Кнок-Кнок

      О, его, подобно собаке, выкинули в главный зал. Танцующие дамы и джентльмены лишь раздражали, мешая Скарамучче собраться и обдумать всё, что с ним произошло. И где Аякс? И Дотторе? Оглядываясь по сторонам, кукла лишь дёрнула щекой, оглянувшись на ту дверь, за которой был Фабьен. Кто вообще такой Фабьен? Он никогда не слышал о том, чтобы у Дотторе были родственники. Нужно спросить это у кого-то, кто точно знает. Что может помочь разобраться в том болоте, которому назначили Второй номер в череде предвестников. Но к кому нужно подойти ради этого? Синьора. Она с ним составляет банкеты, она точно знает Иль Дотторе чуть больше, чем все остальные. Она, возможно, может помочь ему продумать всё. И Шестой бы сразу бросился на поиски прекрасной леди, если бы краем сиреневого глаза не заметил… его. Скарамучча почувствовал, как в голове мешаются все мысли, как тяжело становится дышать, как лёгкие сводит очередным приступом удушья. Куникудзуши кажется, что танцующие пары начинают давить на него со всех сторон, мешая увидеть чужое лицо, сокрытое двухцветной маской. Те же волосы, та же маска, та же одежда, но что-то не так. Шестой начинает двигаться к Иль Дотторе, расталкивая танцующих локтями, огибая чужие тела с грацией и скоростью кошки, стараясь не упускать из виду Второго и его собеседника. Он помнил правило, которое услышал однажды от какого-то купца: ядовитое насекомое ни за что нельзя упускать из виду. Нужно позвать на помощь и наблюдать. Если насекомое исчезло с виду — жди беды. Пару мгновений спустя он делает небольшой рывок, хватая за локоть мужчину в маске, но что-то кажется ему абсолютно не таким. Скарамучча даже на мгновение теряет субординацию, но мгновенно берёт себя в руки, дёргая Иль Дотторе на себя, шипя ему в лицо: — Что ты сделал с Аяксом?! — Лиловые глаза Шестого фокусируются только на чужом лице. Мир вокруг сливается в одно сплошное пятно, а чужие красные глаза становятся ярче всех искусственных звёзд. Шампанское, что держал Иль Дотторе в руках, некрасиво проливается прямо на его штанину, но они оба, кажется, этого не замечают. — Не понимаю, о чём ты. — Скарамучче становится жарко от таких слов. Он неловко ведёт рукой, пальцами второй руки сжимая чужую одежду всё сильнее, после чего выдыхает, стараясь подобрать слова. — Дзуши, тебе стоит меня отпустить, на нас смотрят.       И время тут же теряет свой ход. Сбивается, а голова начинает стремительно крутиться, так быстро, словно в центрифуге стиральной машины. Пальцы ослабевают, позволяя Второму выбраться, отряхнуться и, оглядев Шестого крайне выразительным взглядом, удалиться, оставив куклу стоять посреди танцевального зала, смотреть на свои трясущиеся ладони. Дзуши, Дзуши, Дзуши, он назвал его Дзуши…       Откуда это ощущение слабости лишь из-за чужого обращения?! Откуда это ощущение тяжести в теле, когда до его чуткого, чуть ли не кошачьего слуха долетает такое ласковое обращение. Почему он постоянно так себя ведёт?! Откуда он узнал все слабые точки Шестого настолько, что умело манипулирует Скарамуччей, словно тот не кукла, а марионетка. И только нити остались висеть с потолка. Чёртов паук, Куникудзуши был уверен, что у Иль Дотторе точно не две руки, а куда больше, намного больше. И всеми своими руками, десятками пальцев, он держит его за руки, за ноги, за горло и талию, направляет его голову и шевелит каждым пальчиком. Какой ужас… Скарамучча покачнулся, и тут же какая-то леди спохватилась того, прося своего кавалера о помощи. Бледного предвестника легко усадили в мягкое кресло, вручили стакан воды, а та дамочка даже стала размахивать веером вокруг чужого лица, чтобы тому было прохладнее. Как жаль, что она не знала, что сейчас он обливается холодным потом от ужаса. Как жаль, что никто из присутствующих тут не знал, как страшно самому Шестому: он был готов спрятаться, скрутиться в комок, лишь бы хищные, красные, как кровь, глаза не выцепили его фигуру среди остальных. Он мечтал о блаженном спасении и… мечтал о чужих руках. Мечтал о чужом мурлыкающем голосе, что бархатисто шепчет то мерзко-сладкое сокращение его имени. О, Вельзевул, что же ты наделала? Зачем дала ему жизнь, нарекая его на такие страдания? По что ему теперь слоняться по пустым коридорам своего сознания, по стенам которого развешаны портреты одного человека — Иль Дотторе. Он не понимал своей причуды, не понимал природу мурашек, скачущих в огненном вальсе по его мертвенно-бледной коже, но отлично осознавал, что Второй заполучил его разум, не сердце. Невозможно получить то, чего нет. Ведь так?       Открыл глаза Скарамучча уже тогда, когда людей вокруг него поубавилось. Лишь та дама, да её кавалер, коих Шестой наконец снизошёл рассмотреть. Она в небесно-голубом платье, расшитым шёлковыми цветами на юбке, с кудрявыми каштановыми волосами и проницательными голубыми глазами, а он в строгом костюме с суровым лицом и шикарными усами, в лакированных туфлях, настолько начищенных, что в них можно было смотреться. Леди что-то залепетала, но Скарамучча её не слушал, предпочитая оглядеться. Где-то в подкорке сознания теплилась надежда увидеть среди бешенства цветов ту самую лазурь его волос, которую не спутать ни с чем. У Скарамуччи накопилось так много вопросов, так много тревог, что они лились через край, вынуждая пальцы трястись от страха за своё тело. Он боялся наполниться им, как чаша. Может, в сердце и нет необходимости? Может, заместо сердца может встать что-то иное? Может, Скарамучче не нужно так стараться?.. — Скажите, мисс, а Вы влюбленны? — Тихий, надломленный шёпот Скарамуччи сбил с толку леди. Она прикрылась веером и чуть нахмурила идеальные брови, проницательно разглядывая куклу. Её кавалер лишь что-то пробурчал в свои усы. Однако, Скарамучче повезло. Леди оказалась понимающая. — Конечно, синьор. Это мой муж. Я влюблена в него. К чему такой вопрос? — Пускай для обычных глаз и не было заметно, но Шестой отчётливо увидел, как мужчина чуть качнулся вперёд, преграждая даму сердца от незнакомца. — Я, кажется, тоже влюблён, но не могу понять, точно ли… — Скарамучча опустил взгляд в пол, отбитый каблуками паркет, по которому, конечно же, ходил и он. — А может, я просто ошибаюсь и зазря буду тревожить человека. Не поможете мне? Опишите вашу любовь. Леди на мгновение опешила от такой просьбы. Она чуть нахмурила брови, после чего улыбнулась, вздыхая. Притянула к себе ещё один стул и села на него, помахивая своим веером. Чуть призадумалась, прикрывая глаза, начиная тихо, размеренно вещать: — Любовь всегда бывает с кем-то. Она кровава и цветаста, любовь всегда разнообразна… То удивительно красива, словно сказка, а иногда похожа на кошмар. Она — преграды и невзгоды, она — падение и взлёт, неподготовленных сломает, аль крылья даст, с горы столкнёт… С ней в бой ворвёшься, не устанешь, или с постели ты не встанешь, то много смысла она дарит, то тело юное состарит, оставив душеньку ни с чем. Смотря кого ты полюбил, то и проклятье на душу сгрузил. — Разведя руками, леди закончила, а Скарамучча едва задумался, снова прикрывая лиловые глаза. Он улыбнулся и тихо выдохнул, покачивая головой. — Спасибо. Мне кое-что стало чуть яснее. — Он точно не влюблён. Не сейчас. Куникудзуши поднялся со стула, прикладывая кончики пальцев к своей голове, шумно выдыхая. Он точно должен найти Иль Дотторе, чтобы задать ему множество вопросов, узнать, что происходит, найти Аякса… — Дамы и Господа, прошу Вашего внимания! — Шестой крупно вздрогнул, тут же переводя взгляд на сцену. Иль Дотторе. Но…       Что с ним не так? Почему он одет в другую одежду? Прошло же не так много времени? Сколько Скарамучча был в беспамятстве? Неужели можно было переодеться в эти странные ремни за то время, что он думал? Невозможно, определённо невозможно. Шестой так сильно сжал пальцы, что ногти впились в хрупкие ладони, вызывая слёзы, что застилали глаза и мешали рассмотреть лицо Второго. Что за уродская маска на его лице? Такая отвратительная, острая, прямо как… Прямо как у Фабьена. Скарамучча тряхнул головой настолько сильно, что шея чуть хрустнула, а волосы ударили по лицу. Кукла лишь успела легонько кивнуть двум людям, что оставили свой вклад в душевном разладе Шестого, после чего двинулась к сцене, вглядываясь в чужое лицо. Какая глупость, ужасная глупость, это определённо не Иль Дотторе, такого просто не может быть. Прислуга? Родственник? С мерзким пауком-Дотторе возможно что угодно. Он может выкинуть что угодно. Что же делать… Дзуши нервно огляделся, стараясь выцепить знакомое лицо среди Предвестников, стараясь собрать мысли в кучу и собрать полную картину, не поддаваясь панике, как обычно и бывает. Кукла чуть нахмурилась, сжала пальцами свою брошь и шумно выдохнула, начиная думать. Это — банкет. Об этом говорилось в самом письме Иль Дотторе. Также, там упоминалось об аукционе. Или нет? Неважно, главное, что об этом точно упоминала Синьора и Капитано, а значит, происходящее сейчас — лишь часть программы банкета. Ведёт аукцион всегда Дотторе, но стоящий на сцене не Дотторе, потому что Скарамучча знал как выглядит Дотторе. Его Дотторе. На сцене либо Фабьен, либо кто-то, ужасно похожий. В конце-концов, он не рассмотрел чужого лица из-за освещения, а голос может быть похожим у членов семьи. Как итог: раз сейчас на сцене не Второй, а кто-то другой, учёный может быть где-то в другом месте. Возможно, возле арены, где он был с Аяксом. Скарамучча огляделся, выискивая в толпе знакомых людей. Вон там сидит Сандроне, Уильям всегда возвышается над людьми. Дальше Капитано и Синьора, они тихо переговариваются между собой. В стороне — Панталоне, он всегда был чуть поодаль от остальных. Естественно, ему же нравятся лишь деньги. Колумбина нашлась в передних рядах вместе с Арлекино, они обе о чём-то горячо спорили. Дальше… Дальше нашёлся и Пьерро, который помогал Пульчинелле смотреть на аукцион. По их лицам было понятно, что они увлечены обсуждением чего-то очень серьёзного. Аякса нет нигде. Тихо цыкнув, Скарамучча начал проталкиваться в ту самую злосчастную дверь, куда его повёл Аякс. Он часто дышал от волнения, когда до него долетал голос Фабьена, или может не Фабьена, но это бархатное урчание на публику вызывало в кукле множество мурашек. Так много, что они снова устроили танцы на его теле. Ужасное ощущение.       Дверь закрылась за чужой спиной, оставляя Скарамуччу один на один с полумраком и опасностью, что поджидает с любой стороны. Отчего-то по позвоночнику ползёт склизкое предчувствие плохого, но кукла уверенно идёт всё дальше и дальше, двигаясь словно в сметане, едва переставляя от страха ноги. Но не смея даже подумать о том, чтобы попятиться назад. Что он делает? Зачем? Что им движет? Дзуши. Вот оно что. Чужое обращение. Он просто жаждет снова услышать ласку в свой адрес. Естественно, ведь он так в ней нуждается. Однажды, давным-давно, Скарамучча научился у кошки ластиться, когда его гладят по голове. О, Кацураги… Как же тебя иногда не хватает. Например, сейчас, чтобы осветить путь Скарамуччи хотя бы своей улыбкой. Или его птенчик… Куникудзуши резко вытер своё лицо руками. Нет, нельзя плакать. Он, возможно, идёт на убой, а сейчас распустил нюни по предателям. Шаги давались всё тяжелее и тяжелее, пока в один момент позади Скарамуччи не послышались размеренные шаги. Обернуться он не успел. Послышалось сдавленное рычание дикого животного и грубая ладонь зажала его рот, а вторая рука притянула к горячему, крепкому телу. Мгновение — и Дзуши провалился в беспамятство. Кажется, его вырубили?..