Do you blame yourself?

Какая может быть память, когда в упрямом и далеком вдруг проскальзывает что-то до боли знакомое и родное? Какая может быть скромность, когда кровь до ушей и к непокорному сердцу? Когда россыпь веснушек тонет в неловком и давно забытом, музыкальные пальцы тянут не струны, но выглаженные манжеты. И Кэйя падает, он снова падает с головой в самый омут. Засматривается, почти как много лет назад, когда это еще было дозволено. Самим Кэйей и дозволено, потому что никто и никогда не дал бы ему разрешение засматриваться на Люка, особенно в том самом смысле. Но никто и не запрещал, а Кэйя и пользовался. В то время он еще не привык отказывать себе, а потому раз за разом дразнил Дилюка, который так очаровательно краснел, когда злился или смущался. Кэйя засматривается, хоть и знает, что нельзя. И смысл сказанных слов непременно ускользнул бы от него вместе с остатками разума, если бы он только позволил. Но нельзя позволять себе все и сразу. — Прости, но я чувствую толику яда в твоем голосе, хотя признаю, ты делаешь успехи в искусстве комплиментов, — пытается отшутиться Кэйа. Дилюк разворачивается и резким движением отключает плиту. Слишком громкие движения от обычно аккуратного Дилюка заставляют Кэйю еще раз перебрать в голове подробности вчерашнего разговора. Большая часть деталей бессовестно ускользают из-за количества алкоголя, пока память не цепляется за один довольно яркий момент. — Погоди… Ты же не серьезно сейчас? Тарелка со стуком опускается на стол перед ним, отчего маленькие помидорки чуть не падают на пол, но в последний момент оказываются подхвачены и возвращены назад к воздушному омлету с беконом. — У тебя осталось полчаса, — напоминает Дилюк и ставит перед Кэйей еще и чашку свежесваренного кофе. Затем наливает кофе и себе, садится за стол и утыкается в телефон. А Кэйя думает лишь о том, что не хочет привыкать к подобной картине. Потому что отвыкнуть второй раз он вряд ли сможет. *** — Ты так и не скажешь, куда именно мы едем? — Посмотри карту. — У меня топографический кретинизм. — Мне начинает казаться, что и обычный, — уже тише говорит Дилюк. Они выехали за город около получаса назад. Кэйю не покидало странное чувство с момента, как он только сел в машину Дилюка. Он чувствовал себя вором, что тайком пробрался на чужую собственность. Весьма наглым вором, который не только уселся на самом видном месте, но еще и ведет с хозяином светские беседы. И в любой момент машина может остановиться, а кто знает, что тогда будет. Среди заснеженных гор и лесов полно места, чтобы припрятать труп. Нет, разумеется, Кэйя не боялся Дилюка. Может немного опасался. Это вполне нормально после того, что между ними произошло. Кэйя бы не удивился, если бы при первой встрече получил не бокал виноградного сока, а с разворота по лицу. Да и придумывать плохие сценарии всяко веселее, чем ехать в полном молчании. Дилюк сосредоточенно следил за дорогой. Кэйя честно пытался наблюдать за ним как можно незаметнее, но несколько раз Дилюк ловил слишком долгие его взгляды, так что Кэйя решил переключить внимание на вид за окном. Ночь была снежной, и теперь все вокруг было ослепительно белым. Темные выступы гор скалят голодные пасти, сверкают клыками, угрожающе нависают, а Дилюк уже который раз за дорогу хмурится и до побелевших костяшек сжимает руль. Кэйе до смерти интересно, о чем же он думает. Если ему, Кэйе, было бы нужно спрятать труп, он выбрал бы именно это место. Лес здесь только начинается, а меж скал видна достаточно большая щель, чтобы вместить взрослого человека. Еще пара снежных ночей, и сугроб полностью перекроет эту брешь. Дилюк стучит ногтями по рулю, а Кэйя думает о поисковых собаках, которым не составит труда раскрыть его идеальный план. Было бы неплохо, если бы скалы питались падалью, это избавило бы от многих проблем. Кэйя ни черта не понимает в сокрытии убийств, но он не будет пялиться на то, как Дилюк уже восьмой раз за сорок три минуты убирает непослушную прядь волос за ухо. Если бы скалы все-таки пожирали плоть, он бы здесь и сейчас сам бы убрал слишком короткую для хвоста прядь, а после добровольно похоронил бы себя в идеальной для взрослого человека расщелине на краю леса в получасе езды от города. Дилюк сам бы ни в коем случае не справился, он слишком сосредоточенно следит за дорогой, чтобы приметить то замечательное место. Машина замедляется и сворачивает с трассы. Дорога тут куда хуже, но и дураку понятно, что ей регулярно пользуются, а значит для его плана бесполезна. — Приехали, — говорит несостоявшийся косвенный убийца. Кэйа разворачивается и замечает длинное деревянное строение в окне. Сердце болезненно дергается в груди, отказываясь находиться здесь. Дилюк ошибся, с памятью у Кэйи все в порядке. Да и с убийством, оказывается, он в силах справиться без чьей-либо помощи. — Не хочешь все-таки объясниться? — тихо выдавливает Кэйя, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Но взгляд раз за разом упорно возвращается к коньку двускатной крыши, где в тени отчетливо просматривается герб Рагнвиндров. Бревенчатый забор, примыкающий к зданию, уходит вдаль до самого леса. Стоит пройти вдоль него метров десять, откроется прекрасный вид на все поместье. Кэйя часто сидел вечерами на этом самом заборе после уроков верховой езды. — Я надеялся, что ты узнаешь дорогу, но, похоже, у тебя и правда с этим проблемы. О нет, не помнить что-то — это не проблема. Проблема — это отказываться помнить, скальпелем в неумелых руках вырезать все самое ценное и кровоточащее, чтобы обрести возможность жить дальше. Кривыми стежками проходиться по ранам, обеззараживать жгучим спиртом и клеить пластырь. Проблема — это цепляющиеся друг за друга пластыри, прячущие от тебя же собственное нутро. Дилюк тянется к ключу зажигания, но останавливается и возвращает руку на руль. Издевательский смех застревает где-то в горле, образы прошлого с невероятной четкостью всплывают перед глазами, а Кэйе не хватает воздуха. Узнает дорогу, как же. Он пользовался ей едва ли пару раз, а зимой весь окружающий пейзаж и вовсе неразличим — одни сугробы, камни да деревья. Нет, мастер Дилюк, учитель ориентирования на местности из вас так себе. — Мне нужна твоя помощь, — осторожно, подорожником на ножевое, продолжает Дилюк, — Подросла молодая кобыла, норовистая, что твоя любим... В общем, скверный характер. Она никого к себе не подпускает, а у тебя всегда получалось найти к таким подход. Пульс заглушает слова Дилюка, но Кэйя все равно слушает. И это неожиданно успокаивает. Да, он здесь не один. А «здесь» — это всего лишь место, полное воспоминаний. Хороших воспоминаний. Настолько, что лучше забыть. Настолько, что от одной мысли о тех временах тянет где-то в груди, где должно было быть сердце. Должно было быть, но Кэйя его никогда не видел. Разве может быть сердцем маленькое жестокое нечто в его груди? — Ты сам понимаешь, просто так держать ее из любви к животным здесь смысла никакого нет, но продавать своих я не люблю, тем более конюх утверждает, что у нее очень неплохие задатки. Не то чтобы мне есть дело до всех этих конкурсов, но… Если ты против, мы сейчас же вернемся в город. С каждой фразой уверенности в словах Дилюка все меньше. Какой же он все-таки… Кэйя резко выдыхает и выходит из машины. Дилюк невыносимый, непробиваемый идиот. А Кэйя совсем не умеет ему отказывать. Он уже подносит сигарету к губам, но останавливается. Машина через какое-то время затихает, и ее владелец тоже выходит, запахивая пальто. — Неужели нельзя было сказать сразу, в чем дело? — сипло выдыхает Кэйя и убирает сигарету на место. — А ты бы согласился? Тут и не поспоришь. Кэйя еще раз, как перед прыжком в бездну, глубоко вдыхает морозный воздух. Губы наконец поддаются и растягиваются в кривоватой улыбке. — Конечно, нет. *** Кэйя любил природу. Любил любоваться ей, гулять, любил плохую и хорошую. В городе ему часто бывало слишком тесно, но Кэйя никогда не пытался это исправить. В конце концов, на природе слишком хорошо думалось, Кэйе же, напротив, хотелось избавиться от ненужных мыслей. Животных Кэйя тоже любил. Возможно, у него тоже «скверный характер», потому что животные любят людей, похожих на них самих. Серая кобылка с россыпью яблок и правда была своенравной и осторожной, чем понравилась парню еще сильнее. Кэйя около получаса ходил рядом, гладил других лошадей и давал Изморози привыкнуть к себе. Нельзя торопиться, когда пытаешься завоевать доверие животного. Кэйя бы соврал самому себе, если бы сказал, что не скучал по этому. Раньше он действительно много времени проводил в конюшнях, особенно когда с Дилюком все стало еще сложнее. С того самого места на заборе был не только хороший вид на поместье и закат, но и удобно было следить за алой макушкой одного упрямца, оставаясь вне досигаемости. Убедившись, что объект его воздыханий далеко, Кэйя нередко изливал душу своим невольным слушателям. Разговор с лошадью был одним из этапов дрессировки, так что в выигрыше были все. Кэйя заставляет себя не смотреть в сторону поместья. Это было слишком. Кончики пальцев зудят в предчувствии надвигающейся истерики, и Кэйя с силой вдавливает кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Он выдержит это. Обязан. Дилюк практически сразу после того, как из конюшни выводят стройную кобылку, оставляет их наедине. Сам он что-то активно обсуждает с местными работниками, но Кэйя все равно изредка чувствует на себе его внимательный взгляд. — Какой же он все-таки красивый, правда? — улыбается он, на что Изморозь громко фыркает. Кэйя смеется и протягивает ей кусок сахара. — Не нравится хозяин? Теплые мягкие губы щекочут ладонь, с которой с завидной скоростью исчезают кусочки лакомства. Взгляд животного явно давал понять, что плевать ей на своего хозяина и всех к нему прилагающихся. — Зря ты так, я бы на твоем месте уж точно… — темный глаз внимательно смотрит на Кэйю, будто пытается пристыдить, — ты права, маленькая еще слушать такое. Через пару часов Дилюк находит их прогуливающимися у самого леса. Зимой следить за Дилюком издалека становится еще проще — вьющиеся волосы подобны яркому огню на фоне белоснежного снега. Кэйе до сих пор безумно хочется дотронуться до них. В детстве ему часто говорили, что нельзя тянуть руки к огню. От этого дотянуться хотелось еще сильнее. — Я так и думал, что у тебя получится, — говорит Дилюк, останавливаясь на внушительном расстоянии. Изморозь нервно дергает ушами, и Кэйя протягивает ей еще кусок сахара, поглаживая гриву. — Ну что ты, Изморозь хорошая девочка, правда? — неловко смеется он и тянет лошадь за поводья. Вот бы и его самого кто-то также одергивал и направлял. Кэйе действительно тяжело каждый раз напоминать себе о том, что как раньше больше нельзя. — Ты же понимаешь, что одного раза недостаточно? «Для меня или для Изморози?» — хочется спросить Кэйе, но он вовремя себя останавливает. — И что же ты предлагаешь? Устроиться к тебе на работу? Если ты не забыл, я тут больше не живу. Дилюк продолжает медленно идти впереди них. Кэйя уверен, что он снова хмурится и закусывает губу. Подобные спонтанности были свойственны юному Дилюку, взрослый же явно не знал, что теперь ему с этим всем делать. Злорадному нечто в голове Кэйи понравилась беспомощность Дилюка. Так тебе и надо. — И кстати, что-то я не припомню, чтобы вчера просил тебя об экскурсии в прошлое или подработку нянькой. И да, с моей памятью все в порядке. — За тебя все сделала твоя нахальная подруга. — Она имела ввиду явно не это. Дилюк оборачивается у входа в конюшню и смотрит прямо на Кэйю. Подначивать его спину было куда легче, чем сыпать колкостями прямо в лицо. Кэйя даже немного растерялся, но тут поводья в его руке дернулись. Изморозь нетерпеливо тянула его в сторону конюшни, так что он повел ее в стойло. — Можешь приходить сюда когда захочешь, я предупредил работников, — говорит Дилюк и направляется к выходу. Кэйе хочется спросить, неужели это все? Даже не пригласит погреться, выпить чашечку чая? Мог бы издевки ради предложить остаться. Он, может быть, даже согласился бы. Тоже издевки ради. — С чего ты вообще решил, что я вернусь? — спрашивает он и достает пачку сигарет. Он ждал эту возможность так долго. — Потому что тебе понравилось, — как само собой разумеющееся отвечает Дилюк, на что Кэйя скептически поднимает бровь. — Ты бы видел себя со стороны. — Ладно, но почему все-таки ты привез именно меня? Доверить дело профессионалу было бы куда надежнее. — Я уже говорил, скачки и подобного рода конкурсы меня мало интересуют, — пожимает плечами Дилюк и достает из кармана ключи от машины. Замирает на мгновение, перебрасывая ключи на ладони, затем снова оборачивается, — А еще Изморозь — жеребенок Тени. Сердце пропускает удар. Кэйя не знает, чему удивляется больше: тому, что не заметил сходства раньше, или тому, что Дилюк знает, кто был его любимицей. Хотя, конечно знает. Не может не знать. — Есть еще одна причина. Скажи, почему ты так и не закурил перед тем, как зайти внутрь? — Потому что животные не любят запах дыма. — Вот и ответ.