Дурной эффект

Антон не понимал для чего туда шел. Записка, оставленная неизвестно кем основном отделении рюкзака, жгла руку, сжимающую ее в кармане ветровки. Юноша заметил ее буквально за десять минут до назначенного времени, перед этим знатно запарившись с разбором корявого почерка. Внутри теплилось предвкушение с четким, осознаваемым страхом. Может Катя все рассказала Пятифану и его там ждут, чтобы преподать урок? Хоть такие мысли и посещали часто, но были абсолютно нелогичными, потому что у Петрова в запасе тоже имелся секрет Смирновой, и она бы не стала так рисковать лишь бы нагадить ему. Тем более не после их разговора. — Это тяжело, знаешь. — Знаю. — подтвердил без сомнений юноша, не поднимая прилипших к полу глаз. Невыносимо. Катя же, наоборот, не стеснялась смотреть прямо, прожигая, и ждала такого в ответ, но Антон просто не мог. Он чувствовал себя глупо и униженно, из-за того, что так бездарно спалился перед... Катей — не безызвестной сплетницей школы, которая часто портит школьникам жизнь своим присутствием. И ему крупно повезло, что Пятифан когда-то рассказал о влюбленности Смирновой в девушку. Его девушку. Антону сначала показалось, что ему повезло с этой информацией, а потом пришло осознание, что, если бы он не знал ничего, если не решил ехидничать, то Катя тоже бы ничего не поняла. — Ты откуда взяла это вообще? — Я не знала ничего. — она повела острыми плечами и виновато улыбнулась, — Просто решила попробовать надавить на тебя через Пятифана. Ещё чуть-чуть и у Антона зубы покрошатся от силы, с которой он сжимал челюсть. Это провал. Она даже не была уверена, а юноша отрицать нормально не стал. Идиот. Он сейчас задохнётся в этой каморке, ей богу, точно свалиться из-за асфиксии, схватившей его тонкими пальцами, так похожими на Катины. Поднимаясь наверх, он сомневался. Отчаянно стремался того, что его там ждёт. В частности неизвестность, в которой скрываться может что-угодно. От злодейки, Урсулы, из русалочки, до самых темных спрятанных в углу души тайн и секретов, который с момента туалетного разговора больше никакие не секреты, да и не тайные вовсе. Дверь оказалась не заперта, поддалась легко, даже не заскрипела, несмотря на то, что явно век свой отжила. Молодится, а может смазывает кто. Антону пришлось сделать шага три, чтобы прокрутиться вокруг себя, осмотрев скромное пространство крыши. Везде были понатыканы ветки антенн бесполезных, грубо и часто, как лапы деревьев ветвились. Ветер нес холод и звуки большого города, где даже в ночное время всегда кто-то что-то, или кого-то... кто-то. Ещё поток воздуха принес непонятный щелчок, Петров забоялся рефлекторно, что дверь закрыли, но, дёрнув за деревянную ручку, она поддалась без сопротивления. Аккуратно прихлопнув дверью, он обошел совершенно неуютный домик с лестницей, откуда и поднялся. — Ты долго шароебиться там будешь? Голос Ромы. Получается, он позвал? Мысль показалась радостной, приятной, прежде чем догнало осознание того, что причина встречи может быть вовсе не такой радужной, как сам Антон. И вместе с каждый шагом, осторожным и боязливым, его ещё сильнее напирало ощущение совершения ошибки. — Ром? Названный парень резко развернулся, едва ли не роняя фотоаппарат, застрахованный лентой на шее. Антону показалось, что резкий выдох хулигана долетел до него, оставаясь порезом на щеке. — Что забыл тут? — отрезал безучастно, отворачиваясь, но слишком безразлично, чтобы быть правдой. Это заставило растянуть губы в довольной улыбке, захотелось коснуться его. Жутко, до смещенных друг к другу бровей. Пятифану, наверное, было бы мерзко, зная это. — Не ты записку подкинул? — Антон вынул скомканную бумажку вместе с катышком из линяющей ткани кармана, тряхнул рукой, выкидывая его, и встретился глазами с Пятифаном. По крайней мере Петрову так показалось, среди темноты тяжело было различить четкие черты лица. Хулиган был очерчен свечением города позади, к которому ветер тянул нить дыма от тлеющей меж зубов сигареты. Антон подумал, что эту картину сразу надо запечатлеть, а после понял, что данных привилегий теперь не имел. Очки немного съехали, но, хмуря нос, он вернул их на место. Во рту было кисло, но не настолько, насколько хотелось скривиться от съедающей паники. Рома неспешными шагами оказался близко, потянулся к однокласснику, что мгновенно отлетел от него, испуганно глазея. Только спустя пару секунд до Петрова дошло, что Пятифанов хотел записку взять со скупым «На крыше. Ровно в 10». Антону теперь казалось странным многое. От возможного отправителя, который точно не являлся Катей и тем более Ромой, до почерка, неаккуратного, спешного, а от того плохо разборчивого. У него отец в такой же манере писал, поэтому юноша ненавидел делать с ним домашнее задание в началке, ведь папа, не желая долго с ним копаться, решал ему все на черновике и оставлял переписывать. Только вот Антон понять написанное не мог толком, через слово понимал пару букв, поэтому приходилось сидеть и решать самостоятельно. — Зачем тебе? — собственнически пряча послание в карман, Антон покосился с подозрением, но выпрямился и сделал пару шагов вперёд. Желание быть ближе пережевало и выплюнуло на пол крыши страх, который теперь остался лишь в кончиках пальцев. — Просто. — Пятифан также «просто» пожал плечами и, затянувшись глубоко, щелчком откинул окурок Антону под ноги. — Как видишь тут никого нет, кроме меня. Проваливай. Тем более скоро Бяша подойдёт. Бяши Петров не стеснялся вовсе, а, учитывая его доброжелательный настрой к нему, даже ждал, ведь тот точно развеет напряжённую обстановку. Перехотелось уходить тогда, когда пришло осознание, что Катя пока что ничего не рассказала Роме. Значит пока что все в безопасности. Антон в том числе. — Кстати, что за история про тачку, козу и петуха? — вспомнилось спонтанно, но показалось отличным поводом продолжить диалог и поровняться рядом, опираясь на перегородку. За ней было невероятно красиво, но Рома всё-таки интереснее. — Тачка, козел и курица. Да и что надо тебе вообще? — без злости, надменности и прочего, только усталость несоизмеримая, — Ты все сказал тогда, я тебя понял. Можешь меня просто не трогать? За считанные секунды около Антона словно воздух выкачали. Стало так неприятно от себя, от понимания, что Рома просто так не отпустил ситуацию, а самое омерзительное — Петрова грела мысль, что Пятифану плохо. Не сам факт его неудовлетворительного состояния, а то, что ему не плевать. Антон не законченный идиот, чтобы думать, что у них будет что-то больше дружбы, но надеяться никто не запрещает. И если при нынешнем раскладе всем так хуево, то почему бы не изменить положение дел или хотя бы не попытаться? — Слушай, я... — Нет. Это ты меня послушай. — также откровенно заебанно, но уверенно перебили, — Я достаточно в себе и в нашем общении покопался, чтобы понять некоторые вещи, а точнее осознать, что я вообще не вкуриваю нихуя. Почему ты так резко все оборвал, какого хуя я вообще стал мудаком с ничего — я до сих пор не могу понять. А теперь ты, как ни в чем не бывало, пытаешься со мной поболтать как с подружкой? Ну уж нет, иди-ка нахуй с такими приколами. Хочешь поржать — посмотри в зеркало. — У меня сестра так говорит. — Антон и вправду заржал и передразнил Олю писклявым голоском, — Кто так отзывается, тот сам так называется. Иди в зеркало посмотри. Пусть, не разделяя неожиданно подлетевшего настроения юноши, Рома усмехнулся и поддержал: — Это я ее научил. — Зачем ты вообще учишь ее таким вещам? — Чтобы сама себя могла защитить, — парень ненавязчиво оглядел блондина, намекая на его нередкую неспособность за себя постоять. — Она и так могла, — Антон не был в этом уверен, однако что-то подсказывало, что Оля могла ответить любому обидчику. — В кого пошла интересно... — вроде пошутил, а вроде лицо кроме задумчивости ничего не выражало. Антон терялся в эмоциях одноклассника, разгадать его стало ещё сложнее, чем было раньше. Или может из-за растерянности он не мог никак отвести глаз от хулигана, который освещенный огнями города, был весь на виду? — Прекращай. — Тогда проваливай. — хмыкнул Пятифанов, шмыгая носом и доставая новую сигарету, которую, сунув в рот, оставил неподоженной. — Хорошо, стой. Давай сыграем в игру. — Давай ты просто отвалишь. — Давай без давай. — Давай. — забавно хмыкнул Рома, давя зубами на фильтр. Антону осталось только губы поджать, пряча желание улыбнуться широко от горячего умиротворения, текущего по венам медленно, приятно. Разморенный хорошими, правильными чувствами, Антон решился продолжить давить: — Так сыграем? — Не хочу ни во что я играть с тобой. Отъебись. — долетело обиженно, но не притворно — по-настоящему. Антон понял, что и вправду забывается, ведь это он живёт с влюбленностью, то есть реальной причиной прекращения общения, а не Рома, которого грубо, беспричинно оттолкнули как муху надоедливую. — Что ты хочешь от меня? Я понять не могу, какого хуя ты пристаешь, если я тебе омерзителен? — Ты мне не омерзителен, Ром. — Серьезно? — улыбка очевидно ложная, судя по сухим, слегка покрасневшим карим глазам, — Не объяснишь тогда, что вообще произошло? — Я поэтому и предложил сыграть. — Блять, — парень сомневался, гордость не позволяла согласиться так быстро, словно до этого только и ждал момента, чтобы все разъяснить. — Хорошо, ладно. Во что? — В «20 вопросов», — у Петрова были не особо приятные воспоминания с этой игрой, которая по факту даже не началась, быстро закончившись, но теперь он научен и не попадется так позорно. — И что это? — ловким движением руки Рома зажег спичку и, прикрыв ее от ветра, прикурил наконец сигарету. — Просто по очереди задаём друг другу вопросы. — Конкурсы интересные, тамада ахуенный. — он хохотнул бархатно и наконец прямо встретился глазами с юношей, который чересчур явно пялился. — Не устраивает что-то? — Начать от большего к меньшему или наоборот? — Не поясничай. — Че хочу, то и делаю. Понял? — Понял, — Антон слегка выпячил нижнюю губу и закивал с минимальной амплитудой, — Так играем? — получив в ответ скомканное «угу», добавил, — Задавай. — Что я сделал? — В смысле? — Из-за чего ты начал бегать от меня, а потом... — Я понял. — слышать эту историю было неприятно обоим, но Антону нужно было убедиться, что речь о том, что он подумал, и до ответа подготовиться морально как-то. Потому что что отвечать он не знал вовсе. — Ничего ты не сделал. — Чего, блять? — прошипел сквозь зубы парень, сжимая ими сигарету, — Ты обкурился? — Ну, знаешь... — улыбка на покрасневших от укусов губах вышла извиняющейся, — ощущения, наверное, как от накуривания. Рома не поймет. Когда о чем-то не догадываешься, то и подозрений подобные фразы точно не вызовут, а, судя по их диалогу, Пятифан даже не думает об варианте того, что он Антону... о настоящей причине в общем. — Что это значит? — маска безразличия спала, даже усталость прошла почти полностью, только озадаченность и глубокое непонимание осталось на гладком лице напротив. — Это уже второй вопрос. Моя очередь. — Антону дико хотелось улыбаться, ведь это до невозможного хорошо, прекрасно, превосходно, замечательно, изумительно и, блять, чудесно стоять и разговаривать с ним, пусть через призму сказанного ранее, но все равно чудно до дрожи в кончиках пальцев, крутящего живота от любого тягучего движения шатена и его голоса, сейчас наполненного эмоциями, чувствами, пусть и не такими, какие Антон хотел бы видеть. Он знает, что ему хватит и этого, Петров был полным дураком, раз отказался даже от обычного общения, причем так сумбурно и необдуманно. — Как у тебя отношения с отцом? — Чего поинтереснее нет? — коротко фыркнув на отрицательный ответ, Рома не хотя ответил, — Нормально все. Теперь... — Неа, так не пойдет. Нужно нормально отвечать. — Ты точно так же ответил, держу в курсе. — А что мне ответить ещё, если ты не сделал буквально ничего? — То есть ты просто так меня кинул? — вышло без злости или обиды, как констатация факта, только уголок губы дернулся во время очередной затяжки. — Да. — Вот как. — абсолютно бесцветно и пусто донеслось в ответ небольшое спустя время, и Антону показалось, что внутри вместе с ответ все очерствело, потому что правду он ни за что не скажет, а ложь выходила слишком жестокой. У него горло дерет от того, как хочется вылить истину, что он вовсе не хотел прекращать общение, что из-за противоположного чувства, которое губило и губит его, он поступил так, что вышло все глупо и неправильно. Не так как у них должно быть. Просто проблема в том, что Антону мало будет того самого «как должно быть». Сейчас он готов смириться, но в будущем нельзя быть уверенным. А сказанное Пятифаном далее его добило, втоптало в землю, так что не вдохнуть, не выдохнуть, — Выходит, я как долбоеб столько времени думал, что со мной не так, где я мог настолько проебаться. Пытался ненавидеть тебя, игнорировать, но не выходило ничего, потому что я был уверен, что сам допустил ошибку. А получилось, что ты просто решил выкинуть меня нахуй как старого, ненужного пса, когда он тебе надоел. — Нет-нет, послушай меня, пожалуйста, Ром. — у Антона ком в горле, проглотить его не выходит, хочется закашляться, но юноша стойко терпит и его, и желание пролить кучу слез из глаз, которые защипало резко, — Все совершенно не так. Я сделал это не потому что ты мне надоел или я перехотел с тобой общаться, вообще не близко даже! Наоборот, все совершенно наоборот, слышишь? — Петров знал, что если не остановится, то скажет все как есть, поэтому направление своих оправданий нужно было сменить и сменить срочно, — Прости меня. Я знаю, что поступил ужасно, и знал это изначально, но не мог я по-другому. Я хотел, клянусь, хотел! И хочу, Ром, но есть кое-что.... то, что мне помешало тогда. — слезы всё-таки покатились из-за надрывных, эмоциональный высказываний, наровивших каждый раз окончиться скулежом, который Антону приходилось контролировать. — Я прошу у тебя прощения, но не жду его, потому что реальную причину назвать не могу, не сейчас точно. Кислорода не хватало, тем более во время сумбурной речи, которая давалась безумно тяжко. Антон чувствовал себя униженным, где-то несчастным, но жалеть себя себе же не позволял. Не достоин. Он чувствовал, что на грани, но на грани чего не понимал, казалось, стоит только чаше весов перевесить, и Петров свалиться на пол и зарыдает в голос позорно. Но не перед ним. Сейчас Антон уйдет, забежит в номер к двум одноклассникам, имена которых запомнил может недели две назад, и запрется в туалете, где уже сможет отдаться эмоциям и выплеснет их в свою скомканную футболку. Но сейчас то, что он чувствовал, выражалось дорожками слез, уже липко под подбородком подсохших, и тоном, законченной исповеди, от которой вряд ли кому-то стало легче. В темных, сейчас бездонно черных, глазах плещется сборная солянка, где Антон уловил и страх, и потерянность, и все возможное, что заставило неаккуратно подтереть нос и попытаться молча уйти. Но Рома не дал. Он схватил одноклассника за куртку и притянул к себе, без права выбора заключая в крепкие, определенно дружеские, объятия. Парень уронил голову на Антоново острое плечо, обдавая жаром открытую часть шеи. Руки Ромы сомкнулись за спиной замершего юноши, который просто не знал, как себя вести. Его едва ли не повело от тепла, идущего от Пятифана, его почти что понесло от знакомого одеколона, который заставил расцвести всем цветочным полям, порхать ярким бабочкам над ними и светить солнцу, которым сейчас являлся хулиган. Антона просто унесло от осознания того, что сейчас он может смело обнять друга в ответ, что может быть так близко и что он походу дела прощен. — Мне хочется тебя придушить, Петров, — процеженно в куртку, слабо, но не так, чтобы заставило сомневаться в правдивости слов, — и клянусь, блять, всем что имею, если что-то подобное повториться, то я мало того, что слушать тебя не стану, я никогда в твою сторону не посмотрю даже.

***

Антон не выспался, почти всю ночь пялился в потолок и улыбался, а ещё рисовал. Держал зубами маленький фонарик-указку, подсунутый Олей с целью поиграть со всеми бездомными котами мира, и шуршал грифелем по неровной, акварельной бумаге, изображая по памяти ту самую картину, — Рому, точнее его силуэта, охваченного пламенем большого, даже гигантского города по сравнению с одним небольшим Антоном. Мальчик, конечно, пытался заснуть, закрывал насильно глаза, придумывал себе наказание за то, что откроет, и так пару раз заснул. Ему вновь снились снежные горы, река и оглушительно громкий треск льда, который отчего-то начал распространяться по снегу, стал подниматься по ногам, замораживая конечности. А потом Антон проснулся и до семи утра так решил и не спать, побоявшись вновь попасть туда. И, сидя на завтраке со всеми ребятами в большой столовой с высокими потолками, где стоит чихнуть и он обсыпается, Антон клевал носом в тарелку. Каша напоминала домашнюю — мамину, однако это не комплимент; у Карины всегда почему-то плохо выходила любая каша. — Не насилуй кашу. — шикнули сбоку и толкнули, приземляясь рядом. Катина порция была значительно меньше, значит и мучиться ей надо было также меньше. — Доброе утро, Петряев. Обращение не тронуло никак, но желание разговаривать с девушкой не было изначально, несмотря на ее нелепую сожалеющую улыбку, поэтому Петров, набив рот кашей нарочно, пробубнил: — Ифи нафих. — И я рада тебя видеть. У меня есть предложение. — Катя, иди куда подальше со своими предложениями, реально! — переборщив с громкостью сказанного, Антон поймал парочку удивлённых взглядов и один псевдо успокаивающий Смирновой. — Да ты дослушай же! — она случайно стукнула ложкой по кромке тарелки и ещё больше людей, сонно доедающих свой завтрак, обратили свое внимание на громкую пару. В столовую с громким окликом ворвался Бяша с болтающимся пустым рюкзаком на плече: — Антоха! — парень резво перепрыгнул через скамейку, оказываясь перед одноклассниками, и выдернул тарелку Петрова, не медля запихнув в рот ложку, — Ну че, как оно? — Никак оно! — Смирнова поставила блондину руку поперек груди, то ли защищая, то ли просто приказывая молчать, — Мы тут разговариваем, а твое присутствие мешает, Будаев. Последний лишь фыркнул, съел ещё каши с края тарелки и, взмахнув ложкой, ответил: — Катька, давай ты не будешь сукой и дашь нам спокойно по-мужски поговорить. — По-мужски? — она деланно удивилась, а потом хихикнула в кулак добавляя, — Антон это может. Удачи, мальчики. — Можешь, когда хоч... — Кать, — Антон схватил девушку за руку, цепляясь за браслет, — можем потом об этом поговорить. — Если мне позволят, то с удовольствием, Петряев. — и ушла, цокая каблуками, пока мальчик отделывался от раздражения и чувства дежавю. — Не копти мозги, братан, перебесится, — Бяша все уплетал сворованную кашу и заглядывался на оставленную ушедшей Катей, — Так че? Как все прошло? — Что прошло-то? — Как что? Я ж записку подкинул и свиданку вчера вам с Ромычем устроил, на. — Ты? — степень удивления юноши можно было смело называть «ахуем», — Свиданку? — Ой, да не цепляйся к словам, все равно не поймёшь. Я просто заебался конкретно от вашей Санта-Барбары и решил взять все в свои руки, раз вы как телки друг от друга бегаете. — Бяша, ты... — бурят напрягся и даже перестал жевать, услышав чересчур пораженный тон в ответ, — ты просто, блять, лучший. Спасибо. Расслабившись, он запихнул в рот ложку с приличной горкой и продолжил, опьяненный похвалой: — Канехна, лухий, ара ы ухе... — Прожуй. — Та фля, — он проглотил большую порцию и поморщился от боли в горле, — Говорю, конечно, лучший, пора бы уже запомнить и не забывать. Как я понял, все заебись прошло. Но бля... — парень вроде и сочувствием сочился, но в словах и движениях читалась угроза или как минимум предупреждение, — если ты ещё че-то такое выкинешь, то я ебало тебе сломаю. Ты нормальный чувак, ниче такого, но и Ромыча я хуярить не дам тебе. — Да там долгая история, и она вряд ли повториться... — Да без б. У тебя второй шанс, считай, человеком стать. Антон кивнул и неожиданно для себя отшатнулся, когда рядом грузно опустился Бабурин, который стукнул тарелкой и демонстративно кинул туда ложку. — Че надо? — незамедлительно отреагировал Бяша, оскалившись и сверкая отсутствием зубов. — Я просто побазарить с тобой, Будаев, хочу. — кинув презрительный взгляд на блондина, ответил Семён, не позволяя себе сказать чего-то большего. Антону не претила такая компания, тем более когда его не особо тактично выпроваживают. Мальчик подтолкнул свою порцию Бяше и, игнорируя зудящий затылок от сального взгляда, отправился на выход из столовой. По пути заметил Полину, Катю и Настю за одним из столов, где все, кроме Морозовой, что-то обсуждали, а она уныло ковыряла кашу, придаваясь похожему на Антоновский настрой. — Аккуратнее. — хмыкнули небрежно, когда Петров влетел в чью-то грудь, засмотревшись на девичью компанию. — Ой... Прости, Ром, доброе утро, — руки, будто не его, стали судорожно волосы поправлять, которые с начала года заметно отросли и стали значительно виться на кончиках. — Доброе... — он вроде бы оскалился, но весь сочился теплом и уютом, особенно после сна такой растрепанный, сонно моргающий и с полным бардаком на темной голове, что хотелось пригладить торчащие прядки или просто запустить руку в непослушные волосы. — Куда бежишь? Только начался же завтрак. — Если ты только пришел, не значит, что он начался только что. А меня Семён изо стола тактично попросил свалить, чтобы с Бяшей поговорить. — Эт с хуяли? — по-командирски ответил Ромка, руки пряча в карманы джинс, которые видеть на нем вместо привычных спортивок было удивительно. — А ну пошли. — Нет, Ром! Стой. — сам не замечая, Антон схватил парня за плечи, тем самым затормозив его, и прошептал, — Мне общение с Семёном даром не сдалось, и есть я не хочу. — Да бля, — Пятифанов прошелся языком по нижней губе, а после поджал ее, размышляя, — Он, когда не выебывается, может быть адекватным. А если ебальник откроет, то... — То ты его закроешь? — получив довольный кивок, Антон все же засомневался, — Да я правда сидеть с ним не хочу. — А я хочу посидеть с тобой. — незамедлительно прилетело в ответ откровением, заставило что-то внутри проснуться и зашебуршать приятно. Антон не верил, что все так просто. Как Рома мог так легко его простить? Сомнения душили его ещё всю ночь, но абсолютно впечатленный объятиями и надеждой, что все будет как раньше, он не мог заставить себя хотя бы как-то проверить свои подозрения. Пятифан не похож на человека, который с таким рвением отпускает все ошибки и прощает человека безвозмездно. Не в обиду хулигану, но не похож он на незлопамятного. И Антон метался между огромным желанием повестись, закрыть глаза на свое глупое недоверие, или убедиться в том, что Рома не обижается. Однако Петров без понятия, как это проверить, поэтому он жадничает возможностью провести время с Пятифаном, и, сглатывая от приятного волнения, отвечает: — Давай отдельно сядем тогда?

***

Они шли большой толпой, шумной, громкой и неуправляемой. Антона со всех сторон пережимало, а уши очень хотелось закрыть от криков со всех сторон. С правого боку жалась Полина, стараясь не затеряться среди прочих и не быть незамеченно затоптанной, а слева вышагивала Смирнова, образуя вокруг себя небольшой островок пустоты, такой, что она могла спокойно идти не толкаясь и высматривать недоумков решащих сбежать. На каждом полюсе толпы было по взрослому-сопровождающему, они как пастухи проверяли наличие каждой головы в стаде и были готовы в случае чего крюком за шею обратно впихнуть в этот хаос. Антон же хватался за куртку Полины, которая без конца ворчала на все происходящее, и не мог выпустить сегодняшний завтрак из головы. Хотелось улыбаться, прыгать, бегать, да хоть под машины бросаться от избытка энергии и чувств. Снова ощущать доброжелательно настроенный взгляд Ромки было чем-то невероятным. Парень всю дорогу причитал на совершенно пресную кашу, а потом с решительным настроем пошел просить у поварих хотя бы чайную ложку сахара, а вернулся с солонкой соли и кислой миной. Непринужденные разговоры буквально ни о чем позволили до конца ощутить прелесть их прошлой дружбы. Потом припёрся Бяша, начал гнать на Семёна, который сожрал Катину, а то есть Бяшину, порцию, стал просто всякую фигню нести и рассказывать самые глупые на свете сплетни про Катину маму и физрука. В общем Антон почти парил над землёй, светясь изнутри счастьем, пробивающим все возможные негативные барьеры. — Мы же сейчас на красную площадь? — раздражённо спросила Полина, отталкивая какого-то пацана, налетевшего на нее из толпы. — Да, скоро придем уже. — безучастно ответил Петров. — А потом куда? — Наверное, на ВДНХ, — вклинилась Смирнова, впиваясь острым взглядом прямо в лицо Антона, что на своих крыльях счастья забыл совсем о небольшой загвоздочке. — Серьезно? Это нам тащиться в метро всей гурьбой? — Петрову даже представлять неприятно, как они завалятся в вагон этой кучей, которая будет с концами засасывать в свои недры людей, переваривая, а после даже косточки не выплевывая. — Какой же пизд... — Петров. — Катя скучающе перебила, — Не выражайся. Не то место, не то время. — Катя, ты можешь нормально общаться? В чем твоя проблема? «В тебе моя проблема, Морозова» — Катя, конечно, этого не сказала, но с языка почти сорвалось. — Это не моя проблема, а Петрова будет, если услышит кто-то из родителей. Оно вам надо? — Господи, отстань ты! — вскрикнула Полина, привлекая внимание множества замолчавших подростков, — Попроси вежливо, если хочешь помочь, а не как обычно! Движения светловолосой стали рваными, похожими на деревянные, а голубые ледяные глаза покрылись сверху очередной крепкой коркой. Смирнова ничего не успела ответить, потому что Антон, пораженный сходством в подобной мелочи Кати и Ромы, не позволил разгореться чему-то похожему на конфликт: — Полин, не нужно, она права. — Так пусть!.. — Полина. — чуть твёрже повторил юноша, — Я тебя прошу, не начинай. Мы все поняли друг друга. — Хорошо. — с видом огромного одолжения Морозова, нахмурившись, продолжила путь, пока Катя начала огрызаться на всех смотрящих в их сторону. Антон оказался в очень неудобном положении. С одной стороны идёт его девушка. А с другой одноклассница, которая влюблена в нее, а ещё знает, что юноше нравится хулиган. Ну или уверена в этом. Ведь терять надежды на то, чтобы хоть как-то оправдаться и вывернуть все в свою сторону, Петров не терял, хоть и осознание плачевности своего положения было. Оставшийся отрезок пути они дошли в неудобной тишине, хотя Морозова неловкости скорее всего не чувствовала. — Это как попасть не сможем? — взверилась Лилия Павловна на несчастного худого мужчину-рабочего, который заявил, что мавзолей сегодня не работает, — Мы же договаривались! Взрослые ушли разбираться с получившейся ситуацией и, что удивительно, оставили подростков самих на себя. В отличии от некоторых особ, их необычная компания осталась стоять на месте. — Будто кто-то вообще горел желанием смотреть на мертвого дядьку, пусть и великого революционера. Давно надо убрать труп с площади. — между делом негодовала Катя, наблюдая за ошалевшими одноклассниками. — Да ладно... — задумчиво пробормотал Петров, — лежит мужик, не мешает. С обоих сторон в него вперились по взгляду, Полинин — непонимающий и удивленный, и Катин — насмешливый, довольный. Развитие этой темы прервали беспощадно, классная руководительница 9 «б» громко заявила: — В мавзолей мы не попадём! Так что просто походите здесь недалеко, пофотографируйтесь или что вы там хотите сделать. Только ходите группами по человек десять, не меньше. Через полчаса здесь же! — Им не страшно вот так всех оставлять? — с сомнением прошептал на ухо Кате Антон, стараясь параллельно высмотреть среди всех Пятифанову макушку. — Никого не оставляют, сказали же разделяемся на группы по десять человек, после к нам присоединяется сопровождающий, и мы делаем, что хотим. Если все поняли, так как ты, то боюсь нас и через неделю не соберут. — Антон! — срывает голос с другого конца толпы Тихонова, прыгает на кузнечьих лапках и машет руками даже после того, как все ее заметили. Когда юноша собрался всей недружной компанией двинуться к Тихоновой, в руку вцепились терминаторской хваткой и что-то проскулили неразборчиво. Переспросив, он получил в ответ только: — Давай не пойдем. — Мы же с тобой говорили об этом, Полин. Чтобы что-то изменить, тебе нужно хотя бы попробовать контактировать с ней. Девушка мялась, лицо ее как пластилин сменяло эмоции, но остановилось все же на смирении и коротком кивке. Катя в это время уже подошла к Насте и что-то обсуждала непривычно живо и с яркой жестикуляцией. — Кстати, Антон, — серьезному настрою Морозовой можно было только позавидовать, — где бабушка? — Что? Какая ещё бабушка? — завлеченный показательными кривляниями Тихоновой, Антон не мог перестать улыбаться и едва ли обращал внимание на то, что говорит или наоборот слышит. — За которой вы приехали ухаживать в поселок. — серьезность ее слегка сошла, сдавая позиции непониманию и первым воинам обиды, которые, Петров заметить не успеет, захватят Полину полностью. — Да ни за кем мы не ухаживаем. Остановившись в паре метрах от девочек, Антон понял, что сейчас произошло. Хотелось язык себе прикусить, который принес сейчас очевидные неприятности. Хотя проблема явно не в нем, а в том, что Петров окончательно заврался. Он же врёт всем и постоянно, даже тем, кто ему дорог невероятно. Обвинять кого-то в своем неумении сказать правду через «нехочу» — было глупо. И, несмотря на то, что Антон часто себе говорил, что не является дураком, на данный момент он чувствовал себя только так. Юноша ведь Полине и без слов лжет постоянно о своих чувствах и мотивах. Пора что-то изменить. Чтобы поменять мир вокруг, нужно начать с самого себя. — Я сейчас все объясню. — Полина не злилась, только с скрытой тоской осознавала некоторые вещи, глядя на Петрова, — Я... очень стеснялся того, что не знал, почему мы переехали сюда. А ещё очень хотел понравиться тебе. Мол благородный парень, обменял город и прошлую жизнь на бабушку, которой будет днями и ночами помогать. — Антон, из тебя рыцарь-спаситель, как из меня акробатка. — она деланно злилась, а улыбку просто давила, скрывая, поэтому юноша позволил себе открыто по нынешним меркам улыбнуться в ответ. — Ты скрывала от меня свои способности в акробатике? Это же надо, и скрипка, и ак... — Пошли уже! — она всё-таки рассмеялась, переставая обижаться вовсе, и потянула Антона к девочкам, которые уже совсем перестали замечать отсутствие застрявших где-то там друзей. Кроме них Антон ни с кем не общался из их десятки подростков, поэтому они немногочисленной компанией немного отделились от основной массы. — Мне холодно, а нам на ВДНХ ещё тащиться. — недовольно высказывалась Смирнова, обхватывая себя руками настолько, насколько могла вообще. — Мы на ВДНХ поедем? — обрадовалась Настя, вцепляясь в дрожащие плечи Кати, — Почему никто не сказал? — А зачем тебе говорить? — решила съехидничать девушка, — Все равно обрадовалась бы любому месту. — И красной площади, и ВДНХ, и мавзолею, и музею, да даже если бы мы в отеле сидели, ты в восторге была, — поддержал Антон, стараясь скрыть кусающее волнение, из-за того, что Полина держала его за руку. Нужно было срочно выбираться из этой тюрьмы, иначе кто-то из девочек точно заметит. — Вы радоваться жизни не умеете, олухи, — пропела Тихонова, стягивая с Полины лёгкую фиолетовую шапку, и натянула ее себе на голову, корча серьезную рожицу и тем самым Полину захмуревшую пародируя. — Один в один, — не способный оторвать глаз от шатенки, Антон улыбнулся. Полина тогда промолчала, не скрывая, что шутку оценила, но, забрав шапку надела ее на блондинистую макушку Антона, неровно, так как позволил небольшой рост. Послышались девичьи смешки смешанные, а после щелчок спереди. Убрав мягкую ткань с глаз, Антон увидел Рому , что щурился от неожиданно пробившего облачную завесу солнца и уже дергал рукой с фотокарточкой, чтобы та побыстрее проявилась. — Ой, покажи! — запищала Морозова, смотря на результат на пару с абсолютно мягко улыбающимся Пятифаном, который с каким-то трепетом оглядывал новую фотографию, — А можно забрать? — Неа. Моя. — он поиграл бровями и резко, снова не предупреждая сфоткал застывшего Антона со снятой наполовину шапкой. — Эй! — головной убор сразу оказался в сжатом кулаке Петрова, а рвущаяся улыбка грубо придавлена дрожащими мышцами лица. Все собрались посмотреть на новую фотографию, кругом вокруг хулигана вставая. — Да тебе идёт! — посмеялась Настя, которую также поддержала хитрым смехом Катя. — Держи. — второй снимок Рома протянул Полине, которая на мгновение прижалась к его плечу и рассыпалась в благодарностях. — Че с башкой у тебя? — вынырнул из-за Ромки Бяша, адресуя сказанное на бардак в светлых волосах, оставшийся после неаккуратно снятой шапки. — А ты свою башку видел, а? — передразнил Антон и подошёл к парням, резко проводя по челке бурята и заставляя ту встать дыбом. Настя пуще прежнего расхохоталась и пошла приглаживать ему волосы, приговаривая о том, что Будаеву давным-давно пора сменить прическу. — Покажи. — совсем негромко попросил Петров, вставая напротив Пятифана, который не отводил прямого взгляда от друга. Он протянул карточку, переворачивая ее для себя вверх ногами. Антон наклонился, рассматривая. Так получалось, что он откровенно плохо выходил на фотографиях, но или Рома правда хороший фотограф, или дело в том, что лица просто не видно, получился мальчик вполне ничего. — Ты вкусно пахнешь. — парень нахмурился, словно сам задумался над тем, что сказал, и отшатнулся на пару шагов от застывшего Петрова, который за волосами прятал горящее лицо. — Ну... спасибо? Антон благодарен за то, что никто, кроме их двоих, ничего не слышал, потому что... это было определенно приятно, особенно забагровевшим щекам, хоть и отчасти неловко. Кажется, Рома сам потерялся слегка, ведь теперь уставился перед собой и несколько грубо кинул остальным: — Пойдёмте.

***

День прошел сумбурно, быстро, где-то скомкано. Несмотря на наличие минимальной организации, все равно часто всё выходило из под контроля, теряли людей, которые без предупреждения решали прогуляться отдельно от группы или ходили в туалет за тридевять земель. В общем Антону хотелось искренне посочувствовать сопровождающим, но после того, как на него накричали за то, что он немного, буквально на пол метра, вышел из строя, то больше не испытывал ни к кому сожаления или жалости, даже присоединился с общему шуму, громко переговариваясь со своеобразной компанией, а один раз даже с Бяшей в шутку схлестнулся в неловкой борьбе. На ВДНХ их сфоткали у той огромной арки на совсем крошечный учительский фотоаппарат, который Рома с шутливым презрением называл пародией на реальную машину, которая висела у него на шее. Полина ходила и восхищалась почти всей архитектурой уже после выставки достояний народного хозяйства, ее поддерживала Смирнова, и они на своем «высоком» понимании искусства подшучивали над остальными. Рома играючи назвал их искусство посредственным дерьмом и был закидан Катей потоком оскорблений от «барана» до «неудавшегося фотографа», поэтому Пятифанов вступил уже в реальную перепалку с девушкой. Они поссорились в конце концов, потом помирились, благодаря дипломатичности Тихоновой, а после снова поссорились из-за того, что не могли решить, что лучше: фасоль или горошек. Бяша в это время не отлипал от Насти с привычно глупыми, а от того забавными шутками, пока она держала парня на расстоянии вытянутой руки и смеялась на том же расстоянии. Антону тогда стало жалко Будаева, мальчик, конечно, вообще ничего не знал об их общении и отношениях, но чувствовал, что там все довольно односторонне. Сам Петров был просто счастлив. Ему радостно было смотреть на высотки вокруг, на людей абсолютно разных, непривычно ярких, ему интересно было сидеть в современной электричке и смотреть в окно на частые недостройки, которые чуть позже вырастут и станут серьезными, большими, в них зацветёт жизнь, офисы и планктонья работа. Антону нравилось смотреть за людьми, своими сверстниками, которые казались поначалу дикими, а потом стало очевидно, что они банально счастливы тому, что находятся здесь, тому, с кем приехали, и тому, что видят. Ещё Антону нравились его друзья, абсолютно непохожие, часто не дружные друг с другом, но все равно прекрасные в своем разнообразии, уникальных характерах и качествах. Петрову очень-очень нравилось быть в их компании, окружении, шутках, смехе, разговорах пустых абсолютно, но все равно важных. Антон готов был быть просто наблюдателем за чужим существованием, за чужой жизнью и эмоциями. Этого ему бы хватило, но он являлся частью всего происходящего, чему был безгранично рад. Он совсем не жалел, что поехал. Особенно снова сидя на крыше вместе с Ромой и Бяшей, хрустящий обычными чипсами с солью, появление которых отказывался как-то объяснять. — Вот бы щас чипсов с лобстером или крабом каким-нибудь захавать... — мечтательно сказал, смотря наверх, бурят и протянул раскрытую пачку друзьям. — Вот бы сейчас спать лечь, блять, — раздраженно простонал Рома, потирая кончиками пальцев глаза. — Не три. — дернул его Антон, предварительно отряхнув ладони от крошек. — Да че я сделаю, если они хотят быть натёртыми? Могу вообще вот так сделать. — Ты мудила, Ром. В темноте Антон видел хуже, чем обычно, а без очков, оказавшихся в плену ловких рук Пятифана, тем более. — И как я? — лицо было не разобрать, только довольная, мурклыкающая интонация. — Как ботаник, — хохотнул Бяша и хлопнул по плечу Петрова, — Не обижайся. Антон молча перехватил фотоаппарат, который был черным пятном на фоне Ромкиных рук, и, отогнув вспышку, нажал на кнопку. На мгновение пространство вокруг осветилось, а после донеслось с громкой, преувеличенно раздражённой интонацией: — Блять! У меня теперь перед глазами пятна. — Зато проснулся, Ромыч! — хохоча, Бяша обычно бил все, что видел, но сейчас он только ободряюще хлопнул лучшего друга. — Бяша, я сейчас тебе лечебного леща пропишу, и ты не заснешь никогда. — без интереса пригрозил Рома, протирая краем кофты загрязненные по граням очки. — Ой, бля... Повезло вам, что чипсы закончились. Пошел я, делать с вами нечего больше, сонные мухи. — Ты сам сейчас придешь и завалишься, придурок, — беззлобно цыкнул хулиган, надевая взятые в наглую окуляры на нос законному обладателю. Антона почти обожгло прикосновение к носу, случайное, абсолютно мимолётное, но подарившее полную уверенность, что руки у Ромы теплые, едва ли не горячие и опредленно точно уютные. Единственное, что сейчас хотел Петров, — это чтобы Рома остался хотя бы не надолго. Оказалось, уходить он и не собирался. — Не хочешь в игру свою всё-таки сыграть нормально? — Я... — Антону понадобилось немного времени, чтобы подумать, как отвечать на один единственный вопрос, — Хорошо, давай. — Начну? — удивив вежливым вопросом и получив согласие, Рома развязно ухмыльнулся и спросил, — Как дела с психиатром твоим? — Ты имеешь ввиду мои проблемы? Все нормально. — почти не соврал мальчик, ведь кроме той ночи, перед тем как он школу пропустил, ничего такого больше не происходило. — Ничего... — Антон цокнул от своей неспособности называть вещи своими именами и в той же недовольной манере продолжил, — ничего больше не видел. Только снится одно и то же, девочка какая-то, река, как она под лёд проваливается. Бред кароче полный. — Необязательно бред, — парень глубоко задумался и достал сигарету, вызывая у друга сильнейшее чувство дежавю второй раз за день, — У меня отец служил. Недолго, но я бы сказал губительно. Ему тоже снилось... всякое. Он ещё злющий по утрам всегда был из-за этого, — рука Ромы дрогнула вместе с сигаретой, к которой он ещё не успел притронуться, — потом оказалось, что сны были воспоминаниями. Говорил про какого-то парня погибшего, потом оказалось, что у него реально друг умер там, просто отец не помнил вообще этого. Как это работает, я не ебу, но может у тебя то же самое? — Не думаю, но... — Антон был определенно растроган откровением, но показать это, значит смутить сказанным обоих, — я поговорю с Инной. — Таблетки не забываешь пить хотя бы? — с лёгким то ли интересом, то ли волнением, скрытым под этим, хмыкнул хулиган. — Боишься, что с ума сойду? Ты даже не заметишь. — засмеялся блондин. — Я не помню, кто мне сказал, что с ума невозможно сойти, просто реальности будут отличаться. У тебя своя, у меня своя. «Я хочу быть частью твоей реальности и не выпадать из нее приблизительно никогда» — Антон никогда не скажет подобного вслух, но самого себя закидывать такими мыслями, тонуть в них, никто не запрещал. — Сойдемся на этом. Теперь я задаю, кстати. — пришлось серьезно призадуматься, наблюдая за тлеющими кончиком сигареты, чтобы выдавать хотя бы что-то. Интересовало многое, но выбрать нечто нейтральное было непросто, — Откуда деньги у тебя на поездку? И у Бяши тоже, говорил он вроде, что мама ему не даст ничего. — Бяше дал мужик, у которого мы работаем. — чуть притормозив, он ухмыльнулся, — Деньги дал, а не просто. А я из накопленных своих взял. — А на что ты копишь? — На то, чтобы права после 18 сдать. Мне отец точно не даст на это, а у мамы нет возможности, поэтому единственный вариант мне самому достать бабки. Антон ничего не ответил, задумался о том, откуда у парня могут появляться деньги, и пришел к выводу, что либо ему иногда платят за работу, либо отбирает у других. Второй вариант, ради оправдание и Ромы, и своих чувств к нему, мальчик пнул, куда подальше, и забыл, начиная восторгаться тем, что хулиган, несмотря на семейное положение, копит на свои мечты. — Почему бегал от меня, а после напиздел всю ту историю, чтобы в конце концов слёзно прощения просить? — вырвал привычно резко из размышлений парень, по ощущениям водой холодной окатил, при этом не сверкая ни единой эмоцией на правильно высеченном лице. — Я не мог справиться. Боялся. Антон знал, что может манипулировать правилами игры, а ещё знал, что если признается Пятифану в чем-то, то только завуалированно, да так что тот не поймет ничего толком. Петрову не справиться ни с Ромой, ни с собой, если он грубо скривиться или ошарашенно глаза распахнёт, чтобы потом превратить жизнь мальчика в ад не только тем, что все расскажет или начнет снова издеваться, а тем, что отвергнет раз и навсегда. И единственное, чем юноше придется довольствоваться, — презирающими взглядами, выедающими душу, растворяющими как кислота все чувства. Антону страшно. И за это совершенно не стыдно. — И что это значит? — спустя минутное молчание и одновременные, но абсолютно разные размышления, Рома подал голос, который вновь перестал как-либо переливаться эмоциями и напомнил вчерашний разговор, тогдашнее выражение лица, которое было наполнено абсолютно ничем, пустотой и безразличием. Антон думал, что он выбрал бы между ненавистью от Ромы или полным игнорированием на пару с сухим выражением лица. Сейчас сомнений не осталось. Лучше ненависть, чем видеть его таким. — Что это значит — совсем другой вопрос. Пожалуйста, Ром, не заставляй меня на него отвечать. Правды ты сейчас не услышишь. Он сглотнул безжизненно, проморгался часто, непривычно дергано и на устах появилась слабая, синтетическая улыбка. Кивнув словно самому себе и пройдясь спешным движением языка по нижней губе, Пятифанов совершенно обыденно сказал: — Тогда задавай. — Ты уверен, что нужно? — Честно говоря, я пиздец спать хочу, но у меня ещё есть как минимум один вопрос, на который я жду ответ. — Хорошо. — Антон чмокнул губами задумываясь и не придумал ничего лучше, — Тогда-а... почему Бяшу Бяшей зовут? — Я же рассказывал. — видно было, что несложно заново объяснить, но показательно глаза всё-таки закатил, — Чем слушал? Он... — Да не-ет же, я неправильно выразился. Почему его только Бяшей зовут? Что не так с именем? — Все нормально с именем у него, — Ромка на мгновение нахмурился, словно ненарочно защитно среагировал на помарку о имени друга, — Просто заебы есть определенные из-за матери, не хочет даже ассоциировать себя с ней. Не знаю, как назвать... коротит его словно, когда по имени зовёшь. Папа же умер у него, а у матери крышак поехал на этой почве, ещё и горе запивала, может не только запивала. Не ебу кароче. — Может... ему тоже к кому-то обратиться? — несмело предложил Антон, понимая, что с бурятенком вряд ли когда-нибудь это сможет обсудить. — Во-первых, денег ему неоткуда взять такое количество ебейшее. Во-вторых, мозгоправам он не верит. — А ты? — Верю ли я в мозгоправную науку? — он игриво качнул головой и повернулся к другу, — Тебе помогает, наверное. Уже не такой шизанутый бегаешь. Кулак совсем слабо, скорее для вида встретился с плечом, обладатель которого глухо хмыкнул, улыбнулся уже по-настоящему и вперёд глаза устремил. Темные зрачки быстро перебегали от разных зданий, в них отражались огни, горела жизнь ярким пламенем. Рома снова был... правильным. Таким, каким ему идёт больше всего. — Что тебе нравится? — В смысле? — Ну любишь что? Яблоки, хуяблоки, кофе, чай, хуй на обед, а может и на ужин. — Да понял я! — рассмеялся Антон, ежась от резкого порыва ветра, — Мне цитрусовые нравятся, апельсины по большей части. Но редко их ем, потому что сыпь появляется иногда, а ещё рот жжет противно. Нравится жёлтый цвет, кофе без сахара. — Гадость. — Сам ты гадость, Ром, пьешь воду окрашенную, вместо чая, потому что не завариваешь нормально пакетик, и кидаешь сахар столько, чтоб жопа слиплась. — Хотя бы не горькая ссанина. — Ничего не ссанина! Ты вообще пиццу с ананасами ешь! — Могу себе позволить, ведь не всем дано распробовать, а главное понять этот гастрономический шедевр. — Удивительно, что ты вообще знаешь слово «гастрономический». — Удивительно, что у тебя все зубы на месте с такой наглостью. — безобидно кинул в ответ парень, заглядывая в глаза чересчур глубоко и пронзительно. Антон отвернулся. Мало что там Рома сумеет заметить. — Продолжай давай. — Да не знаю... наверное, мне нравится рисовать людей так, чтобы за рисунком было видно историю небольшую. Почти никогда не получается, конечно, так как художник из меня крайне посредственный, но... — Прибедняешься. — Да нет вроде. Я не жду комплиментов и их не очень люблю, так как не знаю, как реагировать... Забыли, в общем. Мне ещё нравится больше фасоль, а не горошек, уж прости. — Предатель. — хохотнул хулиган, вспоминая их глупую перепалку с Катей по этому поводу. — Люблю салат крабовый. Тот самый крабовый без краба, а с перемолотой рыбой, покрашенной в красный. Ещё мне нравятся поезда, только не торчащие в проходе ноги и плачущие дети, а атмосфера что ли. Я люблю морозную, сухую зиму, когда снег хрустит под ногами и большими хлопьями падает. — В глаза же попадает. Антон постучал по дужке очков и заявил чуть тише: — Они защищают. Блин, ещё очень круто после холода в теплое помещение зайти, чувствовать как кончики пальцев ног и рук отмерзают. — А вот это совсем извращения, Антон. — бархатно рассмеялся парень, отворачиваясь от города и вставая к другу лицом с ехидным, но абсолютно точно заинтересованным выражением лица. — Да правда круто! А ещё... «А ещё мне нравишься ты, Ром. Больше всего из перечисленного». — А ещё что-то на ум не приходит. — грузно, даже несколько разочарованно хмыкнул Петров, понимая, что совсем жалок со своими ненужными чувствами. — Интересно, а че приуныл-то? — Да так. — придумывать что-то большее для обьяснения не было желания. — Моя же очередь? — Типо того. — Пятифан заметно напрягся, будучи зависимым сейчас от настроения одноклассника, а резкая смена настроения заставила почувствовать неловкость обоих. — Почему ты мне так просто поверил и простил? Помолчав, сменив неловкость на усталость и заставив Антона пожалеть о вопросе, Рома четко проговорил, стараясь убедить скорее себя: — Потому что хочу тебе верить. Этого достаточно? Даже если нет, то больше сказать мне нечего. Сохранив приятную, хоть и колючую, тишину на добрые пять минут, Рома все же вспомнил, что хотел спросить: — Что у тебя с Полиной?

***

— Теперь мы можем поговорить? Спокойно, без всяких беззубых. — без интереса спросила Смирнова, отправляя в рот кусок запеканки. Сегодня еда была сносной. — О чем же? — юноша повторил за ней. Блюдо показалось кисловатым, но все же терпимым. — О наших влюбленностях, Антоша. — совершенно обыденно, как будто спросила, что по математике задали или какой компот сегодня подают в убийственной столовке школы. — На счёт твоей, наверное, ты имела ввиду. — Нет-нет, я вовсе не перепутала. Нашей. — Я ни в кого не влюблен. — вилка упёрлась в тарелку, что отозвалась мерзким скрежетом. — Чтобы ты себе там не надумала... — Не делай из меня дуру. — Ты сама с этим справляешься, — оскалился Петров, гордясь своим ответом. — Если я захочу, Петров, то я выверну все так, как мне удобно. — она снизила громкость до змеиного шипения и наклонилась вперёд, чтобы никто, кроме них двоих, не услышал разговор, — Скажу, что ты шантажировал меня тем, что я типо ненормальная, что в девушку влюблена и прочее, чтобы скрыть собственную голубизну. Кадык дернулся из-за того, что Антон резко, тяжело сглотнул. Игривый настрой как рукой сняло, поэтому пришлось представить себя актёром, чтобы презрительно процедить: — Кто тебе поверит? — Хочешь проверить, кто мне поверит? — она закинула лямку на плечо, предварительно кинув вилку на стол, и собиралась встать. Антон не знал, что делать. Единственное, что было очевидно, — он в полной жопе. — Ладно, стой. Что у тебя там за предложение?