Do you blame yourself?

— А тебе не кажется, что все ну слишком хорошо? — Поверь, еще как кажется. — И тебя ничего не смущает? Кэйя легкомысленно пожимает плечами, вызывая у Розарии непреодолимое желание ударить друга. Сидит довольный, давит улыбку щеками, но она все равно вырывается наружу, отвратительно теплая и счастливая. Розария действительно не хочет разрушать его сбывшуюся мечту. Но ведь так просто не бывает, не существует доброго северного мужика, раздающего второй шанс всем хорошим мальчикам (все хорошие мальчики истреблены пару веков назад), а разбитые сердца не склеиваются одним поцелуем (она прекрасно знает, что было их три). Она совсем не хочет рушить чужую веру в эфемерно счастливое, но… Она хороший друг и имеет право беспокоиться. — Не ты ли сама пыталась свести нас тогда в баре? — растягивает бесстыжие губы Кэйя. Розария не знает, что ответить, у нее действительно нечем оправдать собственную импульсивность. «Ты выглядел слишком жалко, чтобы я не попыталась»? «Я и не надеялась на то, что это сработает»? «Кем бы я была, не сделай хоть что-то»? Это не та правда, которую она смогла бы произнести. А потому Розария молча закатывает глаза и подливает себе вино. Окно на кухне Кэйи нещадно продувает, но девушка и не думает покидать полюбившийся подоконник. Кажется, они не виделись целую вечность. Нет, Розария не ревнует, Кэйя определенно имеет право на счастье (больше, чем кто-либо другой), но она не может не замечать, как он отдаляется. Обычно это не значит ничего хорошего. Не нравится ей все это. — Если он снова разобьет тебе сердца, я ему его собственное голыми руками вырву. Кэйя заливисто смеется, и Розария улыбается этому новому звуку, не может не. Она так привыкла к мерзлой печали, сквозящей в каждом слове, каждом взгляде друга. Она все еще осталась где-то там, спрятанная за довольной улыбкой, под закрытым веком. Кэйя тоже не обманывается минутным счастьем. Это успокаивает. — В таком случае, Роззи, вырви еще и мое, ладно? Розария кривится от приторного обращения, но в груди становится немного теплее. Угораздило же ее выбрать себе в друзья именно этого пафосного павлина. *** Кэйя провожает ее до остановки. Он предложил ей остаться на ночь, но, к счастью, Розария отказала. Нет, Кэйя любит свою подругу, но сейчас между ними явно чувствуется какое-то напряжение. Розария сжимается под порывами ветра и прячет обветренные щеки в меховой воротник, напоминая Кэйе нахохлившегося воробушка. Хотя нет, она слишком острая для этого — от самых каблуков и до колкого стрельчатого взгляда. Но даже эта острота из-под сведенных холодом бровей наполняет Кэйю непреодолимой нежностью. — Будь на связи, — бросает она перед открывающимися дверьми автобуса. Кэйя в ответ лишь машет рукой. Идти домой не хочется. Вино все еще расслабляет сознание, где-то в пределах слышимости гудят машины и лают собаки, а крупные снежинки роятся под ногами. Кэйя вдыхает полной грудью холодную свежесть. Завтра должен приехать Дилюк. Он вернулся домой только вчера, в свою маленькую холодную квартирку на окраине города, так сильно отличающуюся от поместья Рагвиндров. Дышать сразу же стало куда проще. Кэйя неспешно плетется в сторону дома, и тот неумолимо приближается. Но этот вечер слишком хорош, чтобы прятаться от него. Что-то давно забытое скребет в груди, детское и неосязаемое. Оно заставляет улыбнуться и, раскинув руки, упасть прямо в сугроб. А может это все вино. Не важно. Кэйя смотрит вверх, в темное небо, в яркие пятнышки снега. В голове восхитительно пусто, впервые за очень долгое время. Тихо и спокойно. Хорошо. — Братик Кэйя, тебе снова плохо? Кэйя лениво поворачивает голову и натыкается на маленькую, даже слишком маленькую для своего возраста, девочку в ярком красном пуховике. — Нет, мне очень даже хорошо. — А-а-а, тогда ты пьян? И что происходит в голове у этого ребенка? Кэйя смеется и с трудом поднимается из сугроба. Девочка тут же подхватывает его за руку, и Кэйя старается сделать вид, что только с ее помощью ему удается выбраться. — Все хорошо, Кли, не стоит переживать. Как твое сердечко, принцесса? — Оно на месте! — смеется она, — Тетя в больнице сказала, что оно очень шумное, совсем как я! Но, кажется, братик Альбедо этому не очень рад. — Потому что сердечки не должны шуметь, Кли, — Альбедо подходит достаточно близко, чтобы вмешаться в разговор. — Но твое ведь тоже шумит, я ведь слышала! Парень тепло улыбается и стряхивает навалившийся снег с шапочки девочки. Иногда Кэйе кажется, что тот Альбедо, которого знает он, и тот, которого знает Кли — два абсолютно разных человека. Он давно не видел такой искренней и доброй улыбки у этого гуманоида. — Оно делает это немного по-другому. Дома я объясню тебе, как это должно быть. — А нарисуешь? — Конечно. — Тогда скорее пошли домой! Маленькая проказница лучезарно улыбается и скачет в сторону дома. — А ей можно так носиться? — Кли знает, что долго бегать ей нельзя. Несмотря на мелкие пакости, она послушная девочка. Кэйя кивает и какое-то время они идут в тишине. — Мне жаль за тот случай, — тихо произносит Кэйя, наблюдая, как Кли дергает за низкую яблоневую ветку и со смехом убегает из-под обрушившегося снега. — Ты здорово меня подставил перед Джинн. — Я знаю, но… — Просто не ввязывайся в это больше. Хотя бы ради Кли, ведь рано или поздно она узнает, сколько стоит ее здоровье. Кэйя снова замолкает, не зная, что можно сказать дальше. Пожелать удачи? Альбедо не полагается на случай, у него все просчитано и готовы пути отступления. — Много еще осталось собрать? — Нужно еще примерно полгода. — А сколько… — В клинике обещают еще как минимум год, но это слишком оптимистично. Принимают меня за ничего не понимающего дурачка. Он оставляет неозвученными собственные надежды и страхи. Альбедо отбросил все личное еще лет пять назад, когда проявилась болезнь Кли. — Слышал, твоя несчастная любовная история наконец подходит к концу? — А ты то откуда знаешь? — удивляется Кэйя. Похоже, его личная жизнь уже стала целым достоянием общественности. — Не в моих правилах, выдавать источники, — улыбнулся Альбедо краем губ. *** Ветер гудит меж рассохшихся окон, одинокий и потерянный. Его гулкая песнь эхом блуждает по квартире, кутается в тонкие занавески и сводит Кэйю с ума. Легкий сквозняк путается в ногах, забивается в углы и заставляет пальцы ног поджиматься. Кэйя нервно топчется на месте, наступает ногой на ногу, в попытке прогнать неприятное ощущение. Он придирчиво осматривается, выискивая еще хоть один малейший шанс сделать квартиру чуть более уютной. Презентабельной. Достойной визита самого Мастера Дилюка Рагнвиндра. Ветер уныло стонет меж стекол, сводя на нет весь оптимистичный настрой. Никогда раньше Кейе его лачуга не казалась настолько убогой. Времени практически не оставалась, а на опоздание Дилюка надеяться бесполезно — даже если бы тот мог позволить своей идеалистической натуре опоздание, то Кэйя нет. Все внутри сжимается от нервного возбуждения, они не виделись каких-то дня два, но что такое два дня в условиях ожидания. Две бездонные вечности. Разумеется, Дилюк уже был здесь. И конечно, это был не самый подходящий момент для визита. Абсолютно критически ужасающий момент. Но Кэйя пытается. Он честно пытается стать для него лучше, а о результатах уже не ему судить. Приводить дом в порядок он начал еще вчера, но этого все еще казалось недостаточно. Въевшееся в стены уныние и безнадежность не засунуть в мусорный пакет в компанию к стеклянным бутылкам. Тот же чертов ветер не заглушить тихими разговорами и не вытравить пряным чаем из обжигающих кружек. Он слишком много думает, он знает это. Но нельзя не думать о собственной никчемности, запретив себе думать о собственной никчемности. Кэйя хватает поселившуюся у балконы куртку и нашаривает в карманах смятую пачку сигарет. Да, теперь осталось пропитать это место еще и табачным дымом для полной картины. Но он не может отказать себе в этой маленькой слабости и выходит на балкон. Пальцы быстро немеют на морозе, и Кэйя тщетно пытается отогреть их в карманах тонкой куртки. Когда-то он думал, что курение согревает. Что дым, струящийся по тонкому бумажному цилиндру от ярко тлеющего несет в легкие не только горький яд, но и следы огня. Но самым близким, что он получал, были ожоги пальцев от подпаленного фильтра. Не успевает он прижать продрогшие пальцы к батарее, как от двери раздается громкий уверенный стук. Ровно 16:00. С ним можно сверять швейцарские часы. Кэйя долго путается неподвижными пальцами в замках, прежде чем дверь наконец открывается. Мороз оставил яркий румянец на бледных щеках, с алых волос у ворота только-только начинает сходить белесый иней. Дилюк неловко улыбается, протягивая тяжелую и отчетливо ароматную сумку. — Аделинда отказалась выпускать меня из дома без ужина. — Эта женщина из тебя веревки вьет, — улыбается Кэйя и чувствует, как его собственное нутро поддается чужому теплу, не может не, и тает. — Так и будем на пороге стоять, или… — Ох, да, конечно, проходи, — тараторит Кэйя, пропуская гостя внутрь. Идиот! Волновался об убогости квартиры, когда сам с порога начинает портачить. Он запирает двери, затем включает не успевший остыть чайник, пока Дилюк разогревает еду. Кэйя готов вечно следить за тем, как тот уверенно исследует его кухню, по-хозяйски расставляет посуду и… Делает одним своим присутствием то, чего сам Кэйя не смог добить за два гребаных дня. Даже ветер затихает, пригретый уютом, создаваемым Дилюком. Сквозняк запутался в его ногах, пригрелся и уснул. — Тебе особое приглашение нужно? — бросает он, не оборачивась. Кейя лишь улыбается, подхватывая дымящиеся кружки. — Только пришел в мой дом, а уже командуешь. Вот он, истинный аристократ. На что Дилюк морщит лоб, а Кэйя смеется еще громче. — Ты не можешь отрицать это, благородный господин. — Сословия упразднили еще при моем прадеде. — Ага, только вот кровь перекрасить забыли. Темные брови еще сильнее сходятся на переносице, но Кэйя видит, как дрожат его губы. Они еще препирались какое-то время, пока Кэйя чуть не сбивает со стола кружку, удержанную только благодаря Дилюку. Только тогда они вспоминают об остывающем ужине, заботливо приготовленным Аделиндой. Кэйя помнит, как боялся ее, когда только попал в поместье. Молодая горничная в то время старалась уследить за двумя мальчишками и излишне строжилась. Но именно благодаря ей он прижился в новом доме, перестал шарахаться каждой тени и стесняться лишний раз подавать голос. Ему все еще было стыдно перед этой чудесной женщиной, заменившей ему если не мать, то старшую сестру, за то, что все это время даже не пытался связаться с ней. Но еще больше ему было стыдно показывать ей, во что он превратился, покинув дом. — Боюсь представить, о чем ты сейчас думаешь. — Думаю о том, как бы теперь коварно соблазнить почтенного Мастера, так опрометчиво посетившего мое варварское логово. Привычная дерзкая шутка легко срывается с языка, не оставив времени подумать что, а главное — кому он это говорит. Кэйя опасливо поднимает взгляд, но не находит и капли злости в чужом взгляде. Напротив, ему кажется, что в огненных глазах вспыхивают искры вызова. — Настолько уверен в себе, что раскрываешь коварные планы собственной жертве? Блять… Он ожидал чего угодно, но не этого. Но Кэйя так и не успевает придумать, что ему ответить — телефон Дилюка отчаянно начинает вибрировать прямо к краю стола. — Да твоюж… — шипит Дилюк, хватая телефон, — работа, — бросает он Кэйе и выходит из комнаты. Кэйя недолго думая, тоже вскакивает со своего места и сбегает на балкон. Закрыв обледеневшую дверь, он вытягивает сигарету и судорожно затягивается. Сердце стучит где-то в горле, в ушах, в кончиках пальцев. Блять, блять, блять!!! Дилюк Рагнвиндр только что флиртовал с ним.