Spieluhr

      Они вышли на крыльцо. Шёл снег — крупные, мягкие хлопья танцевали в безветренном воздухе, на совсем лёгком морозце, в облаке розоватого света фонаря над дверью. Спустившись по ступенькам на заснеженную дорожку, Пауль запрокинул голову и закрыл глаза. Рихард, на ходу запахивая пальто, повернулся и увидел, как на его приоткрытых накрашенных губах, на щеках, мешаясь с мелкими блёстками, тают снежинки. Пауль стоял так, глубоко вдыхая и подняв ладони, будто в трансе, а Рихард не смел торопить его. Снежинки садились на тонкие стрелы накрашенных ресниц, на платиновые, блестящие, покрытые лаком локоны парика, на пушистый тёмный мех. Он порывисто вдохнул и рассмеялся, открывая ровные белые зубы, а потом сделал несколько осторожных шагов наощупь, не открывая глаз. Снег хрустел под подошвами ботильонов. В этой чистой и жадной радости жизни было что-то откровенное, потрясающее сознание и сердце. Он сорвал с рук перчатки, роняя на снег драгоценный перстень и, казалось, на миг забыл обо всём вокруг, о Рихарде и о ждущем поодаль автомобиле, зная только холод снежинок на раскрытых ладонях. — Ты слышишь? Я раньше никогда не слышал, как он падает. И как пахнет. Риш! Как удивительно пахнет снег! Вдруг в одно мгновение придя в себя, Пауль усмехнулся, застенчиво и всё же озорно. — Ой. Да, пойдём же, извини. Просто я так давно не был на улице. — Ничего, — ответил Рихард, — некуда торопиться. Нас все подождут. Всё подождёт. Пауль вдруг сжал его плечо, будто порываясь что-то сказать и тут же отметая все слова. Они вышли за калитку. Водитель выскочил и открыл перед дамой дверцу. Пауль оказался на белом кожаном сиденье прогретого просторного салона мерседеса. Рихард сел рядом. — Ресторан, — бросил он, отрывисто и без выражения. На водителе была форма лейтенанта вермахта. Со спины была заметна безукоризненная выправка. Автомобиль резво побежал вниз с холма, мимо аллей голых, чернеющих на фоне снежного неба дубов и лип. Пауль смотрел в окно. В полутьме было видно, как мечутся его зрачки, жадно хватая каждый предмет за окном. Салон наполнял едва уловимый, переливчатый запах духов. — Ты замечал? — вдруг заговорил Пауль непривычно серьёзным тоном, — когда на душе спокойно, кажется, что так было всегда. Будто иначе и не было никогда. — Наверное, — тихо отозвался Рихард. — Человеку, видимо, это привычнее всего, вопреки всему. Спокойствие и радость это самое естественное состояние для нас. Какая ирония. Мы нищие, которым привычна, как воздух и солнце, самая утончённая роскошь. Разве это не гениальная насмешка природы, Риш? Рихард подумал о том, что сейчас его глаза, темневшие на полудетском лице в свете пробегавших фонарей, казались до страшного взрослыми. — Почти всё в жизни — насмешка, Паули, — вздохнув, ответил Рихард. — Сколько тебе лет? — Двадцать три. Я бы сейчас учился в университете. Меня приняли на архитектурный без экзаменов, после того, как мой проект победил на конкурсе. А на следующий день отчислили. Вышел приказ. А тебе? Сколько? — В июне будет двадцать, — ответил Рихард, — А ты выглядишь намного моложе своих преклонных лет. Смеясь, Пауль толкнул его плечом. Центр города был темен и безлюден, когда автомобиль бежал по заснеженным улицам. — Как всё изменилось. Как темно. Пусто как, — проговорил Пауль, глядя в окно. — Затишье перед бурей, вот что это, — ответил Рихард. Бранденбургские ворота чернели спящей громадой на фоне бурого неба — подсветка была отключена. Светились лишь редкие фонари и светофоры. Вдруг, на перекрёстке, на повороте в узкий переулок, у заколоченной витрины какой-то лавки, покачиваясь в тусклом свете фонаря, похожий на мешковатую марионетку, показался силуэт, висящий на изгибе фонарного столба. Снег мерцал на тёмной ткани. Пауль сдавленно вскрикнул и отшатнулся. Рихард отвернулся от окна. — Дезертир. Это уже не в первый раз. Они всё бегут и бегут, каждый день. Многие совершенно сумасшедшие. Недавно один сам застрелился посреди площади. Совсем молоденький рядовой. Их теперь подолгу не убирают. Видимо, некому. Полицейских поголовно отправляют на фронт. Говорят, и в городском гарнизоне уже тоже не хватает людей. Пауль промолчал, и так, молча, они доехали до какой-то улицы в окрестностях Унтер-ден-Линден. На углу высокого здания виднелся неприметный спуск в цокольный этаж, больше похожий на какое-то складское помещение, чем на вход в ресторан. У низкой решётки расхаживал, подняв воротник шинели, караульный с винтовкой. — Для простых смертных, то есть, по официальной версии, это некий закрытый объект, — пояснил Рихард. — Ну а те, кто знает… Словом, сейчас увидишь. Просто все рестораны и кабаре в Митте днем теперь почти пустые, а вечером рано закрываются. Пауль огляделся. Выйдя из машины, Рихард согнул локоть, и «спутница» подхватила его под руку. Лишь взглянув на Круспе, охранник бегло отдал честь и пропустил их. Они спустились по узким мраморным ступеням, и швейцар в форме открыл перед ними массивную дверь. Пауль невольно раскрыл рот от удивления. За золоченым холлом с гардеробом и бархатными занавесками, виднелся огромный зал, с ложами, похожими на театральные, танцполом и террасами, на которых стояли изящные столы с лампами и цветами. Гремела музыка. Зал был заполнен нарядной публикой, а на небольшой сцене полным ходом шло бурлеск-шоу. В оркестровой яме блестели инструменты, виднелись лица, фраки и белоснежные манишки музыкантов. Оставив в гардеробе пальто, Рихард остался в безупречном костюме с бабочкой и снова подал своей даме руку. Пауль не смог сдержать улыбки. — Я бы соврал, если бы не сказал, что тебе очень идёт! Улыбнувшись, Рихард подмигнул ему в ответ. Пауль опьянел ещё до того, как принесли шампанское. Музыка, блеск хрусталя и запах цветов, смеющиеся лица, голоса, девушки на сцене, в корсетах и перьях — всё это буйное пиршество жизни и разгула потрясло его. — Я как в сказке. Как во сне, — ошалело глядя по сторонам, воскликнул он. Они заказали ужин, выпили шампанского, и Пауль откинулся на спинку стула, пьяный от эйфории и свободы. Однако, он не выходил из своей роли, и Рихард снова восхитился артистичности парня — Паулина оказалась так убедительна, так естественна и так обворожительна, будто не была, ещё час назад, угловатым затворником-студентом, который грубовато смеялся, прикладывая к своей плоской мальчишеской груди бюстгальтер. Лишь пережив первый восторг внезапной свободы, Пауль начал внимательнее оглядываться по сторонам, рассматривая публику за соседними столами. К ним то и дело подходили люди. В основном, такие же молодые парни и девушки разной степени опьянения, дорого и модно разодетые. Они все здоровались с пасынком полковника, причём, большинство из них явно заискивали, добиваясь его внимания и поглядывая то на его спутницу, то на свободные пару стульев за их столом. Рихард почти не обращал на них внимания, глядя лишь на свою даму, а один раз, представляя ее очередному приятелю, быстро ухватил Пауля за пальцы и склонился, почти касаясь губами шёлка перчатки. — Оставим их, ребят, бедняга влюблён до беспамятства! — прокричал кто-то, и пёстрая компания, обступившая стол, разразилась весёлым смехом. — И, согласитесь, его можно понять! — прокричал какой-то высокий румяный весельчак, поднимая фужер. Рихард и Пауль переглядывались, едва сдерживая смех. — Мне давно не было так… Беззаботно! — прошептал Пауль, перегнувшись через стол. Внезапно, снова сев на место, он увидел в шаге от себя серый китель. Скользнул взглядом наверх и, над рядом блестящих пуговиц, над петлицами с рунами и двумя серебряными квадратами, поймал уставленный на него пристальный, горящий взгляд зеленовато-голубых глаз. — Круспе! Представь же меня своей знакомой, умоляю, немедленно! — произнёс молодой офицер СС, не сводя глаз с «Паулины». Пауль увидел, что Рихард нахмурился, но сохранял спокойствие. — Познакомься, дорогая. Граф фон Штрайтенхофф. Фройляйн Паулина Шнайдер, певица из… — Из Гамбурга, — подхватил Пауль, охваченный каким-то куражом, — но только что приехала из Вены, где чудовищно простудилась. Он сделал вид, что откашливается и положил одну руку на горло, другую — небрежно протянул офицеру. Граф подхватил её и склонился, блестя набриолиненными, волнистыми русыми волосами. — Георг. Для вас, мадемуазель, просто Георг. Вы позволите? — и граф просительно коснулся спинки свободного стула. — Жужу, ты вконец обнаглел? — вскидывая лицо и с вызовом глядя на молодого франта, произнёс Рихард. — Не видишь, у людей свидание! — Дружище, я не посмею отвлечь вас надолго, но, если дама позволит мне присесть на пять минут и угостить вас бутылкой «Кристаль», я, бедный солдат, буду счастливейшим из людей! Последнее он произнёс, впиваясь глазами в Пауля и обращая к нему своё странно-лукавое, подвижное лицо. Паулина кивнула в сторону стула. — Пять минут я готова уделить вам, обершарфюрер. Но никак не больше. — Ангел доброты! — восторженно воскликнул эсэсовец и ловко приземлился на стул. — Официант! Кристаль на льду и устриц! Он повернулся к выражавшему холодное недовольство Рихарду. — Ты простишь меня, Круспе. Я обещаю смыться через четыре минуты. Просто… — Ты пьян, Жужу, — устало проговорил Рихард, закуривая, — не обращай внимания, Паули, Георг у нас большой шутник и фантазёр. Зато душа всех берлинских компаний. Дезертир и забулдыга. Эсэсовец метнул ледяной взгляд в сторону Круспе и снова повернулся к Паулю. — Не слушайте его, прекрасная валькирия, прошу вас. Он ревнует, видя во мне соперника. Простите меня! Я всего лишь не смог остаться равнодушным, увидев вас. Считайте это чем-то вроде помешательства. Нечаянного помешательства. Вы околдовали меня, но поверьте: моё восхищение — это почтительное восхищение поэта — музой. Рыцаря — недосягаемым идеалом. Он выпил залпом шампанское и снова повернулся к Рихарду. — Ну скажи, Круспе. Вот что способна сделать с нами истинная… Нордическая красота! Взглянув на Пауля, Рихард заметил в его глазах выражение, которого раньше не видел. Медленно подняв взгляд на графа, Пауль заговорил. — Так вы, Георг, большой ценитель красоты? Как интересно. Позвольте задать вам один вопрос. Обрушившись на заднее сиденье автомобиля, Рихард выдохнул, проводя рукой по лбу и глядя в потолок. Пауль сел рядом, захлопнул дверцу и закурил. — Ну ты совсем без тормозов… — охрипший и запыхавшийся, сказал Рихард, — я думал, ты не остановишься. «Много ли прекрасного вы видите на службе?» Ты же довёл этого придурка до полного исступления! Пауль молча курил, глядя в окно. Отдышавшись, Рихард повернулся к нему. — Слушай. Извини меня. Я не предполагал, что он явится к нам за стол. Прости, что тебе пришлось увидеть всех этих людей. Пауль помотал головой. — Нет-нет, и не думай извиняться. Во-первых, я прекрасно понимал, какая публика будет вокруг. А во-вторых… Ты подарил мне самый волшебный вечер и настоящее чудо. Частицу свободы. А это ни с чем нельзя сравнить! Когда они приехали, Тилль был уже дома — на кухне горел свет. Водитель ждал за калиткой. Поднявшись на крыльцо, Пауль вдруг потянул Рихарда за рукав. — Пойдём! И, прежде, чем Рихард опомнился, они обежали дом и оказались на заднем дворе, где за деревьями открывался вид с холма на город. Снег здесь не чистили, и он доходил чуть не до колена. Пауль смело зашагал по заснеженному газону. — Ты что делаешь? — смеясь, закричал Рихард. — Иди сюда! Рихард приблизился, ступая по рассыпчатому глубокому снегу, и Пауль взял его за руку. И вдруг дёрнул вниз, что было силы: оба упали навзничь в снег, хохоча и бросая в воздух россыпи искрящихся снежинок. — Смотри! — зачарованно произнёс Пауль, — Тучи разошлись. Звёзды! — Завтра будет солнце, — ответил Рихард. Они повернулись друг к другу, лёжа на снегу. Приподнявшись, Пауль подался к Рихарду и быстро коснулся губами его губ.