Do you blame yourself?

Это самый болезненный удар, что Кэйя от него получал. Еще ни от одного его выпада заиндевелое сердце не сжималось так сильно – еще чуть-чуть и исчезнет, еще не пропускало столько ударов – и каждый ядерной боеголовкой, еще не падало камнем, пробивая ребра – бабочки в животе для тех, кто не боится высоты. А Кэйя боится, он так сильно боится, что цепляется переломанными волнением пальцами за плечи своего палача, забывшего про священное право последнего желания. Кэйя готов поклясться, что сейчас сгорит. А волосы у Дилюка никакие не мягкие, они колючая проволока неприступных стен. Кэйя зарывается в них пальцами, удерживает их обоих от свободного падения, потому что нет никакой свободы там, где металл под кожу, металл во рту, ведь земля из-под ног, губы к губам, к зубам, к кровавому месиву, что у него под кожей. Кэйя готов поклясться, что горит. И этот невыносимый трепет после обжигающей боли, неуместная нежность, так не вписывающаяся в реальность, самая сильная химия не могла воспроизвести даже толику фантазий, приятного аппетита, не подавитесь, но Кэйя захлебывается, задыхается, он… Время, свернутое в тугой узел, наконец вырывается на свободу тихим треском огня и чужим сбившимся дыханием. Дилюк поднимает руку, и Кэйя кожей чувствует несостоявшийся запоздалый удар. Он почти жаждет этот момент, но он никак не наступит. — Твоя сигарета, — хрипло шепчет Дилюк, потирая запястье. — …Сигарета? — тупо переспрашивает Кэйя, не понимая, почему Дилюк медлит с ударом. — Ты обжег меня. «Нет, идиот, это ты меня чуть не спалил». Кэйя заторможено моргает, кровь все еще выбивает похоронный марш в его ушах, но убийства так и не происходит. Происходит абсолютное ничего. Не считая того, что Дилюк как-то успел опустититься перед ним на колени, его ощутимо шатает, но ведь абсолютно не переносит алкоголь, чертов Дилюк Рагнвиндр, какого черта он тут устро… Равновесие снова покидает его, и он утыкается головой прямо в живот Кэйи. Его рука все еще сжимает подлокотник кресла, он весь в пепле, а пальцы Кэйи с зажатым окурком слишком, слишком близко. — Прости, — тихим шепотом, таким тихим, что впору молиться, но Кэйя признает только одного бога, и он сгорбился перед ним на коленях, отблески пламени превращают его волосы в божественный ореол, и Кэйя запускает туда руку, спугивая огненный блики и наваждение. За спиной хлопает дверь, Кэйя же хлопает Дилюка по щекам, ведь никто, абсолютно никто не должен видеть его в таком состоянии. Но он лишь прижимается сильнее, обхватывает руками за талию, и это разбивает немного сильнее. Звон посуды заглушает дребезг сердца в ушах, и Кэйя притихает. Остается только сидеть тихо, лишь бы никто не заметил (а не заметить невозможно). Огонь ослепляет, и глаза слезятся, он выел весь кислород в комнате и поселил в горле ком, чертов огонь, чертов Дилюк. Что все это, блять, значит? — Ты плачешь? — Тебе показалось, это дождь. –– Я чувствую, как прерывисто ты дышишь. — А мне кажется, что ты бредишь, какого хера столько выпил? –– Я хотел… — Господи, блять, боже, просто заткнись, я прошу тебя. Дилюк затихает, сопит ему куда-то в живот, сильнее стискивает руками. Заземляет, в то время, как все естество Кэйи противится происходящему и рвется наружу. Полнейший бред. Все это полнейший бред. Даже во снах Дилюк никогда не позволял ему подобного. Кэйя и сам не позволял себе подобного. А сейчас просто взял и поцеловал. Дилюк. Его. Поцеловал. Зачем? Просто, блять, зачем он это сделал? — Кэйя. Поддался неясному порыву? Чертовски смешно. Но самое смешное здесь то, что Кэйя ответил ему. Вот тут как раз абсолютно нет ничего удивительного, он слабый человек, всего лишь слабый человек, которому дали в руки мечту всей его сознательной жизни, но ему нет оправданий. Нет, он не должен был, не должен был, не… — Кэйя, успокойся. Он идиот, какой же он идиот, это все неправильно, так неправильно. Нельзя было так поступать, он не должен был… Легкий, но резкий удар вырывает Кэйю из мыслей. Звон в ушах находит нужную ноту, щеку печет болью, и это самое правильное, что с ним сегодня случалось. Дилюк снова оказывается слишком близко. За его спиной появляется Аделинда, прикосновением к плечу обращает на себя внимание и протягивает что-то. — Пей, — Дилюк подносит к нему стакан с водой, продолжает придерживать, когда Кэйя трясущимися руками вцепляется в стакан. Кэйя пьет быстро, чуть не давится, а Дилюк мягко, успокаивающе поглаживает его плечо. — Господин, вам точно не требуется помощь? — Все в порядке, Аделинда, дальше я справлюсь сам. Горничная кивает, но медлит. Кэйя ловит ее взгляд, и она еле заметно ему улыбается. — С Новым годом, — произносит тихо, почти также, как и уходит. — Вас тоже, Аделинда, — отвечает ей Дилюк, и они снова остаются наедине. Кэйе хотелось кричать. Вернитесь! Не оставляйте меня здесь! Но заботливая рука на плече удерживала на месте. Когда-то это ощущалось как нерушимая защита от всего мира. Теперь же, скорее, как еще один вид опасности. — Кэйя, посмотри на меня. Нет, он не будет этого делать, вообще больше ничего не будет делать, ведь только так можно удержать себя от новых ошибок. А он непременно их совершит, Кэйя просто уверен в этом. — Да что с тобой такое? — тихое и сквозь зубы, а Кэйе хочется сжаться в комок и исчезнуть. Наверное, это желание настолько явно отразилось в его взгляде, что и Дилюк смог его разглядеть. Он тяжело вздыхает и тяжело поднимается, непослушными ногами отходит к окну, забирает с собой липкий страх. Кэйя пару раз на пробу вдыхает полной грудью. Реальность уже не пытается ускользнуть прямо из-под ног, а мысли не взрывают его голову. Кэйе внезапно становится стыдно за то, что снова позволил этому взять над собой верх и потерять контроль. Особенно перед Дилюком, который теперь стоит на том самом месте, где совсем недавно сам Кэйя от него прятался. Его взглядом можно прижигать раны, обеспокоенность в нем смешалась с сожалением, и Кэйя не понимает, чем все это заслужил. — Не смотри на меня так, — выходит тихо и как-то жалобно. — Как? — Как будто я вот-вот умру. — Тогда не выгляди так, будто вот-вот умрешь. Это не должно было звучать как шутка, но Кэйя все равно не может удержать смешок. Немного истеричный, но после него действительно становится легче. Это и правда происходит с ним, здесь и сейчас. Еще совсем недавно было сложно даже представить реальность, в которой Дилюк сам бы привел его домой, извинился и поцеловал. Позволил целовать в ответ. Но это была именно реальность. Зыбкая и непонятная, как лихорадочный бред. Не удивительно, что сознание Кэйи ее отвергало. — Ну а что дальше? — спрашивает Кэйя, выкидывая измятый окурок, который до сих пор сжимал в руке, в камин. Он не особо ждал ответа этот вопрос, но все равно решил его озвучить. — Как насчет праздничного ужина? — указывает Дилюк на накрытый стол. Кэйя поворачивается и видит накрытый стол, блюд совсем немного, в самый раз на двоих, без всяких излишеств, словно это был самый обычный ужин на двоих. Именно на двоих, не больше и не меньше. — Ты уверен, что больше ничего не хочешь сказать? — все же спрашивает Кэйя, понимая, что и разговора этого на самом деле он совершенно не хочет. Но им необходимо прояснить все здесь и сейчас, пока Кэйя не додумал все на свой лад и не поверил. — Думаю, для начала хватит и этого. — Для начала. — Именно. Ровный тон Дилюка и внешняя отстраненность действуют Кэйе на нервы. — Я поцеловал тебя, — выдавил из себя Кэйя. — Я заметил хотя бы потому, что сделал это первым. "Снова" хотел добавить Кэйя, но сдержался. Дилюка хотелось ударить. Или снова поцеловать. Сделать что угодно, лишь бы заставить его сказать что-то длиннее пары слов, чтобы наконец понять, мерещится ли ему волнение в его голосе, или все-таки нет. — Ну а с этим ты что собираешься делать? — спрашивает Кэйя, но то, что планировалось сделать ядом, получается жалобной мольбой. Дай мне хоть один повод поверить тебе. Дилюк смотрел куда-то себе под ноги, прислонившись к подоконнику. Кэйя давно не видел его таким неуверенным в себе. Он никак не может понять, что происходит в его голове. Виной ли всему алкоголь, или это еще одна изощренная издевка. Дай мне хоть один повод поверить тебе. Зачем он все это делает? Нарушает собственные клятвы, предает принципы, ломает неприступные стены между ними, что сам и выстроил. Кэйя сполна опробовал систему безопасности – работает безукоризненно. Зачем он позволяет думать, что он прощен? — Почему не сказал Аделинде об ожоге? — не вопрос, лишь попытка заполнить пустоту. — Ожог? — теряется Дилюк, и Кэйя кивает на его запястье, — Ох, это. Это было совсем не важно. — Все, что касается тебя — важно. Покажи. — Садись лучше за стол. Кэйя следит за ним, уставшим и нервным, все еще немного пьяным и, несомненно, все еще невыносимо родным. Он встает, подходит к месту, где сидел когда-то давно, по правую руку от Крепуса. Кэйя собирает себя по кусочкам и садится напротив, он практически чувствует незримое присутствие названного отца, оно мурашками проносится по его спине. Дилюк накладывает себе какие-то закуски, изо всех сил старается выглядеть расслабленно и непринужденно, но Кэйя видит, как подрагивают его пальцы, как он рефлекторно кусает губу и хмурится, долго выбирает между соком и вином. Кэйя уже хотел было забрать от него бутылку, как Дилюк берет именно ее и разливает по бокалам. — Мне кажется, я на тебя плохо влияю, — кривит улыбку Кэйя, принимая бокал. — Просто ужасающе. Молчание затягивается. Старые невыносимо громкие часы отбивают секунды до неизбежного взрыва. Десять. Девять. Восемь. — Обычно в такие моменты люди произносят тост, — перебивает их Кэйя. Шесть. — Не уверен, что у меня получится. Четыре. — Я тоже. Три. — Но мы ведь попытаемся? Один. Ноль. Звон бокалов всего на несколько мгновений опережает раздавшийся где-то далеко грохот фейерверков.