***
Иногда ей кажется, что все что происходит, — глупая шутка судьбы. Не смешно девушке уже давно, только где-то позади отдаленный, гулкий хохот доносится, и стоит только обернуться, так сразу обостряется звонкая тишина. Нужно обладать довольно сильным чувством самоиронии, чтобы так отчаянно ржать над происходящим на пару с главной шутницей-злодейкой, поддаваясь ее настрою. Катя не привыкла высмеивать себя в глазах кого-то. А тем более в своих. Не хочешь, чтобы люди глумились и пользовались твоими слабостями? Не показывай их. Она давно усвоила урок, более того она использовала знания на практике. Удобно, когда коллектив столько лет неизменен, ведь есть достаточно времени, чтобы узнать слабые стороны каждого представителя. Вон у того рыжего проблема с индивидуальностью, повторяет вечно за своими друзьями шутки и рассказывает их истории по десятому кругу девчонкам, которые слышали их от него же. Парень этот и одеваться старается также, как друзья, что не воспринимают его как полноценного человека. А девочка справа с длинными жидкими волосам — пустышка, по-другому ее не назвать, и настолько одинока и никому не нужная, что цепляется за любой контакт с людьми. Может Екатерине стало бы грустно, смотря на это зрелище, если бы не было столь противно от ее жалости во всем. Стоит просто взгляд на ней задержать и встретиться глазами, как она отреагирует в свойственной только ей манере. — Привет, Кать! — она всё-таки заметила, — Как дела? Сквозь шум одноклассников ее голос казался глухим дребезжанием, таким же не интересным и вялым, как и сама девочка. Смирнова не ответила, развернулась и уставилась в тетрадь, проверяя на наличие ошибок домашнее задание, сделанное в спешке перед уроком. Дверь в кабинет хлопнула неприлично громко, и все замолчали, напугавшись присутствием учителя, но зашёл Пятифан своей раздражающе расслабленной походкой, под снова наплывший гогот учеников. А неприлично печальный взор Петрова, что вздрогнул и выпрямился, когда хулиган зашёл в помещение, показался... странным. Поссорились? По полному напряжению со стороны светлого юноши и оскалу Пятифана, Катя сделала вывод — разосрались и, видимо, в хлам. Интересно. Что она может сказать о этих двоих? С Пятифановым все просто и трудно одновременно. Слабость — его отец, может семья в целом. Не переносит даже прозрачного упоминания или упрека в эту сторону, однако и воспользоваться этим было негде, да и Рома не позволял сделать этого. Если говорить о Петрове, то все просто. Он сам по себе слабый, по скромному мнению Кати, состоит из слабостей, купается в них, но отвращения это почему-то не вызывает. Вот сейчас мальчик тоскливо пишет что-то блокноте и косит глаза назад, словно пытается выцепить позади сидящего друга, но не выходит, а от того он расстраивается ещё сильнее. Может главное уязвимое место Петрова — Рома Пятифанов? Сдружились хорошо, что удивительно, а Антон — мальчик скромный и не особо громкий, вот и привязался быстро. Пришлось удержать смешок зубами, чтобы не хохотнуть вслух от вывода. Катерина в голове мысленно галочку поставила проверить предположение и невольно переключилась на другую мысль. А как тут не переключиться, когда на шею этому белобрысому парнишке заваливается Морозова? Девушка, что вызывала что-то смутно похожее на... восхищение. Глупо, да? Катя не считала это глупым. Нет ничего такого в том, чтобы молча кем-то восхищаться. Полина, казалась, идеальной, что ли? Нет-нет, Смирнова знает, что идеальных нет, не было и, более того, никогда не будет. Просто на фоне остальных Морозова была лучшей в любом своем проявлении. Катя долго, поверьте, очень долго думала о слабостях черноволосой девушки. Ее дедушка? Нет, ведь Полина относилась спокойно к любым разговорам, четко показывала, что можно говорить о нем, а что нет, но и с ума не сходила, когда ее негласные запреты нарушались. Она просто отмахивалась незаинтересованно и не имела никакого желания продолжать диалог. Смирнова почувствовала это на себе. Или может музыка, неотъемлемая часть ее жизни, была чем-то неприкасаемым, тем, что она принимала близко к сердцу? Однако тоже промах. Полина знала, что была хороша, и при этом не относилась ревностно к успеху, принимая конструктивную критику, как возможность сделать что-то лучше, а не уколы в свой собственный адрес. Если говорить кратко, то Катя не смогла ничего найти, поэтому Морозова казалась непробиваемой, а где-то даже невероятной. И смотреть, как она мило общается с загнанным, неестественно непринужденным Петровым, что бросал, как он думал незаметные, взгляды на сидящего сзади хулигана. «Подруга, да его больше интересует твой бывший, чем ты, — злорадно хихикнула в голове девушка, а после вписала сама себе смачную оплеуху вердиктом, — Ты на месте Морозовой сейчас, ведь она даже не пытается показать интерес к тебе, потому что ей буквально, на все сто процентов, плевать на тебя с самой высокой колокольни этой деревни».***
Этот день в школе прошел тяжело. Пришлось объяснять Полине, почему Антон пропустил день в школе и остался дома. И, несмотря на огромное желание слукавить, он ответил честно: «Мне было плохо». Девушка не стала расспрашивать, она лишь растерялась слегка, но быстро скрыла это за сожалением. Она не пыталась узнать, что Петров имел ввиду под этим «плохо», а просто спросила, как может ему помочь. Антон не ответил тогда ничего, головой покачал и отмахнулся с самонадеянным «сам справлюсь». И был искренне в этом уверен. Нужно время и парочка сеансов с Инной, тогда все станет на свои места. Он снова поймет, вспомнит, что его девушка ему нравится, что жизнь не кончается при прекращении общения с каким-либо человеком, что в Рому он не влюблен и не был никогда. Это должно быть жалко — думать, что все твои проблемы, решаться со временем, не прилагая никаких усилий. Но Антон не знал, что делать. Единственное, что он придумал, — это поездка с классом. Если юноша засядет в четырех стенах, то с ума с концами и началами сойдёт. Ещё в начале года он думал о том, что тяжело будет выбрать между Настей и Полиной, а сейчас выбор отпал сам по себе. Ещё неделю назад все было бы сложнее из-за Ромы, но, как говорится, проблема устранилась сама по себе. Подумать только, Пятифанов хотел не ехать никуда из-за него, чтобы потом его названный друг выплюнул грубо в лицо, что ему мерзко с ним общаться. Антон знал, что поступил как мудак. А ещё прекрасно понимал: это будет лучшим выходом, пускай и болезненным. Сколько бы он не пытался не зацикливаться на мыслях о хулигане, они делали круг и возвращались на то же место, из-за чего Петров не мог забить на ситуацию. Даже дома, закидывая последние вещи в рюкзак, он только и мог рассуждать о том, как ему надо было поступить и ещё предстоит, ведь Антон не планирует так все заканчивать. Ему стоит просто избавиться от непонятного нечто, возникающего при виде Пятифанова, и все будет прекрасно. Как раньше. Если Рома не пошлет его на три буквы с чувством и вкусом, как умеет. — Антон! К тебе пришли! — мама прокричала сквозь шум дома, воду, что бежала по грязной посуде, позволяя потихоньку отмокать засохшей еде, Олины мультики жили своей жизнью, пели, влюблялись, плакали и радовались, а внизу, со стороны отцовского кабинета, были слышны громкие, спешные разговоры, в которых мужчина решал свои дела как можно быстрее и от того агрессивнее. Мальчик перекрутил лямку рюкзака на запястье и, выдохнув, приоткрыл дверь. У входа снимала куртку и свой милый клетчатый шарф Полина, она привстала на носочки и закинула его поверх своей верхней одежды на крючке, а после жалобно-просяще посмотрела из под ресниц на подошедшего юношу. — Вы что... — Карина показалась смущенной, даже расстерянно заправила прядь за ухо, дёргая полотенце, висящее на плече, — ... встречаетесь? И когда Полина только успела? Он же сразу вышел, после того, как мама его позвала. Понятно, почему она щенячий взгляд строила, когда Антон спускался. Рюкзак оказался на полу с глухим стуком, в котором утонул положительный ответ на вопрос. Но Карина услышала. И была слегка... удивлена, но старалась скрыть это за напускной расслабленностью. Журчание воды вдруг стало слишком громким, и Петров неосознанно концентрировался на этом, пока мама не вспомнила, что им ещё счета платить. Она спешно сбежала на кухню и стукнула по крану, снижая напор до нуля. Вдруг застучала посуда из-за резко занервничавших рук матери, и дом снова загудел своей жизнью, частью которой Антон теперь не являлся. Чувствовал он себя чужим, отторженным, совершенно не к месту. Каждое помещение словно харкалось, пытаясь очистить себя от инородного тела, избавиться от прокаженного, чтобы наконец вдохнуть нормально, по-живому. — Прости, пожалуйста, Антон, она походу в шутку спросила, а я серьезно ответила. — Морозова подошла гораздо ближе и схватилась за плечо юноши, пытаясь удержаться на месте, а может за него самого. — Не извиняйся. Мне все равно. — и это правда, ему правда было плевать на все, кроме мысли о том, что ему придется столько времени быть вне дома в компании одноклассников, в которую так и не вышло нормально влиться. Антон, конечно, нашел друзей... и потерять успел, не суть. Он нашел друзей, но свободно общаться с другими одноклассниками, не входившими в зону комфорта, не получалось и выглядело жалко из-за обоюдной расстерянности и непонимания, как вести себя. — Антон, пожалуйста... — девушка отдернула руку, резко и отрывисто, будто пожалела об этом касании, — Ты либо прекращай себя так вести, либо скажи мне как помочь. Идея, почему-то мгновенно нарисовавшаяся в голове, заставила внутренности воспрянуть и, заулыбавшись коварно, потянуть Морозову наверх. — Ты чего, Антон? Что за привычка: вечно повторять его имя? Это немного напрягало, хотелось сказать, чтобы она перестала, как мантру его повторять, но мысли о том, что Петров хочет сделать, и о том, как бы не обложаться, заполнили сознание, заставляли лететь наверх, а после защелкнуть задвижку в комнату. — Что ты?.. — договорить она не успела, оказалась мягко придавленной к шершавой поверхности двери. Антон прижал ее руками с обеих сторон, пока пытался отдышаться и прийти в себя. — Антон? Блять. Если она ещё раз назовет его имя, то мальчишка точно сорвётся и скажет что-то обидное. А Петров на самом деле не горел желанием выливать накопившиеся эмоции на свою подругу... девушку. На свою девушку. Он решил преобразовать свои чувства и желания, поэтому сейчас ловкие, нежные и холодные пальцы щекотали загривок, поглаживали, возможно неосознанно, пока блондин сминал ее губы абсолютно интуитивно, следуя примерному представлению, как это должно быть. Это было... приятно. Но не более. Может прикольно, необычно, но даже близко не стояло с тем, что Антон мог испытывать просто от общения с Пятифаном или раньше при виде Морозовой, что мычала что-то невнятное в поцелуй, а после фыркнула разгоряченно, когда юноша упёрся лбом в ее плечо, которое поглаживал, успокаивая девушку. Ну или себя? — Ты думаешь, я такая глупая? — Ты о чем? — юноша медленно поднял голову, устанавливая с хмурой Полиной зрительный контакт. — Ты уходишь от любого разговора, пытаешься всеми способами замять даже речь о происходящем. Что происходит? Скажи мне, прошу. Антон не верил, что он ей нравился. Это же... нелогично. Нет ни одной причины, чтобы он был симпатичен Морозовой. Он не супер интересный собеседник, который найдется в любой ситуации или поддержит разговор обо всем на свете. Не шутник какой-то, чтобы рассмешить в любой ситуации, унять плохое настроение и зарядить всех вокруг позитивом. Антон скорее как клоун себя ведёт, только никому не смешно от его поступков, можно максимум истерично похихикать в кулак, чтобы после того осознать всю тупиковость ситуации. Мальчик не отличался даже какой-то внешностью невероятной, он, конечно, не скрывает, что некрасивым его точно не назвать, но и супер привлекательным он тоже не являлся. Теперь ему кажется, что это какая-то большая наебка от какого-то уебка, потому что Петров начал утопать в сомнениях о мотивации Полины. — Спрашивай, что хочешь. — просто выкладывать все что в душе лежит — откровенно глупо. Ведь можно ненароком посвятить девушку в то, что она, такая невероятно проницательная, могла и не знать. — Ты тогда так и не рассказал, как вы начали с Ромой общаться. — Опять Рома... — кажется, он не спасётся от этого человека нигде, — Мы не общаемся уже. — Серьезно? Что случилось? — почему-то Антон думал, что она обрадуется или как угодно покажет, что ее данный исход событий вполне устраивает, однако девушка всем видом источала, что ее произошедшее расстраивает. Может она хорошая актриса? — Я просто... не захотел больше с ним общаться. — Просто взял и перехотел? — Просто взял и перехотел. — Как можно с ровного места просто взять и перехотеть? — Ну вот просто взять и перехотеть. — Антон пожал плечами, чувствуя как губы в улыбке тянутся. Стало чуть легче внутри от их глупых перекидов, да и дутый вид Морозовой добавлял небольшой перчинки в ситуацию. — Понятно все с тобой. — она зацепилась руками за шею и стала не стараясь пританцовывать в такт песне из Олиного мультика с соседней комнаты. — Через сколько твой отец нас повезет? — Как закончит с делами. Времени ещё куча. Антон окончательно заразился настроением девушки, что стала неслышно подпевать словам: — Захотелось мальчишке, мальчишкой быть вечно... — она отошла, рассматривая комнату, будто ту в первый раз увидела. Внутри зашуршало что-то невнятное, что заставляло волноваться без причины. Казалось, Полина найдет сейчас что-то компрометирующее, тыкнет пальцем и возненавидит его. Находить, конечно, было нечего, но тревога не уходила. — Пошли к Оле завалимся. — Антон показалось это предложение неплохим выходом из ситуации. У девочки по всей комнате были разбросаны куклы, машинки и прочая белиберда — отголоски былого величия семьи Петровых. Она крутила что-то в руках, периодически посматривая в экран телевизора, тем самым продолжая присутствовать в происходящих событиях мультфильма. Выглядела она до умиления завлечено и сосредоточенно, казалось бы, в самом обыкновенном действии. Антон, только после того как зашёл, понял, что забыл постучать, поэтому костяшками несколько раз прошёлся по дереву двери и привлек к себе внимание сестры. — О-о! Привет, Полина! Идите сюда, сейчас самое интересное начнется! Девятиклассница села рядом с ней и назад откинулась, на руки упираясь, как делал не так давно Рома, когда Петров рисовал его. Отвлечься нужно было срочно, поэтому мальчик решил полазить по полкам Оли, зная, что она тут же начнет кидаться на него и ругаться. — Нарушение личного пространства, Антон! — смеясь прокричала Полина, когда сестра блондина всё-таки напала на него, дёргая за что и прикрикивая о том, чтобы он перестал. — О-оля! Нет! — девочка начала щипать за бока и кусать за там, где успевала ухватить, под громкие, протестующие крики брата, — Полина, помоги же! И она помогла. Оле. Морозова перехватила юношу сзади, сковывая руки уверенной хваткой, из которой выбраться, наверное, труда бы не составило. Однако выбираться не хотелось. Дурачась сейчас с Олей и Полиной, он почувствовал себя лучше, легче и свободнее от собственных мыслей и эмоций, которые не позволяли нормально расслабиться, отдохнуть и даже просто поспать. Сидели они так недолго, совсем скоро постучался отец, серьезным тоном, словно думал ещё о работе, приказал: — Собирайтесь, нам скоро выходить, ещё и за Ромой заезжать.***
— Почему мы вообще его забираем? — показательно недовольно бурчал Антон, пока Олег прогревал машину. Рядом притихшие сидела одноклассница, пускала теплый воздух из-за рта — похолодало очень, заморозки несильные пошли. — Мама твоя предложила, а Таня согласилась. Не нуди, вы же вроде нормально общались, что ты сейчас вредничаешь как маленький? — мужчина подкрутил громкость радио, обрывая любой ответ сына, и натянул перчатки на руки, как делал всегда, когда в машине становилось холодно. — Антон? — небольшая рука Полины опустилась на плечо, сжимая. Сейчас папа не слышал бы их разговора — музыка заглушала, — Все в порядке? — А ты не видишь? — Не вижу. — хватка на плече усилилась, — Нам ехать недолго и общаться вам не обязательно. Можем поиграть в слова или как угодно отвлечься. Мы сзади сидим, даже не заметишь, что он тут. Ее теплая улыбка не растопила раздражение и очевидную панику, но мальчик все же согласился, проглатывая все негативные эмоции. Это было ни к чему, ведь нужно было учиться сосуществовать с Пятифаном заново. Через десять минут они уже стояли у его дома, откуда сразу вышла тётя Таня в своем халате цветочном и с чем-то в руках. Олег опустил стекло и закинув на окно руку, смешливо прокричал, чтобы женщина, спешащая к ним, услышала: — Ну что ты опять там тащишь, Тань?! — Слушай ты, — она подошла к машине и нагнулась, пихая мужчине коробку конфет и контейнер, — бери и не вякай, ты и так этого оболтуса везёшь, хотя бы поешь хорошо. — Намекаешь, что Карина плохо готовит? — он улыбнулся ей открыто, искренне, как давно не улыбался сыну, которому стало совсем гадко. — Не дай бог, ты что! Ты же на работу после этого поедешь, а ее, наверняка, как всегда с носом оставил, ничего не взял с собой. Отстаиваю твою сытость и старания твоей прелестной жены. Он гортанно рассмеялся и положил в бардачок «подарки», приговаривая: — Понял я, хорошо. — Ничего ты не понял, конфетами с детьми поделись! А Роме не давай, он пачку целую спрятанную съел в одну харю. — она наконец обратила внимание на детей, которые сидели давили улыбки на заднем сиденье, — Всем привет! Удачной вам поездки, не пейте, не бейте никого и Ромке об этом напоминайте! Морозова окончательно расхохоталась и сквозь улыбку ответила донельзя открыто и с какой-то... любовью: — Хорошо, теть Таня, за собой точно уследим, а за ним — как получится. Из дома наконец-то вышел младший Пятифанов с сумкой на перевес в черной кожанке. Антон поежился, думая: «Вот же придурок, кто в такую погоду в коже ходит, от нее же холоднее еще». — Привет, закидывай в багажник. Парень не видел Антона сквозь затонированное стекло, зато последний мог наблюдать привычно серьезное, задумчивое лицо. Оно неудивительно. Не после того, что Петров ему сказал. Рома сделал что Олег попросил и, потерев руку об руку, был сжат тисками материнских объятий. Что она говорила — не было слышно — зато его угрюмые «угу» и «хорошо-хорошо, мам» легко расслышать. Уже в машине, когда парень завалился на переднее сиденье и пожал Олегу руку, он обернулся. И даже не посмотрел на Антона. Просто поздоровался с сидящей парочкой и отвернулся. По ощущениям кто-то медленно и с наслаждением вырывал по кусочкам внутренности, мял их и гнусавил мерзкие слова. Абстрагироваться не получалось, факт того, что их общение теперь такое, то есть абсолютно ни-ка-кое, не мог оставить равнодушным. Что в школе, что сейчас Антон не мог смириться с тем, что они резко, хоть и ожидаемо, стали такими чужими, будто до сих пор враждуют и только на время делают вид, что могут терпеть друг друга. А вдруг Пятифанов вообще снова начнет как-либо задевать, может Семена натравит или ещё чего похуже? Антон определенно не выдержит. Никакая Полина не сможет даже на время помочь забыть эти мысли, что бегали вечно как тараканы, размножались со скоростью света и никак их не вытравить. Живучие суки. — Как отец твой? — неожиданно, одним резким движением, как пластырь сорвал, нарушил тишину Олег, обращаясь к Роме — виновнику всех удушающих мыслей его сына, который только и делал, что думал о хулигане, о происходящем и о них в целом. — Да нормально. — ответил дежурно как заученный текст, который выдавал большинству, но не Антону. Когда-то он входил в число «избранных», с которыми Пятифанов мог подобным поделиться, — Сказал, что будет ждать, когда вы заедете. — Когда отвезу вас, сразу поедем с ним. Отлично. Прекрасно. Они всё-таки работают вместе. «Почему теперь это бесит?» — на собственный вопрос не нашлось ответа, поэтому пришлось просто заткнуть себя же и постараться думать о чем-то другом. Вот лес красивый, пусть и темный, где-то пугающий своим содержимым, кратко говоря, объективно опасный, но влекущий своей немой угрозой, идущей от каждой ели и ветки влажной под ногами. Кажется, у Ромы была похожая фотография. «Блять». О чем бы он не решил думать, все приводило к нему. Полина, руки, которыми он писал его портрет, отец, поездка, да абсолютно все можно было косвенно связать с Ромой. Все пути ведут к нему, поэтому... Антон сдался. Зачем изводить себя попытками не думать? От этого легче не становится от слова «совсем». Смысл в мучениях, если они не дают тебе ничего кроме их самих? А ведь Петров правда страдал от постоянных загонов по этому поводу и попыток не задумываться о Роме. Может, дав свободу себе, помыслам своим, Антону станет легче вздохнуть и существовать, не пытаясь впитать воздух через сжатое своими же руками горло? — Не хочешь в слова поиграть? — прошептала в район уха Полина максимально тактично, ненавязчиво, будто боялась какой-то не такой реакции от юноши. И становится откровенно стыдно, ведь он настолько ее затюкал своими перепадами настроения, что она лишнее движение не туда старается не делать. Это совсем переходит все границы и прямо смердит чем-то ненормальным. Но не от Морозовой, а от того, кто довел ее до подобного поведения, поэтому Антон ответил в абсолютно доброй манере, улыбаясь виновато в пол: — Давай. Я начну?***
Дорога за игрой прошла быстро, да и само по себе расстояние от их дома до железной дороги соседнего города не особо большое, поэтому под мычание Олега, размеренное дыхание хулигана и тихое бормотание двух ребят сзади легко было забыться, периодически поглядывая на неизменный, чернеющий лес вокруг. Отец помог достать сумки из багажника и торопясь попрощался, скромно принимая благодарности от Ромы с Полиной за то, что подвез, и сухое «Пока, пап» от сына. Мужчина, перед тем как уехать, посмотрел ему в глаза прямо и чересчур настойчиво, чтобы после резко сменить серьезность на незлую язвительность, и прокричать: — В полицию главное не попади, как в прошлый раз! Оттуда сложно достать тебя будет. — и, вырулив несколькими резкими движениями, уехал. — В полицию? О чем... До того как Морозова закончила вопрос, ее грубо перебили, перенося все внимание на себя: — Мамочка всё-таки выпустила из-под юбки? За секунду до возмущения, накрывшего Антон чересчур легко и быстро, он успел испытать что-то на подобии радости, ведь Рома подал впервые за долгое время признак того, что его одноклассник существует, а не валяется незаметным ошметком под ногами. — А ты разговоривать научился? Удивительно, что ты смог хоть что-то сказать в лицо, — Петров усмехнулся, хотя ничего даже близкого к желанию смеяться не испытывал, — Откуда у тебя деньги вообще? Родители не работают. В магазине своем наворовал? Лицо хулигана исказилось сразу в несколько эмоций, начиная недопониманием, потом неверием в то, что услышал и в конце концов злостью, выраженной в привычном оскале-ухмылке и опущенных бровях. Антону даже показалось, что он переборщил чуток, смотря как парень напротив удивился ответу. — Если все, что ты можешь, — это сидеть на шее у предков, выпрашивая у мамы, чтобы поехать куда-то, не значит что и я такой же. А деньги откуда у меня — не твоего ума собачьего дело. — Отец за такие разговоры не вставит по самое не хочу? Антон знал, что давит в нужное место, и прекрасно понимал, что Пятифанов больше не покажет, что его это как-то трогает после первой осечки в самом начале. И, честно говоря, все эти глупые, ядовитые вкиды жутко горчили на языке, пользоваться тем, что он знал было одновременно легко и тяжело, ведь проще простого было придумать что-то реально неприятное Роме, но говорить это вслух, зная насколько это может быть неприятно, учитывая, что когда-то хулиган ему доверился, — было больно почти физически. Однако Петрову не хотелось быть терпилой и он не собирался упускать шанс хоть на такой разговор. — А не хочешь, чтобы я тебе вставил по самое не хочу? Петров молится, просит бога, в которого не верит, чтобы двусмысленным это показалось только ему, иначе резко покрасневшие скулы его с потрахами выдадут. Благо Полина вовремя подоспела: — Не надо, Ром. Давайте, пожалуйста, просто мирно разойдется. — Я сог-гласен, — Антон запнулся посреди слова и ещё сильнее втянул голову в воротник, чтобы никто из присутствующих не увидел, что происходило на его лице. — Как удобно выходит. Хорошо. — Рома и вправду собрался уходить, слишком просто принимая поставленные условия, но стоило ему пройти мимо, как на предплечье образовался сильная, болючая хватка, а после четкая угроза, сказанная раздраженный шипением, — Ещё раз будешь пытаться схватить меня за яйца подобным образом, я клянусь, ты пожалеешь. Место, где только что покоилась рука одноклассника, пульсировала ярко, но будто не от боли, а от утерянного грубого касания, к которому тянулось все тело Петрова. Хотелось сесть на мокрый асфальт и остаться прямо тут, чтобы его облил холодный ливень, а после заморозила минусовая температура. Тогда бы и горящие щеки остыли, и сердце не билось так рьянно, не тянулось к тому, кто сейчас с лёгкостью поднимался на платформу, где уже стояло пару их одногодок, а ещё, если бы Антон превратился в чистый лёд, то он бы не чувствовал ничего. Ни раздражения, ни разочарования, ни тоски, заражающей абсолютно все в организме, ни того, что мальчик испытывает к Роме. — Ты в порядке? — Полина аккуратно провела по руке ровно в том месте, где держал Пятифан, выдирая с корнями фантомное ощущение касания парня. — Да... да, я в порядке. — это было почти правдой. Почти. — Нам нужно будет подождать кое-кого, хорошо?***
Радостные разговоры девятиклассников, голос классной руководительницы и пассивный шум от немногочисленных людей, ожидающих тот же поезд, слились в одну вязкую субстанцию, которая словно застревала по рту, говорить не хотелось, так как пытаться перекричать остальных — себе дороже. Поезд уже стоял на платформе, ожидал пока в него бурным потоком ворвётся вся эта каша, намешанная из двух выпускных классов. Подростки длинной линейкой выстроились нестройной очередью, когда учительница, немного взъерошенная и пытающаяся казаться собранной, громко, твердо проскандировала: — Если вы будете также всю дорогу орать, то я рассажу всех, как захочу сама, и поверьте — тишины я добьюсь! — Какая она злюка. — устало прогундела Полина и уронила голову на плечо рядом стоящего юноши, который уже не чувствовал кончиков пальцев, а ещё желания проводить столько времени в душном помещении с орущими, едва ли не дикими людьми, — Неужели ей жалко, чтобы все поехали со своими друзьями? — Ее можно понять. — Только ты ее понимаешь, зануда! — посмеялась она, — Будешь говорить о том, какие все шумные, а потом громче всех визжать! — Да когда такое было? — мальчик поддержал ее негромкой усмешкой, — Да чтобы я... да никогда! — Ага, рассказывай! Пока они говорили о чем-то совершенно нейтральном и ждали таинственного для Полины человека, Антон мельком глядел на Пятифана, что стоял неподалеку и почему-то не присоединялся к очереди. Наверное, Бяшу ждал, если он вообще едет, конечно. — Антон, я пойду займу очередь, а то такими темпами нам стоя придется ехать. Полина, сдерживаясь от того, чтобы начать подпрыгивать, убежала к одноклассникам. По тому, как они увлеченно начали что-то обсуждать, стало понятно — это надолго. А значит есть время... — Ничесе, какие люди без охраны. — низкий, шипящий голос вынудил застыть в статичной, неестественной позе. — А че такое? Можешь тявкать только из-за спины Пятифана? — Когда я про тебя что-то говорил вообще? — развернуться медленно и спокойно забрало не мало сил. Страх, начинающий больно кусаться, заставлял адреналин прыгать истерично, чтобы быть организм был готов к нападению. — Ебало закрой. — процедил Семён, явно забывая о понятии личного пространства. Антон понимал, что этот человек просто искал повод докопаться, ведь за некоторое время все заметили, что с Ромой у них большой напряг. — Если хош с зубами остаться, то даже вякать не смей. — А ты, как я вижу, вякал? С зубами явная проблема, годам к двадцати уже со вставной челюстью будешь ходить? — мозг работал на максимуме, настолько, что в любую секунду готов был отдать приказ нижним конечностям бежать, однако он походу отключил ещё любые зачатки инстинкта самосохранения, раз Петров смеет так разговаривать. — Ты не слишком ахуевший для того, кто теперь легко пизды получить может, а? — Бабурин бесился, был на грани тряски, ожидая другой реакции, хотя бы показательного испуга и просьб не трогать. Честно говоря, все это было у Антона, только внутри, а от того незаметно. — А ты не слишком выделываешься для человека, который ничего из себя не представляет? Это, видимо, было перебором, раз Семён больше не ждал эмоциональной реакции и с ощутимой силой сделал выпад вперёд, толкая блондина к перилам. За счёт общего шума никто, кроме его причины, не услышал гулкого дребезжания старых перегородок. Однако вибрация пошла дальше и тот, кто также опирался на них почувствовал это. Игнорируя боль в позвоночнике, одним из сегментов которого Антон точным попаданием прилетел в балку, мальчик встретился глазами с Ромой, что выглядел, на удивление, настороженным, напряжённым, таким словно готов сейчас сорваться с места и прийти. На помощь. Антон надеется, что ему, а не Семёну. И пусть юноша точно не знал, что твориться в голове у Пятифана, но его настрой легко считывался в глазах, которых Петров благо мог хотя бы просто видеть, наблюдать за тем, что в них все также течет жизнь. Он был искренне благодарен за это. — Также базарить будешь или желание жить появится?***
Успел на автобус он, конечно, чудом. Мать начала орать из-за того, что он её не предупредил о поездке да так, что наверняка вся улица слышала истошные крики о его неблагоприятности и бесполезности. Бяша втыкал, что стоило наверное рассказать ей, а не ставить перед фактом с собранными вещами и надетыми ботинками на пороге, но стыдно все равно не было. Она даже не заметила бы его отсутствия, если бы не пиво, которое нужно было подать Тимуру ей в руки из вонючего холодильника. Там всегда пусто, ну или почти, может стоять банка с огурцами маринованными, которые стоят с плесневой шапочкой уже сто лет в обед. Да и после нормального на первый взгляд столовского салата, Бяша не доверяет еде, продукты которой сам в глаза не видел. Школу пропустить было круто, но блевать дальше чем видишь — не очень. И сейчас, выходя из маршрутки, приходилось глубоко дышать, чтобы не украсить улицу скупым утренним приемом пищи. От остановки недалеко до поезда, который по времени уже должен был стоять на платформе, поэтому уже можно было услышать попеременчиво знакомые голоса. А класснуху сложно было не узнать на пару с Катиной мамой, которая вызвалась помочь с множеством неадекватно шумных подростков. Времени оставалось мало, поэтому нужно было поторопиться, хоть и давалось это тяжело — лямка сумки впивалась в плечо и при быстром шаге даже шипеть от боли заставляла. Но Бяше че, Бяше похуй, ему главное успеть на поезд, а остальное неважно. Уже поднявшись наверх, можно было наблюдать интересную картину: Петров с перекошенным то ли от злости, то ли от страха лицом с рюкзаком, лежащим небрежно рядом, и Семён что-то говорящий блондину в лицо, а сзади Пятифан, стоящий в диком напряге, но и шагу не делает. Это он... Бабурина боится что ли? — Че за хуйня происходит? — вместо объективной оценки обстановки и раздумий, что делать в случае чего, Бяша подлетает к одноклассникам. — Сём, ты не ахуел часом? Забыл, что тебе в башку сальную вбили или повторить процедуру? — Тебе какое дело, блять? Преподам урок и будет свободен. — большой не по годам парень явно расстерялся, но постарался скрыть это за напускным пафосом, которым любил раскидываться, пытаясь казаться лучше и выше остальных на голову. И речь не о росте. Вот поэтому Бабурин никогда не нравился Бяше. Он ничего из себя не представлял, но перед другими выебывался так, что хотелось сплюнуть эту хуиту лицемерную и убрать с языка желание втолковать толстяку его место. Будаеву нравились те, кто не строил из себя кого-то, кем не является. Он поэтому Ромкой в каком-то смысле восхищался, потому что тот мог ответить за свои слова, даже если спизданул очевидную херню. И Пятифан не делал из себя того, кем не является, пусть и был резкий, порой непомерно агрессивный, но только там, где он может себе позволить, а не везде и всюду, стараясь запугать людей вокруг. Настоящий был, короче, со своими закидонами, но реальный братан, который даже если будет беситься, как черт на тебя, все равно придет на помощь. А Бабурин напоминал тех пацанов из старого двора, которые спиздили у него велик после того, как возносили его своим, да ещё и расистские оскорбления, как и те парни, вкидывал. Бяша не любил, когда оскорбляют кого-то из-за того, что люди не выбирают. Болезни, цвет кожи, тело и так далее. Но Семена, несмотря на известную многим причину излишнего веса — нарушение метаболизма — хотелось дерьмом закидать из-за этого с ног до головы. — Щас я тебе преподам урок, уебок, если не свалишь по-хорошему. Ещё Бяша знал, что Семёну не наваляет, мог только хитростью взять, но никакого плана нет, значит скорее всего наваляют тут только ему, если Ромыч не вступиться в случае пизделовки. — Нахуй тебе этот ботаник? Тот самый «ботаник» взъерошился, отлип наконец от перил и вышел вперёд готовый уже что-то сказать. Ещё Бяше нравился Тоха, не в пидорском смысле, конечно, а как друг. Он пусть и дохляк дохляком, а в начале года ещё совсем мутным казался, но в результате оказался определено ровным пацаном. И побазарить можно было с ним и, несмотря на вид реального ботаника, даже прикрывал их как-то перед учителем, стилил так, что сам Бяша почти поверил в то, что они с Ромычем не разбивали учительский горшок с цветами. А ещё во многом разбирался, особенно в литре, рассказывал им содержание «Недоросли» да так четко, что даже Бяше стало интересно слушать про Софью и жениха ее, имя которого он не запомнил. И сейчас Бяша вообще не понимал, что происходит. Какого хрена Рома ничего не делал, если так отстаивал возможность Петрова ходить и не бояться нападков подобных уродов? — Знаешь, что... — Будаев почти загордился тоном и настроем Петрова, но в целях его же безопасности перебил нарочно. — Шел бы ты место занимал, Семён. Никому нахуй не нужны разборки сейчас и твои выкидоны. Нормально тебя прошу, съеби без хуйни, на. — А то что? — он явно не впечатлился предложением и стал напирать на бурята, — А? Что ты мне сделаешь? Бяша стал благодарить судьбу, что она подкинула ему в жизнь Пятифана, который подошёл сзади и словно бы незаинтересованно, но твердо спросил: — Хочешь узнать, что я тебе сделаю? — Или я, если сейчас же от них не отвалишь? — сбоку возникла Тихонова, как из под земли выросла при том очень вовремя. Она всегда вовремя. Ещё и в прикиде своем необычном, хвостики какие-то на голове повязала, жевачку вроде бы арбузную жуёт и стоит вся такая из себя. — А может мне ещё позвать Катю, чтобы она матери рассказала о том, что ты творишь, чисто для укрепления эффекта? Бяше хотелось заржать громко и с чувством, глядя на рожу Семёна, после того, как к ним присоединилась и Полина, но не успел никто ничего добавить, как донесся громкой, на грани истерики выкрик от классной: — Что вы там все встали? Мы скоро отправляемся, живо достали паспорта и пошли в вагон! — она поправила очки и пригляделась к происходящему, — Бабурин! Ты опять за свое что ли? А ну сюда иди, поговорим с тобой.***
Антон не понял, что сейчас произошло. Ничего не понятно, но очень интересно. Однако сложилось все наилучшим образом для всех, кроме Семёна. Мальчику напоминает вся эта ситуация ту, что произошла в сентябре, когда Бабурин решил унизить его при всех, а в конце концов ему наваляли Бяша с Ромой. Душу невероятно грел тот факт, что теперь за него заступились. Прямо точно за него, как минимум Бяша, который несмотря на произошедший на его глазах диалог, встрял и ещё защищал блондина. Сейчас последний почувствовал себя на своем месте, да теплеющего под грудной клеткой правильно, его будто больше не отторгает это место и коллектив. Даже не так. Ему самому не хочется больше сбежать от сюда. Это смешно, да? Из-за такой ерунды так расплыться лужицей и едва ли сдерживать повлажневшие глаза от того, чтобы наполниться слезами счастья. Конечно, Антону не стало от этого события настолько радостно, что он позабыл навсегда о всех остальных проблемах и загонах, но сейчас ему так непередаваемо хорошо, что Петров еле сдержался, чтобы не запрыгнуть на шею к Бяше, а только протянуть руку и добавить: — Спасибо. — Да не за что, братан! — бурят взял размах, чтобы с громким, звонким звуком сомкнуть ладони, но Рома его отдернул, схватив за шкирку. — Нам идти надо, бра-тан, — вместе с обращением, направленным скорее к Бяше, Пятифанов оглядел Антона, что так и остался стоять с протянутой кистью, но уже не такой ровной, а неестественно застывшей в воздухе. Рома позволил себе скривиться, чтобы показать все отвращение, которое он испытывал по отношению к бывшему другу, но Антон ничего не чувствовал по этому поводу. Он знал, что все это ерунда, и даже если хулиган злиться, то хотя бы не равнодушен к нему. Вслед за двумя парнями, Петров в компании Насти и Полины прошел к очереди, что стала заметно короче, и непринужденно сказал, несмотря на то, что слова давались всё-таки тяжелее, чем немногим ранее: — Спасибо вам тоже за то, что вступились. — Да если бы не Пятифанов, то ему бы плевать на нас было. — засмеялась Настя, но быстро остыла, получая незамедлительный ответ от Полины. — Не на нас, а на тебя. Бабурин боится Катину маму, ведь именно она когда-то настояла на том, чтобы этого придурка наконец на учёт поставили. — Не забывай, кто этим занимался, Полина. — глаза Тихоновой сузились опасно, но только на секунду, прежде чем она приняла самый спокойный вид с лёгкой ноткой веселья от разговора. — Толку от него, если бы Катина мама не пожаловалась? — Толку от жалобы, если бы не мой папа? — Толку от вашей ссоры? — угрюмо выдохнул Антон, оказавшийся между двух огней, — Будете влиянием мериться? Или скажите просто «Пожалуйста, Антон»? — Пожалуйста, Антон. — хором достало до обоих ушей и все замолчали. Наконец до них дошла очередь, документы проверили, места зачем-то сказали, несмотря на то, что все садились кто как успел, и отправили в вагон. У них ещё паспорта забрали взрослые, чтобы «Не дай бог не потеряли, а то знаем ваш ветер в голове». Антону хотелось фыркнуть на это заявление, ведь преподаватель и родители могли также ошибиться, могли случайно потерять — никто от этого не застрахован. Эти размышления прервал гомон, что затарабанил по ушам, при входе в вагон. Везде было занято, некоторые разложили еду на столики, уже был слышен аромат приправ для заварки сухой лапши, а другие просто сидели и разговаривали в предвкушении предстоящей поездки. И только сейчас Антон подцепил всю эту атмосферу и чересчур радостное настроение, которое как чума распространялось по всем вокруг. Петров просто забыл, как любил поезда. Просто потрясающая домашняя атмосфера, смешанные запахи, теплые разговоры и глухой стук колес. Он любил смотреть в окно ночью, замечать одинокие дома с горящим светом в единственном окне, рощи, недосягаемые города, которые светились робко. Монотонный шум, сопение других пассажиров и запах разной еды, которую открываешь в одиннадцать вечера по зову желудка. А ещё Антон любил людей в поездах. Не всех, конечно, а только маму с папой и маленькой Олей на руках. Они давным-давно ездили к родственникам, которых Карина поздравляет на каждый праздники сейчас и которых Антон вовсе не помнит, но с ними ассоциируется такое необъятно большое для маленького мира мальчика приключение. И сейчас нос пробивает такой яркий запах ностальгии, что нет сил воспротивиться улыбке, пунцовыми бутонами на губах расцветающей. Сзади подталкивает Морозова, причитая о его чрезмерной медлительности, и сопротивляться нет желания. Юноша идёт вперёд, уверенно, четко, словно попадает в новый мир, который влечет в себя похлеще любого существующего запретного плода. Свободные места на них троих оказываются в самом конце у туалета, но это не расстраивает сейчас вовсе. На нижней полке сидит недовольная Катя, что при виде Петрова готова была начать негодовать, но лицо Полины позади него ее малость успокоило. — Пока я занимала вам место, мое уже точно забрали. — Не бурчи, Кать, а просто с нами оставайся. Нас трое, а четвертое место не занято. Антон даже не мог предположить, что Полина так легко примет факт присутствия Тихоновой на протяжении всей поездки. Но сейчас он едва ли думал над этим, ведь на боковушке напротив них устроились Рома с Бяшей. Пятифанова мальчик даже не признал сначала из-за спины, тот закидывал сумки наверх, взобравшись на подставку для залезания на верхнюю полку. И вместо ожидаемой паники Антона охватила радость нескончаемая, ведь, пусть они не смогут поболтать, посидеть как раньше, но Рома просто будет рядом. И сейчас кажется, что он словил джекпот, раз остался в компании знакомых, приятных ему людей. Ну и, конечно, недалеко от хулигана, такого серьезного и хмурого после понимания с кем ему придется делить место.***
— Расскажи мне на милость: что всем было сказано по поводу времени? — Катина мама обращалась к Бяше с явным недовольством, она нетерпеливо сложила руки на груди и каждой морщинкой выражала неудовлетворение. — Простите, пожалуйста, я передала ему неправильное время, вот он и прошел позже назначенного, — Настя приняла максимально страдальческим вид и хотела что-то добавить, но была перебита. — Тем более. — строгость этой женщины саднила в спине из-за ровной осанки, которую держал Антон с непомерным трудом, пока она не прекращала причитать командирским тоном, — Слушать надо, когда объявляют всем, а не в потолок плевать. Специально просили заранее прийти, чтобы не возникало проблем с поиском или потерей людей. Мы за вас ответственность несём, так что будьте добры соблюдать наши просьбы. Нас не так много на ваше стадо, имейте уважение и вообще... — Мам, мы все поняли! — Катя не выдержала и даже прикрикнула, заставляя ее скривиться от кислого отвращения. Единственное, что хотелось Петрову в этот момент, это расслабить наконец позвоночник или скривиться в ответ. Женщина кинула на дочь взгляд а-ля «мы с тобой об этом ещё поговорим» и, цокая каблуками, удалилась. Казалось, вот сейчас пространство, частично размытое разными тембрами голосов других девятиклассников, до краев наполнится неловкостью момента, но Рома поспешил обратиться к другу с несерьёзной раздраженностью, просто для вида: — Она права отчасти. Даже я заебался тебя ждать. — Знаете, как Мерлин Монро говорила? «Опаздывать, значит убедиться в том, что ждут именно тебя»! — гордо заявил адресант и почему-то уставился прямо на Тихонову, которая незамедлительно отреагировала смехом, который поддержали и остальные из компании. — Слушай, дружок, самооценка у тебя, что надо, но ты — не Мерлин Монро, чтобы тебя целый поезд ждал. — с абсолютной добротой в голосе ответила Настя, устремляя глаза на Полину. Одного Антона смущают переглядки и недавний разговор? Бяша ведь точно знал ко скольки надо, он присутствовал и не спал во время объявления, а Настин класс приходил вообще позже, да и сама она пришла вообще позже бурята. Может Тихонова его просто защитила таким образом от нападков? — Конечно, нет. Я даже лучше! — Будаев заиграл бровями и ухмыльнулся беззубо девушке, которая на это лишь бровью слегка снисходительно повела. Полина с Катей похихикали, глядя на этот диалог, а вопрос «что вообще, блять, происходит» должен был вот-вот сорваться смешливым выкриком, но Антон сразу же забыл о своем желании после предложения от Тихоновой поиграть в карты. — На желание! — воскликнул Пятифан, с места поднимаясь так, словно готов уже был это сделать долгое время. — А ты в курсе, что даже там думать надо? — беззлобно, но с немалой долей ехидства поинтересовалась Смирнова, усаживаясь напротив Полины, сидящей у окна рядом с блондином. — В курсе, любезная, волнуюсь за тебя, тяжко придется. Хоть Рома и шутил очевидно, но мягкое обращение резануло остро, Антон сморщил лоб и подвинулся ближе к своей девушке, освобождая место рядом. Сказать он ничего не решился, да и не придумалось ничего, только бред один лез в голову. Тем временем два парня с боковых мест ждали, пока Настя достанет карты с рюкзака на полу и даст им пройти. Когда она нашла искомое и уселась рядом с Катей, Антон смог наблюдать следующую картину: Пятифанов собирался сесть на противоположную от него сторону, но Бяша, перехватив хулигана за плечо, что-то прошептал, заставляя друга нахмуриться и грубо упасть рядом с Петровым, попутно приговаривая: — Подвинься. — Да куда? — насупился юноша, откидываясь, чтобы показать, что места правда нет. — Желательно нахуй из вагона. — как бы между делом ответил Рома в тишину между их компанией, чем привлек внимание всех сидящих. «Это уже слишком, — досадно подумалось Петрову, — Хоть и заслуженно это все, но унижать себя при всех я больше не позволю». — Если тебе мало места, то уйди сам. Всем хватает почему-то кроме тебя. — голос не дрогнул ни разу, Антон даже загордился бы этим, если бы не скулы, что сводились из-за напряжения и выдавали сильное волнение. — Тебе скоро двигаться не надо будет, я тебе в ебало двину такими темпами. То с какой лёгкостью он это сказал, заставило глотку в спазме сжаться, хотелось выплюнуть ему в лицо что-то настолько обидное, чтобы он почувствовал тоже самое, что и Антон, но чистая злость в перемешку с острой обидой стали угасать. Постепенно, но все же быстро, наверное, по большей части из-за осознания того, что Рома имеет право себя так вести, в отличии от самого Петрова, ведь пострадавшая сторона всё-таки не он. Ещё и рука Полины, оказавшаяся в нужное время на загривке с убаюкивающими поглаживаниями. Хотелось отпрянуть, потянуться в другую сторону, получить пусть и грубое касание совершенно другого характера, но зато от Пятифанова. Однако единственное, что Антон получил, — это ошарашенные, светлые глаза Смирновой, которые спустя мгновение наполнились кристально очевидным отвращением и ревностью, жгущей ей белок до полапавшихся капилляров. Конечно, ее взгляд не наполнился кровью, но вероятность того, что это присутствовало бы, будь это возможно, была крайне высока. Но срок, за который нужно было ответить на реплику, стремительно кончался, поэтому мальчик, с уже истлевшими эмоциями, ответил спокойно и четко, не сводя взора с Кати: — Тебя волнует то, что я тут нахожусь, или реально места мало? Все кратковременное внимание обратилось к хулигану, не ожидавшему спокойной реакции от Петрова, поэтому он очевидно растерялся и пробурчал, отворачиваясь: — Сиди уже. Никто не решался нарушить тишину, только Настя умиротворенно, насколько это возможно в данной ситуации, мешала карты, монотонно шурша, когда Катя эмоционально возразила: — А когда я с Пятифановым ругалась, то ты развернулся и домой ускакал! — Да когда это было, Кать! — Антон несмело посмеялся, понимая, что эта история понятна лишь троим. — Вы меня заманали со своими разборками, давайте раздавать карты уже. — Бяша не пытался подобрать момент для того, чтобы это сказать. Он просто ловил его так, будто запрыгивал на лошадь на полном ходу. Правда, падал с нее сразу лицом в рыхлую землю, но это неважно, — Кстати, я рассказывал историю про тачку, козла и курицу? — Тысячу и один раз. — вздохнула Тихонова и с множеством немых вопросов посмотрела на Антона, что больше всего хотел сейчас оказаться на рельсах под их поездом. — Лучше давайте по правилам. Переводной? — получив положительный ответ от большинства, она ещё раз уточнила, — Кто дураку действие задаёт? — Первый вышедший. — подал голос окончательно успокоившийся Пятифанов. После раздачи карт в колоде их осталось меньше двадцати, поэтому люди выходили быстро и с таким же темпом набирали себе приличные веера. Полина, оказалось, правил почти не знала, поэтому периодически, хихикая юноше на ухо, спрашивала у Антона, что ей вообще делать. Ему, соответственно, приходилось думать за двоих, скидывать только те значения, которые она смогла бы побить. А сбоку ещё и Рома давил, не жалея скидывал все дерьмо, которое накидал ему Бяша в прошлом круге. В конце концов первая вышла Морозова с коротким победным криком и оставленной пиковой дамой Екатерине на прощание. Антон, чьей заслугой была ее победа, оставался в не самом лучшем положении. Одна козырная шестерка и ещё пару цифр одной масти. Не густо и вряд ли получится отбиться, только если повезёт перевести. Находясь частично в тисках Полининых рук, — она, схватившись за него, глядела в его карты с приоткрытым ртом — Петров прикидывал, как ему лучше поступить, когда из игры вышел Бяша и кинул другу напротив вальтов на погоны. Антон помнил, что у Ромы был ещё не козырной и перевести следующему, то есть блондину, было очевидным и действенным ходом. Когда надежды были утеряны, и Антон разочарованно опустил свои карты вниз, не нарочно позволяя видеть хулигану содержимое, мальчик увидел, как Пятифан просто бьёт вальтов, а после, сложив их в биту, кидает предпоследнюю карту — козырную десятку. Петров бога благодарил тогда. Попутно отгоняя мысли, что бог в этой ситуации по идее именно Ромка, учитывая, что он, увидев карты одноклассника, не стал переводить. «Мне нужно поблагодарить его? — резонно поинтересовался сам у себя Антон, чтобы потом отрубить, — И не подумаю, он меня пошлет куда подальше.» В общем оба юноши все же вышли не последними, в дураках осталась Настя, которая исходом партии расстроена вообще не была. — Ну валяй, Морозова. — отмахнулась девушка, всем видом показывая, что ни капли не боится ее задания. — Я устала от твоей компании, милая, — приторно сладко долетело в ответ, — Иди-ка у туалета постой, проветрись. И Бяшу с собой прихвати. Антон напрягся. Показалось это чем-то неприятным, но защищать Настю пока не стал. Если задело ее, то попросит Полину сбавить обороты в своей ядовитости, которую все ещё не привык такой видеть, ведь крайне редко девушка позволяла себе что-то подобное. — А с чего Бяша должен идти? Это мое задание, а не его. — резонно заметила Тихонова, словно бы и вправду возбуждённая своей компанией, а не долей унижения в действии от Полины. — Думаешь, он против? — задорно хмыкнул Рома, складывая руки на груди и впериваясь глазами в друга. — Вот-вот! — поддержала Морозова и махнула рукой на помещение между вагоном и туалетом, — Милости прошу. — На сколько? — спросила шатенка, поднимаясь с койки на пару с молча улыбающимся бурятом. — Пять минут, можете дольше, если понадобится. — скомандовала Полина, принимаясь мешать карты. Когда необычная пара скрылась за дверью, все решили отдаться громковатой тишине в компании друг друга. Полина монотонно шелестела колодой, постукивая ногой, Катя, приподняв ладонь на уровень глаз, рассматривала свои ногти и сквозь пальцы «незаметно» поглядывала на Морозову, а Рома просто покачивался в такт движения поезда и смотрел перед собой, вклиниваясь словно между пространства. Антон же, сам того не замечая, наблюдал за хулиганом, за его большими пальцами, кружащими вокруг друг друга, за носком кроссовка, в котором пальцы непрерывно двигались, дёргая сетчатую ткань, и вслушивался в размеренные звуки его дыхания, краем глаза замечая, что грудная клетка иногда движется в другом темпе, малость отличным от вдохов и выдохов. — Мы будем дальше играть, или это все одноразовая акция для того, чтобы Тихонову побесить? — молчание, бальзамом на душу стелющееся, было прервано Морозовой надрывно и грубо. Может этот факт, а возможно обида за Настю вынудила мальчика язвительно ответить, недовольно губы поджимая: — Побесить и унизить Тихонову было только твоей задачей. — Я... я не хотела. — неуверенно протянув в ответ, Полина только подтвердила догадки юноши. — Оно и видно. — Антон затылком чувствовал, что Рома наблюдал, слушал. Кожа среагировала на это — зарделась на щеках, а на задней части шеи запрыгали мурашки. Они еще немного посидели молча, теряясь среди напряжения обстановки, когда из небольшого помещения все же вышли. Бяша, уже не такой обрадованный выпавшей ему удачей, встретил взгляд от Ромы, мол «Я же говорил», и от того пуще прежнего нахмурился и упал на место рядом с притихшей Тихоновой. Лицо ее почти ничего не выражало, только чересчур показательное спокойствие, читаемое во всем, и будто бы сожаление, проявляющееся в редких взглядах на бурята. Все остальные уже разделяли это настроение до прихода ребят только каждый по своей причине, поэтому Антон успокоился, понимая, что сейчас есть время посидеть, вслушаться в шум поезда и начать слегка покачиваться в редкие толчки транспорта. Но стоило только прикрыть глаза, как донесся высокий, недовольный голос Смирновой и возвратил его в реальность, совершенно отличающуюся от идеального мира, созданного в голове: — Мы играть-то дальше будем? Или вы продолжите сопли на кулак наматывать? — Согласен, — подтвердил Пятифан, словно бы немного смущенный ситуацией, он периодически поглядывал на своего друга напротив, выражая сочувствие, которое Бяше по всей видимости никуда не уперлось. После часа игры, одного петушиного крика от Кати, трех желаний для Полины, которой приходилось подходить к разным людям и фигню всякую нести, и одной самой вкусной запеченной курицей от Насти, Антон с Катей вышли в ничью в самом конце. Общим консилиумом было принято решение обоим дать задание, не разбираясь ни в чем более. И, знаете, Антону даже сначала показалось, что стоять с Катей около туалета, — щадящая практика, вместо которой могло быть реально что-то стремное. Однако так ему казалось только в начале. — У меня есть предложение. — У меня нет желания его принимать, — резко отвертелся Петров от любой идеи Смирновой. И дураку понятно, что скорее она предложит какую-то очередную ерунду, которая выльется в нечто неприятное. А Антон — не дурак, еще и с иногда срабатывающей интуицией. — Да ты послушай хотя бы! — надулась она и решила продолжить, не оставляя возможность досрочно отказаться от ее идеи, — Знаешь игру «20 вопросов»? — Ты хочешь просто что-то спросить у меня? — было непонятно для чего она идет на ухищрения, если Антон мог спокойно ответить на вопрос помимо игры и также не говорить ничего, если на нее согласится, — Ну давай. — Что у тебя с Полиной? — Боже... — громкость голоса пришлось снизить до шепота из-за девочки, захотевшей в туалет, — Ты когда-нибудь с этим успокоишься? — А ты ответь, тогда успокоюсь! — прошипели в ответ, недоверчиво на дверь поглядывая. — Мы дружим. — без промедления и раздумий. Антон не собирался говорить правду про это, потому что у Кати язык без костей, она при необходимости всей Москве расскажет, что они встречаются. А самое главное, что Рома может обо всем узнать. Антон сколько бы не пытался представить его реакцию, всегда бился в стену непонимания, невозможности предугадать его реакцию, а с нынешней ситуацией, вариантов развития событий увеличилось раза в два. — Что ты хочешь услышать? — Правду и всего-то. — она безобидно похлопала большими, красивыми глазами и, пропустив закончившую свои дела девочку, наконец сказала в полный голос, — Так что, если ты мне сейчас врешь... — То что? Чтобы просить у меня искренности, тебе самой нужно быть способной правдой поделиться. — Ну так я же изначально предложила вопросы по очереди задавать. Попробуй. Это «попробуй» значило вовсе не попробовать задать ей вопрос, а попробовать задеть ее, найти то, что ее зацепит. И Антону, у которого в голове звеняще повторялось последнее сказанное ей слово, было что спросить. Другое дело, что это банально могло не сработать. — Тебе нравится... — нет, не так. — Когда тебе начала нравиться Полина? Юноше сначала подумалось, что он ошибся. Может Рома тогда себе напридумывал, а все неудобные вопросы от Смирновой имели объяснение. Так показалось из-за не изменившегося лица девушки, ни одна мимическая мышца не дрогнула, наоборот все окаменели на пару с сухим, тяжелым тоном, которым она спросила: — Ты спятил? — Хочешь сказать, что я не прав? Правда за правду, Кать. — Антон ни в чем уже не уверен, но если давить и блефовать, то до конца и без малейшего сомнения. — Ты ничего не знаешь. — ее брови слегка опустились вместе с громкостью сказанного. — Уверена? Думаешь, со стороны это незаметно? Катю всегда учили отрицать до конца, а с принципом «не пойман — не вор» она жила примерно всю жизнь. Мама учила нападать первой, а если тебя пытаются душить, то сомкни руки на чужой шее стальной хваткой в ответ. Иное поведение Екатерина в себе презирала, пусть иногда и поступала не по правилам, которые сама себе установила. Но сейчас, когда дичайший ужас схватил за руки, зафиксировал крепко. Она, кажется побелела, ведь сердце словно биться перестало, кровь отлила отовсюду вместе с возможностью выдавить что-либо в ответ хмурому юноше. Гордость за пересиливание себя Смирнова не ощутила, только укол за дрогнувший голос, бивший высоким сопрано: — А ты? Петров напрягся. Сквозь панику Катя почувствовала интерес к этой реакции, словно отклик в себе почувствовала. — Что я? — Думаешь, со стороны не заметно? — фальшивит. Очевидно и понятно лжет. То, что она видела буквально недавно слишком мало, чтобы утверждать, но хватает, чтобы замылить глаза на ее притворство. Грустные Антоновский взгляды в сторону Ромы Пятифанова — могут ничего не значить, кроме банальной тоски по упущенной дружбе, а могут быть ее спасением и рычагом давления. — Что не заметно? — его ухмылка абсолютное надувательство, и Кате это ясно, поэтому последующее передразнивание ее не тронуло, — Ты спятила? — Да ты влип, Антошка, — Смирнова копирует реакцию одноклассника и злорадно усмехается, — Втрескаться в Пятифана — главного гомофоба и гопника города... Это же надо. Он оказался потерян, до комичного беспомощен, но девушке не смешно от этого. Ни капли. И ей неприятно, что в его обескураженности Катя видит себя, словно в самом начищенном зеркале, потому что походу оказалась права. И, несмотря ни на что, ей это не импонировало. Смирновой жаль. И себя, и его. Единственное, что она может прошептать: — Правда за правду, Петров.