступления находились черепки глиняных плит, обрывки папирусов и расколотые статуэтки. Головорезы миссис Кинкейд отнюдь не походили на любителей древностей, однако волею случая Риз со своим неизменным компаньоном снова и снова оставляли бандитов с носом. Но так ли это на самом деле? — Бог значит… — хмыкает Тимоти. — С размахом, как всегда. — Ритуал начался во-от здесь, — Риз стучит пальцем по зданию музея. — Затем, закрутился против часовой стрелки. Так проще аккумулировать энергию. Губы Тимоти натянуты прямой линией, тело напряжено будто у притаившегося зверя. — …Магия. — Темнейшее колдовство! Из-за особенности хм… инициации, конечная точка заклинания растянута в пространстве-времени, — Риз вздрогнул, заметив недоверчивый взгляд напарника. — То есть, призывающий всегда на несколько шагов впереди. К ворчанию граммофона добавилось ритмичное постукивание мыска о пол. Терпение Тимоти подходило к концу. Риз позволяет себе вольность — гладит напряжённое плечо, мягко и размеренно. Проще потушить динамитную шашку порохом. — Все не так уж и плохо, дорогой друг. Видишь ли, — Риз поправляет очки указывает на карту точно университетский профессор. — Для воплощения в материальном мире потустороннему недостаточно взмахов руками, красивых слов и крови. Что, как думаешь, нужно? — Мне почём знать, — хмурится Тимоти. Риз выдерживает долгую, почти театральную паузу. И полушёпотом выдыхает: — …Носитель. Сосуд. Пристанище для души, если будет угодно. — Вроде банки?.. — меж губ мелькает кончик языка. — Для оливки. — Да Тимоти. Да. Для одной очень большой, проклятой оливки. Взгляд Тимоти туманится, тот одновременно мечтателен и полон решительной злости. Если не предпринять мер, то напарник рванёт на всех парах прямиком в ловушку. Не подумав, как обычно бывает. — Есть некоторые… — Риз откашливается. — Условности. Видишь ли, Бог Дверей воплощает себя через артефакты древности. Отравляет их собой. Фрески, барельефы и папирусы искажаются от зловонных спиритических миазмов, чтобы… — Киснут что ли? Сэмми как-то добавил в маринад керосин. — Ради всего святого, довольно гастрономических метафор! — Нет грешнику покоя… — неохотно тянет Тимоти. — Банка. То есть, но-си-тель. Риз выпрямляется, качнувшись с мысков на пятки. — Самая интересная часть. Им может быть как существо непорочное… — Девственница? — Да, Тимоти, — морщит нос Риз. — Спасибо что перебил. — Классика! — Не совсем, ведь пол не столь важен как качества духовные, — он поправляет сползшие на переносицу очки. — Также, это может быть необычный зверь, дерево или механическое… существо. Услужливое воображение подкидывает образ гигантского робота одержимого злым духом: неутомимого, бесстрашного, несокрушимого. Катастрофа! — …Либо человек с проклятой кровью, — бездумно заканчивает он. — Как мой отец. Или я. Как по щелчку в комнате становится жарче, граммофон запинается чередой низких, рычащих звуков — будто чумной зверь вгрызался мордой в горячую плоть. Пока не случилось непоправимого, Риз говорит: — Н-но это всего лишь гипотеза! Йог-Тот не может существовать в материальном мире дольше нескольких минут, окажись носитель из плоти и крови! Непорочный, проклятый — для него все одно! Тимоти недовольно цокает, смотрит на схему, силясь понять что не видит, и хмурится хмурится хмурится. — Лечебница, — низко хрипит Тимоти. — Безумца не хватятся, случись что. Дырявая, ржавая банка. — Просил же… — Риз встряхивается. — Секундочку. Они ставят опыты на пациентах?! — Дёшево. Безопасно. Вроде как благое дело, — губы растягиваются в злой улыбке. — Все как любит миссис Кинкейд. — Хм-м. Это… очень интересное предположение! — Риз кивает. — Предлагаю обсудить его за кофе. — Кофе? — Сэмми принёс целый мешок. Зерна откуда-то с Мадагаскара, «Лучше не найти, зуб даю!». Тимоти смотрит немигающим взглядом — тем самым, страшным, когда не ясно крутятся ли так шестерёнки в его черепе, либо ещё секунда-другая и он пустит в ход кулаки. Или же… — …Звучит заманчиво, — тот соглашается, сверкнув зубами напоследок. На долю секунды улыбка эта напоминает Ризу жадный животный оскал. — Без сахара и сливок. Чёрный, как самая тёмная ночь. — Именно такой, — тот резко разворачивается, направляясь к подвешенному к потолку снаряду. — Разомнусь пока. «Хм. Может, стоило предложить сахар?» — мелькает в голове запоздалая мысль. Нет, наверное, ему показалось. Не мог Тимоти рассматривать его как горячую отбивную — будто готов сожрать прямо на этом месте, с одеждой и ботинками заодно. Ему и раньше приходилось ловить на себе что-то подобное, однако… — …Колдовство скверно влияет на мозг, — морщится Риз. — Галлюцинации, подумать только!

***

Крючок у потолка жалобно скрипит, снаряд размером с голову сотрясается от ударов — раз, ещё, другой. Прикроешь веки, и на месте его появляется разукрашенное лицо. Удар, удар, ещё! Мелкие штучки, которыми Риз наполнил грушу не чета простой набивке — держатся. — Миссис Кинкейд, — Тимоти сплёвывает. Ярость горит глубоко внутри — открытый нарыв на его душе, а лекарство одно. «Месть» — шепчет у левого уха. «Месть» — отдаётся в костях и мышцах. «Месть» — целебный бальзам для падших. — …Месть, — срывается с губ, и удар прожигает огрубевшую кожу. Несчастный крючок искрит, не выдерживая, снаряд отлетает к стене. Тимоти дышит — часто-часто, мечтая, чтобы с воздухом ушло хотя бы немного испепеляющей злости. Пустое: мечты и просьбы остаются без ответа — святоши с нимбами давно от него отвернулись. Нет на его долю благодати. Крючок раскалился едва ли не добела, перекрутившись восьмёркой. Тимоти взвешивает тот в ладони, раздумывая, не позвонить ли Пиклсу. Юное дарование снабжал изобретениями и химикатами, может и на такой случай припасён прибор. Но на часах — полночь. — Плохая идея… — слова обжигают губы. Плохо. Плохо. Нельзя, чтобы его таким видели. Взгляд цепляется за клочок бумаги на доске, с алым подтёком восклицательного знака. Как кровью отмеченным. — Лечебница. «Ловушка! Ловушка!» — доносится с правого плеча, но то и дураку ясно. Что там Риз говорил? Про кровь и про девственниц — вынуть душу да подменить. Слепящая злость вырывается рыком: впиться бы в горло, вырвать сердце, пепел развеять. Чтоб не вернулась, чтоб навсегда. — Нет. Нет! — нельзя, колдовство штука тонкая. Здесь нужен подход. Ловкость. Сноровка. Увильнуть, обмануть. Как же… За окном громыхнуло, в окна билась вода. Размеренный стук остудил адский котёл меж ушей. Голова прояснилась. Как там было? Колдовство по-правилам: крепкий духом сосуд (банка! банка!) — человек или зверь. — …Непорочный, — не выдох. Шёпот. Кровь стучит в висках громыханию в такт. Воздух сладок на вкус — порох и чары. «Хорошо» — шелестит справа. Не сера, не кровь и не разложенье, человеческий запах. Какой же дурак Риз, раз согласился подпустить к себе. «Недостаточно» — шипит на левом плече. — Недостаточно, — вторит Тимоти. Таким бы прикрыть уродливую рану в душе. Он не слепой, он видел! Пылкие взгляды, мимолётные касания, заботу, нежность, нужность. «Всего-то марионетка» — смеётся справа. — «Корм для проклятья. Сосуд» — Нет!.. — но поздно. Что для неё одна жизнь на пути к цели? Раздавит и не моргнёт. Тимоти видит нутряными глазами: всполохи магии, людей и Риза. Пустого, бездушного, потерявшегося. «Так надо» — голос. Её. — Черта с два! — шипит Тимоти. Опять громыхает. Набивная груша трещит под его пальцами — но не рвётся. Упрямая. Думать, думать… что говорилось? Невинность? — Невинность, — перекатывается по языку сладостью. Риза он видел в компании книг или древностей, но не женщин. Мужчин? Неважно. Что если… — …Ага. Понял, — чётко и ясно. Вены жжёт плавленным оловом (либо железом, он точно не знает). Ведь, если задуматься, Риз дал ему многое — цель, кров, деньги. — Ха-ха! — подумать только, платить за побои! Что за дурак. «Красивый» За семь долгих лет — ни капли похожего. Хорошо б отплатить, а Риз глух и слеп. Не видит и не замечает (или не хочет) на что он готов. Но теперь… — Хм?.. Нос щекотал новый запах — терпкой горечи. Безопасная чернь для сердца и желудка. Обжигающая, горячая. Неженка Риз разбавлял её сливками — портил. А до чего забавно тот пытался держать лицо, пробуя чёрный кофе с ним на равных. Отпивая крошечными глотками и морщась. Вновь громыхнуло, и Тимоти наконец понял. Ведь можно попробовать медленно, мягко… ну, так мягко, насколько он будет способен. Так заклинанье точно не заработает! — Будь что будет. Всё. Решено.