Отпросившись у папы, которому очень хотелось выпить и прогуляться до тира, Гермиона, схватив мальчиков за шкирки, устремилась в Мунго. Устремилась она на такси, потому что любила комфорт, а беспрерывно славящего её Невилла заткнул невозмутимый Гарри, используя вместо кляпа носок, который лежал в корзине для грязного белья последнюю неделю. Изысканный аромат святых носков так поразил юного Лонгботтома, что тот уснул… Ну или просто потерял сознание от счастья, а Гарри обнял свою подругу и погладил её по кудрявым волосам, из-за чего в такси неожиданно стало светлее. Таксист арабской национальности за время своей работы видел и не такое, поэтому на ореолы святости никак не реагировал, только быстро перекрестился, шепча что-то на незнакомом детям языке.
До нужного места добрались быстро, и уже совсем скоро из машины на улицу шагнули двое Святых, вслед за которыми вышел одухотворенный Невилл, восторженно прижимающий святой носок к сердцу.
Манекен на входе в Мунго попытался поклониться; его конструкция подобных поз не предусматривала, поэтому модель человека с печальным треском сломалась, однако Гермиону сотоварищи в больницу пропустила. Освещая приёмный покой сиянием просветлённости, Гермиона порекомендовала юному Лонгботтому поработать Сусаниным под страхом тройного перелома нижней конечности.
Пока мисс Грейнджер и проповедник её извилистыми коридорами добирались до нужной палаты, приёмный покой больницы стремительно заполнялся верующими, неведомо как узнавшими о визите своей Святой. Через несколько минут в здании клиники зазвучало тихое, но проникающее в самую душу хоровое пение, из-за которого мелко тряслась привет-ведьма. Женщину от предложения перейти на сторону Святой защитил лишь сверкающий на её пышной груди крестик с распятым Иисусом.
Когда в палату Элис и Фрэнка бесшумно вошли двое детей, вокруг которых таинственно мерцало золотистое сияние, Августа поняла, что ей пора ложиться на койку рядом с сыном и его женой. Впрочем, вслед за Святыми появился Невилл, аккуратно целующий оставшиеся от берцев следы грязи, и это прекрасное зрелище поколебало уверенность миссис Лонгботтом в её диагнозе. Теперь женщина мрачно размышляла о том, что внука пора отвести к психотерапевту… А лучше — сразу к психиатру.
Гермиона, а одной из вошедших была она, осторожно подняла глаза. Это были глаза одного из целителей, который попытался сказать что-то плохое про Фрэнка. Или хорошее про Элис, уточнить, к сожалению, возможным не представлялось. Глаза стоило положить в прозрачную ёмкость и залить формалином, пока они не начали гнить.
Тяжело вздохнув, Святая взяла эмоции под контроль и простёрла длань свою над страждущими, после чего яркий свет небесного светила… Впрочем, это из другой сказки.
Гермиона оглянулась на Гарри, улыбнулась в ответ на его счастливый оскал и осторожно погладила по тёмным волосам Фрэнка, который неподвижно лежал в постели, бессмысленно глядя в потолок. Вслед за этим пришёл черёд Алисы; женщина сидела на краю соседней кровати, теребя в руках пустой фантик, и её взгляд больше всего походил на взгляд наивного ребёнка, а не на взор взрослого человека.
Мия захлопала в ладоши, счастливо смеясь — её ручная Богиня постепенно осваивала свои новые способности.
Следующие минуты все с интересом наблюдали за тем, как золотое сияние, оставшееся на давно немытых головах супругов, становится всё ярче, полностью окутывая их фигуры. После пыток Фрэнк и Элис совсем не реагировали на боль — Невилл помнил, каким равнодушным было лицо матери, когда она схватилась за кружку с кипятком — но святость Гермионы оказала влияние даже на пациентов, считающихся безнадежными: в один момент, когда сияние просветлённости стало особенно заметным, мистер Лонгботтом вздрогнул и зажмурился, прикрывая глаза рукой.
Целитель Сметвик вежливо прикрыл лицо картами с историей болезни, скрывая тот факт, что он фалломорфировал полностью и абсолютно. Нецензурную тираду, которую выдал Гиппократ, успешно скрыл визг счастливого Невилла, кинувшегося поклоняться своим Святым.
— А вы говорили, что положительная динамика уже невозможна, — Августа ударила целителя зонтом, делая вид, что оступилась и задела мужчину абсолютно случайно.
— Мама? — вдруг подал хриплый, как с похмелья, голос Фрэнк, поворачивая голову в сторону родственников и прищуриваясь. — Ты почему такая старая? Как тебе не стыдно!
— Фрэнк, — горестно простонала Элис, хватаясь за голову и озадаченно ощупывая коротко обрезанные волосы, длиной которых тринадцать лет назад можно было задушить пятерых людей одновременно. — Хочу любиться…
— Хочу на ручки, — безапелляционно заявил её супруг, не прекращая тщётных попыток встать с постели.
Просветлённый Невилл лежал на полу, раз за разом ударяясь головой об порог помещения и восхищённо рыдая. Святые не оставили в беде ближнего своего и сотворили настоящее чудо, ведь его родители, пусть и вели себя не очень адекватно, всё-таки начали приходить в себя.
Августа застыла, сжимая в руках ворот мантии Сметвика и пытаясь понять, не находится ли она в бреду. Сын с супругой недоумённо оглядывались по сторонам, и их взгляды были наполнены не только желанием оказаться где подальше, но и осмысленностью, что после стольких лет беспросветного мрака постепенной деградации казалось невероятным. Женщина чувствовала, что ещё чуть-чуть — и она поверит в Святую, но инерция мышления не давала ей этого сделать… Пока что.
— Встань, Невилл, — Гарри величественно отпихнул от себя младшего Лонгботтома, пытающегося поцеловать своему Святому ноги, что сам Поттер считал настоящим извращением. — Оберни своих близких к истинному свету. Позволь им познать мудрость и просветление.
Счастливо улыбающися Невилл вскочил с коленей, но тут же упал обратно, споткнувшись о собственную ногу и врезавшись головой в металлической край маминой кровати. Впрочем, это не помешало мальчику мгновенно встать ещё раз и с гордым видом начать рассказ о Святой и её неповторимом, единственно верном учении.
Взгляды Лонгботтомов вновь остекленели, но это был не откат в развитии — они просветлялись, и просветлялись весьма активно. Как только Невилл, решив, что хватит разговоров, начал исполнять ритуальный танец, Фрэнк и Элис одновременно вздохнули, поднимая руки и в точности повторяя действия сына. Им вторила ошарашенная происходящим Августа, неожиданно позабывшая о своих хронических заболеваниях вроде артрита и остеохондроза.
Поскольку пару минут спустя гриффиндорец пришёл к выводу, что пришло время помолиться, в сопутствующий транс окончательно впали все, включая Сметвика и исключая Святых. Не прошло и получаса, как под песнопения покачивались в едином такте десятки целителей, подоспевших на осмотр Лонгботтомов, и сами Лонгботтомы непосредственно.
Гарри и Гермиона грустно переглянулись.
— Поехали домой, — тихо попросила девочка, тоскливо вздыхая. Каникулы хотелось провести в блаженном спокойствии, не опасаясь того, что верующие возникнут в ванной комнате, пока она будет сидеть на унитазе. — Спать хочу.
— Да, свет очей моих, — вычурно выразился Гарри, жмурясь от нестерпимого сияния возлюбленной Святой своей.
Они исчезли из Мунго совершенно незаметно для счастливых Лонгботтомов, медленно просветляющихся целителей и пары сотен верующих, что осаждали Мунго активнее Пожирателей во времена войны. Никто не мог сказать, куда пропали Поттер и Грейнджер, но что поделать? Пути Святых неисповедимы…
***
Лайза Турпин с умилением наблюдала за тем, как начитавшийся японских порно-комиксов Драко Люциус Малфой целует её обнаженные ступни. Бальзамом для губ слизеринец не пользовался, но целовал настолько мягко и чувственно, что девочке было очень приятно, пусть и немножко щекотно.
Мальчик так старался удовлетворить её фетиши, так восхвалял её во имя Святой, даже когда принимал покаяние, что сердце Лайзы растаяло, и в конце концов она согласилась на помолвку. Не соглашались, конечно, с браком сына и грязнокровки родители Драко, но он обещал решить эту проблему во славу Гермионы.
Приняв себя, как мальчика, младший Малфой озаботился продолжением рода с младых лет, а кто может быть лучшей невестой, чем не сестра по Вере, да еще и так высоко стоящая по иерархии религии?
Отец Драко, едва услышав об идее сына, хотел было произвести действия, ведущие к святости, но Драко
так призывно застонал, увидев розги…
Впечатлившись вокальными данными ребёнка, Люциус решил, что им срочно нужна помощь дежурного целителя, но вызов в Мунго не приняли, ибо все до единого работники больницы молились Святым. Так и не дождавшись ответа, раздражённый лорд Малфой шагнул в камин собственнолично, ведя за ухо стонущего от счастья наследника… Это было страшной ошибкой, весь ужас которой Люциус понял слишком поздно.
В приёмном отделении люди, взявшись за руки, медленно шли кругом вокруг иконы со Святой Грейнджер, громко и весьма эмоционально ей молясь. Завидев союзников, Драко воспрял духом, а затем обратился к братьям сестрам по Вере с короткой речью, заключающейся в просьбе о помощи. Все перевели пустые взгляды с холста на Люциуса…
Полчаса спустя растрёпанный лорд Малфой, сжимая в отчаянно потеющих ладонях чужие руки, смиренно танцевал вокруг иконы, тихим шёпотом повторяя слова песнопений вслед за всеми. Происходящее пугало намного сильнее, чем Темный Лорд и разгневавшиеся предки вместе взятые. Не будь Люциус седым последние десятилетия, возможно, он бы поседел прямо сейчас.
Глядя в наполненные счастьем глаза одухотворённого сына, а также наблюдая за тем, как верующие поклоняются своей Святой, Люциус внезапно понял, что на помолвку придётся дать благословение, если он не хочет, чтобы вместо них с любимой это самое благословение давала грязнокровка.
В следующее мгновение лорд осознал ещё один чудесный факт: слово «грязнокровка» для него теперь табу. В этом мужчину убедили сами по себе слетевшиеся к его голове больничные «утки», чьё содержимое обрушилось на светлую шевелюру, столь тщательно отращиваемую Люциусом на протяжении целых пяти лет.
***
Невилл никак не мог выкинуть из головы ту прекрасную пепельноволосую блондинку, что накануне безмятежным голосом подсказала ему путь к дому Грейнджеров. Прекрасная верующая, окружённая десятками хиппи, спасла его тело от участи быть упокоенном в саду Лонгботтом-мэнора.
Даже проповедуя и неся свет истины в души заблудших во мраке греха родителей и бабушки, Невилл постоянно вспоминал о прекрасной незнакомке, чьё обрамлённое светлыми кудрями лицо словно окутывало благословение Святой.
Прекрасная незнакомка в этот самый миг, счастливо улыбаясь, создавала очередной свой шедевр прямо в саду их с отцом дома. Ксенофилиус Лавгуд с определением «Шедевр» согласен не был, но его мнения никто не спрашивал, а потому мужчина лишь грустно вздыхал, угощаясь растущими возле их дома зимними сливами.
Двухметровая статуя прекрасной Святой, выполненная удивительно реалистично, прямо-таки во всех деталях внешнего вида, выглядела просто неподражаемо. Вокруг ног выбитой из мрамора женщины кружились в танце садовые гномы Уизли, получившее у Лавгудов политическое убежище. Когда Ксено смотрел на этих миниатюрных существ, мрачно водящих хороводы и что-то напевающих, у него начиналась морская болезнь, поэтому его нещадно рвало на Родину.
