***
— Помните, я с вами по поводу своей девушки и подруги говорил? — Помню, конечно. Готов снова поговорить об этом? — она сегодня была ярче обычного, местами даже живее, словно цветок, который вот-вот засохнет, наконец полили, позволяя потянуть лепестки кверху. — Как вы относитесь к... — Антон не знал, какую формулировку выдать, чтобы она имела максимально нейтральный оттенок, — однополым отношениям? — Нейтрально. — без намека на сомнение или проблеск лжи в глазах. Мальчика это, конечно, подкупило, но хотя бы немного уверенности нужно было прибавить сверху. — Если вы говорите так, чтобы мне угодить, то нет необходимости. Я... Впервые на памяти Петрова Инна его так грубо перебила, окончательно заверяя: — Мне незачем тебе угождать в этом плане, лечение продолжиться и без доверия между нами. А я не привыкла осуждать людей за нормальные проявления чувств. Хоть я и ценю наше общение на подобном уровне, но я не буду строить из себя того, кем я не являюсь. Мне это не выгодно в нашем случае. — Та подруга, про которую я говорил, она... не подруга, а друг. Антон долго думал о том, чтобы ей рассказать. Попросить совета у человека-эталона, который в его личном представлении мира являлся одним из самых адекватных и понимающих. В голове засело, что он очевидно слишком доверчивый и каким бы она хорошим специалистом не была, Инна в первую очередь человек взрослого поколения, которые зачастую относятся ещё более радикально к подобным вещам. Но держать в себе это невыносимо, мальчика словно рвало на части от чувств, заставляющих гореть отвращением к самому себе. Он пытался разложить все «за» и «против», доказать самому себе, что это нормально, вовсе не мерзко, не отвратительно. «За» являлось то, что его чувства не делают никому плохо, Антон их не контролирует и разве могут чувства к человеку, к личности, своего возраста быть неправильным? С чего все решили, что если определенный союз людей не способен произвести ещё одного человека, то он автоматом не такой, какой должен быть? Бесплодные люди тоже тогда неправильные, омерзительные? О какой природе речь вообще? Однако все это перекрывалось легко, одним взмахом руки и простой истиной «он считает иначе». Рома не примет это, а на взаимность рассчитывать слишком наивно. — Ты думаешь я влюблен в кого-то из них? — Да. Рома не выглядел подавленным или хоть частично расстроенным своими домыслами. И это вызывало странные чувства, хотелось сделать что-то такое, что обязательно привлечет его, заставит наконец обратить на Петрова внимание, ведь он здесь, весь такой из себя в него влюбленный. — Ничего подобного. Хватит это твердить и стоять на своем как осел упрямый. Почему ты мне не веришь? — А ты заслужил? Его гордость существенно задета, пришлось даже отвернуться, чтобы выдох, который вырвался от досады, не показался ему жалким. — А что, нет? — обречённо долетело Пятифану, курящему у окна, в спину так, что заставило обернуться почти сразу, но с заметной ленью в неторопливом движении. — Заслужил, конечно. Я хочу верить тебе, но не понимаю, что ты тогда постоянно около Смирновой крутишься. — В чем проблема? — Вы слишком разные, чтобы стать подружками. — Боишься, что она меня использует? — Может быть. А у Ромы и мысли быть не могло, что тёрся Петров с ней только из-за него. Катя может быть сто раз невероятным собеседником или другом, но вместе они держались из-за взаимопомощи в их необычной ситуации. Катя помогала мальчику с Пятифаном, а он в свою очередь... пытался свести свою девушку с одноклассницей. Антон соврет, если скажет, что его мучала совесть. Их отношения ни к чему не ведут, знают это оба, Полина точно не будет шокирована подобной новостью. Они даже обсуждали пресловутое «а что дальше?». Пришли к тому, что дальше ничего конкретного. Полина не думает, что они женятся, детей родят и прочее, она даже как-то прямо сказала, что вряд ли они долго продержаться в нынешних реалиях. Антон тогда согласился, понимая, что она очень права. Инна нарушила тишину, которую ее пациент не замечал совсем из-за высокой громкости собственных размышлений: — И ты в него влюблен? — В друга? — вопрос вырвался сам по себе, хоть ответ на него и был очевидным. Нужно было хоть немного времени подумать, — Наверное? — Ты хочешь это обсудить? — Я хочу понять, что мне делать. Она, кажется, даже растерялась. Глаза несвойственно нервно забегали и словно своей же неуверенности застеснялись, опускаясь к рукам, чтобы в следующий момент снова с утонченной стойкостью встретиться с взглядом напротив. — Я запутался в очередной раз. — рука застряла в спутанных волосах — Антон не успел даже причесаться утром, — Не знаю рассказывать или нет. Давит это жутко, мне в последнее время постоянно кошмары снятся, не знаю из-за этого или нет, но... это правда очень тяжело. Мы просто общаемся, но иногда рамки дружбы давят сильно и я понимаю, что сам скорее всего все испорчу. Я... — слова застряли внутри, даже сформироваться в подсознании не успели прежде чем накрыли тоска и стыд, когда пришло ненормально чёткое осознание, что он совершает огромную ошибку. Но ему нужна помощь. Любая. — Только не рассказывайте родителям, пожалуйста. — Я была бы плохим специалистом, если бы рассказывала о том, что вы говорите без вашего согласия. — прозвучало заученно, но вполне искренне. Этого пока хватило. — Насчёт того, что тебе делать... Я не знаю твоего друга и общего рецепта в подобных ситуациях нет. Если хочешь даже без большего продолжить общение, узнай точно его отношение к этому. В зависимости от ответа уже решишь признаваться или нет. — Там все... довольно очевидно с отношением к такому. — Ты не можешь быть уверен на все сто, Антон. Я тебя не уговариваю признаться, но может лучше пожалеть, что рассказал, чем всю жизнь думать: «А не было ли это взаимно?».***
— Мам? — на кухне играла какая-то незамысловатая песня с повторяющимися словами, которые теряли свой смысл на третьем круге. — Ты... куда? На плите шкворчала картошка, нарезанная ровными дольками, на расстоянии от нее стояла Карина в синеватой блузке и строгой юбке-карандаш. Короткие, удивительно шелковистые волосы были собраны маленький аккуратный хвост внизу и с одной стороны, где у нее обычно торчала часть чёлки, была черная невидимка. Но самым главным было то, как она улыбалась. Ещё до того, как Антон объявил о своем присутствии в помещении, женщина помешивала картофель, вытянув руку, видимо, чтобы не запачкаться или не пропахнуть едой, и улыбалась, светилась изнутри через трещины в своей броне, смотрела на улицу как в клипе под какую-то радостную песню. — Я все расскажу позже, родной. — улыбка медленно ушла, но глаза продолжили гореть тем же счастьем, которое пахло ее сладкими духами, перебивающими яркий аромат жареной еды. «Родной». Раньше они всей семьёй вечно разбрасывались этим прозвищем, но со временем эта небольшая традиция утекла, испарившись со стен прошлой квартиры из-за серьезных, жгучих ссор. Осталась это привычка только по отношению к Оле, причем от всех членов семьи. Поэтому Антон почувствовал себя крайне странно. Приятного было мало, кроме того, что мама была чем-то обрадована. — Хорошо. Хотя пресловуто «хорошо» не было совсем. Антон бился об стены своего сознания, пытался выцарапать понимание того, что он вообще делает. Поделиться было не с кем и, честно говоря, он сам загнал себя в эту яму. На данный момент в его яме крутится несколько гадюк, которые душат мальчика с помощью его собственных рук: Первое — он встречается с девушкой, которая ему не нравится, а влюблен он в ее бывшего, ещё и своего друга. Второе — он договорился со своей одноклассницей помочь друг другу в их непростой ситуации, чтобы они способствовали сближению с теми, в кого по-настоящему влюблены. Третье — Антон встречается с девушкой, которую пытается свести с той самой одноклассницей. Ну и четвертое, на его взгляд наиболее легко решаемое, — его мучают кошмары с девочкой, проваливающейся под лёд, а ещё Петров рассказал о своей ориентации психиатру. Антону было неприятно жалеть себя, так как заварил всю эту кашу он сам, однако не оплакивать свою тяжёлую долю не получалось, потому что давило ощутимо сильно. Если немного сократить сказанное, то выходило, что он просто в дерьме. Пусть это и может показаться чем-то решаемым, глупым, но Петров слишком много моральных сил уделял на то, чтобы оправдывать свои действия, из-за чего истощался в этом плане, тонул и задыхался оттого. И белая зависть его брала, глядя на настроение матери. Она достойна чего-то большего, чем отсыревшая старая кухня и подгоревшие сковородки. И она достойна явно большего, чем ее никудышный запутавшийся сын.***
Когда ей было шестнадцать она твёрдо решила, что пойдет в адвокатуру. Профессия казалась благородной, она должна была восполнить отсутствие породы в ней самой. Однако было все не так, как в излишне оптимистичных мыслях. Чуть поработав, Карина погрузилась в такое дерьмо, что, казалось, не отмыть никакими мочалками и самыми лучшими терками не выдрать из-под кожи. Быть хорошим специалистом равно быть плохим человеком. Вначале триумф от победы заглушал все крики чересчур правильного внутреннего голоса, бил набатом по всем фронтам, поэтому было плевать. Но когда дела выигрывались постоянно, то радости и гордости за саму себя не ощущалось, оставалась слякоть внутри за то, каких подонков тогда ещё неПетрова выстаивала в суде. Все через это проходили? Или может она слишком чувствительная, а может другие тщательнее клиентов выбирают. Ей не нравилась такая версия себя. Циничность, высоко задранный нос и безразличный взгляд на рыдающую пострадавшую женщину со стороны обвинителя ей не к лицу. Она выросла в деревне, всегда имела колхозные повадки, привычку говорить то, что думает, и смех, как свисток чайника. Её пьянило уважение, деньги и безбедная жизнь на неопределенный промежуток времени. И она просто закрыла глаза на сосущее под ложечкой чувство отвращения и мамино коронное «пуговка, мне больно смотреть на твои изменения». Отец тогда старался перекричать жену, приговаривая как раз о той самой породе, которая появилась в ней и образовалась осадком в каждом движении или небрежно брошенном взгляде. Тогда появились грандиозные планы, ведь если папа, тот самый человек, от которого похвалы не дождешься, сказал, что Карина крепчает, делает все правильно, то выбора у нее самой не было. Вместе с планами на свою контору появился и Олег. Он выглядел как настоящий бандит из фильма, который по вечерам заходил Карине как мамины пирожки после прогулки в третьем классе. Влюбленность в его образ, обходительность и галантность, которую он проявлял в отличии от остальных его таких же, но абсолютно не таких, дружков, заставила ее по-настоящему влюбиться. После того, как его дело было выиграно, он впервые позволил себе повести себя фамильярно и абсолютно не робко заигрывать. Карина повелась. Как тут не повестись, когда перед тобой тот самый крутой бандит из телека с обворожительной улыбкой, хорошим чувством юмора и тонированной со всех сторон тачкой? И она полюбила его. Со временем образ плохого парня разрушился, хотя Олег и правда таким был, но и она не романтизировала преступления, облавы и прочее, чем занимался ее муж. Карина полюбила его неприлично сильно, так как в книгах обычно называют убийственно или пагубно. Она отказалась от всего: от работы, финансовой независимости, а со временем и от самой себя. Так не должно быть. Не с ней. Она поняла это слишком поздно, наверное, неделю назад, когда варила суп-пустышку для двух детей и мужчины всей ее жизни, который забыл о ее существовании. В получившейся ситуации виноваты оба, это очевидно для нее. И, как женщине кажется, пора выбираться из этого долбанного болота. — Я хочу развестись. — Я знаю. — Ты не думаешь, что пора уже? — Я думаю, что у нас двое детей, а ты не имеешь никакой финансовой подушки, чтобы всё резко обрывать. — он изволил наконец поднять глаза и демонстративно налить в стакан коричневую жидкость из пузатого, подаренного давно коллегой, бутыля. — Из-за тебя. — Не отрицаю, что из-за меня. Что это меняет сейчас? — Карина проследила, как его кадык дернулся вместе с проглатыванием виски, и мстительно подумала, что мог бы вместо этого купить детям что-нибудь. Знай она, что ни рубля на алкоголь потрачено не было, может быть и разговор сложился по-другому. — Как факт. — она давно стала чувствовать себя неуютно рядом с ним, ещё и глупо, потому что смотрел Олег часто снисходительно, так словно время, потраченное на нее, — слишком большая цена. — Я подала заявление в контору в соседнем городе, буду пока на побегушках, но уже что-то. Когда смогу встать на ноги, то разъедемся, я продам дом и... — Ты хочешь продать дом своей матери? Серьёзно? — удивился так приторно, что кулаки зачесались съездить по небритой физиономии, зная, какие вещи творил он сам. — Да. Твоего мнения на этот счёт я не спрашивала. — Отлично. — мужчина уселся поудобнее и хлопнул по коленям, скалясь с таким превосходством, что не хлопнуть дверью было невозможно.***
Антон узнал, что деда Мороза не существует лет в семь, прямо перед тем как пойти в школу. Письма, которые он от всей души важно диктовал матери, вдумчиво конспектирующей желания сына, мальчик нашел на верхней полке шкафа, когда решил искать спрятанную дозу сладкого. Он посчитал несуразной возможность того, что волшебный дед, который всем в мире в новогоднюю ночь подарки приносит, может взять из морозилки записку и положить на полку в том же доме. Мама была строго отчитана за обман вселенского масштаба, а отец пришедший в костюме после пробития двенадцати уже не был так радостно встречен. Это нанесло удар по мировоззрению маленького Петрова, который в последующем стал углубляться в гуманитарные науки, чтобы больше не верить в подобную чушь. Антон и в точных науках достаточно силен, только теория вероятности хромает слегка. Но несмотря на это, ему хватает мозгов примерно представить шансы того, что Рома хотя бы рассмотрит его в том же ключе, а не только в дружеском, почти равны нулю. Это было очевидно. Однако Катя так не считала. — Ты не хочешь подойти к нему, не знаю? — Просто так? И что мне ему говорить? — Вы друзья, если ты не забыл. Если ты просто к нему подойдёшь, то ничего не произойдёт. — Смирнову утруждало объяснять вещи, которые казались ей очевидными, поэтому закатывать глаза рядом с Антоном стало чем-то привычным. — Они с Бяшей куда-то идут. Может курить вообще, зачем мне с ними? — Если ты продолжишь отдаляться после разговора про твою беготню, то твои шансы точно упадут ниже плинтуса! — она перешла на злобный, шипящий шепот; со стороны они и вправду выглядели странно. — Их нет изначально! — Откуда тебе знать? Не попробуешь — не узнаешь! — Попробуешь — по лицу получишь, а в последствии только плевки в спину будут. — уже с обыкновенной громкостью парировал Антон, глядя сверху вниз на девушку, которая сжала зубы настолько, что ее овальное лицо приняло по бокам вид острых углов. — А ты влюбляешься в таких людей? Если Пятифанов правда так поступит, то зачем он тебе нужен? — Я не смогу по щелчку пальцев отключить чувства. — Зато при условии того, что он окажется полным мудаком, ты рано или поздно остынешь к человеку, который хлещет подобным отношением. — Да почему сразу мудаком? — взверился мальчик, не замечая косых взглядов вокруг. — Потому что единственный неблагоприятный вариант — он будет издеваться. Если Рома просто откажет, то это уже будет что-то. — Что-то что? — Что-то повышающее твои шансы, Антон! Какой же ты душнила и ссыкунишка! — устало пробормотала Катя, разворачиваясь на пятках и проходя в пустой класс. Эта ее привычка просто вымораживала Петрова, потому что хочешь, не хочешь, но за ней пойти придется. — Окажись ты на моем месте, я бы посмотрел как ты бы сказала о подобном такому, как Рома! — А я не на твоём месте, потому что не влюбляюсь в таких, как Рома. — поставив указательный палец на парту, она прокрутилась и воздушным зонтиком юбки опустилась на свой стул. — Да, ты влюбляешься в тех, с кем шансов точно нет. — В этом мы похожи, Петров. — она хохотнула, открыла тетрадь и задумчиво быстро пробежалась по написанному, — Ты сделал седьмой номер? Около ее рук приземлилась чужая домашка без дополнительных комментариев по этому поводу. — Не так давно ты мне говорила, что я ссыкло. Так значит оправдано? Шансов ведь нет. — Ты будешь обижаться на меня за эти слова? — глаз не подняла, учительским почерком писала решение. — Это правда, Петров, я от своих слов не откажусь. Разве мы скооперировались не для того, чтобы помочь друг другу эти шансы увеличить? — Ты меня шантажировала. — Было дело, но это все детский лепет, сам ведь знал. — ее плечи подпрыгнули и замерли в неестественном положении, — А вот здесь не икс в кубе получается, разве? — При делении степени вычитаются, так что икс в нулевой степени, то есть один. — У нас тут разве деление? А-а, я перепутала! — она была рада, что решение не удалось лишь из-за внимательности, а не недостатка знаний. Объем информации, которую девушка хранит в голове, иногда правда поражал Антона. Порой Смирнова запоминала материалы настолько незначительные, даже казалось, что она зря парится и таким вещам уделяет время, однако стоит ей поднять руку и начать отвечать, что понимаешь: Катин полный рассказ всегда от и до развивает заданную тему, поэтому ее, несмотря на характер, любят учителя. — Наверное, пора уже действовать более решительно. Что тебе, что мне. Есть у меня пару идей... — А если убрать варианты, где у меня высокий шанс получить по лицу? — без лишнего энтузиазма пробормотал Антон и опустился устало рядом с девушкой. — Много хочешь, но в целом именно этот вариант, один единственный с минимальным шансом получить, мне и нравится больше всего.***
— Антон, к тебе пришли! — раздраженно донеслось от отца снизу, тот как обычно сидел в кабинете, влюбившись, женившись и умерев рядом с бумагами по работе, которые он словно не уставал постоянно перебирать. Петров младший едва ли мог встать с кровати, которая была единственной, кто принимала его таким, какой он есть. У нее, конечно, выбора особо не было, но даже в отсутствии возможности выбирать Антону нравилось видеть в ней родственную душу. За окном хлестал мороз, чихал крупными хлопьями и сдувал их холодным дыханием-ветром, а оттого весь дом выл, гудел, словно замерзая, и сжимался. Иначе объяснить излишнюю тесноту комнаты у Антона не получалось. Отлипнуть от кровати мальчик сумел, но ногами в тапки не попал и откинул их пинком к двери. В голове даже не крутились мысли, кто мог прийти, было отчего-то все равно. Ступая босыми ногами по полу, Петров дошлепал до двери, которая была приоткрыта, и, обхватив себя руками, предчувствуя низкую температуру на улице, открыл ее. За порогом, оперевшись на перила, переминался Ромка, который, завидев друга, сразу встрепенулся и отчего-то сдерживал улыбку. — Привет, ты сможешь сейчас выйти? Помощь нужна. — Ты время видел? — без приветствия нахохлился юноша, отходя подальше от источника холода. На часах на самом деле было всего лишь за семь, но настроение было паршивое. Как и всегда в последнее время. — Я спросил у отца твоего, он отпустил. — А может я не хочу с тобой идти. — зачем-то сказал Антон, когда на деле первым порывом было набросить шапку с курткой и побежать за этим парнем, куда он только прикажет. — Аппетит приходит во время обеда, братан. Собирайся. — без злости парировал Пятифанов, оглядываясь в глубь леса напротив дома Петровых. — Как котлету себя рекламируешь? — хохотнул хозяин дома, в голове прикидывая, где могут быть сейчас перчатки. — А что котлета привлекательней меня? — он ухмыльнулся правым уголком губ и потопал, стряхивая снег с обуви. — Сейчас я готов быть кем-угодно для тебя. Давай живее, там срочно. Рома юркнул в дома, протискиваясь между проходом и одноклассником, и, для виду толкнув в плечо, поторопил. — Ладно-ладно. Я быстро. — У вас есть бутылка пустая? — А тебе зачем? — уже поднимаясь обратно в комнату, обернулся мальчик. — Сам все увидишь. Так где? — Самая левая полка снизу. Выбери похуже какую-нибудь. Мама воду в бутылках замораживает, мол улучшается качество ее. — Мама прошаренная. — сдавленно хихикнул Рома, уже грохоча чем-то на кухне.***
Признаться, Антон пропустил первый снег, о чем жалел. У них тогда физра была, на которую он с начала недели решил не идти. И именно после нее, когда все оставшиеся на урок школьники как раз смогли лицезреть первые снежинки, падающие с неба. Петров в то время просто спал, поэтому корил себя за пропуск, однако забыл об этом уже через пару часов. Сейчас уже стемнело, поэтому под редкими фонарями, освещающими улицу некрупными конусами, было видно множество хлопьев, которые очень медленно кружились, постепенно оседая на землю покрывалом. Уже намокшая шапка давила резинкой на лоб, из-за чего Антон вечно почесывал это место, поглядывая на друга, который даже не пытался убрать кучу снега с волос. — Далеко идти? — Не, вон там повернуть только. — он неопределенно указал на следующий поворот за фонарным столбом, серьезно вглядываясь в темноту. Из-за его полуулыбки Петрову неизменно хотелось растянуть губы в ответ, но, как ему казалось, это было странно — на подобном уровне перенимать его эмоции. Пока Рома перекидывал из руки в руку бутыль с теплой водой, а Антон следил за этими движениями, они и вправду быстро дошли. Какая-то старая площадка с ржавыми качелями, железной горкой в виде паровоза с облезлой краской и каким-то парнем. Через мгновение юноша, узнав в нем Бяшу по черной куртке со сплошным капюшоном, недоуменно спросил: — Это... гусь? По тихому скверу разлился громкий, раскатистый смех парня, который едва ли не пополам согнулся и протянул бутылку, по возможности приговаривая: — Поближе подойди. Робко сделав пару шагов, Антон безэмоционально спросил, получив возможность полностью увидеть картину происходящего: — Вот скажи, Бяша, ты долбоеб? В ответ прилетело что-то скомканное, но определенно агрессивное. Разобрать сказанное было по-настоящему трудно, ведь буряту мешал четко выговорить мысль язык, всей поверхностью прилипший к столбу от турникета. — Ещё спрашиваешь. — неспешно подошел Пятифан, все ещё не способный отойти от хохота, не позволяющему добавить что-то внятное. Без лишних комментариев, Петров открутил крышку и начал лить воду на язык, что стал постепенно отлипать от обмороженного металла. Рома вновь заржал, теперь Антон не мог это по-другому назвать, и похлопал друга по плечу, ехидно уточняя, — Помимо этой хуйни, ты мне ещё желание должен. Причмокнув заболевшим языком и шепелявя больше обычного, Бяша впихнул в руки Пятифану гуся, который инстинктивно принял его в свои объятия. — Иди ты нахуй. Друг называется. — Что вообще произошло? — Антону было смешно, но показать этого совесть не позволяла, уж слишком огорченным данной ситуацией казался Бяша. — Тебя интересует гусь или этот дебил? — язвительно поинтересовался парень и перехватил птицу поудобнее, которая на удивление вела себя относительно тихо, лишь иногда гаркая несколько возмущено. Трудно не возмутиться в подобной ситуации. Если бы Антон мог, то гоготнул что-то в ответ. — Давайте по порядку. Рома зашагал куда-то, безмолвно заставляя следовать за ним, и довольный происходящим начал объяснять: — Мы решили прогуляться, хотели, кстати, за тобой зайти, но так уж вышло, что начали спорить. Бяша сказал, блять, что я не смогу спиздить гуся у соседа, — он демонстративно показал несчастную птичку, что рявкнула от резкого передвижения тела в пространстве то ли со злостью, то ли от безысходности, — Я после этого сказал ему лизнуть столб. Но он стал пиздеть, что сейчас еще не то время, когда язык липнет. — Так блять утром ещё не такой мороз был! Я не думал, что уже будет работать эта хуйня! — разозленно встрял Бяша, активно жестикулируя. — Утром тоже столбы нализывал? — Пошел нахуй! — повторил Будаев и продолжил возмущённо говорить, — Тогда мы поспорили, прилипнет или не прилипнет, кто прав, тот выиграл соответственно. Но кто ж знал, блять! — Бяш, ну... — Петров, впечатленный историей, судорожно поджал губы, стараясь не улыбаться столь открыто, хотя уголки предательски дрожали, выдавая настроение. — очевидно же... — Все, блять, я домой. Настроение вы мне испортили, суки. С гусем своим сам разбирайся. Последнее уже адресовывалось хулигану, который даже не обиделся, лишь мирно ответил: — Ну сорян, хули я сделаю, если ты недоверчивый такой? Старших слушаться надо! — Ром! — наконец позволил себя посмеяться над ситуацией Антон, сверля глазами острые черты профиля хулигана. Бяша крутанулся, демонстрируя средний палец, и зашагал нагорбившись в сторону своего дома. — Ему полезно будет. Может в шестнадцать лет поймет наконец, что нельзя отлизывать столбам. — он расслабленно выдохнул облачко пара и непривычно радушно для своей натуры спросил, — Поможешь мне гуся вернуть?***
Вернули одолженное они быстро, Рома перелез через забор, закинул птицу обратно, и своей небольшой компанией они не спеша отправились обратно до площадки. Негромкие разговоры буквально ни о чем, начиная громкими дискуссиями о грязи на дороге и заканчивая рисунками на сиденьях школьного автобуса, заставили греться всему внутри, теплилось и лицо от постоянного напряжения лицевых мышц для улыбки. Антон не мерз, хотя перчатки не взял и оделся не особо тепло, а хулиган в своей кожанке непонятно как сумел не замёрзнуть, учитывая, что он периодически комкал снег в руках, начиная играть в снежки, хотя эта история про одни ворота, которыми являлся шиворот блондина. Придя на площадку, они уселись на сдвоенные качели и, пока Антон раскачивался едва ли не на 180 градусов, заливая скрипом все ближайшее пространство, Пятифанов едва ли вообще двигался, иногда отталкиваясь мысками. — Здесь есть ещё площадки? — Собираешься все качели в округе попробовать? — С Олей бы сходил, она редко куда выходит, тем более зимой, когда рано темнеет. — Есть ещё одна, но далековато с мелочью идти будет. Антону от чего-то очень нравилось, как Рома называл его сестру мелочью, от него это звучало с нежностью какой-то что ли. Оля все кидалась в хулигана игрушками, угрожая всеми возможными способами, которые доступны первокласснице и ограничены рамками ее не такого уж и скудного словарного запаса, но довольно стремительно оттаяла, когда поняла, что никаких злых умыслов в прозвище нет. — И че ты улыбаешься? — Да так. «Да так» — может и прозвучало с полутоном игривости, но совершенно не показывало все то, что Петрову хотелось бы сказать честно и открыто. Становилось даже неловко от мыслей, каждая из которых, как капля в океане огромных несбывшихся мечт. Антон бы сказал о том, что ему нравится Рома, все что он говорит, как двигается, смотрит, смеётся или шутит. Сказал бы, что Катя пытается их свести, или может наконец бы рассказал о том, что встречается с Полиной, и это было бы правильно. Возможно поделился бы тем, почему тогда перестал с ним общаться, о чем недавно с Инной разговаривал и почему чувствует себя отвратительно в последнее время. Он бы вряд ли рассказал то, что дышать тяжело становится, когда Рома близко подходит, потому что это, должно быть, стыдно. А ещё, что у Пятифанова на щеке родинки в виде треугольника расположены, но это уже похоже на манию. Антон бы рассказал много чего о том, что думает, что хочет или о чем мечтает, но это будет лишним. Наверное, нужно бы уже как-то смириться, однако не выходит. — Заебал скрипеть. — буркнул Рома с показательным негодованием, хотя улыбка явно просилась, прорываясь в чрезмерно напряжённых уголках розовых губ. Даже такие Ромины штуки Антону нравились. Но, к сожалению, хулигану это не нужно было знать. И осуждать за это его бессмысленно и, что там, несправедливо. Отвлечь себя от этих мыслей несложно, когда он рядом, поэтому юноша задал вопрос, над которым уже долго задумывался: — Что ты собираешься делать в ближайшем будущем? — В ближайшем? — от сказанного парень не смутился, только схватил зубами сигарету, которую вытащил из пачки без помощи рук, — Работать пойду, не ебу. — Так ты же уже работаешь. — Это? — его голова дернулась в примерном направлении магазина, а после качнулась неопределенно. — Это не работа, я прихожу, сижу, хуйней страдаю и съебываю под утро, чтобы просто не париться с сигаретами. В хорошем настроении он, конечно, и бабла накинуть может, но скорее Бяше, как любимчику. Работа — это физический или умственный труд, а не хуи, не приделанные к полу, которые пинать за ничтожную оплату надо. — А куда ты хочешь устроиться без образования? — Ты с этим образованием заебешь меня. — хмыкнул Рома, вокруг себя тучку дыма создавая. — Да блин, потому что это важно. — Что мне даст, не знаю, литература твоя. Почему я должен читать то, что мне вообще не интересно? — Потому что это развивает тебя как личность, твой словарный запас, умение изложить свои мысли и... — Спиздануть и «изложить свои мысли», — последнее он нарочно промямлил, — я могу и с нынешним багажом. — Честно говоря, этого мало будет, даже вот чтобы на работу устроиться. Если ты продолжишь говорить, как... — Как кто? — Как гопник. — Антон криво улыбнулся, ожидая любой реакции, кроме ее отсутствия. — Почему ты решил, что гопники пиздеть не умеют? Я в детстве красную шапочку читал, думаешь меня переиграть? — Более того, я уверен, что если мы начнем использовать слова, не принятые в обиходе, то ты и пары предложений связать не сможешь. — Мне будет крайне неприятно вас разочаровать, сударь. — Сударь? — Петров прыснул, не скрывая скептизма, и, важничая, отмахнулся, — Ваше разочарование, мой господин, не утруждает меня, ведь с самого начала исход нашей битвы предугадан мной, не находите? — На обращении у юноши дрогнул голос, потому что показалось, что слово имеет какую-то неприличную окраску, чтобы его так просто использовать, тем более подобным тоном. — Я нисколько в вас не сомневался, однако признаюсь и скрывать не желаю, мне будет не в тягость вас одолеть и получить от этого нотку удовольствия, — он быстро подмигнул, отврачиваясь, чтобы спрятать в темноте ухмылку. — Извольте, мой господин, — четкое выделение интонацией привлекла Ромино внимание, его лицо стало нечитаемым, несколько серьезным, что Антону пришлось приложить все усилия, чтобы позорно не пропищать продолжение от стремительно теплеющих щек, — Я готов буду подарить победу, если смогу тем самым доставить вам подобного рода удовольствие. Антон не сдержался, выдохнул протяжно в конце, не способный выдержать груз игры, потемневшего лица хулигана, дернувшегося кадыка и сжатых зубов, из-за который на виске запрыгала венка. Мальчику хотелось бы узнать, как отреагирует друг, но волнение заполнило его до краев, широкими, частыми волнами по телу рикошетом проходя, поэтому смех почти сразу после сказанного получился слегка нервный, но все же убирающий шлейф даже минимального заигрывания. — Молодец, — темные брови нахмурились, и Рома поднялся с качели, выкидывая недокуренную сигарету за пределы низенького забора площадки. — Победил. Пошли по домам. «Блять. Я перегнул?» — Петров шагал рядом, совсем не понимая правда ли сказал что-то лишнее или реакция Пятифан имела вообще другую окраску. Да, он вкладывал в это чуть больше, чем стоило бы, но понял ли это парень? — Я что-то не то сказал? — Нет. — Так все нормально? — Да. И все. Они молча дошли до дома Петровых, где Рома, резко развернувшись на пятках и бросив краткое «бывай», быстрым темпом за счёт широких шагов оставил его одного. Вокруг ветер гонял ненормально большие стаи снежинок, заметал силуэт удаляющегося юноши и кусал за щеки, хлестая снежными комками и ледяными порывами ветра. Антон чувствовал себя брошенным, словно его отвергли, грубо опрокинули и даже не посмотрели на реакцию, так словно вообще не важно, что он ощутил в тот момент. Со звуком метели, что выла, как старая скулящая от отчаяния дворовая собака, Петров хлопнул входной дверью, стараясь оставить все переживания и ненужные чувства за пределами дома. — Антон, — из кухни приятно пахло разогретой едой и мамой. Она вытянулась из дверного проема и приветственно махнула рукой, зазывая в помещение. — Мне надо кое-что рассказать. — Тоша! — оттуда же вылетел маленький ураган со следом синего фломастера на щеке и вцепился в холодные брюки, — Я даже не заметила, как ты гулять ушел! Как дела? Когда сестра его отпустила, чтобы разглядеть лицо во время ответа на ее вопрос, которого, к слову, не последовало, Антон устало стянул верхнюю одежду и присел на корточки, слыша как хрустнули колени. Руки сомкнулись на чужой небольшой спинке, обернутой в красную, немного застиранную пижаму, и прижали к груди в объятиях. От Оли почти что несло домом. Не местом, куда он приходит ночевать, ест или делает уроки, а чем-то неосязаемым, что доставляет тебе комфорт и уют. Дом, который ходит по пятам за тобой, но догоняет лишь тогда, когда рядом есть те люди, которые позволяют почувствовать себя на нужном месте. Девочка обхватила его всем телом, словно малышка-мартышка, и повисла, когда брат вместе с ней поднялся с приседа. — Ну вы идете? — беззлобно, но нетерпеливо донеслось с кухни вместе с стуком тарелки об стол. Оля опустилась на ноги и там же оставила взгляд, пока шептала растерянно: — Ты в последнее время грустный ходишь. Я очень хочу помочь, но не знаю как. Пожалуйста, — она подняла свои большие синие зенки и проморгалась, смахивая лишнюю влагу, — скажи, если я могу поддержать тебя или сделать что-то.***
— И... тебя взяли? — Пока что на испытательный срок, но да! Новость о том, что мама устраивается на работу, вызвала странные ощущения. Будто прямо перед Антоном лежит нечто, что он в упор не замечает, а кто-то сзади с огромным плакатом, где кричащим красным написано что-то очень важное, ходит за ним, а стоит обернуться, то тут же прячется за углом. Мальчик терялся в догадках, его словно за вздёрнутый нос водили, заливая в уши что-то приятно сладкое, туманя внимательность и притупливая реакции сознания. Однако имея возможность смотреть, как мама просто горела, пылала от радости и не могла устоять на месте, ничего не оставалось, кроме как... — Серьезно? Обалдеть просто! А где ты устроилась? В поселке? — Нет, конечно, тут нет адвокатской конторы. Здесь проблемы решаются народным судом, а на другие просто глаза закрываются. — она беззастенчиво закатила глаза и отвернулась, — В соседнем, две станции на электричке. — Это... круто! Ты же рада этому? Или просто из-за необходимости пошла? — Я... очень рада, Антон. И спасибо, что так реагируешь, мне это важно. — Важно? — из-за угла появился Олег, чернее той самой тучи в тот самый день, когда они всей семьёй собирались ехать на озеро, но по закону подлости среди обжигающе жаркого лета пошла долгая, холодная гроза, — А если бы тебе сказали, что не рады, то автоматом стали ничего не понимающими людьми? — Прекрати. — твердо донеслось в ответ от невпечатленной сказанным матерью. Видно было, что разговаривать с ним она не хотела совсем и, судя по всему, не пыталась скрыть мелькающего отвращения. — Я и не начинал. — Олег раскидисто зашёл на кухню и поставил чайник на плиту, параллельно открывая банку с кофе и обращаясь к напряжённым детям, — Вы, наверное, ещё не поняли. Вам придется делать кучу работы по дому самостоятельно. — Так говоришь, будто это большая проблема. — она хмыкнула и притормозила, словно ненормально сильно ожидала ответа. — Конечно, большая проблема. В курсе, что им учиться надо? — А ты был не в курсе, что мне тяжело вечно сидеть на кухне и следить за всем домом. Неожиданно стало тяжело только тогда, когда у меня пропадает время на это. — и Карина была определенно довольна тем, что сказала, словно это сидело, царапало ее изнутри, рвалось, но объективного повода высказать все не было. — Очень тяжело помыть пару тарелок, когда ты не делаешь ничего, кроме этого. — и папа, совсем не пораженный признанием, отбросил ее слова в сторону небрежным движением руки, едва ли не уронившим кружку с кухонной тумбы. Антон почти мог видеть, как комок ярости поднимался от ног до горла матери, что кулаки ее сжались с такой силой, что костяшки тонких пальцев потеряли естественный цвет, становясь белесыми. И тогда его перещелкнуло. Петров постоянно боится. Боится рассказать Роме о своих чувствах, делать какие-то шаги, пускай и впустую. Боится рассказать о том, что он встречается с Полиной и Смирновой, и хулигану. Боится сказать своей девушке, что им походу пора расходиться и дело даже не в том, что Антону кто-то понравился, а потому что он в нее банально не влюблен. Юноша боится самого себя, непредсказуемой реакции своего подсознания, рисующего необъяснимо реальные образы. Боится остаться один, потому что одиночество хорошо, но лишь в правильной дозировке, а в последнее время мерный стаканчик уже не выдерживает, все льется через край, затапливая все полы липким, тягучим отчаянием. Антон, блять, боится высоты до сих пор. И даже из-за этого он много потерял. Пока его бывшие друзья с родного города прыгали с тарзанки, он плавал на поверхности воды около берега, потому что прыгать было до тремора в руках стремно. Антон уже утонул и захлебнулся в своих страхах, из этой пучины только рука его торчит, моля о помощи. Однако никто не придет. Всем своим близким он врёт из-за своих загонов, боязни быть непонятым и отвергнутым. Все его проблемы существуют, потому что он — несчастное ссыкло, которое не способно перебороться с самим собой, а от того заставляет страдать не только себя, но и родных, близких людей. Наверное, пора действовать решительно, не на словах, которые в голове звучат ярко, грандиозно, а в жизни получаются лишь жалким вздохом паники и поджатыми губами. Может Антон и пожалеет об этом, но все равно твердо произнесет, вставая перед матерью: — Прекрати так с ней разговаривать. Мама имеет право на то, чтобы заниматься тем, что ей по душе. — А ты не имеешь право встревать. — на мгновение ошарашенный отец сменился на грозного, большого мужчину нависшим над сыном, который несмотря на тревогу, схватившую когтистыми, длинными руками все тело, не шелохнулся. — Это не твое дело. Не лезь. — Не мое дело? Вы сами втягиваете в эти конфликты и меня, и Олю. — голос не дрожал, Антон начал переполняться неумолимым чувством гордости за свою выдержку, — Как мне не встревать, если ты ведёшь себя отвратительно? — Ты не будешь так со мной разговаривать. — вместе с шагом отца, который полностью разрушил личное пространство, сзади донёсся испуганный выдох Карины. На плечи мальчика опустились ее дрожащие руки, но она не успела завести сына себе за спину до того, как Оля, хватаясь за отцовскую штанину прохныкала: — Не надо, пожалуйста, пап... — В комнату иди. — бескомпромиссно процедил Олег, не убирая сосредоточенного взора с сына, в котором теперь словно... видел соперника. — Пожалуйста... папуль... — она впечаталась лицом в его ногу, растирая мокрые дорожки слез на лице. Синяя линия от фломастера стёрлась вместе с ее добродушным настроением на этот вечер. Оля, что неудивительно, хуже всех переживала подобные ссоры, ходила понурая и на следующий день, а если что-то серьезное, то могла и парочку отходить, почти не разговаривая. И это несправедливо. Она слишком маленькая, слишком уязвима и слишком не достойна этого дерьма, чтобы переживать сильнее остальных. Такие дети как Оля должны точно сыр в масле кататься, Антон в этом себя давно убедил, поэтому сейчас, абсолютно бессильный в получившейся ситуации, у него не получалось не винить себя в том, что сестра это вообще видит. И, возможно, Олег подумал схоже. Его плечи опустились, успокоились воющие вихри в темных глазах и взгляд был скорее безразличным, чем опасным. Он поднял дочь на руки и без дополнительных комментариев понес ее на второй этаж, пока девочка начала рыдать уже в голос на папином плече. По шее младшего Петрова бережным касанием прошла рука, снова такая же устойчивая, совсем не дрожащая. Карина склонилась над сыном, обнимая аккуратно, благодарственно, и твердо сказала со сквозящей между букв тревогой: — Спасибо. Поднимайся к себе.***
С улицы можно было услышать пение скрипки. Полина, что сейчас сидела на занятиях по музыке, периодически останавливалась, слушая замечания и исправляясь, как самая на свете послушная ученица. Ее силуэт был правильным в своих плавных линиях и четкости, она слегка покачивалась, пока из раза в раз доводила до идеала один и тот же фрагмент. В последнее время она надолго задерживалась в музыкалке: у дедушки начались частые приступы мигрени, поэтому громкие, цикличные, пусть и складные, звуки скрипки из соседней комнаты ухудшали ситуацию. Она перестала брать дополнительные задания на дом, могла оставаться в школе и после окончания занятия, тренировалась сама, а от того, что приходилось играть не по своему желанию, а как только появляется возможность, она уставала. Как-то у Морозовой проскочила фраза про то, что музыка теперь ощущается, как нечто тяжёлое и утомляющее. Антон пообещал, что по возможности они будут просто гулять, чтобы Полина в другой, менее напряжённой обстановке, могла репетировать. Однако сейчас рядом с ним идёт вовсе не Морозова. — Предлагаю просто прорешать пару вариантов первой части и по русскому изложение друг другу продиктовать. — Может лучше вторую часть? С первой итак все ясно. — без лишнего интереса ответил мальчик, замечая как Смирнова уставилась в окно музыкального класса. Как же все просто было бы, если бы Антон просто остался влюблен в Полину. Попытки найти ее лучшие качества и преимущества, конечно, увенчались успехом, но прилива чувств от этого юноша не чувствовал. — Мне без разницы. — она безучастно пожала плечами, с трудом отрывая взгляд от окна, и оскалилась, — К тебе или ко мне? — Давай лучше к тебе. Объяснять причину нежелания возвращаться домой он, конечно, не собирался. Тем более когда присутствовал интерес к учительскому дому. Они не так давно, после установления договорённости стали вместе к экзаменам готовиться, поэтому раз в неделю собирались у Петровых дома. Сегодня был такой же день и, честно говоря, Антон был рад, что не идёт домой, а направляется к Смирновой. Ведь во-первых, дома отец, а во-вторых, ему нужно было поговорить о вчерашней прогулке с Ромой, потому что сегодня последний вел себя, как ни в чем не бывало, они никак не затрагивали прогулку, хотя забавная история с Бяшей так и требовала огласки. Отвлекаясь на не особо интересные диалоги об учителях, пара прошла за территорию школы, где уже можно было разглядеть старый, покосившийся мост и ручей, бьющийся о лёд на краях и боящийся замерзнуть. Было холодновато, но морозный воздух был переполнен концентрированной свежестью. Антон мотнул головой, осматривая снежные горки и захватывая носом порцию кислорода, когда увидел небольшую компанию вдали на скромной лужайке между деревьей. — Это Бабурин? — осторожно сщурилась Катя, увидев, куда смотрит ее спутник. — И Рома с Бяшей... Антон не понимал, почему после того, как Семена выгнали из банды, компании, или как у них там это называется, они продолжали с ним вообще как-то контактировать. — У них разборки. — за рукав потянули настойчиво, но Петров не сдвинулся с места, вцепившись расширенными зрачками в крепкую спину друга, — Пошли отсюда! К тройке подошли ещё пара парней, кто-то повыше, кто-то пониже, но в целом одношерстная компания вышла. Пришедшие пожали руки одноклассникам Петрова и начали что-то активно рассказывать. Грубый, отдаленный смех показался ядовитым, совсем не искренним, но заставляющим внутренности прижаться к дальней стенке в попытке защититься. И окончательно стало не по себе, когда Рома обернулся. Он не сразу заметил их, но когда нашел глазами блондина, а рядом с ним Смирнову, то взгляд потерял любой намек на теплоту. Антон был готов поклясться, что с такого расстояния видел, как менялось наполнение зрачков с доброжелательного, на нечто опасно-острое, предупреждающее. Казалось, что Пятифан что-то выкрикнет сейчас, определенно токсичное, обидное, но его прервал свист с противоположной от Петрова стороны. Рома не обернулся на источник звука, как остальные, но интерес к немому диалогу потерял. Антон убрал зрительный контакт первым, кивнул Кате, и они удалились в сторону домов. На душе было омерзительно, пресловутые кошки скребли заточенными когтями, разрывая на полосы все меланхоличное настроение, которое накрыло Петрова ещё с утра. Он словно закрылся плащом каким-то, абстрагируясь и от ссоры родителей, в которой поучаствовал, и от окончания прогулки с Ромой. Пока они шли, Петров зачерпывал носками ещё осенних ботинок снег и пинал его куда-то вперёд. Чувствовалось, что Смирнова, непривычно тихо вышагивая рядом, ощущала его настрой и примерную причину. Она порывалась что-то сказать, но обоим понятно, что это будет ненужным. — Нам сюда. — она удивительно нежно потянула его за предплечье в сторону приличного для этого поселка дома. — Родителей дома нет, на работе все ещё. Тебя, если что, тут не было, ничего не забывай, ботинками не топчи, а лучше без предупреждения не трогай ничего. — Может мне вообще не заходить? — раздраженно фыркнул Антон, не остывший после увиденного, — Зачем было вообще предлагать к тебе идти? — Я тебе выбор предоставила, ты сам уже решил. — звонкой связкой ключей с розовыми брелоками она открыла дверь и галантно пропустила его, отходя в сторону. — Прекрати канючить. Внутри было просторно и пусто. Там где у них в относительно недавно заселенном доме висели фотографии, стояли вазы или просто валялось что-то, забытое или потерянное кем-то в доме, у Смирновой было начищенное до блеска ничего. — Можешь не говорить, что здесь уютно. — она сняла обувь, скинула с нее снег, простучав за порогом дома, и поставила на полку. Антон повторил за ней, ежась от того, насколько помещение выглядело мертвым. Словно никто здесь уже давно не живет, а прошлый жильцы смахнули каждую пылинку и выставили на продажу, даже не проходясь по дому в приступе ностальгии. И в комнате у девушки было абсолютно то же самое, каждая полка словно с картинки телевизионной рекламы сошла. Книги стоят ровно, без единого пробела между томами и разными классическими произведениями. Стул задвинут, шкафы закрыты, шторы выглажены, а кровать заправлена. — Не смей ничего говорить. — Да я и не... — По глазам все видно. — шипением отрезала она, не дослушав. — Змеюка. — раслабленно хохотнул Петров, обстановку вокруг облегчая. — Ботаник. — беззаботно ответила девушка, начиная рыться в рюкзаке и паралельно выкладывая нужные учебники с тетрадками на пол. — Из нас двоих ботаник скорее ты. — Твоя правда. — задумчиво хмыкнула она, вчитываясь в домашние задание, записанное в белом дневнике с единственной цветастой наклейкой на задней поверхности. — Слушай, по поводу твоего предложения. У меня не получится. — сменил тему он на более волнующую, — Олю никуда не деть. — У меня устроим, но круг приглашенных придется сильно сократить. — А родители? — с сомнением спросил Петров, не понимая, как это чистейший дом вывезет кучу пьяных подростков. — Мать на выходных снова поедет на экскурсию, а отец на сутки в субботу. Вернётся в воскресенье вечером. Но... — она выдержала драматическую паузу, пока поднималась с пола со стопкой учебных пособий, которые громко кинула на убранный стол, — ты будешь помогать мне убираться. — Почему всех запрячь нельзя? — нахмурился юноша, с горечью представляя, какой бардак им придется убирать за всей оравой. — Они же свалят с утра, а некоторые даже вечером или ночью. — Почему мы тогда не можем позвать условно только Полину и Рому, плюс Бяшу какого-нибудь с Настей? — грустно вздохнул Петров, оглядывая количество домашки и мысленно прибавляя к этому подготовку к экзаменам. В сумме получалось очень много работы. — Потому что тяжелее будет по парам остаться. — на полях ее тетради появилась дата и подпись «домашняя работа». — Мне кажется Бяша справится с Настей. — Боже, Будаев задолбает ее минут через пять, она пойдет нас искать. Мы не сможем даже поговорить нормально. — Ты слишком недооцениваешь Бяшу. — сказал Антон и сам не поверил, хотелось просто сказать что-то против ее слов. — Готов поставить на кон все, полагаясь на его обаяние? — фыркнув, она бросила ручки, устав от показательной занятости. — Смотри, стоит внимание притупить и мы уже занимаемся завлечением Бяши, а не Полины. Он парень такой, интересный. — улыбнулся Петров, искоса наблюдая за реакцией подруги. — О боже, его завлечь можно пачкой чипсов, а если пиво какое-нибудь ещё принести, так вообще не оттащишь. — Он не такой падкий. — уже в голос посмеялся он, повторяя те же манипуляции в тетради, что Смирнова немногим ранее. — Ну-ну. Проверять будем? — Не стоит. Какие там номера по геометрии заданы?***
«Много не пей» — все что сказал отец, когда мальчик отпрашивался на своеобразную вечеринку к друзьям. Отношения стали еще более натянутыми и в какой-то степени хрупкими после разговора пару дней назад, но принципиально сильно ничего не поменялось. Как не разговаривали нормально, так и не разговаривают. Не велика потеря. Сегодня Антон планировал наконец рассказать и Кате, и Роме, что встречается с Полиной. Ну Смирновой точно надо. А вообще как пойдет. Скоро должны были прийти все остальные. Катя не волновалась, стояла у зеркала и красилась уже где-то полчаса, а Петров, что нервно маячил рядом, все не видел результатов потраченного ею времени. — Да хватит уже, Петров. Волнение только хуже сделает. — чуть непонятно донеслось реакцией на чужие метания, пока Катя наносила блеск на губы. — Помнишь, мы гуляли с Ромой недавно? Я назвал его моим господином, а он отреагировал так, будто я прямо что-то ужасное сказал, и отправил меня домой. Она остановилась и растерянно посмотрела на одноклассника, кусающего губы, через зеркало. — Ты назвал его «мой господин»? Какого черта? — она хохотнула и, как ни в чем не бывало, продолжила заниматься своим внешним видом. — Тогда это было уместно! — вскрикнул юноша, вновь с места срываясь. — Как можно уместно назвать человека господином в наше-то время? — Обычно! Я просто... сказал так... — Господин? — она поиграла с интонацией, сдавливая улыбку, и выдала томно, слегка тягуче. Антон спрятался в ладонях и простонал в ответ: — Блять, да! Катя бессовестно заржала и, пока блондин безрезультатно старался согнать жар с лица, в дверь постучали. Первой завалилась небольшая компания из двух девочек и одного мальчика из их класса, с которыми ни хозяйка дома, ни Петров не общались, просто они прошли отбор, как более менее адекватные, а хвостиком за ними пришел парень из параллели, которого представили, как «ничего, что мы и его позвали?». В ответ от Смирновой они получили многозначащий взгляд и сдавленный кивок, мол проходите, и добавила: «уроды, просила же не звать никого без предупреждения». Сдавленный шёпот услышал только Антон, уже запарившейся в водолазке, которая, как некстати, облегала. В скором времени пришли и остальные, которые завались с громкими разговорами, иногда алкоголем или с уже повеселевшим настроением. И почти каждый приводил ещё минимум по одному человеку, за что получали от Кати теперь совсем не скрытые комментарии, сплошь покрытые недовольством и нередко оскорблениями. Так получилось, что Антон с ней стоял на входе, поэтому приходилось со всеми здороваться, а иногда знакомится. Запомнился один парень, которого, как ему показалось, он видел недавно на разборках вместе с компанией Ромы. — Михалыч. — он протянул руку совсем по-свойски, сверкая удивительно белой улыбкой и разбитой губой. Этот Михалыч ещё остался стоять с ними зачем-то, за что получил от Смирновой нагоняй и резкое «шел бы ты отсюда, там вроде наливать уже собираются». А этот парень, особо не обижаясь, хлопнул Петрова по плечу и удалился к остальным. И наконец пришла Полина, одна из тех, ради кого это все затевалось. Их план был очень прост, потому что никакого плана не было. Они все должны были просто напиться и расслабиться, тогда язык развяжется, будет легче что-либо делать или обсуждать, а причины всей суеты, Рома с Полиной, в случае чего могут отреагировать более мягко. Петров, изначально не впечатленный данной идеей, согласился лишь по той причине, что хотел отдохнуть от дома, учебы и постоянно забитой головы, которую самой ядреной химией не отмыть от сквозящих в ней мыслей. К сожалению, не о Полине. С ней было все просто, у них был статус встречающихся, но нынешнее общение от этого не менялось. Они не были особо близки, не разговаривали о том, что их беспокоит, не гуляли, не обсуждали планы на далекое, и не очень, будущее. Считай, просто существовали, зная, что как бы вместе. И, наверное, поэтому Петров не особо волновался из-за этого, из-за того, что изменил ей, пускай и в мыслях. Хотя на его взгляд, страшнее эмоциональной измены быть ничего не может. — Привет! Полина, очевидно красивая на лицо, фигуру и характер, не заставляла биться сердце сильнее, гоняя погустевшую кровь к лёгким, которые заставляли часто вдыхать такой необходимый в подобные моменты кислород. На нее несомненно хотелось смотреть, но не с обожанием или чистейшей симпатией, а просто наблюдать с интересом. Так почему именно Рома? Что в нем такого раз, когда он, даже не здороваясь, жмёт руку и усмехается, Петров еле сдерживается от растаявшей улыбки, которая просится стоит только увидеть парня? — Как оно? — между делом поинтересовался хулиган, пока куртку на крючок закидывал. — Пока ты не пришел, было хорошо. — резво ответила Смирнова, не давая блондину и слова вставить. — Не любишь мужчин? — хитро взглянув исподлобья, парировал Пятифанов и оглянулся на хохочущего Бяшу в сторонке. Катя, до предела возмущенная такими словами и отсылкой явно сквозящей в них, спустя десяток секунд скупо выдохнула: — Подонок. — Давай не будем обмениваться взаимными оскорблениями, — встрял Петров, наблюдая как девушка едва ли не дымится. — Давай. — неожиданно сменила гнев на милость и добавила, вернув язвительность, — Оскорблять буду только я. — У тебя даже это хреново получается. — без интереса ответил Рома и ушел вслед за Бяшей, который в гостиной уже ржал с тем самым Михалычем. — Пошел ты. — процедила в никуда Смирнова и обратилась к однокласснику, притихшему рядом, — Как это вообще может нравится? — Ты сама на него наехала. — И что? Откуда он вообще знает? Это ты ему рассказал? — Это он мне рассказал. — Да, блять! — Катя редко раскидывалась матерными словами, поэтому слышать это от нее было непривычно. Не контролируя себя, Петров даже отшатнулся слегка, погружая лицо девушки в свое поле зрения. — Трепло! Я понять не могу, откуда узнал сученыш. — Говорил, что видно просто. Я точно не знаю. — пожал плечами Антон, стараясь периферическим зрением высмотреть силуэт хулигана среди толпы. — Пойдем, выпьем что ли. Все начали уже, а тебе пора расслабиться походу. — Я не буду пить. — твердо заявила Смирнова, когда они прошли к остальным сквозь арку именно в момент общего молчания. Первым проснулся Бяша: — А че это? Ты разве не для этого всех позвала? — Время с вами, идиотами, провести хотела. — очевидно солгала девушка и уселась на диван, стараясь своим интересом к этикетке на выпивке отвлечь внимание. — Кто это принес? — Я. — подал отчего-то грубоватый голос хулиган, с подозрением всматриваясь в одноклассницу, что профессионально продолжала делать вид, что абсолютно понятной всем лжи не было. — Время провести? Пиздеж. Что ты задумала? — Хватит, а? — с железным спокойствием заступился Петров, понимая, что потонуть они могут оба, — Какая разница вообще? У вас место, алкоголь и компания. Вам ее мотивы не должны быть интересны. Просто отдыхайте. — Это правильно! — чересчур громко вскрикнул Будаев и поднял пластиковый стаканчик в воздух над головой, — За это надо выпить! Пока большинство его поддерживало, Антон не мог унять биение сердца, что ускорилось от адреналина, поступившего в кровь из-за всеобщего внимания. Руки затряслись от нервов и наливать в стакан пива под пристальным взглядом Пятифанова, который буквально кричал «предатель», было, мягко говоря, не легко.***
— Опять? — взверилась Катя, сминая в руках неповинный стаканчик. — Да ладно тебе! — радостно хохотнул Бяша, хлопая ту по плечу. Он подобрался, смущаясь от полученного раздражённого взгляда, и добавил смягчающе. — Поиграем немного, если что закончим... — Если делал — пьешь. — немногословно уточнил Рома, отпивая из своего стакана, где уже было намешанно почти все с общего стола. — Я не пью! — злясь повторила Катя, не поднимая глаз от одна своего смятого пластика. — Да что будет от одного раза? — аккуратно спросила недавно пришедшая Настя в компании ещё двух девочек и улыбнулась очень мягко, глядя на Смирнову. — Так все начинающие алкоголики говорят. — И не алкоголики тоже. — присоединилась Полина, которая растягивала пол стакана вина уже примерно час, но все же по чуть-чуть пила. — Пьешь — умрёшь, не пьешь — тоже умрёшь. — между делом поддержал остальных Петров, поджимая губы из-за убийственно ледяного взора, которые вперили в него почти сразу. — Ненавижу вас. — и все же Катя налила в стакан одну треть Антоновского пива, видимо рассчитывая на то, что пить ей много не придется. — Это по-нашему! За это надо... — бурят уже было поднял свою личную бутылку пива для чоканья, но опустил после того, как притянул множество недовольных взглядов, — порадоваться... Антон посмеялся скромно и потёр глаза под очками, которые почему-то с самого утра болят и слезятся. — Я начну, — вызвалась Тихонова, поудобнее устраиваясь на своем месте, хотя комфортное положение на полу найти было довольно тяжёлой задачей. — Я никогда не смеялась над шуткой, которую не поняла. — Может Бяше сразу водки принести? — засмеялся Рома, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как Бяша громко отхлебвает добрую порцию. — Что, больше никто? — получив кивки в ответ, Полина взяла роль ведущей на себя, — Я никогда не получала замечания в дневник. — Мы все время будем такую скукоту загадывать? — отпивая, беззаботно поинтересовался Пятифанов. Никто не ответил, ведь все, кроме Антона с Полиной, выпивали. Став объектом заинтересованности Петрова, Катя лишь многозначительно пожала плечами и поставила стакан перед коленями, гоняя пиво во рту. Когда проглотила, то наконец ответила на последнюю фразу хулигана: — Ну давай, загадывай что-то не скучное. — Я никогда не... не влюблялся в того, кто на тот момент находился в отношениях. — Господи, ты специально это делаешь? — без злости, только усталость выплескивалась через край в интонации Смирновой, отпившей алкоголя, стараясь ни на кого не смотреть. Антон тоже выпил и просто повезло, что никто не заметил, как мельком сделал небольшой глоток, потому что все остальные были увлечены блондинкой, напряжённой и готовой обороняться. — А история-то будет? — уже слегка развязно хихикнула Настя. — Ждём ващета, — поддержал Бяша, параллельно просто так выпивая. — А не было уговора рассказывать истории. — Ну ты и душнила, Смирнова. — ехидно закатил глаза Пятифанов, явно провоцируя, но Катя, которая почти не пила весь вечер не впечатлилась подколом. — Давай, Петров, ты следующий. — Ну... — в этот момент начал зудеть затылок, глаза щипать и сидеть стало неудобно, начало шевелиться все, кроме извилин, чтобы придумать нормальный вопрос. — Я никогда не водил машину. Он знает, что скучно, и знает, что нужно было задавать нечто более провокационное, но котелок от волнения правда не варил. Быстро, не акцентируя внимание выпили Бяша, Рома и Настя, и также быстро перешли к буряту. — Я никогда не целовался ни с кем из присутствующих. «Ебанный пиздец, Бяша...» — пронеслось сплошным текстом под веками, пока Петров пил. Открывать глаза было ошибкой, потому что два заинтересованных взгляда от Насти с Тимуром ещё терпимы, но просто охреневшие от Ромы и Кати обязывали к объяснению. Пусть и не сейчас, а позже, но все же трудному и малоприятному. — Я в ахуе. — не скрывая, признался Рома, делая пару больших глотков. — Я тоже. Катя не сводила с него глаз. Хватало того, чтобы просто на нее посмотреть, чтобы увидеть немой, но настолько громкого кричащий вопрос «какого черта?». Тем временем понимание, что прояснить ситуацию будет очень тяжело, пришлось грузом на опустившиеся плечи. — Вот это я попал! — воскликнул Бяша, отчего-то сильно восхищаясь тем, как вскрыл нечто неизвестное до этого. Антон — идиот. Можно же было просто не пить. «И соврать в очередной раз?» — шипеньем, почти что бульканьем яда донеслось в ответ в голове его собственным, но при этом совершенно не его, голосом. «Кому от этой правды лучше?» — уже не так уверенно, почти неслышно, казалось, что он это вслух произнес, чувствуя три пары глаз, две из которых с едва ли не агрессивным интересом и желанием пояснений. И только одна, Полинина, которая будто понимала, почему ему так неловко. Хотя, конечно, истинной причины она знать не могла. — Кать, твоя очередь. — постаралась отвлечь внимание Настя, осознавая, что все может прийти в очень неприятное русло. — Я никогда не целовалась с человеком своего пола. — как на духу выдала она, глядя прямо в глаза Петрову мимо которого пролетел следующий кон. Может тот мальчик на самокате, конечно, и считается, но сам Антон не причисляет тот абсолютно невинный чмок в щеку, как настоящий поцелуй. Рома устало выдохнул и посмотрел на Катю, мол «серьезно?», когда случайно заметил, как его лучший друг с раскрытым ртом на хитро отпивающую из стакана Тихонову. — Теперь в ахуе я. Пояснишь? — А должна, Бяш? — незаинтересованно в диалоге фыркнула Настя и повернулась к остальным. — Моя очередь. Я не влюблялась ни в кого из нынешней компании. Выпили все, как раз кроме девушки, задавшей вопрос. Антону было не по себе от того, что почти каждый из круга думал о нем совершенно разное. Катя наверняка была уверена, что Петров выпил из-за Ромы, а тот, что мальчик был влюблен в Полину, а может вообще в Катю, судя по его реакции на их общение. Только Бяша, который никому не говорил о своих чувствах, но всем было очевиден их объект, ничего не понимал: — Что за фигня вообще? Почему мы не обсуждаем, что выпили Катя с Тохой? — в ответ на вопросы лучшего друга Пятифанов пожал плечами, не сводя глаз с Петрова, который не мог на месте усидеть от того, как его почти сжирали или пытались хотя бы спалить. — То есть вы, сволочи, все знаете, а мне не говорите? — Я тоже ничего не знаю. — Настя импровизированно чокнулась с бурятом и, выпив, поднялась со своего места, — Мне надоело. — Мне тоже. — мгновенно поддержала Катя, оставляя стакан на ближайшей тумбочке.***
Тогда все разошлись. Настя ушла к своим знакомым, потом болтала с названным Михалычем, который то и дело смешил ее. Бяша, сидевший сбоку от Ромы, через время присоединился к девушке, навязчиво вклиниваясь в диалог. Хулиган, оставшись один, поговорил о чем-то с подошедшими парнями из параллели и ушел на второй этаж. Не так давно включили музыку и, пока некоторые изрядно выпившие уже танцевали, Петров, которого неслабо разморило, думал, что ему делать. — Все хорошо? — решилась уточнить Морозова, с аккуратным беспокойством заглядывая своему парню в глаза. Антону жаль. Ему правда пиздец неудобно от того, что он так поступает с близкими людьми. Он хочет с Полиной расстаться, но понимает, что может сделать ей больно. Это решит вопрос с Катей и отчасти с хулиганом, но стоит ли игра свеч, если невинный в данной ситуации человек будет обижен? — Угу-м. Они продолжили сидеть под грохочущую музыку и редкие выкрики Кати «не трогайте, уроды, картину!» или «ты можешь поаккуратнее? Под ноги себе смотри, придурок». Приходилось лишь посмеиваться на автомате, ведь реально смешного в получившейся ситуации мало. — Ты не хочешь за Пятифановым ускакать? — раздраженно ткнула Петрова в бок блондинка слева, прошептав, — Прыгай за ним, блять, заяц. А толку? Антон не хотел уже ничего делать. Осознание того, что ничего не выйдет пришло давно, просто в непонятной на тот момент форме. Он мог бы помечтать, представить, как всё было бы, но зачем? Зачем мучать себя напрасными надеждами и глупыми грёзами? Ему уже не шесть, чтобы верить в деда Мороза и в то, что с Ромой у него что-то будет. В чудеса верить поздновато, когда разочаровался в себе, в окружающих и в Боге. Хотя, конечно, бог тоже в нем бы разочаровался. Петрова, откровенно говоря, никакой Бог не волновал. Но он все ещё надеется помочь Кате, несмотря на то, что сам факт, что помогает именно он противоречит всему происходящему. Помогать своей однокласснице заполучить свою девушку? Пф, да легко. Влюбиться в бывшего своей девушки? Он сделает это ещё раз. — Я отойду. — на его лице на секунду появилась приторно милая улыбочка, адресованная темноволосой девушке, прежде чем он удалился на второй этаж. — Ну... ладно? — уже в спину неуверенно кинула Полина, краем сознания понимая с кем она по остатку будет находиться. — Он тебе нравится? Примерно такого Морозова и ожидала. Катя не никогда не видела границ и не понимала, что нельзя спрашивать так прямо у человека, с которым ты не особо близка. И, видимо, настал момент, когда ей придется пожалеть.***
— Тебе нравятся девушки? — Да, Бяша, мне нравятся девушки и только девушки. — она выдохнула дым от сигареты, которой ее угостил бурят. — Поэтому у нас никогда ничего не получится. Извиняться за это я, если честно, не хочу. — Да и похуй. Толку от извинений этих, когда ты не виновата. Будто хоть раз ты мне надежду дала. Бяша никогда не скрывал своей заинтересованности, а Настя — что эта заинтересованность безответна. Нет, она, конечно, с удовольствием с ним поболтает, проведет время наедине или в компании, но просто в качестве дружеского общения. Знакомы они давно, ещё до того, как Ромка начал с Морозовой шататься, а он хвостом за ними, как и Тихонова, собственно. Их пара обычно отставала, чтобы не мешать виновникам их некоего собрания. Они постоянно говорили, смеялись, проще говоря, хорошо время друг с другом проводили. Только девушке этого времени хватало, а вот Бяше нет. Однако и делать он ничего не собирался с этим, знал, что встретятся, когда Пятифан решит с Полиной прогуляться, а он банально уцепится за ним, становясь объектом справедливой раздраженности друга. Но он все же был понимающим, прикидывал, ради чего бурят напрашивался, поэтому особо против и не говорил ничего, хотя было видно, что бесился по-черному. Когда все твои ровесники начинают гулять за ручку и прикосновение противоположного пола не вызывают отвращения, а лишь трепет и желание ощутить это ещё раз, то волей, не волей задумываешься о том же. Вот Бяша и нашел объект, который ему интересен, с которым хорошо приятно и самое главное трепетно. Чувств, именуемых в книгах высокими и непорочными, он не испытывал, но все равно хотелось их показать, мол, вот он я и вот она ты, и ты мне нравишься, знала? Поэтому сейчас, кроме притупленного градусом удивления, Тимур мог испытывать лишь капельку грусти от неразделённой симпатии. Но и это можно было бы пережить. У него много раз так было. Вот он любил шампанское, потому что быстро вставляет, но при этом шампанское его не любит, заставляя блевать половину ночи, поэтому перешёл на пиво по большей части. Любил географию, но его не любила географичка, занижала оценки и относилась, как к куску грязи, вот и отдал всю свою любовь физ-ре. Так и с Настей будет. Найдется тот, кто ему понравится, а может этому человеку он понравится тоже. Тихонова была ему крайне симпатична, но любил он ее как человека, а от того, из-за химии, происходящей в мозгу, терять не хотел. — Они вкусные. — ненавязчиво перевела тему девушка, рассматривая дымок, который медленно выдыхала, отчего ее глаза к носу свелись. — Сигареты-то? Конечно, ебать, ценитель выбирал. — задорно хохотнул Бяша, опускаясь на пол балкона, который приятно холодил конечности и душу, — А Ромыч говорит, что пидорские. Она сразу присела рядом и закинула ноги другу на ляжки, оказываясь лицом к его профилю: — Сам он пидор. Пусть дальше курит свои вонючки, зато не пидорские. — Настя снова затянулась, улыбаясь от сказанного ей же, а после кинула дымящийся окурок в банку, которую Смирнова предусмотрительно оставила на балконе для курящих. — Почему ты так отреагировал? — На что? — Бяшина сигарета истлела до фильтра, пока тот взглядывался в зимнюю темноту, думая уместно ли будет предложить девушке свою кофту. — На то, что я лесбиянка. Тимуру хотелось дернуться от ее прямоты и окончательного понимания, что ему ничего не светит. Он сам не знал, почему так легко принял то, что раньше, а может и сейчас, осуждал. — И как я отреагировал? — Почти никак. — тихо сказала она, забрала из чужих рук бычок и, сделав последнюю, финальную затяжку, кинула ее к сестре-близняшке. — Потому что кроме удивления я и не почувствовал нихуя. — он расслаблено пожал плечами, абсолютно искренне продолжая говорить. — Это все ещё ты и ты все ещё мне нравишься, а то, что у нас это не взаимно... ну, похуй? То в кого ты влюблена, с кем в десны долбилась, — получив увесистый тычок в плечо и зардевшись, бурят исправился, — целовалась, встречалась или делаешь это сейчас — не мое дело. Мне хватает просто попиздеть с тобой ни о чем и поржать с хуйни. Чужая жизнь — не мое дело, даже если пиздецки интересно. — Пьяный философ проснулся. — Тихонова расхохоталась звонко и красиво, как умела только она, и откинула голову назад, из-за чего ее волосы приподнялись, слегка растрепываясь. — Да я стеклее трезвышка! — Ха-ха! — поддержала его иронию язвительно и резво схватила его бутылку, припадая к горлышку ради трёх крупных глотков. — Это надо исправлять! — Пивом не накидаешься особо. Пора на водку переходить? Насте было стыдно за ненормально яркое тепло в его глазах. И не потому что её утруждают его чувства или он сам, а просто из-за того, что она не может смотреть на него также. Бяшу сложно назвать главным красавцем на районе, максимум лучшим свистком из-за дыры в зубах, или собеседником, знающим хинди и английский в идеале, или способным обсудить с тобой книгу по квантовой физике, да вообще какую-нибудь книгу вряд ли. Но Тимур... Тимур — это Бяша, смешливый, заботливый парень, который среди ночи припрется на другой конец мира, прихватив с собой семечек и мягкий плед, потому что ты сказала, что тебе холодно. Он не умеет поддерживать традиционными способами, но рядом с ним ты больше не думаешь о своих проблемах, потому что с ним трудно думать в принципе, тем более о плохом. Такой, как он, будет учиться готовить булочки с корицей, пробовать каждую и доводить до идеала, хотя корицу ненавидит. Последний кусок пирога, о котором он мечтал весь школьный день, достанется тебе, потому что он готов пожертвовать самым важным для себя, чтобы ты был счастлив. Бяша — это постель с утра, с которой вылазить не хочется... но все же надо. Ведь, к огромному сожалению Насти, она не может влюбиться в него, хотя очень, правда очень, бы хотелось подарить ему то же, что и он дарит людям постоянно. — Знаешь, жизнь — это как малину хавать. — внезапно начал он, не получив ответа ранее. — В смысле? — хотелось бесконечно улыбаться и обнимать его, просто потому что он такой, какой есть. Но ещё давно, когда только стало понятно что к чему, Настя пообещала себе никогда не давать ему надежду. Получалось попеременно, но все можно было списать на излишнюю тактильность, которая присутствовала в ней. — Ну, бля, может быть сладко и заебись, а может ебало скуксить от кислоты или пчела какая-нибудь засесть внутри. Ещё косточки! Кто-то любит, а кто-то нет. — И кто в этом случае косточки? — Люди, кто ж ещё. — он притормозил, задумываясь, а после ещё добавил, радуясь своей выдумке, — Ебать, а ещё бабка какая-нибудь лопатой может въехать, если пиздишь с ее огорода. Не стесняясь, Настя расхохоталась в голос, уронив потяжелевшую голову другу на плечо: — А бабка кто? — Менты! — вскрикнул он, точно только и ждал этого вопроса. — Если берём малину, как жизнь, то спиздить чужую, значит убить. — И сколько жизней ты уже украл? — Да дохуя как-то. — прикинув, констрантировал бурят и наконец позволил себе посмотреть на девушку, что уже сильно опьянела. — Ты же не только малину воровал чужую, но и клубнику какую-нибудь. Считай, другие вселенные уничтожал! — она вновь рассмеялась, демонстрируя длинную шею, и зазвенела браслетами, когда рукой потянулась театрально смахнуть пот. — Кому-то явно пора прекратить пить, ты уже мои бредни поддерживаешь. Бяше пришлось убрать тепло ее ног с себя и подняться, втягивая девушку за собой, пока та активно сопротивлялась и кричала: — Что я сделаю, если это имеет смысл. Бяша, ты знал, что ты недопонятый гений?***
На втором этаже было значительно тише, музыка заглушались, звучала точно из под толщи воды, а оттого происходящее казалось нереальным, воздух вязким и тяжёлым. Может дело в том, что Антон перепил, а возможно это все ему банально сниться. Язык ощущается как-то не так, слишком большой и неспособный удобно уместиться во рту, глаза все ещё болят, как будто кто-то периодически добавляет капли, которые использовали на нем, чтобы глазное дно исследовать. Тогда они тоже жутко щипали, и не видно было ничего вокруг. Ещё и стены мягкие вокруг. Может Антон просто поплыл. А может он сейчас в психушке вообще? — Ты чего тут? Без стука и толики стеснения Петров заваливается в ванную на втором этаже, куда его отправила Катя. Юноша не сразу заметил хулигана развалившегося на полу в компании водки и белого коробка на полу. — Если ты хотел спросить не помешал ли ты мне, то да помешал. Съеби. — Ромина губа подскочила будто в отвращении, но почти сразу опустилась, чтобы обхватить ей сигарету. — Как хорошо, что спрашивать я не хотел. — пьяный блондин завалился смачно на пятую точку, плечом друга толкая. Если Рома и мог бы сильнее злиться, то точно сгорел бы от негативных эмоций. — Не охуел часом? — показательный удар в плечо вынудил обернуться возмущённо, а слегка покрасневшее лицо приняло возмущенное выражение вместе с бровями, сложенными в неплавную галку. — Сказал же... — Мало ли что ты сказал. — отмахнулся юноша так, как выкинул бы самый неинтересный, скучный журнал — без сожаления и должного внимания. — Нам многое обсудить надо. — Да ты что? — он почти что ласково оскалился, начиная елейно цедить на ухо. — Обсудить с тобой? Чтобы мне в очередной раз на уши нассали? — Это ты про то, что я целовался с кем-то из присутствующих? — не удосужив достойной реакцией настрой хулигана, Петров навалился на него плечом с непривычным напором, — Ревнуешь? Рома промолчал. Нахмурился, словно бы правда раздумывая над вопросом, и выдал обеззаруживающе уверенно: — Да. Что в этом такого? — Ничего хорошего. — сказал, но не думал так, ведь внутри все сжималось в ожидании ответа, а, получив положительный, взорвалось фейерверком, ярким, фиолетовым таким. Наглухо ослепляющие своим мерцанием бабочки в животе внезапно ожили, щекотали стенки, добрались до горла, где бились испуганно, обнажая чужое желание улыбнуться, из-за чего фраза, изначально сказанная безразлично, обрела чисто счастливую окраску. Не мог Антон не растянуть губы, когда Рома, нахохленный, как воробей на заваленной снегом ветке, или тетка в леопардовой шубе рядом с тем же воробьем в ожидании опаздывающего автобуса, хмурился так мило. — Это ещё почему? Кто, кроме тебя, виноват, что ты как болван разрываешься? — он совсем слегка занервничал, поменял позу, чувствуя себя неуютно и разорвал фильтр от сигареты меж пальцев. — Я уже давно определился. — И че? Кого выбрал? «Тебя» — остро крутилось на языке, заставляя заикаться и останавиться мгновенно, чтобы не дай бог Пятифанов ничего не понял из его отрывистых вздохов. — Не имеет значение. — ещё как имеет. — Имеет. — повторил Пятифанов его мысли и дёрнул плечом, сталкивая навалившейся тело с себя. — Ответ тебе не понравится. — Катя что ли? — Так ответ «Катя» тебя не устраивает? А если бы сказал про Полину, то все нормально? — Это ты со Смирновой в десна долбился, выходит? — деланно проигноривал вопросы парень и без капли лишнего интереса спросил. — Я вообще не понимаю, что ты от меня хочешь. Опьяневшее сознание и правда слабо воспринимало информацию, мяло ее как пластилин, придавая совсем иную форму и значение. Однако чёткое пояснение Ромы никак иначе нельзя было интерпретировать: — Правду. — Я же говорил ответ тебе не понравится. — Это я уже сам решу. — без всякий сомнений прилетело в ответ, а глаза, устремлённые ровно в светлые виски, заставили сжать челюсть из-за желания улыбнуться. — Насколько ты пьяный по десятибалльной шкале? — добавляя словам пьяной нечеткости, Петров радостно промямлил, — Я вот на семь из десяти. — Ну ты и придурок. — беззлобно заявил Пятифанов, потянувшись за бутылкой, тем самым позволяя другу нагло уйти от разговора. — Я на тройку и это надо исправлять.***
— Погоди-погоди, что ты сейчас сказала? — Я тебе больше скажу, мне Антон не только нравится, мы встречаемся уже пару месяцев. Катя думала, что Антон преуспел в их плане и где-то с Пятифановым уединился. Мало ли как бывает, Рому не назовешь тихим омутом, но черти там определенно водятся. Но то, что это сученыш столько времени помогал ей с Полиной, при этом встречаясь с ней же... это Смирнова никак себе представить не могла. Она думала... верила, как обыкновенная дура, что у них намечается что-то вроде дружбы, они знали друг о друге нечто большее, чем окружающие. И это нечто объединяло их, ведь ни с кем, кроме друг друга им не обсудить, не поплакаться о несправедливости этого мира и не попросить, сука, совета. Как удобно было прикидываться другом Морозовой, чтобы сливать Кате всю нужную информацию, и про музыку, которую брюнетка любит, боготворит и творит, про фильмы, старые, советские, особенно про несчастную долю возлюбленных. Да он рассказывал про все, что только мог, словно и правда хотел помочь. Он просто издевался над ней или что? Сейчас Екатерину угнетал не то, что Полина с кем-то встречается, а значит шансы у них не то, что бы отсутствуют, а становятся отрицательными, а факт того, что этот заяц оказался, блять, несчастной рыбой фугу, которую Смирнова съела до последней косточки и не подавилась. Девушка сделает так, чтобы этот сукин сын пожалел о том, что позволил ей себе поверить. Убедиться, что они нечто большее, чем просто напарники по несчастью. Хотя и напарник из него вышел крайне херовый. — Я знаю. — лицо ее не приняло никакого выражения, ведь если позволить хоть единой мышце дрогнуть, то поплывет все на ней, считая и тушь, и безразличие, которое давалось ей как никогда тяжко. — И мне, кажется, ты поступаешь плохо. — Это ты о чем? — она взволнованно обернулась, мгновенно убрав это лицо полное превосходства. — Антон думает, что ты стесняешься его. — все также безлико пусто давит Смирнова, по пути придумывая, как объяснять свои слова. — Что у трезвого в голове, у пьяного на языке, знаешь ведь? — Я... я не понимаю. — ее идеальные бровки опустились, делая лицо озадаченным, — Можешь нормально сказать? — Говорил мне, что вы не афишируете. Он думает, что ты не хочешь из-за Ромы никому говорить. Под впечатлением и алкоголем Морозовой не показалось странным то, что Кате и не надо было бы интересоваться, кто ей нравится, если бы она знала о их отношениях. Морозова считала девушку напротив не более чем сплетницей и выскочкой, готовой ради одной оценки испортить отношения со всеми вокруг, но получить ее. Может, конечно, и скрывается за ней нечто большее, однако увидеть это пока что у Полины не получалось. И Смирновой крупно повезло, что Морозова, пусть и выпила совсем немного, но тем самым притупила свое умение рационально мыслить. — Мы даже никогда не говорили об этом! Он ведь сам никому не говорит. — А как он выпил сегодня? На нем лица просто не было, когда он видел как ты на Рому глядела. — Катя уже, не стесняясь, давит, врёт, понимая, что эффект уже произвела. Вовсе неважно, что такого и в помине не было. — Правда? Он серьезно тебе говорил об этом? Недовольная от недоверия к своей персоне, пусть и заслуженно, Катя продолжила: — Представляешь, насколько ему неприятно, если он рассказал об этом мне? — наконец девушка почувствовала, что эмоции немного отхлынули, переставая заливать все видные берега, поэтому она смогла жалобно свести брови домиком, приговаривая, — Даже мне стало его жаль. — Да я и не знала! — стала оправдываться она, разводя руки в стороны, — Вообще понятия не имела. Что делать-то? — Просто покажи всем, что вы вместе. Смирнова была на все сто процентов уверена, что Пятифанов не знал. Его лицо вытянулось до формы гладильной доски почти, когда Петров выпил за поцелуй с кем-то из присутствующих. И либо Петров — гений, что его тактика и смысл действий, до сих пор Смирновой непонятен, либо идиот, который пытался ее развести. А вот зачем — совсем другой вопрос. — И как? — аккуратные кисти Морозовой сжались в небольшие кулаки, до краев заполняя свою одноклассницу чувством предстоящей победы, — Прокричать всем: «Я встречаюсь с Антоном и хочу, чтобы вы об этом знали?»? — Чего-чего? Сзади безусловно вовремя возник Бяша, держащий едва ли живую Тихонову, но даже в таком состоянии та смогла выдавить, начиная хохотать: — Петров с тобой? Да у друзей вкус-то одинаковый!***
Друзья в тот момент времени не теряли. Пока Рома морщился от горькоты, заставляющей неметь кончик языка, Антон делился тем, что пока что даже с родителями не обсуждал: — Мне же сны странные сняться, кошмары с тонущей в реке девочкой. Из раза в раз! — все ещё нахмуренный после водки без запивки, Рома повернул голову в сторону друга, кивая и тем самым подтверждая, что слушает. — Я в библиотеке нашей был, решил почитать мало ли значит это что-то. Искал книгу про сны, нашел из более менее интересного только рыбный справочник, а ещё в рецептнике кекс в микроволновке подметил, даже переписал на листок. — бледные руки забегали по карманам, словно хотели найти то клочек бумаги, но после махнули лениво, мол забудь, — Так вот, о чем это я! Пытался я понять, что за девочка мне снится. Я решил, что у Инны может быть такая книжка, ну, или информация хотя бы. Но, блять, не тут-то было! — выдержал драматичную паузу, заставляя Пятифана растянуть губы в несколько ласковой ухмылке, глядя на друга увлеченно собственным рассказом. — Оказывается, что это было! — Это в смысле? Девочка утонула? — без четкого понимания, о чем этот очкастый ему заливает, переспросил Ромка. — Да каро-оче! Пришел я к Инне, мы там обсудили кое-что... ...кое-что — это его влюблённость в хулигана, хоть он и не уточнял для нее в кого именно. А немногим ранее Антон невзначай упомянул, что кошмары снятся, от которых он просыпается на мокрой постели, спасибо, что не с мокрыми штанами. — А что за сны? — абсолютно не придавая своему вопросу важности, Инна что-то пометила в большой тетради. — Да девочка какая-то, не знаю её, постоянно под лёд проваливается. — в таком же тоне хмыкнул Петров, болтая ногой, по-хозяйски на другую закинутую. — Ничего такого. Единственное, что напрягает это то, что повторяется постоянно. — Антон. — она окликнула его странно, без свойственного спокойствия в каждом движении, с отсутствием в привычно расслабленных глазах чистой уверенности в действиях. Выдержав долгую, томительную паузу, чтобы собраться самой, психиатр наконец продолжил, — Мы не хотели говорить тебе, пока ты сам не вспомнишь. Когда твоя бабушка ещё была жива, вы приехали к ней на зимние каникулы новый год отмечать, тогда даже твоей сестры, Оли вроде, не было. — И-и что? Откуда вам это вообще известно: сестра, бабушка?.. — внутри чувствовалось что-то нехорошее, предвкушающее чужие слова, словно бы вырывалось спустя бесчисленное количество времени после заточения, билось о ребра, выламывая грудную клетку и разрывая лёгкие на жалкие куски. Иначе объяснить отсутствие возможности дышать Петров не мог. — Всю историю твои родители рассказали. Ты был совсем небольшим, но достаточно взрослым, чтобы тебя отпустили гулять с девочкой из соседнего дома, с которой ты познакомился ещё до этой поездки. Точно никто не знает, зачем, кто позвал, но вы пошли на реку. Зимой. Морозы начались поздно, лёд достаточной толщины ещё не образовался и... Зоя, так ее звали, — не переставая следить за реакцией своего пациента, она взглянула в свои записи, словно пытаясь найти там хорошее окончание истории. Истории, которая закончилась смертью маленькой девочки. — Она провалилась под лёд, течение ее сразу же унесло. — Стоп. — Антон позволил себе хлопнуть по столу, прерывая плохосвязную речь своего психиатра, и рассмеялся, тихо, неверяще. — Это полный бред. Такого не было. Я бы запомнил. — Это называется психогенная амнезия. — она одним предложением снесла всю уверенность юноши в своих словах, заставляя того замолчать в ожидании пояснения, — Мозг до конца не изучен, и подлинно неизвестно как работает память можно ли контролировать это... Под «этим» я имею ввиду стирание памяти. Так бывает, что травмирующее событие стирается из памяти полностью или частично. Я не понимаю, как это работает, но других вариантов у меня нет. И когда вы вернулись сюда, то... боже, наверное, получилось так, что эта обстановка напомнила тебе о произошедшем, из-за чего начались галлюцинации, панические атаки и... — ...И она продолжила нести всю эту ересь. — невпопад заключил Антон, стараясь не смотреть на реакцию друга. Страшно было увидеть там что-то вроде непонимания, а может и осуждения, которое выдержать именно от Пятифана было бы тяжко. — Бред же, согласись? — Ей виднее, я хуй знает. — он как ни в чем не бывало пожал плечами, словно бы не услышал ничего необычного только что, а подобная реакция стала чем-то удивительным лишь для самого мальчика, — Я даже слышал эту историю. Давно правда было, но табличка «не ходите по льду» до сих пор стоит. Антон вернулся домой опустошенный тогда, завалился на кровать и прилип намертво, не выходя даже воды попить, которую организм требовал долго и настойчиво. Его не задела эта история про девочку, ведь он даже этого не помнит. Однако мысль, что все его страдания были лишь из-за воспоминания, которое его мозг выкинул, как особо опасное, довольно утруждала. Антону, конечно, не впервой чувствовать себя лохом последним, но сейчас он стал определенно лидером среди неудачников. Если бы не Рома, пришедший так удобно и одновременно спасший и утопивший его в других грузных переживаниях, то неизвестно, как Петров провел этот вечер. — Ты как вообще? — вдруг спросил хулиган, словно бы сонно глазами хлопая и не переставая накручивать на пальце плетёный браслет, — Ну... да блять, тебя это ебет? — Да не знаю я. — почти провыл юноша в ответ, закрывая красное лицо в ладонях, — В этом и проблема. Так странно, что все испытанное мной было из-за того, что я даже не помню, блять. Это жалко и смешно одновременно. — Да почему? Это как, блять... этот триггер, да? Деревня эта ебучая оставила отпечаток на тебе и ты сраться от нее начал, тем более малым был совсем, когда все произошло. — Антон позволил себе поднять светлые глаза на друга, который столь трогательно расписался перед ним, очевидно волнуясь. — Это не то, что достойно твоих заебов. Просто лечись, чтобы вся эта хуйня стала страшным сном. Восхищённый сказанным, Антон не решился продолжить тему, устав от разговоров о себе, поэтому почти что весело хмыкнул: — А что достойно быть моими заебами? — Ну я, например. — Ромкины плечи гордо расправились, стали широченными, упираясь в соседнее, пусть не сильно узже, но все же не такое крепкое предплечье. Говоря об этом, Пятифан даже не подозревал, насколько был прав. Ведь, кроме своего психического здоровья, мальчика волновал только он. И Антону нужно привыкнуть просыпаться с мыслями о нем, засыпать также, понимая, что до конца года, а может ещё пару лет, если не повезет и эта симпатия никуда не денется, так будет происходить ежедневно. Петров настолько часто думает, что мысли о хулигане его изматывают, что заебывался уже и от этого. — Не подходит? — буркнул, будучи неудовлетворительным долгим отсутствием ответа, Рома и предложил другой вариант более ехидно и с долей раздражения, — Может Смирнова тогда? Больше нравится? — Ни Полина, ни Катя мне не нравятся, Ром. — с ласковой полуухмылкой признался Антон и добавил, понимая, что возможно это приведет его к провалу, — Мне кое-кто другой нравится. — Вот как. — более радушно проговорил парень, показушно брови в удивлении поднимая. — И кто же тебе нравится? «Тытытыты!» — затребовали прокричать внутри, но там же откровение и осталось. — Это важно? — Скорее интересно. — в разрез со сказанным, вид Пятифана кричал об отсутствии потребности в ответе, словно сказал он так только из приличия. И Антону оттого стало совсем неловко, он погрузил комнату в осязаемую тишину, которая своей вязкостью и неестественностью побеждала в громкости энергичную музыку с первого этажа. — Тебе правда интересно или ты просто пытаешься поддержать наш никчёмный диалог? — наконец выдавил из себя мальчик, будто из под воды выныривая и слыша песни намного отчётливее. — Почему никчёмный-то? — решая не отвечать на основной вопрос, Рома вздохнул тяжко и полностью повернулся к другу, оказываясь спиной к душевой кабинке. «Потому что нужен он походу лишь мне, и только я цепляюсь за любое твое слово, надеясь найти хотя бы на намек на то, что я могу быть тебе интересен», — эти мысли давно змеями кишили в голове, но не складывались во что-то осмысленное, чёткое и понятное для восприятия. Чувство недосказанности так задолбало ныть внутри, смотреть на дорогого человека и думать, что ты вновь его обманул, порой было непосильной тяжестью, от которой пульсировало в голове. — Хорошо. — парень сам себе кивнул, да так уверенно, что блондин неволей заразился этой эмоцией. — Меня заебало конкретно, что мы нормально поговорить не можем и как ебланы не договариваем друг другу вечно, из-за чего куча хуйни происходит. Сейчас мы спросим все, что тебя, меня интересует. — непродолжительная пауза была лишь для того, чтобы убедиться, что идея встречена Петровым нормально, — Если не хотим отвечать, говорим почему. Забились? — Предлагаю каждый раз, когда не отвечаем пить. — подключился Антон, понимая, что многие вопросы могут быть крайне неудобными и ему нужно побольше выпить, чтобы ответить на них и скинуть ебаный мешок неподъемных мыслей с макушки. — А ты не отвечать дохуя собрался? — задумчиво нахмурился хулиган, стараясь прочитать намерения друга. Однако с самого детства, обладая слаборазвитой эмпатией, он мог лишь смутно догадываться, что творится в черепушке, обрамленной совсем светлыми, похожими на выгоревшими, волосами. — Нет, просто... так будет проще дальше. — названный тяжко вздохнул и с тоской глянул на бутыль с прозрачной жидкостью. Водку он переносил крайне плохо, как и любой крепкий алкоголь. Был научен опытом с посиделок с друзьями из прошлого города, но если видеть меру, то может быть его просто расслабит и развяжет язык. — Не спиздел сейчас? Или опять тайные смыслы, которые ты не можешь мне показать, и вообще, блять... Не дав другу продолжить саркастировать, Антон перебил, чувствуя слабую улыбку на губах: — Не спиздел. Так правда проще. Можно я первый? — получив сдержанный кивок, Антон решил начать издалека, — Как ты относишься к тому, что Насте... девушки нравятся? — А как я должен к этому относиться? — искренне непонимающе нахохлился Рома, на своем месте заерзав, словно стало резко неудобно. — Это ты мне скажи. — Никак я к этому не отношусь. Какое мне дело до того с кем она там... ты понял, кароче. Я же по ней не сохну, чтобы из-за этого мозги ебать. Антон сразу подумал, что Пятифан крайне метко отметил. Он не сохнет — ему плевать, а вот сам мальчик вляпался по самые уши, поэтому будь хулиган чуток повнимательнее, может он бы и понял, почему Петрова эта тема столь волнует. — А геи? — рискнул он, надеясь, что это не выглядит уж слишком очевидно. — А ты в пидоров записался или схуяли вопросы-то такие? — грубо рявкнули в ответ, точно не желая нормально отвечать. — Я просто спросил. — попытался успокоить друга Антон, хотя самому необходимо было унять бешено забившееся сердце в груди, которое, казалось, заглушало своим ритмом все звуки в доме. — Сам же предложил. — Кто ж знал, что тебя пидоры будут интересовать. «Меня интересует тот, кого не интересует пидоры» — весело хмыкнул Антон про себя, стараясь согнать с лица ухмылку. Это так странно. Почему именно Пятифанов? Как мозг выбирает в кого влюбиться? Почему не Полина, например? Она ведь ему определенно нравится, как человек, друг, одноклассница. Может дело в степени симпатии? А что если просто найти недостатки у Пятифанова, с которыми нельзя будет смириться? Может не будет так тяжело переживать этот период влюбленности и розовых очков. — Я просто спросил. — За такие вопросы от некоторых может и в еблет прилететь. — со сквозящей желчью процедил Пятифанов, хватаясь за бутылку, крыша которой мгновенно пропала с горлышка. — Так чего ж не ударил? — в той же манере ответил Антон, вглядываясь в чужую шею и наблюдая, как ритмично дёргается кадык от крупных глотков. Мальчик перехватил водку, оставляя дорожки жидкости на подбородке у резко остывшего друга. Вытерев рукавом олимпийки следы, Ромка уже не выглядел раздраженным или гневным, словно уталил в горькой жидкости все подобные эмоции, и поэтому сказал уже намного мягче с придыханием между словами: — Потому что не хочу. Вопросы? На губах щипали микротрещины от крепкого алкоголя, пока Антон, припавший к бутылке, настойчиво влип глазами в хулигана, который также смотрел в ответ уверенно, но все же едва заметной хмуростью. Горючая жидкость обожгла язык горькостью и пробежала дальше по горлу, согрев пищевод. Каждый глоток давался легче предыдущего и завершающий третий почти не отдался неприятным жжением, словно уже все рецепторы во рту спалились из-за концентрации спирта и отказались работать, дабы хозяин не продолжал чувствовать отвратительный вкус. Рома же молча наблюдал, когда друг не выдержал, прикрыл глаза от стыда, накрывшего цунами, без единой на то причины. — Хватит. — крепкая ладонь перехватила поверх стекла чужую, стараясь вырвать алкоголь из рук. — Серьезно, блять, Антон! Стукнув по зубам, горлышко отлипло от губ, оказываясь в ловких Пятифановых пальцах. Теперь накрыло не только стыдом, но и мерзотной горькотой, поэтому казалось, что во рту ещё оставалась водка и сколько слюней не проглатывая — отвратительный вкус останется надолго. — Это на тебя не похоже. Что нахуй происходит? — с искренним удивлением, а может разочарованием в дне зрачков почти прошептал Пятифанов, подальше отодвигая бутыль. — Почему тебе можно, а мне нет? — детская досада плавала в интонации, но сам Петров каждой клеточкой тела источал показательное недовольство, хотя сам жалел, что решился глотать сорокаградусный напиток. — С того, что я меру вижу, а ты присосался как пиявка. Тебе можно вообще мешать алкаху с таблетками? — Тебя это ебать не должно. — грубо прыснул юноша, потянувшись вновь к алкоголю, ведь теперь это было дело принципа. Тыльную сторону кисти почти сразу несильно обожгло от предостерегающего шлепка. — Но меня ебет. — признанием выпалил Рома, с немой тоской цепляясь радужками за неустойчивый силуэт напротив, однако достойной реакцией был обделён. Антон толкнулся вперёд, потянувшись за спрятанным в душевой кабине, но был перехвачен поперек груди и сильным движением перекинут в прежнее положение. Не успел Пятифанов среагировать словесно на чужое поведение, как блондин вновь попытался провернуть свой трюк, только теперь заставил повалиться хулигана на спину, вдавливая острыми лопатками в жёсткую плитку. Вновь потянувшись к причине этой странной борьбы, мальчику на живот надавили согнутым коленом и перевалили им в сторону, заставляя поморщиться от холода пола. По спине побежали мурашки от задравшейся на пояснице одежды, но мысль об этом проскользнула быстро, почти незаметно, ведь Петров понимал, что если ничего не успеет сделать, то окажется далеко не в выйгрышном положении. Руки Пятифана уже было перехватили чужие на суставах, но недостаточно быстро, поэтому встретили сопротивление. — Сука, Антон! — почти что рычанием прикрикнул, когда шатена его же маневром заставили откинуться назад, ударяя об раковину, на которой затрещали побеспокоенные зубные щётки. — Я тебя сейчас прикончу. Не испугавшись подобного обещания и получая возможность воспользоваться Роминой заминкой, Петров приоткрыл двери душевой кабины, стараясь не думать о том, что хулигану возможно больно. Было несложно забыть об этом, ведь в голове только и плавала мысль, что юноше происходящее пиздец нравится. Так или иначе они довольно близко, а особенно сейчас, когда Пятифан, реально тот самый гопник по этой кличке, который может тебя избить, сломать руку или унизить морально, подтянул друга за ноги и перевернул с живота. Парень оказался сверху, сдерживая коленями чужие узкие бедра и невероятно сильными сейчас пальцами удерживая бледные кисти. — Ещё раз полезешь туда, сломаю пальцы. — четко, с очевидной угрозой и алкогольным дыханием процедили в лицо, неприлично близко, нарушая невидимую границу интимной зоны. Пятифан, тяжело дышащий, растрёпанный с заломом между густых бровей и совсем крохотной капелькой пота на виске, заставил Петрова задержать воздух внутри, потому что вместе с ним выйдет и самый блядский стон, на который способен светловолосый юноша. Резко мотнув головой, Рома убрал челку подальше от глаз и тяжело сглотнул, мельком оглядывая положение, в котором они оказались. — Все? Если руки отпущу, не полезешь? От его тона, почти осязаемо мягкого, словно успокающего, Антон не сдержался, выпустил краткий, сдавленный, почти не слышный полустон-полувыдох и кивнул, ведь на большее не хватало. — Так просто? Скажи, что обещаешь. — сказал совсем без претензии, просто чтобы убедиться, что проблем с этим парнем больше не будет. — Обещаю. — пришлось приложить немало усилий, чтобы сказать нормально, не захлебываясь в порциях кислорода, которого Петров хватал ртом чаще обычного. Его руки опустили, но не слезли полностью, как бы говоря, что доверие еще не до конца восстановлено. — Ебнешься с тобой, Антон. — весело фыркнул парень, принимая все произошедшее легко, словно такое с ними постоянно происходит. — Откуда столько спеси? — Откуда в тебе столько силы?! — на пробу Петров толкнулся руками в бедра, нависающие над ним, и не смог сдвинуть ни на сантиметр. Рому же только развеселила жалкая попытка друга скинуть его с себя, поэтому пока юноша под ним уперто пыхтел, он полез в карман за пачкой сигарет. — Прямо здесь собрался? С ума сошел? Тебя Смирнова вместе с костями сожрет! — Если орать как умалишенный перестанешь, то она даже не узнает. — снисходительно парировал парень, зажимая зубами фильтр и несколько раз прокручивая барабанчик зажигалки, чтобы наконец подкурить. — Дай и мне тогда. — законючил Антон, устав бороться с тяжелым грузом на себе. Дело даже не в том, что слишком тяжело от Ромкиного веса, скорее смущает сильно, пусть он и не прикасается к паху ни одной частью тела. Повезло, что красноту лица можно списать сейчас на недавнюю недодраку и процент спиртного в крови. — У меня последняя. — из Ромы херовый актер, раз он так плохо играет свою непричастность к происходящему. — Да у тебя полная пачка! Ну ты и жадина, Ром. Дай тогда хотя бы тяжку сделать у тебя. — А я брезгую. — он сам посмеялся над абсурдностью сказанного, а после выдохнул на Антона весь дым, набранный в легкие, а после как-то неестественно резко поменялся в лице. — Да боже, Рома, прекрат... — договорить Антон не успел, затылок защекотала рука, вынуждающая быстро подняться, напрягая пресс. Перед сим действом хулиган затянулся глубже нужного и, подняв на свой уровень лежащего юношу, выдохнул тому в приоткрытые губы. Все тело буквально одеревенело, а раскрытая ладонь повисла в воздухе, когда Рома приблизился слишком, слишком близко, чтобы совсем, ни капелюшки не касаясь ничем, кроме кисти на голове, выдохнуть концентрированный никотин точно Антону. Сердце, как и все остальные внутренние органы, настолько перепугалось, скакануло так, что, казалось, до глотки добралось и забило сиреной о том, что происходит какой-то пиздец. Огромным спутанным комом мысли бились друг с другом, но на деле бы были только несвязными звуками, обрывками слов и не более. Единственное, что можно было выцепить и разобрать среди прочего это пугающе громкое «Что сейчас произошло?». Рома же отпрянул также быстро, как и протянул своего друга, выглядел слишком серьезно, будто бы задумчиво. Вовсе не растерянно, словно он трезво понимал, что делал, но и осознание странности своих действий тоже было. Но это вовсе не главное. Он ждал. Чего конкретно Антону было сложно понять, может его реакции, каких-то неловких слов или вида, что ничего не произошло. Чего бы он не ожидал получить в ответ, Антон хотел большего. Это то же самое, что ребенку показать торт, дать слизнуть немного воздушного крема сверху, а потом съедать кусок за куском у него на глазах. И Петров отчетливо понимал, если сейчас ничего не сделает, то вряд ли будет ещё такая возможность. — Зачем... что это было? — какой бы уверенностью Антон сейчас не воспрял, но убедить себя в том, что ему не прилетит, сочась омерзением, громкое «пидор», ему просто жизненно необходимо. Он не готов разрушить их дружбу одной ошибкой из-за недопонимания. — А что сейчас было? — парень сразу слез с друга, пару раз проводя рукой по волосам в нервном, неловком движении. — Я захотел и сделал. — Значит я тоже могу все, что захочу сделать? — вера в себя сразу ушла, когда Рома взглянул на него с вызовом и одной высоко поднятой бровью, мол давай, пробуй. — Рискни, братан. Антон буквально на секундочку поверил, что у них может быть взаимно, что это будет не просто его глупая влюблённость, которая закончится тем, что они перестанут общаться, а Рома его возненавидит. Но сейчас парень выглядит так, словно правда ничего такого в его недавнем жесте не было. Он будто просто поиздевался, точно знает всё о чувствах друга и решил сыграть на тонких струнах души такую мерзенькую, надоедливую мелодию, а Антон, как лох последний, повелся. — Да пошел ты. Дверь в ванну хлопнула отрезвляюще, и Роме показалось, что с этим звуком все и закончилось. И он сам, и Антон, и они. И побежать за ним, окликая в спину, скрывающегося за поворотом на лестницу было ошибкой. Ведь картина, как Полина, вцепившись в его шею, прижимается к нему в поцелуе, не должна была быть увидена Пятифаном. Антон едва ли не в ужасе оборачивается, застывшим с лицом полного и по-настоящему искреннего ахуя, когда Морозова завершает картину, под аккомпанемент злорадно довольной Кати, смутившегося Бяши и отчего-то нахмуренной Тихоновой: — Я давно хотела вам всем рассказать. Мы с Антоном встречаемся.