Do you blame yourself?

"Знаешь, я ведь не шутила, когда обещала тебя прикончить, если ты снова пропадешь" "Неужели уже соскучилась?" "Катись к черту, Альберих. Я из-за тебя трезва уже целую неделю, хотя единственное, чего мне хочется – это хорошенько нажраться" "Дай угадаю – ничто не разогревает твои голосовые связки лучше, чем алкоголь? И с каких пор универский хор стал настолько для тебя важным? Или все дело в одной маленькой хористке?" "КАТИСЬ К ЧЕРТУ" Кэйя посмеивается и убирает телефон. Он продолжает вибрировать в кармане, не выдерживая гнева подруги. В любой другой ситуации Кэйя бы с удовольствием окунулся с головой в привычную перепалку, но… Нет, с Розарией он разберется позже, пока есть проблемы посущественнее. Например, Дилюк. Проблема первостепенной важности, выделенная красным маркером в его голове. Невозможно за какие-то пять лет измениться настолько сильно. Кэйя раз за разом пытается понять, что происходит в его голове, но проще представить, что это и не он вовсе. Мираж, плод больного воображения, дружелюбный клон, неумело вписывающийся в обстоятельства, да кто угодно. Все происходящее между ними настолько не вписывалось в картину мира Кэйи, что проще бы вырвать художнику руки. Картина не складывалась ни под каким углом, ни перевернуто, ни вывернуто, ни скомкано и разбито. Формат не поддерживается операционной системой, вызывайте экзорциста. Кэйе до безумия хотелось, чтобы все, что происходило с ним за последние пару дней, было правдой. Происходящее было абсолютно невозможно. Дилюк был самым невозможным человеком, которого Кэйя знал. Дилюк смотрел прямо в душу, затыкая каждый чудовищный голос, в его голове. Дилюк сам был чудовищем, что подкралось непозволительно близко, но Кэйа готов позволить куда ближе. Дилюк говорил ему какую-то чушь, заполняя эфир словами, . Дилюк отправил его одеваться к прогулке, а потом затолкнул в свою комнату, распахнул его куртку и… плотно укутал в один из своих шарфов, а потом стащил у опешевшего парня его глазную повязку и спрятал на самом видном месте комнаты. Дилюк ему улыбался. На грани видимости, улыбкой – бледной тенью прошлых, но обещанием будущих. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, сбой в системе, ошибка четыреста четыре, где же чертов экзорцист? Кэйя снова щелкает зажигалкой и жадно втягивает горький дым. Но даже так мираж не исчезает. Он закатывает глаза и выхватывает сигарету. – Нравится же тебе травиться всякой дрянью, – ворчит, пытаясь взять сигарету так же, как делает это Кэйя. Тянет к губам и посмеивается, получив по ним же. – С каких это пор идеальный Дилюк Рагнвиндр заражается дурным примером? Отобранная сигарета холодит губы не случившимся непрямым поцелуем и Кэйя почти жалеет, что не позволил этому случится. – Идеальный? А то он сам не понимает, о чем Кэйя говорит. – Ты ведь напрашиваешься на похвалу, пытаясь заставить меня объяснять? – В таком случае это уже делает меня далеко не идеальным. – Чушь. – Но это правда. Кэйя чуть обгоняет парня и разворачивается, продолжая идти спиной вперед. Попытка найти в лице парня хоть капельку притворства с треском проваливается. – Скромность тебе не к лицу, знаешь ли. – А вот тебе была бы в самый раз, – отвечает Дилюк, но недождавшись реакции, продолжает, – Скажем так, правильно не всегда значит верно. Я пытаюсь осознать свои ошибки и пытаюсь их исправить. Кэйя не может сдержать издевательский смешок. Исправить ошибки, как же. – И я для тебя этакий гештальт, который нужно срочно закрыть? А с чего ты вообще взял, что в чем-то был не прав? Расслабленный до этого взгляд мгновенно тяжелеет. Пора и правда учиться держать язык за зубами, ну вот надо же было все испортить. – Идем домой. Зато сейчас Кэйя раз и навсегда понимает, что нет и не было никакой подмены – еще ни от чьего другого взгляда ему не хотелось умереть на месте. *** Но чем ближе они подходили к поместью, тем дальше казалось данное себе обещание касательно отдельных частей тела. Кэйя прекрасно знал, что злить Дилюка – себе дороже, но… Возможно, он в своем зверином одиночестве уже забыл человеческий язык. С Розарией это никогда не казалось проблемой, наверное потому, что она и сама была такой же одичавшей и закутавшейся в слои защитных реакций. Но Дилюк был другим. И Кэйя не знал, как к нему подступиться. В повисшем молчании снег под ногами звучал практически оглушительно, действуя на нервы Кэйе. Казалось, он наступает не на хрупкие крупинки льда, а на что-то еще более ломкое, появившееся между ними. Если не разобраться с этим сейчас, то это нечто превратится во что-то хищное и кровожадное, разрушающее их хрупкий мир. – Стой, – тихо произнес Кэйя, пятясь от пятная света на снегу, что оставляли фонари поместья. Надо всего-то извиниться, от этого еще никто не умирал, так ведь? – Ты хочешь уйти? Темное пальто плотно сидит на широких плечах, непослушные волосы выбиваются из-за воротника. Он стоит всего в паре шагов, но словно в другой вселенной. Голос звучит тихо, но ровно, и Кэйю не покидает ощущение, что сейчас все закончится. Мир снова станет прежним и понятным, а свет в нем погаснет на этот раз окончательно. Сейчас он слепит глаза, искрился в запутавшихся в алых волосах снежинках. Это почти больно. И вовсе не потому, что глаза отвыкли от света. – На самом деле ведь хочешь? – уже громче спрашивает Дилюк. Дыхание перехватывает, когда до Кэйи доходит смысл этих слов. Черт возьми, да. Он хочет. На самом деле он чертовски сильно хочет уйти. Сбежать. Может, напиться. Закрыться в своей убогой холодной квартирке и продолжить страдать, по инерции, потому что так для него было Нормально. Выть от тоски со всем своим выводком чудовищ, захлебнуться от жалости к себе, но оставаться одному. С этим Кэйя справится. У него большой опыт. На самом деле ему было довольно неплохо и одному. Губы замерзли и разучились говорить. – На самом деле больше всего на свете мне бы хотелось остаться с тобой. Предатели, все еще помнят вчерашний поцелуй и гордо носят трофейную запекшуюся корочку. – Так в чем проблема? И правда, в чем? В том, что Кэйя до сих пор не умеет нормально жить, не разрушая все на своем пути или в том, что Дилюк возомнил себя альтруистом и внезапно решил загладить выдуманную вину перед бывшим сводным братом? Или в том, что если один пойдет ко дну, то утянет с собой и второго? В чем же проблема? – Прости, – тихо шепчет парень, пятясь назад, дальше от света, будто и тот мог обжечь его. Хватит с него, весь мир бьется в истерике от тающих ледников, а он то куда? Не такой разговор планировал Кэйя, он просто хотел извиниться за грубость, только и всего. Но теперь он будто извиняется за саму свою жизнь. На самом деле ему невыносимо хочется плакать. – Я правда не знаю, Дилюк. Кэйя отступает еще дальше, но Дилюк внезапно разворачивается и идет к нему. Он порывисто сдергивает с рук перчатки и берет лицо парня в свои горячие ладони. Кэйя хочется вырваться из его рук, убежать, пока не поздно, но тело не слушается. Оно тоже предатель, как и губы с их трофейной корочкой, как и сердце, что вот-вот вырвется из груди. – Мне страшно, – тихое и невесомое, пока руки крепко цепляются за ворот чужого пальто. – Мне тоже. – Пообещай, что не позволишь мне разрушить себя. Ведь на самом деле Кэйе чертовски страшно далеко не за себя. Он себя знает, знает на что способен, видит это… Теплый смешок у самых губ. Кэйя думает, что это не честно, абсолютно точно против правил. Но вот он уже сам тянется вперед, заглядывает в глаза невозможного цвета и не видит никакого протеста. Ни одного красного флага, ни одной полосатой ленты у края обрыва. И он прыгает. Целует осторожно, давая шанс оттолкнуть. Но чувствует лишь как руки на его щеках опустились ниже, под заботливо завязанный шарф, то ли в попытке согреться, то ли притянуть еще ближе. Это не важно, когда результат все тот же. Не важно и то, что Дилюк целует неумело, явно не понимает, куда деть руки, как прижаться еще ближе. Важно лишь то, что целует так, как умеет только он. И Кэйя теряется под его напором, ему становится легко и смешливо, даже когда они поскальзываются падают в мягкий сугроб, еле успев разжать руки. И Кэйя смеется, громко и нервно, а потом понимает, что Дилюк смеется вместе в ним. Будто им снова шестнадцать, Дилюк достаточно пьян, чтобы быть безрассудным, а Кэйя слишком влюблен, чтобы отказать ему. Но Дилюк трезв, а Кэйя все еще влюблен. И они возвращаются в поместье, пугая прислугу неуместным хихиканьем. Комья снега валятся с них на ковер, но больше все таки за воротник. Дилюк просит принести им непременно согревающий чай, потому что горло саднит именно от холода, а не от непривычки смеяться. И глаза у Кэйи слезятся от яркого света, а не потому что он идиот. И пусть кажется, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Пусть. Сегодня он не будет никуда убегать, а ночью прокрадется в чужую спальню, но только чтобы свернуться у чужого бока и перестать наконец ненавидеть несчастную перегородку. И ни в коем случае не думать о том, что Дилюк так и не ответил на его просьбу.