Дурной эффект

Стук каблуков набатом бил прям под подкоркой черепа. Болезненная обострившаяся чувствительность слуха занимала все пространство вокруг, не оставляя места для переживаний и рациональных мыслей. Только раздражающий шум, исходящий от галдящих людей вокруг, и спина мамы, привычно прямая и напряжённая. Она вышагивала уверенно, стреляя холодными, отчуждёнными глазами в пациентов и врачей. Антон хотел быть в этом похожей на нее. Он уверен, что она также переполнена страхом и переживаниями, но молчит об этом, дабы не придавать паники еще и уставшему сыну. Они подошли к лестнице, где Карина, обернулась, чтобы убедиться в том, что сын идёт следом. Она кинула едкий, преисполненный тихой злостью взгляд, на деле скрывающий неподдельный страх, который цепкими лапами щипал все тело и особенно глаза, еле сдерживающиеся от того, чтобы не пролить аккуратную, одинокую слезу. Когда твой ребенок находится в таком состоянии, ты не можешь позволять слабости и собственным эмоциям влиять на его состояние. Карина давно это усвоила, пускай и не всегда применяла полученный урок. Чистый рассудок — залог правильных, ответственных решений. Твердить это себе, под звук шаркающих по протертой плитке кроссовок, было тяжело. Ей было тяжело постоянно, но сейчас сильнее обычного. Металлические сиденья, скреплённые между собой и качающиеся стоит только сесть на них, были пусты. Карина мягко опустилась на холодный стул и жестом указала на место рядом с собой. Антон приземлился резко из-за чего гулкий скрип пронзил уши. Мальчик поморщился. Мама пусто посмотрела на него, а после уставилась перед собой без сил на любой разговор. Карина сломана давно. Настолько, что даже особо не помнит, почему это случилось. Она может перечислить произошедшее максимально детально, но что именно ее сделало такой, какая она сейчас, сказать точно нельзя. Может все началось с пригоревшей рисовой каши. Тогда в полюбившемся ей городке, где находилась их бывшая квартира, воняло так, что едкий, горелый запах выветривался ещё пару дней. А ещё лучшая кастрюля, когда-то подаренная бывшей подругой Маргаритой, канула в небытие. Тогда Карина посчитала собственной ошибкой просьбу сварить кашу для ребенка, Олег же тогда сказал, что эту кашу варить тяжело, извинился и дал обещание новую купить. Не купил. А может дело вовсе не в каше, да и не в кастрюле вовсе. Может дело в том, что она вышла за человека, не способного даже рубашку собственную погладить. Тогда она работала в адвокатской конторе, платили достаточно, чтобы хорошо жить. Ей нравилась ее деятельность, казалось, будто это ее призвание и дело всей жизни. После этих радужных выводов, через неделю, она узнала, что беременна во второй раз. Олег готов был на руках ее носить, был настолько рад очередному ребенку, что ходил и светился. Цветы дарил, розы, те самые, которые Карина на дух не переносит. Но она улыбалась и благодарила душевно, ведь ей было приятно редкое внимание мужа. Он стал постоянно твердить о доме своем, о планах на будущее, о работе. О работе, которую Петровой пришлось бросить вместе с зависимостью к сигаретам, из-за наставлений мужа. Она верила, что родит и вернётся к своему делу, может откроет свою контору, чтобы не батрачить на чужого дядьку, пошло засматривающегося на нее. Но когда Карина поняла, что их отношения с мужем далеко выходят за рамки нормальных, то уже ничего не могла сделать. Она носила уже второго ребенка от него. Появилась Оля, второй Антон, только поактивнее и настойчивей брата. Карина с трепетом ждала своего выхода на работу, мечтала и надеялась. Даже не так, она с нетерпением ждала, когда этот день наступит. Он, к слову, так и не наступил. Сначала нужно было ухаживать за новорожденным ребенком. Потом Оля с горем пополам пошла в садик. — А по дому, кто делами будет заниматься? — серьезный голос доносился со стороны письменного стола, в беспорядке усыпанного мелкими документами, — Посиди дома пока. Нам же хватает моей зарплаты. Прошло несколько лет. И Петрова до сих пор сидит и покорно выполняет роль домохозяйки. День сурка. Ничего нового. Из дня в неделю, из недели в месяц, из месяца в год. Это определенно не предел ее мечтаний и не то, что стоило ожидать с таким трепетом. Она считает полными идиотами тех, кто живёт ради того, что продолжить род или выйти замуж, чтобы «надолго и счастливо». Она не отрицает, что такое может быть, но иметь главную цель в жизни — обзавестись детишками-цветами-жизни и удачно выскочить, — для нее абсурдно и странно. Потому что она была точно такой же. В этом случае играет отвращение к самой себе и своей жизни. Петрова так долго ждала чего-то кардинально нового, что стала бояться своих же желаний. Они всей не особо дружной семьей переехали в захолустье, откуда она в шестнадцать лет еле вырвалась, игнорируя крики и убеждения родственников. Такие же серые дни не обрели ярких красок, стали лишь тусклее, из-за того, что даже приевшееся убранство старого дома стало только скуднее и старее. Тогда она стала ждать хоть чего-то. Хоть одного повода. Карина, конечно, любила своих детей, готова была сделать все, что было в ее силах. Но они были таким грузом на спине, не дающим повернуть в сторону или назад. Она зачерствела, заморозила все внутренности. И вот, очередная ссора, очередные пустые обещания, в которые уже никто не верит. Она любит эмоции, любит азарт, адреналин, другое дело, что это совсем ни к чему. Но случай с Олегом другой. Она знала его слишком хорошо, он стал предсказуемым до тошноты, поэтому легко было его вывести на какие-то чувства и поступки. И вот, как-то раз, она оказывается прижатой к стене, муж смотрит совсем холодно и пусто, точь-в-точь как она. Так омерзительно. Шепчет что-то рассерженное, убитое и наверняка обидное, но Карина едва ли разбирала, что он там несёт. «Ударь, ударь, ударь.» — пугающе уверенно стучит в голове. Чтобы был веский повод и причина все это закончить. Закроем глаза на то, что поводов предостаточно, а она просто слишком слабая для последнего рывка, которое освободит их обоих, а возможно даже четверых. Рутина не рассеялась, остался только надоевший аромат безысходности и усталости. Однако вечный, до омерзения стабильный быт заменился чем-то ещё более худшим. Смотреть на своего ребенка в ссадинах и синяках с пустым взглядом, направленным прямиком в никуда, оказалось тяжелее, чем она представляла. Но сильнее всего бьет, не оставляя шанса на отсутствие самообвинения, то, что ее сын в таком состоянии скорее всего из-за ситуации в семье, переезда и обстоятельств его новой жизни. — Как давно? — тишину, словно стальным ножом, разрезал громкий поставленный голос матери. — Что «как давно»? — Как давно...— она хмурится, не выдерживая наплыва собственных эмоций от разбитого, хриплого голоса сына, — симптомы проявляются. — Не знаю? — мальчик улыбается, слабо, истерзанно, видно, что ему невероятно тяжело все это обсуждать, — в начале сентября где-то. — То есть месяц. — злобная усмешка растекается эхом где-то внутри Антона, — Месяц ты с этим мучался и ничего не рассказывал. Ты нормальный? — Мам, я сижу около кабинета психиатра, — он роняет отяжелевшую голову на собственные руки, — Конечно, я ненормальный. А Карина лишь воздух ртом ловит не в силах ответить что-то вразумительное. Антон ведь давно с этим мучается, а его молчание тревожный звоночек о недоверии к родителям. Она не знает, как заслужить его доверие, чтобы он мог поделиться чем угодно с ней и не пожалеть. Но, наверное, она давно потеряла все шансы выстроить здоровые отношения со своими детьми и это только ее вина. Слишком поздно что-то менять. — Вы можете проходить. — белая дверь плавно открылась, пропуская в коридор спокойный, звучный, женский голос. — Антон, — мама ловит мальчика за руку, мягко удерживая. — Мне зайти с тобой или ты один? — Один, — он едва шевелит сухими губами, произнося это на обреченном выдохе. В светлом кабинете витал слабый цветочный аромат, возможно духи врача, а может запах самого помещения. Еле слышно играла незатейливая мелодия из старого шуршащего радио. Хоть внутри все выглядело далеко не новым и едва ли не древним, обстановка была так или иначе располагающей. Не будем брать в счёт то, что куда бы Антона не привели сейчас, его пессимистический настрой никуда не делся бы. Руки мелко дрожат, мальчик трёт пальцы в нелепой попытке успокоиться. Он замирает у входа, не зная, что делать, куда сесть и что говорить. Его просто кинули в реку с нужным течением, а плавать не научили. Вот поэтому Антон барахтается, тонет потихоньку и не прилагает особых усилий, чтобы помочь себе. — Проходи. Антон, правильно? — женщина мило улыбается, видимо, чтобы втереться в доверие. Антон подмечает это и ни капли не осуждает, даже наоборот думает, что для нее в данной ситуации это полезнее, чем показывать свои настоящие эмоции. — Д-да, — мальчик нервно кивает, а голос дрожит вместе с остальным телом. — Был тут уже? — Нет. Повисает напряжённое молчание, и только скрежет ручки по бумаге в кабинете слышно. Правая нога дёргается неконтролируемо, что замечает даже эта женщина. Она кидает резкий взгляд на мальчика и снова утыкается в документы. Спустя время, которое тянулось так невероятно долго в этом кабинете, она откладывает все бумаги и смотрит. Смотрит прямо в ебаную душу, что Антону прикрыться хочется, он ерзает на стуле и поправляет футболку, что мерзко липнет к спине. Здесь правда настолько жарко или Антон так волнуется? — Меня зовут Инна Александровна, можно просто Инна, — она посылает мягкую улыбку и скользит взглядом по мальчику, — Ты сам хочешь что-то рассказать или мне задавать вопросы? — Я не...— Антону банально страшно. Страшно, что о нем подумают окружающие и близкие люди. Страшно даже представить, как отреагирует Оля. Да просто страшно делиться чем-то подобным с абсолютно незнакомым человеком. Он матери признаться не мог, что можно сказать о тётеньке с причудливо торчащими ушами? Ему хватило случая с Семеном. Удивительно, что никто из класса даже не заикнулся о произошедшем. Будто и не произошло ничего. Ни один из одноклассников даже взгляда косого не кидал, не говоря уже о подколах и издевательствах. Может они боялись, что Антон совсем с катушек слетел и им навредит в случае чего? А возможно Рома постарался и даже больше обещанного сделал для него. Антон не знал, что думать, только чувствовал себя мудилой из-за произошедшего, — Я не знаю... — Хорошо, — вновь аккуратная и даже вроде искренняя улыбка, — Давай издалека. Что с твоим лицом? Тебя избили? — Нет, подрался, — хотя «избили» всё-таки более правдиво будет.

***

Четкий треск ткани и Рома снова прижал своего одноклассника к стене, из-за чего Антон ощутимо впечатался головой. Вокруг все уже давно трещало и плыло, а тупая боль словно каждой частью тела ощущалась, исходя из одной головы. Не спеша открывая глаза, Петров заметил, что хулиган вновь замахнулся, поэтому из последних сил втащил ногой, вынуждая Рому отлететь на пару шагов. Буквально на мгновение он стушевался, но вновь направился к Антону, игнорируя боль в бедре и желание захромать. — Все хватит! — выставляя руки вперёд и щурясь инстинктивно, чересчур громко рявкнул Антон. — Ты все доказал. Рома словно с облегчением остановился и устало привалился к стене. Вокруг было слышно только тяжёлое дыхание двух девятиклассников и редкий стук капель о козырек здания. Осторожными касаниями, закинув голову назад, Пятифан начал проверять разбитый нос. — Пока кровь из носа идёт, нельзя голову закидывать, — нехотя сказал Антон, прижимаясь к холодной стене здания, чтобы на уже немного опухшей скуле не было синяка. Вряд ли это поможет, но попробовать стоит, тем более стоять ровно нет никаких сил. — А тебе, блять, не похуй ли? — ощетинился Рома, злобно стрельнув глазами в одноклассника, — Кровь не идёт давно. У тебя удар плохо поставлен. — Спасибо, — безразлично усмехнувшись, ответил Антон и поправил чудом уцелевшие очки. — Что «спасибо»? Я не шучу. — Да не нужен мне этот правильно поставленный удар. — Ага, — неуместно весело хмыкнул Рома и шмыгнул носом, — Что же будешь делать, когда в очередной раз решишь пиздиться с тем, кто явно посильнее будет? — Больше не буду. Пятифан раскатисто рассмеялся, сразу поморщившись от боли пронзившей нос. Вновь касаясь пострадавшей части лица, он потянулся в карман олимпийки. Пошарил сначала в левом, потом в правом. Ничего не нашел. Одним резким движением оторвался от стены и словно пьяным взглядом стал искать потерю. — Что случилось? — совершенно разбито спросил Антон, слабо поворачивая голову в сторону хулигана. — Пачку сигарет проебал. Антон глухо усмехнулся и сразу метнул руки к рёбрам от стрельнувшей туда боли. Болело буквально все. От разбитого лица, до ступней, что Рома отдавил ненарочно, а может даже очень нарочно. Но сейчас неважно, впрочем. — Сам себя наказал. — Да-да, — саркастично протараторил мальчик, энергично кивая головой, — Я — мудак, придурок, да и вообще моральный урод. — Грубовато. — Рома оскалился без капли раздражения или злости, — Но ты хочешь сказать, что поступил нормально? — Хочу сказать, что уебок здесь не только я. — Позволь узнать, — парень насупился и расправил плечи, нависая тенью сверху, — что же я такого сделал, что ты решил мне въебать? Антон думал. Долго думал и долго молчал. Ведь особых причин именно ударить не было. Несмотря на сильное желание оправдать себя, он не мог придумать по-настоящему стоящей причины, почему так сделал. Тем более Петров действовал на эмоциях и, получается, Роме прилетело, из-за того, что Антон поссорился с Настей. Полный бред. А Петров — полный идиот. Ведь бить он его не собирался, только послать далеко и надолго, чтобы не иметь с этим человеком ничего общего. — Прости?.. — прикладывая руку ко рту и препятствуя вылетевшему слову изо рта, Антон полностью поник, сжался, в принципе визуально меньше стал. — Я тебе вопрос задал. Мне похуй на твои извинения. — стальной тон Пятифана терялся в звуке ветра и капель дождя, устремлено летящих вниз, чтобы позже превратиться в бесформенную лепешку. — Я не хотел тебя бить, просто... — каждое слово приходилось с силой вытягивать из себя, все признания давались так тяжело, что Антон едва ли не скулил от безнадежности. — просто злой был, с Настей поссорился. А тут ты стоишь... и бесишь меня. — Каким хуем я в этой истории оказался? — он взъерошил собственные волосы, пропуская комментарий об отношении Антона к нему, — То, что ты сохнешь по Тихоновой, мне вообще параллельно. Чтобы она тебя там не сказала, я не хочу, блять... — Да не сохну я по Насте! — Петров подскочил, сразу ощущая, как подкосились ноги, а в глазах стремительно потемнело, — Она просто встала на твою сторону, блять! — И что? — Антон видел, как плясали желваки на лице у Ромы, трудно было не заметить, что он злился и едва мог сдерживать себя, — Она не может сделать собственный выбор? Ты случайно не попутал, Петров? — Да нет же! — хотелось на стену лезть от осознания всего сюрра ситуации и от обреченного понимания, что виноват в произошедшем именно он, — Я не то имел ввиду. — А что же? — рука с разбитыми костяшками и растянувшейся кожей на ранках вновь метнулась к карману, после этого прозвучало многозначительное «блять». — Да неважно! Суть в том, что я просто разозлился, а потом пошел к тебе. Я правда хотел поговорить... Отключенный от токсичных эмоций Антон наконец мог здраво оценить всю ситуацию. И сейчас он вообще не хотел представлять, насколько всё-таки был в ярости, раз решил налететь на Пятифанова. Он просто долбанный суицидник. — Ну, давай поговорим. — хулиган опустился на непрогретый бетон и похлопал на место рядом с собой. Антон послушался, аккуратно плюхнулся на мокрую поверхность и обхватил себя руками. На улице было не особо холодно, но ветер и промокшая одежда делали свое дело. Рома, заметив дрожь одноклассника, лишь хмыкнул и потянулся за спину Антону. Мальчик дернулся от испуга, не понимая, что делает парень. Последний ехидно зыркнул карими глазами и нагнулся ещё сильнее. Обернувшись, Антон увидел, как пальцы Ромы ловко ныряют в кармашек здания и вытаскивают сигарету. — Откуда?.. — Бяша решил на всякий заныкать, — он чиркнул зажигалкой и спокойно глубоко затянулся, Антон же понятливо промычал, — Давай. — Что тебе дать? — Говори, че хотел. — Уже ничего не хочу. Рома закатил глаза, что осталось незамеченным для Петрова, который с заметной долей отчаяния изучал собственные руки. — Тогда я начну. — он повернул корпус, встречаясь глазами с Антоном, — Что у вас с Полиной? — Да ничего... — мальчик на миг замер, не понимая, причем тут Полина. Они же буквально только что говорили о Насте, — Какая тебе разница? — Если спрашиваю, значит есть разница, — в темных глазах зажглось явное раздражение, Рома очередной раз вдохнул едкий дым, затягиваясь чересчур продолжительное время. — Ничего у меня с ней нет, — прозвучала реплика так, что обоим стало очевидно то, что это «ничего» не нравится Антону. Рома задумчиво промычал. — Если решишь с ней мутить... — меняя гнев на милость, Рома принял совсем безобидный вид и сдержал улыбку, — а потом обидишь — будем по-другому с тобой разговаривать. — С чего я должен ее обижать? — удивление на лице Антона было почти смешным. — Ты как минимум ей уже напиздел. — Чего? — Как бабуля твоя поживает? «Что?» — несколько загнанно мелькало внутри Антона, который совсем не понимал, о чем речь. Какая бабушка? Как поживает покойная бабушка? Ну, как тебе сказать... неплохо? Рома же был дома у них и видел, что нет никакой бабушки. Да и причем тут Полина? Что он несет? — Я не понимаю. Моя бабушка умерла. — Ага, — Рома издал глухой смешок и выглядел донельзя довольным, — В том и суть. Что ты сказал Морозовой по поводу того, почему вы переехали? Блять. Руки сами по себе нервно зарываются в мокрые светлые волосы. Это было сказано так давно, да и ложь далась тогда слишком просто, что Антон забыл об этом со спокойной душой. — Откуда ты вообще это знаешь? — Тебя это ебет? — вполне серьезно спрашивает хулиган и кидает скуренную сигарету под ноги. Помимо новой, все ещё тлеющей там ещё куча таких же трупиков лежит. Целое кладбище хабариков. Антон кивает, глядя вниз, — Уговаривала меня тебя не трогать, стала мне как-то рассказывать, какой ты милый, хороший и бедненький переехал сюда бабушке помогать. — он невесело фыркнул, с презрением смотря на блондина , — А оказался просто пиздаболом. — Я не... — Антон тяжело сглотнул и, не выдерживая этот взгляд, отвернулся, — С чего ты взял-то, что я наврал? — если пиздеть, так до конца, как говорится. — Сомневаюсь, что ты мне тогда сказал бы неправду, если бы это было причиной вашего переезда, — Рома циклично крутил барабан на зажигалке, — Да и бабули никакой у вас не увидел. — А что я мог сказать? — резко начал Антон, чуть ли подскакивая с места, — Что я в душе не ебу, почему мы сюда переехали? Это, как минимум, странно. — Зато это правда. Мальчик разводит руками, с показательной усмешкой уставившись на одноклассника. — Нашелся тут знаток морали, — Антон раздражённо фырчит, из-за чего хулиган коротко смеётся, — Не тебе мне об этом говорить. — А кому? — добродушно спрашивает Пятифан, пока смотрит куда-то вперёд. — Да кому угодно, но не тебе. — Почему так категорично? — Как думаешь, стоит ли мне напомнить, что вы на протяжении всего начала года мне прохода не давали? — Так это одно дело. — он откидывается назад и упирается затылком в бетонную стену, — Я и не говорю ничего по этому поводу. — Потому что повода нет. — Зато другой есть. — Ой, отвали, — Антон устало машет на него рукой, — Лучше напизжу в мелочах девушке, которая мне нравится, но не буду издеваться над людьми просто потому что могу себе позволить. — Так всё-таки нравится, — внутри Антона все резко дёргается, в животе неприятно клакочет от осознания сказанного. Хочется посильнее себе ударить, чтобы не рассказывал больше кому попало о подобном. Он ведь даже в мыслях не хотел признаваться, что это правда. Идиот. — Да ладно тебе, успокойся, а то бледнеешь уже, — Рома же откровенно хохочет, несмотря на то, что реально бледный Антон с какой-то глупой уверенностью думал, что хулиган воспримет это в штыки, — Мне вообще все равно. Но ты меня услышал. — Д-да. Солнце стеснительно выглядывало из-за темных облаков, которые с большим нежеланием, но всё-таки пропустили его. Оно светило точно в лицо, доставляя дискомфорт обоим парням. Рома сощурился и протянул руку, откидывая на область глаз небольшую тень, пока лучи путались в темно-каштановых волосах. Антон же зажмурился, из-за очков, которые с чистой совестью кидали яркие блики и попадали точно в глаза. Тогда он снял окуляры и поднял выше, оставляя греться на макушке. Так и не набравший сил дождь совсем затих, оставляя после себя лишь крохотные лужицы в выемках на асфальте. — Теперь ты готов сказать, че хотел? Или продолжишь булки мять? — Пф...— тихо откликается Антон, начиная теребить заусенцы на пальцах, — Это уже неважно. — Так скажи, раз уже неважно. — Зачем говорить, если неважно? — Потому что мне интересно. — Да мне честно говоря вообще все равно, что тебе там...— не поворачивая головы, мальчик чувствует, даже сквозь тепло, исходящее от солнца, как хулиган прожигает темными глазами его висок, — Ладно. Я послать тебя хотел, — Пятифан заинтересованно поворачивается, улыбаясь слегка по-шальному, — Разозлился и решил, что... — светло-голубые глаза скачут по влажному асфальту в поиске хотя бы малейшей зацепки, — не хочу участвовать во всей этой ерунде с родителями. — Почему сразу нельзя было это сказать? — Хотел, чтобы вы прекратили до меня докапываться. — Ну, как бы тебе объяснить, — Рома улыбается одним уголком и щурит правый глаз, подставленный свету, — тебя бы и так никто не трогал. Вся инициатива шла от Семёна, так как уж больно сильно задел ты его. А мы с Бяшей просто поддержали. Кентами были, в конце концов. — Черт, — положив руку на лоб, Антон удивлялся масштабу своего промаха и не понимал, что теперь ему делать. — Да забей, — парень пофигистично пожал плечами и спрятал руки в неглубокие карманы, — Это больше не имеет значения. — Да нет, — признавая собственное поражение Антон разводит руками, — Я даже теперь хочу помочь. — Почему? — Да потому что набросился на тебя без особой на то причины. — честно говоря, Антону было невероятно тяжело игнорировать голос в голове, твердящий о том, что группа гопников измывались над ним долгое время, а теперь Петров хочет загладить вину за то, что в очередной раз получил в лоб. Но мальчику просто хочется верить, что он не такой, что он явно лучше них. — Мне почти не попало, а вот тебе... — Антон вскидывает ладонь, прерывая довольного Рому, который упрямо сжимает губы, чтобы не улыбнуться. — Все произошедшее — моя вина. В любом случае я поступил неправильно и хотел бы как-то... — Мне вообще похуй на это. Ты мне ничего не должен. — Я хочу сделать что-то. Я поступил неправильно. Рома замер, несколько пораженно глядя на одноклассника. Антон в момент подумал, что снова сказал что-то не то, но сомнения относительно быстро рассеялись. Пятифан выглядел приятно удивленным, даже довольным, но быстро собрался, из его глаз моментально пропали какие-либо эмоции. Он поджал губы и долго молчал. Антон же места себе не находил, ерзал и старался унять дрожь в коленях. А чувство собственной безнадежности сидела внутри так давно, что уже почти не ощущалось. — Я просто не понимаю... — Ты это видишь? — резко перебил парня Антон, дёргая того за плечо и опуская свои очки на переносицу. — Что? — Вон там! — не переставая хвататься за Пятифана, мальчик выкинул другую руку, указывая куда-то вперёд. Там маячила девочка-лиса и приветливо махала рукой, а хвост чересчур быстро метался из стороны в сторону. Антон же начал натурально трястись, не контролируя насколько крепко сжимает плечо хулигана, который смотрит на указанное место и постепенно понимает, что происходит. — Там никого нет, — спокойно выдает Рома, сжимая зубы от ноющей боли. — Но как это... там же... — повернувшись к Пятифану, Антон загнанно посмотрел на парня, не понимая происходящего. Издевался ли над ним Рома, или Петров совсем сошел с ума, что ему начинают мерещится слишком натурально выглядящие вещи? Так отчаянно не хотелось в это верить, ведь если это правда, то... как жить? В постоянной настороженности и страхе нереальности происходящего? Антону только молить все сущее приходилось, пока он искал взглядом то нечто. С одной стороны не хочется больше не встречать ее, но шанс того, что он не совсем слетел с катушек, даёт слабую надежду на то, что все не так плохо. Нервно покрутив головой и так никого не обнаружив, мальчик разочарованно константирует, — Никого. — Слушай, я знаю, что ты можешь сделать. — Рома аккуратно выбирается из хватки и поднимается, не отрываясь глазами от загнанно дышащего Петрова, — Расскажи обо всем родителям, пусть они вместе с тобой сходят к врачу, пока не поздно. — Ты хочешь сказать, что я больной? — несколько агрессивно выпаливает Антон, но мгновенно остывает. — А ты хочешь думать, что у тебя все заебись? — скрывая волнение в голосе, хулиган скалится, приподнимая одну бровь. — Сделай это для меня, сам же хотел. Петров снова поднимает колени к груди и устремляет взгляд точно в никуда. Кажется, что глаза просто стеклянеют, любой намек на эмоции сразу потухает, а может и не загорается вовсе. Из очевидных признаков жизни остается только дыхание, отражающиеся в ритмично и чересчур медленно поднимающейся грудине. Что-то внутри обрывается от осознания. Все это время мальчик даже не понимал до конца всю серьезность собственного состояния и невероятно безответственно относился к себе, да и к окружающим тоже. Он же может перестать контролировать себя окончательно и навредить близким. Возможно, если бы он был стабилен и... здоров, то не накинулся на Пятифана сегодня, не поссорился с Настей из-за пустяка. Но что если он просто такой? Сотканный из странных противоречий, обострённого чувства справедливости и импульсивных поступков. И вообще это не ему привиделось, а Пятифан слепой и не заметил ничего. Все это так глупо и одновременно страшно, что Антон с чистой совестью признает, что Рома прав. Антону давным давно нужна помощь, причем реальных специалистов, а не таблеток на травах, которые почти никак не помогают. Принятие проблемы первый шаг к ее решению, верно? — Тебя проводить? — Что? — спрашивает неожиданно вытащенный из размышлений Антон, когда одним резким движением встаёт на ноги и морщится от появившейся головной боли. — Зачем? — Мало ли опять пиздохуевина какая-то привидится, — коротко ухмыльнулся Рома, поглядывая назад, — Да и с уроков съебать хочу. — Без Бяши настолько грустно, что аж хуй невкусный? — навеселе спрашивает Антон когда-то услышанную фразу. Хочется хоть немного развеять гнетущую обстановку. — Знаешь, как говорят умные люди? Чем меньше у человека зубов, тем он лучше фильтрует базар, — беззлобно фыркает Рома, слабо толкая Антона в плечо. — Бяша жизнью уже научен, так понимаю? — Именно, — Рома откровенно смеётся, уверенно вышагивая в сторону входа в здание, а Петров лишь скромную улыбку в пол себе позволяет. Ему слегка трудно говорить с хулиганом на одной волне, приходится отчасти подстраиваться, но особого дискомфорта это не вызывает. — А зачем в школу? Мы же уйти хотели... вроде, — замирая перед лестницей к входной двери, интересуется Антон, на миг засомневавшись в своих словах. — Вещи решил оставить в школе? — перепрыгивая через две ступеньки и не оборачиваясь сухо говорит Рома, когда скрывается за тяжёлой железной дверью, — Сиди здесь.

***

— Хорошо, я поняла тебя, — Инна что-то быстро начиркала в блокноте и постаралась перевести тему, — С этим разобрались. Теперь к тому, что тебя беспокоит. — В каком плане? — Возможно твое душевное состояние. — Ну, ничего такого... — неуверенно промямлил себе под нос Антон. — Ты из-за чего сюда пришел? — ее голос все также был мягок, совсем ненастойчив, несмотря на то, что из пациента приходилось все силой вытаскивать. — Я... — неслышно начал Антон, так и не окончив мысль. Почему-то так тяжело было делиться чем-то таким, будто от того, что он прямо об этом заявит, то тогда можно будет со спокойной душой вешать ему ярлык психа. Когда он быстро выпалил это маме, все было слегка проще.

***

— Мам, — уверенно ступая по старому паркету, Петров оказался на кухне. Мама спокойно щелкала по пульту, стараясь найти что-то более менее интересное, пока картошка мирно варится в кастрюле. Она лишь промычала в ответ, концентрируясь лишь на происходящем в говорящей коробке. Антон с каким-то азартом предвкушал, как Карина обернется с испугом глядя на сына из-за поразивших ее слов. Ему было мерзко от этого ощущения, но от этого оно никуда не пропало. Черт. — Я сказать кое-что хотел. — Так говори, — с ленцой хмыкнула Карина, все также даже не оборачиваясь на Антона, что едва ли не криком хотел заставить мать обратить на себя должное внимание. — У меня проблемы. Мама резким нажатием на нужную кнопку выключила телевизор и обернулась с беспокойством в глазах, быстро скрывшемся за немой уверенностью и серьезностью. — Что случилось? — немного помедлив, она тяжело сглатывает, когда видит сына, — Что с лицом? Довольно быстро собравшись с силами, Антон выдает все то, что мучило его. Неясные образы, которые пугали до чёртиков и сводили с ума, панический страх, возникающий фактически на ровном месте, галлюцинации, которые едва ли можно отличить от реально существующих людей, и свое обычное состояние, перетекающее в натуральную агрессию. Высказав все на одном дыхании и ни разу не задерживая взгляда на одной точке, мальчик поднимает глаза, и облегченная улыбка, тронувшая его губы, сразу пропадает. Мама такое ощущение сейчас в обморок упадет, лицо совсем бледное, губы судорожно поджаты, кажется, она даже глотка воздуха себе не позволяет. Секунда и она возвращает себе спокойствие и из глаз пропадают даже просветы страха или волнения. — Позвоню отцу, завтра утром поедем к врачу.

***

Шорох листов передвигаемых на столе заполнял все пространство вокруг, иногда прерываемый чиркающим звуком шариковой ручки. Закончив пересказ симптомов Инне, Антон стал разглядывать кабинет. Какие-то детские рисунки на посеревшей стене, иногда вызывающие дрожь и дискомфорт, из-за своего дикого вида. Скорее сбегая от контакта с пугающими картинками, мальчик исследует помещение дальше. Стоит явно старый стеллаж с книгами, наполненными пожелтевшими страницами, наверняка специфическим запахом, и наградами за какие-то успехи, наименование которых Антон не смог разглядеть с такого расстояния. На стуле, принадлежащему Инне, висит сложенный вдвое платочек с нежным цветочным узором, а рядом с ним розовая, вырвиглазная сумка, в которой наверняка теряются все вещи. За спиной докторши находится окно, уже украшенное корявыми, но милыми снежинками. Хотя возможно приклеены они тут давно, просто так и не сняли с прошлого нового года. — Это все? — между делом аккуратно интересуется Инна, не убирая руки со страниц блокнота. — Наверное все, — Антон искренне пожимает плечами, старательно выискивая ещё какие-либо моменты в своей памяти, — А, нет, вспомнил. Я рисовать перестал. Женщина кидает короткий взгляд на мальчика, ожидая пояснения. — Ну... — слегка мнется Антон, боясь, что это вообще не имеет отношения к проблеме, — я рисовать люблю, — или любил — а после переезда перестал. Иногда просто не получается, но чаще ещё и желания нет никакого. Петров получает в ответ уверенный кивок и расслабляется. Больше ему точно нечего рассказать.

***

Было довольно отчётливо слышно, как за стеной тихо играет скрипка, размеренно управляемая Полиной. Девочка так ярко ассоциировалась с этим утонченным и изысканным музыкальным инструментом, что трудно было отделить личность Морозовой от ее любимого хобби. Голос, движения, внешность словно были воплощением певучего, тонкого тембра скрипки. Музыка, которая легко перетекала из тревожного плача в нечто торжественное и ликующее, немного отвлекала от собственных мыслей, беспокойно бьющих в голове. Антон чувствовал себя полным дураком. Тяжело ощущать себя открытой книгой, когда тебя прочитать настолько просто, что даже напрягаться не надо. Другой вопрос, может ли это делать Полина. Мальчика по-настоящему пугает возможность того, что она знает о неуместной влюбленности друга и внутри лишь обсмеивает его чувства. — Все нормально? — за усиленной концентрацией на собственных мыслях, Антон не замечает возникшую сбоку Катю. — Да. — как-то автоматически кидает мальчик, по-настоящему не задумываясь над ответом. — Ладно, — девушка тихо хмыкает и залезает на подоконник, следуя примеру одноклассника. Затянутое молчание между ними совсем не давит, наоборот так даже комфортнее, чем вытаскивать щипцами из себя слова, чтобы хоть как-то поддержать диалог. Но присутствие девушки все равно начало смущать со временем, так как уроки уже кончились, а Катя вроде не ходит ни на какие дополнительные. — Чего ты ждёшь? Смирнова дернулась мимолётно, но постаралась скрыть это, поспешно отвечая: — Жду. — Чего? — Вас. — Катя на миг замялась и поправила себя, — Тебя. — Зачем? — недолго помолчав, наконец выдавливает из себя Антон. Он сейчас провалится под землю от неловкости. — Хочу с тобой домой пойти. — быстро отчеканивает девочка, немного высокомерно вскинув одну бровь, а после добавляет для приличия, чтобы скрыть собственное волнение и не казаться настолько наглой, — Можно? — Ну... — Антон дерганно поправляет очки и устремляет взгляд на одноклассницу, — можно? Реплика, прозвучавшая скорее как вопрос, остаётся висеть в воздухе. Только тиканье настенных часов в коридоре между кабинетами и общее дыхание слышно, уже не приглушаемое скрипкой. — Хотя нет, я передумал... — снова отдавшись своим мыслям, Антон решил использовать неожиданный порыв девушки, — Расскажешь, почему плакала тогда, и можешь идти с нами. — Ты шантажировать меня вздумал? — Катя выглядит по-настоящему поражённой, что вызывает у Антона слабую, довольную улыбку. — Это никакой не шантаж. — Мне пояснить тебе, что такое шантаж? — Не нужно, — мальчик лениво отмахивается, теряя интерес к незатейливой перепалке, — Слушай, я не знаю, зачем тебе резко понадобилось идти с нами, но ежу понятно, что нужно что-то. Так что позволь и мне с этого выгоду поиметь. — Какая тебе выгода с этой информации? — Просто интерес. Девушка хмыкает и отворачивается, сложив руки на груди. Антон пожимает плечами и продолжает заниматься полюбившемся делом — таращиться перед собой и думать думы великие. — Этот придурок приставал ко мне. — Что? — сердце внезапно запрыгало внутри, стремясь выбраться из грудной клетки и словно комком в горле вставая. Антон чувствует иррациональное бескойство, которое кажется совсем неправильным по отношению к данному человеку, — Ты о ком? — О физруке, маразматике старом, — в ее голосе легко читается обида и злость, — Я решила культурно прогулять физкультуру и попросила дать какой-нибудь реферат, чтобы двойки в журнале не было, а он... — она запрокинула голову, скрывая выражение лица. — Я-я... — Антон прокашлялся, совершенно не желая знать, что могло произойти нечто реально страшное, — а дальше что было? — Въехала уроду по яйцам, — Смирнова спрыгнула со своего места и взглянула со злостью, обращённой уже к однокласснику. — Доволен? — Прости, я... — с явным сожалением протараторил Петров, начиная тереть глаза дрожащими пальцами под очками. — Ты идиот. — Получается, что так, — посылая осторожную улыбку, Антон поправил растрёпанные волосы. Вначале Катя продолжает хмуриться, но потом тает, начиная со спокойствием улыбаться в ответ. Она вновь садится рядом, но в этот раз ближе и расслабленно болтает ногами, упираясь тонкими руками в старый подоконник. — Конфеты будешь? — девочка тянется к сумке аккуратно поставленной внизу и запускает руку внутрь, наощупь пытаясь найти коробку. — Маме уже дарить начали из-за дня учителя. — Давай, — неосознанно игнорируя последнюю фразу, отвечает Петров уже после того, как Катя достала цветастую упаковку. Тяжело не строить сейчас аналогии с Настей, ведь именно она обычно приносила разную еду и угощала Антона. И ведь он просто этим пользовался, не давая ничего в ответ, так ещё и обидел ее незаслуженно. Да и помимо этого, мальчик по-настоящему дорожил их общением. Несмотря на первое впечатление, Антон был невероятно рад тому, что позволил их дружбе пойти дальше и не стал отвергать человека из-за своих выдумок и необоснованных выводов о новом человеке. — Как... — Петров проглатывает сладкую конфету с привкусом кофе и довольно прикрывает глаза, прежде чем продолжить, — как извиниться перед девушкой? Закидывая первую конфету в рот, Катя интригующе молчит, показательно медленно прожевывая шоколад. Антон лишь закатывает глаза. — Перед твоей девушкой? С Полиной поругались? — спокойно спрашивает девушка, разглядывая носки туфель. — Нет. — твердо отвечает Антон, раздражаясь от глупых уточнений, — Подругу свою обидел, не Полину. — А я откуда знаю, как тебе извиниться, если понятия не имею, кто она такая? — задумчиво хмурясь, Катя косит глаза на уныло жующего конфету одноклассника и усмехается от его озадаченного вида, — Да и нашел ты у кого спросить. Думаю, я последняя, кто может посоветовать тебе что-то стоящее. — Я руководствовался тем, что ты тоже девушка, поэтому решил, что даже ты сможешь помочь. — По-твоему у всех девушек одни и те же интересы? Наверное, в твоём мире каждая из нас любит косметику, розовый и кукол? Да ты вообще!.. — Ладно-ладно! Я осознал свою ошибку, ляпнул, не подумав и заслуженно огреб, — Антон уже перестал понимать возмущается она в шутку или нет, поэтому поспешно перебил, останавливая поток обвинений. Катя обиженно хмыкнула и отобрала конфеты, лежащие недолгое время на коленях у Петрова, буркнула что-то обидное, а потом вернула упаковку, тихо посмеиваясь на пару с Антоном. — Почему Полина так долго? — Неудивительно, что репетиция перед выступлением такая долгая, — девушка пожимает плечами и устало опускает веки. Антон хмурится и в непонятках смотрит на Смирнову, которая со спокойной душой развалилась на подоконнике и зевает невероятно заразительно. Полина говорила об этом. Вроде говорила. Говорила же? Антон не может отделаться от мыслей, что слишком многое могло быть искажено, а некоторых ситуации вообще не существовало. И спрашивать у подруги о чем-то подобном страшно и тяжело. Ему неприятно, что сомнения по поводу Полины вообще имеют место быть. Она не давала поводов усомниться в том, что она плохой друг, а Антон со своей глупой паранойей позволяет себе плохо думать о единственном человеке, сразу защитившем его. Но стоит ли вообще поднимать тему его... проблемы, если она сама все видела и в принципе знает? Антон честно ей доверяет, но самому начинать разговор об этом нет никакого желания. Если речь об этом зайдет как-нибудь, то он ответит на все вопросы, а если просто так... Зачем начинать? — А какое сегодня число? — осторожно спрашивает Антон, легко тыкая пальцем в плечо почти уснувшей Кати, — Не выспалась? — Твое общество просто невероятно увлекательно, Петряев, — она вновь зевает, прикрывая рот ладошкой, — сегодня четвертое октября. — А-а, — с осознанием протягивает мальчик, — завтра день учителя, Полина же говорила про выступление. — И ты забыл? — Смирнова выглядит по-настоящему возмущенной и возможно даже обиженной после обреченного кивка одноклассника, — М-да, ладно, что взять с мужика-то? — Чего-о? — со смехом протягивает Антон, поворачиваясь корпусом к девушке, которая сама еле сдерживается, сжимая губы, чтобы не улыбнуться, — По-твоему все мужчины одинаковые? Если я что-то забыл, то это связано с моим полом, да и вообще все мужики — козлы? Да ты вообще понимаешь, что... Катя звонко хохочет, мотая головой и махая руками в попытке успокоить. — Ладно-ладно, я все поняла! — девушка опускает руку на плечо Антону, медленно похлопывая, — признаю свою ошибку, была неправа. Антон кивнул, удовлетворённый пародией на самого себя. — А зачем тебе с нами идти-то? — Может подружиться мечтаю с тобой, — не скрывая сарказма в голосе, отвечает Смирнова и толкает Антона локтем в плечо, скрытое рубашкой. — Да-да, хорошо, а с нами зачем? — Тебе так неприятна моя компания? — Хороший вопрос, — мальчик хмыкает, — А с чего она мне приятна должна быть? — Я интересный собеседник. — О-о, ну, да. Твое общество просто невероятно увлекательно, Смирнова. — Нам пора прекратить повторять фразы друг друга. — раздражённо фыркает девушка, складывая руки на груди. — Тебе пора перестать переводить тему и наконец ответить на вопрос. — Да с чего я должна отвечать?! — она становится на ноги и с грозным видом упирает руки, увешанные браслетами, в бока, — У нас было условие. Я тебе говорю, что произошло на физре, и иду с вами. Я рассказала, а ты бычишься. — Ладно, успокойся, — мальчик поднимает руки, сдаваясь, и отворачивается от девушки. Антону не нравится собственная настойчивость, но он не готов легко подпустить Катю ближе. Даже если ей нужно что-то от Полины, а этот вариант вероятнее, то все равно страшно подпускать девушку к Морозовой. Мало ли что. А может дело совсем не в Кате, а в Антоне и его страхе перед всех и всего. — Мне... — тихий кашель Смирновой и ее озлобленный взгляд из под темных ресниц, — мне нужна помощь Полины. Всем ведь иногда нужна помощь, правильно? Было видно, что Кате тяжело давались эти слова. Да и непонятно зачем она поделилась этим, если могла просто промолчать, Антон ведь не настаивал. Точнее настаивал, но перестал к тому моменту, как она сказала. — Понятно. — наигранно пусто и холодно пробормотал Антон, с тоской глядя на дверь, скрывающую за собой его подругу. — А с чем помочь? — С математикой. Шестое задание из экзамена. — А-а, ладно, — быстро соглашается Антон, а потом начинает думать. Помощь Кате с математикой? Она на подготовительных по просьбе учителя сама показывает, как решать. Тем более такое простое, как шестое, Катя не может решить? Да и почему изначально Катя сказала, что хочет пойти с ним, а теперь неожиданно нуждается в помощи Полины? Что за бред? — Подожди-ка, тебе нужна помощь с математикой? Тем более ты сказала, что... Дверь резко хлопает об стену, и Полина, аккуратно сбрасывая на пол чехол со скрипкой, бежит и падает в объятия к Антону, который от неожиданности чуть ли назад не заваливается. Девочка прижимается щекой к тревожно дергающейся груди, даже не замечая одноклассницу, с тоской смотрящую ей в затылок. — Ты ч-чего? —неспеша водя руками по спине подруги, Антон старается скрыть волнение, отчаянно и в целом успешно рвущуеся наружу. — Просто настроение отличное! — Морозова легко его отпускает, отступая на шаг назад, и наконец видит Катю, — Ой, привет. — Привет, — вскинув острый подбородок, девушка уверенно встречает взгляд одноклассницы. — Ты... — Полина поправляет воротник и оборачивается на Антона, словно и не скрывая неловкость со смущением, — ...что-то хотела? — Да, — не думая и секунды, Смирнова подхватывает Полину под локоть и начинает уводить ее. — поговорить надо срочно. — Так, — Морозова тормозит ногами и одним резким движением выдергивает свою руку из хватки, — Я, конечно, все понимаю, Кать, но ты либо говоришь все что хочешь здесь и сейчас, либо не говоришь вообще. У меня нет времени на то, чтобы с тобой в игры играть. Катя замирает, принимая совершенно пораженный вид и отправляя Антону такой молящий взгляд, что он просто не может не понять намек. Конечно, там никакая не математика, но раз Смирновой так важно поговорить с Полиной именно наедине, то Петрову не сложно их оставить. — Полин, — ладонь мальчика успокаивающе опускается на плечо подруги, — Я пойду пока в туалет схожу, а вы поговорите. Быстро удаляясь, Антон решает обернуться и встречает настолько благодарный взгляд Смирновой, что тяжело не улыбнуться ей в ответ и не махнуть на удачу.

***

— Смотри, — Инна улыбнулась, но мальчику почему-то стало невероятно неловко, — чтобы поставить какой-либо диагноз и понять, что происходит нам нужно долгое наблюдение за тобой, поэтому сейчас я точно тебе ничего сказать не могу. Я назначу тебе лечение, обговорим все с твоей мамой и все у тебя хорошо будет. Она вновь ободрительно улыбнулась, но, встретив нулевую реакцию, поджала губы и зарылась в документы. А Антону так пакостно резко стало, такое яркое ощущение, что все вокруг нереально, что его вообще не существует, что все происходит не с ним, а он лишь наблюдатель без права голоса. Головой об стол бейся, чтобы почувствовать хоть что-то. Повернув голову и встретив собственное отражение в стеклянной дверце шкафа, Антон буквально не понимал: он это или нет. Он правда так выглядит и ходит с этим лицом всю жизнь? Хочется отчаянно коснуться кончиками пальцев своих разбитых носа, губ и век. Ему сейчас просто необходимо убедиться в том, что это он. Мелко дрожащие ладони нерешительно тянутся вверх, но замирают на полпути и возвращаются на прежнее место, пугаясь взгляда врача исподлобья. Руки словно своей жизнью живут, не контролируясь самим мальчиком, а он сам уже следует за движениями собственных конечностей. — Антон? — тихий голос донесся из-за спины застывшего мальчика, а после почему-то такая тяжёлая ладонь опустилась на плечо. Медленно обернувшись, Антон встретился глазами с мамой, такой напуганной и зажатой, что стало так больно, ведь довел до такого состояния ее именно он. — Что? — неслышно промычав, Антон, сам не зная зачем, поднялся и пошел в сторону двери. — Антон! Ты куда, мы же... — женщина окликнула сына, пытаясь ухватить того за локоть, но ее расслабленно осадила Инна. — Не нужно, мы с Антоном закончили. Я хочу поговорить с вами. Вне кабинета даже дышалось лучше. Воздух тут был намного свежее и чище, иначе Антон не может объяснить такое сильное облегчение после выхода из помещения, где ему даже дышать было проблематично. Захотелось сесть прямо на прохладную плитку и откинуть голову на дверь, скрывающую его маму и врача. Антон, к слову, так и сделал. Стало гораздо легче. — С вами все в порядке? — над ним возвысился молодой парень, наверное, одногодка Антона. Блондин с голубыми глазами, все по канону смазливых мальчиков. Проигнорируем тот факт, что Антон тоже блондин с голубыми глазами, сам себя он не считал смазливым. Этот юноша был явно выше где-то на голову самого Петрова, видно это даже с его слегка неудачного положения. — Да. — ещё сильнее разваливаясь на полу, мальчик уставше глядел на незнакомца с приятными чертами лица. — Точно? — мягкий, низкий голос не подходил этому парню, на скромный взгляд Антона, конечно. — Да. — А ты разговорчивый, я смотрю, — парень улыбнулся ярко, беззвучно усмехаясь, и поправил густые, наверняка мягкие, волосы, — Могу пройти? — Куда? — Антон серьезно не понял тогда, ненарочно проигнорировав прямое указание ладонью на дверь за ним. — В кабинет прямо за тобой, — не теряя дружелюбного настроя, парень снова тыкнул пальцем в дверь, а после упёрся рукой над Антоном, переставая выглядеть мило и безопасно, потом ещё и ухмыльнулся как-то... странно. Антон мигом поднялся с пола, чувствуя как горят собственные щеки. Приложив к ним прохладные руки, он отошёл от парня и опустился, даже скорее упал на стул. — Т-там, — голос скаканул, выдавая и так очевидное волнение Антона, — там занято. — Ладно. — парень оперся на белую стену больницы и сложил руки на груди, в упор глядя на Петрова, — Как зовут тебя? — Антон. — мальчику совсем не интересно, как зовут этого парня, но он не может ради приличия не спросить, — А тебя? — Макс, — он наконец отвернулся с какой-то хитрой улыбкой, утыкаясь светлыми глазами в бок, — приятно познакомиться. Помолчали они так несколько минут, а потом этот парень снова повернулся к Антону, не стесняясь прямо разглядывать его. Петров же едва ли место себе находил. Ерзал, оглядывался, прятал глаза, утыкаясь в свои руки, и отчаянно сверлил глазами дверь кабинета психиатра. — Слушай, а мы случайно не... — Антон, — разбито прошелестела Карина, выходя из кабинета. Она была совсем бледная, а глаза блестели так... непривычно, что мальчик почувствовал ответственность за ее настроение и состояние. Захотелось как-то исправить ситуацию, чтобы не видеть маму такой. Это слишком больно и страшно, когда самый стойкий и хладнокровный человек, выглядит... вот так. — Пошли. Сейчас отец приедет. — Хорошо, — улыбнувшись слегка боязливо, Антон последовал за матерью, на прощание махнув тому странному парню. Спустившись на первый этаж, они забрали вещи из гардероба и вышли на улицу. Шел сильный дождь, но быстро пробежав по заплывшему лужами асфальту, Карина с Антоном почти не намокли, успев сесть в теплую машину. — Привет, — хмуро отозвался отец, не обращаясь ни к кому конкретному, и продолжил рыться в бордачке, тем самым раздражая напряжённо молчаливую жену. — Сколько времени? — вновь надев маску полного безразличия, спросила Карина, рассматривая себя в боковое зеркало машины. — Двенадцать минут одиннадцатого, — довольно быстро отозвался Олег, когда наконец нашел необходимое. Антон пытался рассмотреть, что там за бумаги, но папа их быстро убрал, не давая даже строчки прочитать. — Тогда поехали в участок. — Что? — хватаясь за спинки родительских сидений, Антон перегнулся вперёд и поочередно смотрел на взрослых, — Какой ещё участок? — Антон, ты себя видел? — с явным раздражением спрашивает Карина, резким движением оборачиваясь на сына, — У тебя лицо в садинах и синяках. — Мам, не надо в никакую полицию, — тоскливо проговорил мальчик, надеясь, что это поможет убедить скептичную мать. — Антон, это уже не в первый раз, — не меняя тона, она махнула мужу рукой, чтобы машина наконец тронулась и они поехали в нужном направлении, — Ты за кого меня держишь? Мне же звонили из школы, говорили, что ты драку устроил. — А я тебе говорил, что ничего не устраивал! — срываясь на крик, Антон сам испугался громкости своего голоса, поэтому продолжил гораздо тише, замечая как недобро глянул на него отец через зеркало заднего вида, — Вчера на этого парня первым я налетел. — То есть ты хочешь сказать, что... — Карина растерянно замерла, не зная, как продолжить свою фразу. — Да, мам. Пара слов вырвалась из него сама по себе. Антон сам не знал, что мама имела ввиду, но резкий, неожиданный ответ выбил из колеи обоих, если не троих. Отец выглядел не так как обычно, намного мрачнее, а редкие колкие взгляды, посылаемые сыну, вызывали в последнем лишь неясную тоску и прожигающий стыд. И за драку, и за него самого. Он теперь чувствовал себя неправильным и мерзким, в его понимании он был позором своих родителей, да и семьи в целом. Ещё неизвестно точно, что с ним, но судя по выражению лица матери — все не очень хорошо. — Что за парень? — вырывая сына из размышлений, аккуратно спрашивает Карина, на деле даже не рассчитывая, что узнает правду. — Да так, — прочистив горло, Антон ровно продолжил, — Никто. Безразлично промычав, мама отвернулась к окну и нервно поджала губы. Олег кинул долгий обеспокоенный взгляд на жену, выруливая из двора поликлиники. Карина встретила его глазами и, помолчав немного, они одновременно отвернулись друг от друга. Погода на улице была такой же мерзотной, как и настроение сидящих внутри машины. Петров старший лишь напряжённо сжимал руль, Карина стучала ногтями по двери машины, ещё сильнее накаляя обстановку. Антон же тем временем не мог отделаться от чувства того, что вот-вот произойдет нечто по-настоящему ужасное.