Do you blame yourself?

Дилюк всегда был прямолинейным – бескомпромиссная справедливость в купе с праведным упорством. Ни одного намека на душу населения – душа чиста и честна как топор палача. Кэйя же прямые пути всегда казались простодушными. Стоит ли удивляться, что жизнь занесла его на кривую тропу? Правда всегда была для него игрой, очередной шуткой, за которой легко спрятать суть. Он бросал ее, прятал, он шутил ей с тонкостью прижатого к горлу лезвия. Одно неловкое движение – и руки в крови. О, Кэйя мастер ловких движений, а слова – его главное оружие. Его рукам не страшна и сотня неловких. Но сейчас его собственное оружие попало в чужие руки, и это сводит его с ума. Кэйя весело усмехается, прикусывая сигарету. А он ведь еще пытался подбирать правильные слова, чтобы глупой шуткой или откровенным флиртом не сделать их общение еще более неловким. Откуда же ему было знать, что за эти несколько лет его высоконравственный Дилюк проникся прелестью игры слов, и теперь и сам может бесцеремонно флиртовать с ним. Кэйя уже не успевает за изменениями правил игры. Дверь за спиной протяжно скрипит, и Дилюк выходит к нему на балкон. Встает рядом, будто делал это тысячу раз, и, как и тогда, во время прогулки, легко выхватывает сигарету из пальцев Кэйи. Парень даже не успевает возмутиться, когда он хватает ее губами, делает вдох, и, ожидаемо, закашливается. В этой игре вообще правила остались? Кэйя наконец отмирает и выхватывает сигарету обратно, вздыхает пораженно: – Знаешь, есть куда более простые способы для непрямого поцелуя. А Дилюк, это несносное создание, сипло смеется, жмурится и давит какую-то по-мальчишески шкодливую улыбку. – Всегда было интересно попробовать, на самом деле. – И как, понравилось? – Отвратительно, – вновь улыбается парень, смахивая выступившие слезы, и снова тянется за сигаретой. Кэйе так и хочется ударить его по руке, совсем как ребенка, но с другой стороны… Кэйя слабый человек, очень слабый. – Ты делаешь это неправильно, – шепчет Кэйя, сжимая сигарету зубами. Ему нужно придумать больше поводов, чтобы отказать, слишком уж велик соблазн согласиться. Но Дилюк стоит так близко, улыбается немного нервно и совсем немного смущенно. Он даже не додумался ничего накинуть на плечи и теперь ежится от холода, растирает ладони и еле заметно дрожит. Но остается здесь с ним. Идиот. Какой же он идиот. Тянется за сигаретой, от которой итак почти ничего не осталось, как и от Кэйи. Они оба подходят к концу, когда тонкие бледные пальцы вновь выхватывают тлеющую тусклым огоньком сигарету прямо изо рта Кэйи и подносят к своему. Потеря выносливости, неприятный запах от рук, от одежды, притупление вкуса и запаха, бесполезная трата денег, рак легких, глобальное потепление и крах человечества как вида, да что угодно! Разве этого не достаточно, чтобы остановиться? – Медленно вдыхаешь сначала в рот, совсем немного, задерживаешь, а потом впускаешь дым в легкие, – повержено шепчет Кэйя совсем не то, что собирался. И Дилюк следует инструкции, строго по пунктам, но что-то снова идет не так. Точнее, все как раз таки правильно, потому что парень снова закашливается и возвращает сигарету назад. Костяшки дрожащих пальцев уже совсем покраснели, их хочется схватить и прижать к горячему, бьющемуся слишком, слишком часто сердцу. Кэйя всегда считал идею непрямых поцелуев полной херней, но сейчас, сжимая губами влажный фильтр, он, кажется, готов признать, что что-то в этом есть. Но еще больше он хочет исключить сигарету из этой чертовой цепочки. Кэйя знает отличный способ. Он делает последнюю, глубокую затяжку, и тушит сигарету. Дым щекочет ноздри, пытается вырваться, но Кэйя удерживает его внутри. – Иди сюда. Маленькое облако дыма вырывается вместе со словами, но у Кэйи еще достаточно. Дилюк слишком долго соображает, и Кэйя притягивает его к себе, хватается за ворот рубашки, крепко и судорожно, словно вот-вот упадёт. Потому что невозможно с ним по-другому, тут или никак, или пулевое навылет, на взлет и крушение в океан с посмертным пособием семьям экипажа. Никаких полумер. И Кэйя сам себе не может объяснить, откуда берется этот мальчишеский трепет, терпкое волнение, первым глотком вина ударяющее в голову. И он льнет ближе, еще ближе, забираясь пальцами в ворот рубашки, ближе к теплу, прислоняется лбом ко лбу Дилюка и замирает. Мгновение передышки для его задыхающегося сердца и шанс для Дилюка, чтобы отступить. Только бы он им не воспользовался. – Вдыхай. И он приникает к чужим губам, на грани поцелуя, чтобы выдохнуть горький дым. И легкое касание ощущается ударом по голове с искрами из глаз, звоном в ушах и полной дезориентацией. В жизни Кэйи было множество поцелуев, но что такое множество, когда желанным был лишь один. А Дилюк, его невозможный Люк, образцовый, педантичный и до зубного скрежета правильный, послушно вбирает в себя весь выдохнутый дым, также задерживая дыхание. К черту все. Кэйя бросается в поцелуй с каким-то животным отчаяньем. Будто это его последний шанс, больше возможности не будет. Разовый купон, только здесь и сейчас. Курение убивает? Плевать. Кэйя готов отдать все оставшиеся годы жизни за этот поцелуй со вкусом табачного дыма. А дальше порог, о который Кэйя спотыкается, вваливаясь спиной обратно в квартиру, старый скрипящий диван, на который он падает. Замерзшие пальцы, борющиеся с мелкими пуговицами чужой рубашки. Каждую победу он празднует кусачим поцелуем. Ледяные прикосновения под собственной толстовкой, заставляющие выгибаться не прочь, а навстречу. Сдавленный выдох в ответ на укус острой ключицы со следами созвездий, от которого Кэйю ведет так сильно, что он готов кончить от одного этого звука. Дилюк абсолютно не умеет курить, а из Кэйи ужасный учитель. Кэйя заставляет себя остановиться, и это тоже больно. Дилюк непонимающе на него смотрит, а невыдохнутый дым туманит его взгляд. Кэйя же не сказал "выдыхай", а этот дурак сам не додумался. – Идем, – шепчет он в губы, оставляя на них легкие поцелуи. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось бы от них отрываться, но ютиться на старом диване хочется еще меньше. Дилюк и сам с трудом понимает, что от него сейчас хотят, и Кэйя в неописуемом восторге от этого. Он хватает парня за руку и ведет в свою спальню, толкает Дилюка на постель и ползет следом, ловит затуманенный, задымленный взгляд огненных глаз и целует, целует его так, как мечтал столько лет подряд, на боялся осмелиться. Его растрепанные волосы распадаются, падают на бледную кожу парня, синие пряди цепляются за алые завитки, и Кэйя медленно умирает от этого контраста. Его смуглая кожа так правильно смотрится на бледной груди Люка, когда тот соединяет созвездиями редкие веснушки на бледной коже. Люк дышит тяжело и шумно, а Кэйя упивается этим звуком, он пьянит сильнее самого крепкого алкоголя, что он пробовал за всю свою ничтожную жизнь. Вся его жизнь кажется ничтожной, он жил лишь ради одного этого момента. Ради шумного сбивающегося дыхания, ради тонких бледных запястий, запутавшихся в завязках его домашних штанов, горячих беспорядочных поцелуев и взгляда, в котором сгорают все демоны преисподней. А Люк смелеет с каждой секундой, осваивается, и вот уже сам Кэйя покорно принимает чужую пылкую ласку, что с энтузиазмом первопроходца дарит ему Люк. И Кэйя готов притвориться, что он и правда первый, ведь все, что было раньше – абсолютно не важно. Всего лишь полезный опыт, так необходимый им сейчас. Да, все именно так. Так и должно быть. Кэйя мягко направляет чужие руки, хотя какие они чужие, когда свои, не собственные, но родные и до умопомрачения желанные. Кожа к коже, разгоряченной и влажной пота, со следами поцелуев и несдержанных укусов. Да и как тут сдержаться, когда мечта всей твоей жизни сейчас в твоих руках, пылкая и послушная, согласная на все и все предлагающая. Кэйя всю жизнь пытался понять, значил ли тот поцелуй на крыше что-то большее. Запутаться друг в друге оказывается так просто, так до умопомрачения желанно, что Кэйя отпускает себя в этот водоворот чувств с головой. Пусть даже эта любовь уже чуть не убила его однажды. Непослушное сердце дрожит от восторга, как дрожат и руки, и голос, и сам Кэйя дрожит, не в силах прекратить целовать. Когда-то он считал, что иметь возможность целовать Люка – самое важное в его ничтожной жизни. Сейчас это кажется даже важнее, чем дышать. Прижаться как можно ближе, кожа к коже, ведь голова кружится так сильно, так сильно хочется. Он так сильно хотел сказать Люку о своих чувствах в тот самый день. Кэйя пытается запомнить каждую секунду происходящего, выжечь кадры на подкорке, назло всем демонам в его голове. Он пытается запечатлеть все до мельчайших деталей, но тело его уже не слушается. Оно прогибается навстречу горячим рукам, запрокидывает голову и жмурится до белых пятен перед глазами, когда Люк сжимает их члены в руке. Целует подставленную шею нежно, в противовес резким движениям руки, целует с каждый выдохнутым стоном все сильнее и сильнее, пока это не становится почти больно. Почти невыносимо. Почти смертельно. И Кэйя ненавидит это "почти" всем сердцем. Потому что потом все кончается, дрожью проносится по телу и хрипом вырывается из горла. Слишком быстро, чтобы хватило на всю жизнь, слишком мало, чтобы осталось на следующую. Но Дилюк сжимает его пальцы в своих, обжигает горячим дыханием влажную кожу и Кэйя думает, что все хорошо. Именно хорошо. А завтра обязательно станет лучше.