***
Спустя долгие тридцать минут в машине под шипящее бурчание радио Антон наконец оказывается дома. Папа с ним не говорил. Мама, кажется, ещё давно обещала серьезный разговор с Олегом, но ни серьёзного, ни какого-либо ещё разговора не было. Отец такое ощущение нарочно игнорировал его, пугая ожиданием этого диалога. Антон с ним обменивался дежурными фразами, но не более. Словно он перестал быть достоин нормального общения с папой, поэтому получал лишь малую часть из возможного. Однако Антона это особо не волновало. Хотелось, чтобы все было как раньше, только из-за того, что часто ему что-то нужно было, а идти к отцу с этой просьбой было неловко. Даже когда мама проводила долгую, нудную воспитательную беседу, то Олег молчал просто, как показалось тогда Антону: он даже не следил за повествованием, сидел, так, для галочки, будто он также участвует в воспитании сына. Несмотря на то, что Петрову было правда очень стыдно перед матерью и ему хотелось как-то свою вину искупить, давило огромное желание сделать нечто такое, что обратит внимание отца. Потому что, как выяснилось, ни пропажа сына, ни его пошатнувшееся психическое состояние его не коробили. Проще говоря, Антон был глубоко обижен на отца за безразличие, хотелось хоть какой-то реакции, но при этом... вроде было все равно. Он не спросил, как Антон после первого похода к психиатру. Не поинтересовался, какого черта он сбежал посреди белого дня и укатил куда-то. С мамой даже не приехал в участок. Ему было обидно, но при этом абсолютно плевать. Антон не знал, как описать это. Позже он приписал этому двоякому чувству крик внутреннего ребенка и похуизм подростка, которому уже не важно внимание родителя и игры с ним в солдатиков. Скучающе вздохнув, Антон залез в холодильник. Надо было чем-то занять себя, чтобы наконец перестать стрематься идти к Оле. Несомненно, чем раньше он пойдет, тем лучше, но пять минут самобичевания, собирания с силами и уговорами себя наконец пойти — не помешали бы. — Может ты холодильник закроешь? — бесцветно и сонно донеслось сзади от только проснувшейся мамы. Было уже далеко за полдень. Очень странно, что мама только встала. — Да, прости, — поджав губы, Антон толкнул рукой дверцу, и она с чвакающим звуком закрылась. Карина поставила турку для кофе на плиту и чуть взлохматила волосы, глядя перед собой. Она выглядела едва ли лучше, чем тогда в участке. Прошло совсем немного времени после произошедшего, даже сутки не пролетели. Наверное неудивительно, что она была такой же усталой и разбитой. Казалось, что она какая-то фарфоровая. И на ней пошли совсем маленькие, тонкие трещины, почти не заметные и не имеющие цвета. Увидеть можно только под определенным углом. Это некритично и не страшно, если оставить все как есть, или убрать на полку, где ее ничто не тронет и не достанет. Однако полки не было, такой чтобы эти трещины не влияли на ее будущее, так или иначе кто-то толкнет, решит потрогать или в конце концов уронит случайно. Тогда точно всё. Антон пообещал себе, что этим человеком будет не он. Собирать все по кусочкам он не готов.***
— Где ты был? — тонкий строгий голос напоминал чуть более писклявую версию матери. Оля до смешного сильно походила на Карину, когда упирала руки в бока и чуть голову вперед наклоняла, глядя исподлобья. Вызывало это противоречивые чувства. Антон не понимал, как к этому относится. — Гулял. Поджав обкусанные губы, Антон едва смог выдавить из себя хоть что-то. После принятия таблеток всегда накатывала сонливость, и справляться с ней желания не было, однако с Олей надо поговорить. — Ночью? — она прыснула, а после продолжила, словно не желая этого произносить, — Мама думала, что ты сделаешь что-то. — Что? — не поняв посыл, Антон осторожно уточнил. — Я не поняла, — она как ни в чем не бывало пожала плечами, но в глубине голубых глаз, даже присматриваться не надо было, таилась обида или огорченность. У Антона в целом складывалось ощущение, что между ним и сестрой прошла большая пропасть. То устойчивое взаимопонимание скрылось в темноте резкой, неправильной трещине в их отношениях. Это чувство хотелось стрясти с плеч, как снег перед входом в дом. Мама всегда ругалась, когда ботинки, куртка и шапка были облеплены начинающим таять грязным снегом. Она обычно в подъезд выгоняла и отряхиваться заставляла. Сейчас же передернув плечами, Антон не смог убрать это ощущение с себя. Оно только сильнее начало давить, заставляя сгибать спину от тяжести груза. Захотелось присесть, когда Оля решила продолжить, — Говорила, что ты в таком состоянии можешь что-то сделать с собой. Оля снова пожала плечами и с играющим любопытством посмотрела на брата, ожидая пояснений. Рассказывать всю правду Антон не собирался. Сестре незачем знать все подробности, часть она не поймет, из-за другой будет просто волноваться. Ее возраст должен пройти беззаботно, она не должна думать о взрослых проблемах, о том, почему мама такая грустная, почему же брат пропадает, а мама с папой не любят друг друга. Антон желал всем сердцем, чтобы у нее не было таких мыслей, а главной проблемой была двойка по математике. А получается, что она наблюдает за явно нездоровыми взаимоотношениями родителей и таким же не здоровым брата. — У тебя все хорошо? — осторожно, словно на пробу спрашивая, девочка с опаской сбоку на брата взглянула. Антон едва сдержался от того, чтобы передернуться из-за ощущения того, что они будто чужие. Он не мог понять сестру, что она чувствует, почему так себя ведёт в определенных моментах. Оля здесь, рядом, но настолько далеко на самом деле, что если бежать со всех ног, крича ее имя в догонку, вряд ли Антон плеча даже ее успеет коснуться. Он просто не угонится за ней, слишком далеко она сейчас была. Четко чувствуя, что после этой игры в догонялки, Антон не только сестру не догнал, но и, споткнувшись, упал лицом в грязь, решил начать не спеша: — Сейчас да, все хорошо, — буквы в слова не складывались, подставляли, не желая литься из уст мальчика, — Прости меня. Я знаю, что тогда тебя обидел, сорвался ни за что. Ты попалась под горячую руку совсем не заслуженно. Мне очень жаль. Тогда я чувствовал себя плохо и телом, и... — не зная, как сформулировать это для Оли, Антон запнулся, — душой. Больше всего мне хотелось побыть одному. Вчера меня позвали погулять, а я так хотел уехать отсюда. Юноша сочувственно поморщился, опускаясь на колени перед сестрой, предугадывая ее реакцию. Она закусила бледные губы, уронив взгляд на пол, и прошептала: — Ты ездил домой? Антон молчал. Не хотел говорить правду, но и врать в этом не собирался. Он знал, что будет дальше. Спустя затянувшееся молчание, когда даже Оля не вытерпела и подняла светлые зёнки на брата, он одними губами прошептал: — Да. — И как там? — ее взгляд показался Антону нечитаемым первое мгновение. На нижнем веке не скапливались слезинки, губы не дрожали. Наоборот, глаза чересчур сухими были, а рот твердо сжат. Ища желаемый для нее ответ, Антон смог распознать ее чувства. Это надежда. Мальчик не мог понять на что она направлена, но была настолько явной и концентрированной, что он даже удивился, как не понял этого сразу. — Там хорошо. — на лицо Антона сама по себе натянулась грустная, пережатая улыбка, — Нам надо вместе просто так съездить и погулять. — после сказанного он на миг засомневался в своих слова, мальчик буквально не знал, когда сможет выйти из дома куда-то помимо школы. — Ты со мной хочешь? — искренне удивилась девочка. — Ну да. — ответил Антон, не понимая эмоций сестры. — Я думала, что ты меня больше не любишь. — Что? У Антона не было слов. Столько времени он думал, что она просто на него обижена, не хочет разговаривать, потому что он ее тогда оттолкнул. А оказывается, она сидела с мыслью о том, что она ему попросту больше не нужна. В этот момент стало ещё более стыдно от осознания, что все это время она сидела и думала об этом. Какой он мудак. — Я не знаю, — она опустила голову, принимаясь дергать кожицу на пальцах, до абсурдного напоминая самого Антона, которому от этой картины стало не по себе, — Ты тогда накричал на меня, я думала, что чем-то тебя обидела. Потом ты не приходил ко мне, поэтому я решила, что ты не хочешь меня видеть и очень злилась. — Это все глупости, Оль, — Антон взял ее уютные небольшие ладошки в свои, что были заметно крупнее, принимаясь тыльную сторону пальцем поглаживать, — Я виноват, что разозлился тогда. Извини меня, пожалуйста. Нужно было сразу обо всём поговорить, а не вести себя как... — Дурак? — девочка закончила и хохотнула знакомо. Антон улыбнулся в ответ, чувствуя как что-то тяжёлое падает вниз, наконец позволяя свободно дышать. Юноша распрямился, вытягиваясь в полный рост, и оглядел комнату. Рисунки, висевшие на стенах, пропали, оставляя за собой фантомные следы. Только сейчас Антон понял, почему, заходя сюда, ему становилось некомфортно, словно что-то было не так в самом помещении. Внутреннее наполнение комнаты оскудело, голые стены не вписывались в Олин образ. — А где рисунки? — Ой... — девочка виновато посмотрела на брата снизу вверх, — Я их сняла и спрятала. — Я вижу. Зачем? — Злилась. Антону улыбается, осматривая комнату, а после ловя теплый взгляд из-под светлых ресниц. — Повесим обратно?***
Уговорить маму испечь торт было непосильной задачей. Именно так казалось Антону, когда он только-только попросил её об этом. Карина отмахнулась и едва ли не послала сына куда подальше. Отсидев дома пару дней, Антон, во-первых, слишком много думал. Иногда это полезно, иногда нет. Сейчас он уверен, что это пошло на пользу по многим причинам. Во-вторых, добился того, что мама начала оттаивать. И, в-третьих, начал рисовать. Нет, не так как раньше, а снова с Олей. И, кажется, это было даже не в тягость. Рассчитывая лишь на маму, Антон влез в крупные долги за небольшой тортик. Он теперь полы на первом этаже будет мыть каждую неделю в течение месяца, а посуду за собой и Олей ежедневно. Он пока что не уверен, что это того стоило, ведь обойтись можно было и без торта. Стоя около прохода, Антон ловил раздраженные взгляды, потому что мешал некоторым компаниям втиснуться в не слишком большую арку. Но, не замечая их, он пытался высмотреть лишь одного человека. Спустя пять минут толканий и бессмысленных высматриваний девушки в толпе, Антон начал потихоньку отчаиваться, так и не находя нужную макушку среди прочих. На него уже странно поглядывали те, кто зашёл, пока он стоял, и вышли, когда юноша ещё на том же месте. Только взгляд стал более разочарованным. Устав стоять ещё через пять минут, Антон решил зайти в столовую и сидеть уже там. Почему он только решил, что Настя обязательно зайдет в столовую? Может её сегодня вообще нет, а он не проверил и стоял тут, как придурок десять минут. — Ты Тихонову ждёшь? — на стул напротив опустилась сумка, а ее обладательница села на соседний. — Откуда ты знаешь? — нахмурился Антон, правда не понимая откуда Полине это знать. — Ваше место встреч, — без интереса ответила она, нарочно обходя Антона глазами. Она ничего ему не сказала. Не по поводу отсутствия Петрова на концерте, не спросила об отсутствии эти два дня. И в принципе впервые за сегодня обратилась к нему с фразой длиннее одного слова. Антон ещё утром понял, что она обиделась, но собраться с силами, чтобы обсудить это, у него не получилось. Сегодня намечались грандиозные планы, которые должны были хорошенько потрепать эмоциональное состояние юноши. Но, видимо, этот день должен измотать его окончательно. — Да, но... — неловкая улыбка тронула сухие губы, — уже нет. Мы давно уже не общались. — То есть она не придет? — с неясным вызовом спросила Полина. Антону стало обидно от такого отношения, пускай и заслуженного. Девушка всеми силами показывала безразличие, а раздражение ей и не надо было из себя давить. Петров два первых урока вечно ронял то ручку, то ещё что-то, почувствов, а иногда словив колющий внутренности взгляд одноклассницы. — Нет. — нахмурившись, кинул Антон, начиная зеркально раздражаться от поведения подруги. — Тебе она зачем? Не ты ли хотела поскорее уйти, когда с ней встретилась здесь? Мальчик с удивлением отметил, что они сидят за тем же столом, что и тогда. — Тебе-то что? — фыркнула Полина, — Мы с тобой кто друг другу? Друзья? Видимо, нет, раз можно так делать. — Как «так»? — взверился юноша. Он понимал, что стоило присутствовать на выступлении Морозовой, но так обижаться и вести себя из-за его пропуска — просто глупо. Он ей ничего не обещал, так почему она так злиться? Полина не ответила, лишь посмотрела с такой тоской, скрываемой до этого за безэмоциональностью и раздражением, что Антона словно волной накрыло, чувство вины растекалось внутри, заполняя вены, артерии, а сердце продолжило его качать, распространяя дальше по организму, во все ткани и каждую клетку. Кончики пальцев дрожали от нервов и, желая скрыть это, Антон прижал их к столу, да так что подушечки побелели. — Я думала... думала, что... Казалось, что она сейчас всхлипнет, а после вообще разревется, но на удивление этого не последовало. Полина словно планировала на границе, стоит совсем чуть-чуть надавить в одну сторону, и она стремительно полетит туда. Антон молчал, не решаясь вставить что-либо. «Скажи это» — мелькало в голове яркими вспышками. Петров понятия не имел, что «это», но нездоровое предвкушение скапливалось внутри, оседая во рту. — Думала, что важна тебе. Как дура какая-то высматривала тебя в зале, пока выступала. — шепотом начала Полина, придавливая друга собственными словами к стулу, — А ты просто не пришел. Даже не так. Ты ушел со Смирновой. — Откуда ты знаешь? — сорвалось на очередном частом выдохе. — Остальные рассказали, — она усмехнулась, — те, кто остались, я имею ввиду. — Если бы я знал, что это так важно, то ни за что бы не... — Не что? Не бросил меня? Антона передёрнуло от формулировки. Хотелось ее поправить, но отчего-то понимал, что это совсем не к месту, поэтому спорить не стал. — Да. — Я привязана к тебе, — вдруг сказала она, — И мне кажется... Она замолчала, словно нарочно выдерживая ненужную паузу. Антону встряхнуть ее захотелось, чтобы не томила раздражающим ожиданием. Он понимал, что она хотела сказать, всё ее поведение, замашки непривычные кричали об этом. Антон понимал Полину, но не осознавал, что чувствует сам. — Мне казалось, что ты можешь быть мне чуть больше, чем просто... — ее уныние словно спало немного, уступая несмелому флирту, — друг. Сохраняя зрительный контакт до конца ее речи, Антон не выдержал, спрятал глаза в руках, слыша, как сердце лихорадочно стучит. Он чувствовал себя абсолютно глупо и не то чтобы неправильно, а скорее не на своем месте. Сейчас тут должен быть не он. Это четко отпечаталось на подкорке, да так ясно, что это осознание хотелось выбить, начать выскребать изнутри. Но все же... Антон не собирался упускать этот шанс. Он знал, что испытывает к Полине что-то, похоже это было на пресловутых бабочек в животе, но они почему-то сейчас не щекотали где-то там внутри, а, не жалея, резали стенки живота. — Ты сейчас мне встречаться предлагаешь? — это было до абсурда очевидно, но подтверждение своим догадкам просто необходимо было получить. — А ты как думаешь? — сощурив глаза, она напряглась и заерзала на стуле. Антон сжал зубы, прикусывая кончик языка. Что за глупые игры? — Тогда я думаю, что нет, — он наигранно непонимающе пожал плечами и улыбнулся сухо, поднимаясь со своего места, — Показалось. Я пойду лучше. Весь разговор максимально странный, он просто обязан был произойти совершенно не так. Антон должен был начать этот разговор, перед этим разобравшись в том, что чувствует и к кому. Его не должны толкать в реку, где он начнет давиться настолько ледяной водой, что она будет обжигать рот, горло и все остальное на своем пути. — Вот что ты канючишь, Антон? — поднимая глаза наверх и часто моргая, девушка чуть подуспокоилась, потом начала снова, — Ты же все понял. Мог бы прямо отказать, а не дурака строить. Пряча покрасневшее лицо за волосами, Полина взяла сумку и хотела пройти мимо Антона, но он позволил себе поймать ее за талию, стянутую пышной юбкой. Полина была правильной для него. Подругой, чем-то большим может. Антон знал, что они подходят друг другу. Эта как негласное правило установилось в нем ещё с самого знакомства. Отказать было бы глупостью, он бы жалел об этом, конечно, не всю жизнь, но значительный ее период. — Успокойся, пожалуйста, — по-деловитому спокойно отозвался Антон, сам не зная где берет в себе моральные силы на это. Пальцы, стискивающие бока, слабо дрожали, а осознание сказанного осталось осадком во рту и вылетело со странным умиротворением. — Если ты хочешь, то я не против. — Что? — она подняла большие глубоко-голубые глаза и зацепилась ими за зрачки напротив. Антон отметил: по ту сторону было так много всего от разных эмоций, каких-то вспышек, искорок до чего-то совсем не поддающегося пониманию. Выделить что-то одно не представлялось возможным. — Ты не против? Начиная улыбаться от Полининого вида, с каким трепетом она ждёт следующих слов, Антон перефразировал: — Мы ничего не теряем. Поэтому... почему бы и нет.***
Было спокойно, даже немного неестественно хорошо. Несмотря на то, что планы Антона резко и значительно поменялись, он не стрессовал по этому поводу. ОБЖ всегда был предметом, на котором можно заняться своими делами, пока преподаватель что-то на фоне говорит. Дети вели себя обычно тихо, стараясь не наглеть, а учитель активно и с чувством рассказывал тему немногочисленной публике. Полина порхающим пальцем водила по костяшками руки. Приятно. Они вели какой-то незамысловатый диалог, на который Антон даже не отвлекался особо, пока на деле думал совершенно о другом. После всей этой истории Антон не говорил ни с Катей, ни с Ромой. Вся троица старательно делала вид, что остальных не существует. И если с Катей это было в порядке нормы, то с Ромой Антон принял решение что-то делать. Тогда вечером последний предложил... дружбу, общение? Мальчик до конца не понял, но сути это в любом случае не меняло. Сначала Антон думал подойти самостоятельно, поговорить, как взрослые люди, но потом понял, что это не для него. Он будет волноваться, скажет что-то глупое после чего станет неловко, а если его вообще пошлют, то таким образом он избавиться от небольшой части позора. Поэтому, неосознанно постукивая кончиком Полининой ручки по губам, пока она вышла в туалет, Антон вывел плавным размашистым почерком: «Твое предложение об общении ещё в силе?». Это показалось уместным и так удобно списывало с юноши крупную часть ответственности, словно это не он сейчас предложил, а лишь соизволил согласиться на тогдашнее предложение. Неслабо стрессуя, Антон попросил одноклассника передать записку Роме, сидящему на противоположной стороне класса. Когда листочек наконец дошел до него, Катя, что оказалась последним связующим звеном, видимо, сказала от кого это записка, ведь взгляд Ромы из привычно хмурого и настороженного растаял в чистое изумление. Это Антон смог увидеть, когда Рома встретился с ним глазами, убеждаясь, что ему сейчас не наврали. Бяша, сидевший рядом с другом, заинтересовано покосился на руки Пятифана, где увеличивался в размерах скомканный тетрадный листок, после чего бурят получил увесистый шлепок в любопытный лоб от Ромы. Антон подавил смешок от этой картины и принялся с тяжёлым сердцем представлять, как темные глаза парня захватывают каждое слово, выстраивая их в целое предложение. Сейчас написанное резко показалось абсурдным, хотелось вернуть все назад и не позориться, ведь... Несмотря на ожидаемую реакцию, Рома, прочитав записку, обернулся в сторону одноклассника и так улыбнулся, что Антон стал чуть ли не самым счастливым человеком в мире.