Туббо никогда не говорил Ранбу, что любит его. Неуместные слова, неспособные выразить и доли настоящих чувств, только тратили время, которого у Туббо и так было мало. Он будто всегда куда-то бежал. Спешил стать тем, кем не был ещё никто, торопился превзойти тех, чьи тени навсегда оставили на нём свой отпечаток. Возможно, суматоха Л’Мэнбурга дала о себе знать, и безудержный адреналин навсегда остался в крови мальчика, вынуждая безостановочно за чем-то гнаться, он не знал. Ему было необходимо идти вперёд, никогда не оглядываясь назад, без остановок, чтобы подлатать раны. Истекаешь кровью? Ты должен продолжать идти. Не получается? Ты труп. Если ты стоишь на месте, дыхание смерти всё отчётливее опаляет твою кожу, вызывая табун мурашек. Некие кошки-мышки с костлявой, попытки избежать неизбежное, желание переписать свою историю в летописях и жить бесконечно долго, подобно зловещему Богу Крови и великому Ангелу Смерти. Он был уверен, Филзе удалось обмануть время, у него получилось нырнуть между тиков секундных стрелок и оставить в дураках саму смерть. Правда, что-то подсказывало, что он заплатил за это большую цену.
Туббо никогда не был многословным. Конечно, иногда он болтал, не затыкаясь, подстать Томми, но никогда — о чувствах. Он даже своему лучшему другу не говорил, что переживал за него и не спал ночами от противного комка тревожности в животе. Увидев пустой Логстедшир, ему было страшно. Страшно, что не успел, страшно, что не спас, страшно, что так и не сказал Томми, как ценит его. Но эти чувства испарились подобно дыму на ветру, когда он увидел своего лучшего друга живым на стороне врага. Его сердце разрывалось между желанием кинуться ему в объятия и навести на него заряженный арбалет, в его голове крутилось столько вопросов, но всё, что он сумел произнести, было лишь полное непонимания:
— Ты жив?
Томми тогда только злобно ухмыльнулся, так, как умеет лишь он, и продолжил бессвязные речи про Коннора и Ранбу.
Туббо всегда завидовал своему другу. Он так спокойно рассказывал о своих душевных терзаниях, всегда без зазрения совести выплёвывал слова, полные яда, в лицо своего неприятеля. Туббо Смит и ТоммиИннит. Луна и солнце. Холодная рациональность и обжигающие чувства. Полные противоположности, учтиво друг друга дополняющие.
— Ты же… не обижаешься на меня из-за тех слов Уилбура? — встретив непонимающий взгляд, Туббо быстро объяснился. — Ну, я случайно подслушал ваш диалог в ущелье… — мальчик смотрел под ноги, прыгая с одной доски на другую, чувствуя стыд, — он сказал, что я ничего не говорю своим близким о том, как ценю их, потому что на самом деле ненавижу вас всех.
Томми засмеялся, согнувшись пополам, вынуждая мальчика остановиться и уставиться на друга нечитаемым взглядом.
— Туббо, мы дружим несколько лет, я знаю, что ты любишь меня, чел.
Парень всегда должен был быть идеальным. Машиной, если угодно. Выполняющей все поручения безошибочно и отточенно. Но машины не умеют любить. Машинам нельзя. У машин заклеен рот.
Уилбур часто говорил, что Туббо — просто пешка, постоянно смотрел, как на последнее отродье, не значащее ничего, и без устали игнорировал. Почему-то все считали, что с Туббо можно обращаться как только вздумается. Он всё равно всё забудет и снова будет улыбаться вам. Но Туббо помнил абсолютно всё.
Он помнил, как с его лица стекала на каменные кирпичи кровь. Он упирался в пол руками, стараясь не потерять сознание, пока люди носились вокруг него, подобно урагану, пытаясь спасти самих себя. В его ушах звенело, а тело, теряющееся в толпе, тряслось. Его никто не замечал.
Он помнил свой страх, когда Техноблейд лезвием топора прижал его к земле. Сердце билось в ушах так громко, что парень едва мог разобрать, что говорит враг. Чужие глаза пылали огнём. Техноблейд был готов убить. Туббо был готов умереть.
Он помнил, как всё его тело было усыпано камнями и обломками зданий, обрушившихся из-за сотни динамитов, сброшенных на город в первые минуты. Он звал на помощь, но его крики слились с десятками таких же, приглушаемых очередными взрывами. Его лёгкие были забиты пылью, и мальчик ещё никогда так сильно не жалел, что не умер.
Услышав «мне тяжело» от Джека, Туббо старался не засмеяться во весь голос. Его быт хотя бы не был похож на ежедневную борьбу со смертью, в которой ты всегда проигрываешь, ощущая чужой клинок у горла. Его жизнь хотя бы не была похожа на прогулку по раскалённым камням и битому стеклу, раны от которого специально поливают морской водой. Он старался помнить, что у каждого человека своё горе. Он пытался думать, что травмы — не показатель силы или слабости. Но он не мог перешагнуть через собственное искалеченное тело. Он хотел удушить в себе жалкую кашу из ревности и обиды на мир, просто потому что жизнь других людей казалась более лёгкой и простой.
Он видел своих друзей счастливыми и всегда делал всё, чтобы они никогда ничего не боялись. Никому не следовало знать, что таилось в его голове. Никому не следовало знать, что это он подсыпал яд Шлатту, что это он ещё давно предложил Уиллу взорвать город. Никому. Особенно Ранбу. Когда он встретил его, то сразу понял, что не допустит того, чтобы он узнал о всех его демонах. Ранбу не должен был знать, какой Туббо отвратительный человек.
Когда Туббо впервые увидел своего мужа живым, он замер на месте. Его рука на плече Майкла сжалась, отчего сын глянул на своего отца, обернувшись. Призрак блестел на солнце, подобно только выпавшему снегу, а его тело скрывало это чёртово покрывало с отвратительной раной на животе, напоминающей о содеянном.
— Туббо? Ты в порядке? Ты весь трясёшься, — проговорил стоящий сбоку Эрет, пока Техноблейд отвлекал Гостбу разговорами.
— Просто был долгий день, я устал, — а сам даже не потратил силы на жалкую ободряющую улыбку. Эрет не поверил ни единому его слову, но покорно отошёл.
Гостбу сел на колени перед сыном и раскинул руки для объятий. Казалось, мужчина был загипнотизирован, ведь смотрел он только на радостного пиглина, кинувшегося к своему отцу, отчаянно сжимая грязную ткань где-то у шеи.
Когда они завели ребёнка в дом, Эрет занялся приготовлением отваров, Техноблейд растапливал печь, а Туббо стоял в проходе, глупо смотря на призрака, всё ещё сжимая подаренный розовый тюльпан.
— Помнишь? — спросил Гостбу, когда протянул парню цветок.
Конечно, сука, он помнил. Помнил и чуть не расплакался от простой мысли, что в чужой голове это воспоминание не уничтожило время. Живому Ранбу приходилось вешать эту проклятую табличку с «Смех. Жизнь. Любовь», чтобы не терять ниточку к рассудку каждый божий день, ему приходилось прикладывать так много усилий, чтобы банально не потерять человечность. Видимо, для Гостбу важны были совсем другие вещи. Майкл, Техноблейд и любимые цветы Туббо.
Кажется, мальчик пялился слишком долго, отчего получил чужой непонимающий взгляд. Он спешно отвернулся.
Туббо ушёл. Ушёл почти сразу, оставляя сына в безопасности. Конечно, они были супругами, но Туббо сам изначально прочертил между ними эту грань. Ранбу называл это личными границами, Туббо называл это безопасностью. Естественно, парень бы не напрыгнул на своего мужа с ножом средь ночи, но, засыпая в кровати в своём одиноком доме, он был уверен, что не привяжется так сильно. Было проще жить с иллюзией расстояния, было проще думать, что вы друг другу по-прежнему никто, было проще верить в собственные сказки про свадьбу из-за налогов, чем признать, что кто-то правда стал тебе дорог. Его все считали машиной. Его все хотели видеть машиной. Надо было потакать чужим желаниям.
Собираясь уходить, он не был уверен в Гостбу, но Техноблейд заверил мальчика, что Майкл будет в порядке. Этого было достаточно. Он зашёл в пустой дом, стряхнул с себя снег, не снимая одежды, сел в самый дальний угол и, уткнувшись лицом в раскрытые ладони, зарыдал.
***
Гостбу не нравился Туббо. Наверное, он в целом мало кому нравился. Всеми любимый тихий, но такой искренний и светлый Ранбу умер. Исчез. Ужасающая рана на чужом животе служила горьким тому напоминанием.
— Господи, слава богу Ранбу умер, я не представляю, как вы, ребята, его вообще выносили.
Никто даже не говорил про внутренние изменения. Конечно, было легко предположить, глядя на опыт Гостбура, что призрак человека немного… отличается от его живой формы. Но Гостбу был совсем другой.
— Моя живая форма была такой нудной и надоедливой, фу.
Когда его встретил Уилбур, он шёпотом признался Туббо, что по характеру призрак напоминает ему Томми. Такой же острый на язык, шумный и легкомысленный, но даже Томми держался от Гостбу подальше. Наверное, его, как и многих других, ранило хоть какое-то напоминание о мёртвом друге, но Туббо предпочитал думать, что тот не может вынести чужой характер. Ранбу был другом для всех. Гостбу же стал никем.
Тоби было больно слышать весь глупый лепет призрака про своего покойного мужа. Больно и тяжело. Злость вскипала в его венах, вытесняя траур, пока однажды, сидя в избе Техноблейда в окружении Фила, Гостбу и хозяина дома, он не сорвался.
— Не смей говорить так о нём! — мальчик схватил призрака за грудки, впечатывая в стену. — Ранбу был для меня всем! Если тебе и казался он надоедливым нытиком, то нам — нет. У Ранбу было то, чего никогда не будет у тебя. У него была семья!
— Да Ранбу сам был рад умереть! — прокричал призрак, когда чужая хватка ослабла. Он тяжело дышал, согнувшись пополам, когда вся гостиная погрузилась в тишину.
Филза смотрел сочувственно, Техноблейд — непонимающе, а Туббо — разъярённо. Но всё, что позволил себе мальчик, было лишь схватить свою куртку и выбежать из избы. Он зашёл за Майклом и отвёл к себе домой, решив, что так будет лучше для всех.
— Папа, а что с Бу? Он готовится к Хэллоуину? Ну, это покрывало и та большая рана. Выглядит жутко, — мальчик хихикнул, но его улыбка сошла с лица, когда он увидел стекающие по чужим щекам слёзы. — Папа, что случилось? Я обидел тебя?
Туббо сел на корточки перед своим сыном, позволив себе лишь мимолетную горькую усмешку от осознания, как Майкл похож на него — тоже всегда готов обвинять себя. Ранбу так любил его. Парень вспоминает, как тот, уложив ребёнка спать, заплакал, говоря, что это слёзы искреннего счастья. Майкл был для него всем. Согревающим солнцем в середине января, самым тёплым лучиком, пробивающимся через зимнее застывшее небо, самым ярким ангелом, спасающим его жизнь. Он потратил свои последние секунды жизни не на побег, а на спасение своего сына. Туббо упёрся макушкой в детскую грудь и зажмурился, пытаясь остановить ненужные слёзы.
— Прости, Майкл, прости меня. Я не спас его, я не сохранил его для тебя, моё солнышко.
И Майкл всё понял. Замер и затих, но всё понял. Маленькое копытце вплелось в чужие лохматые волосы, и ребёнок тихо спросил дрожащим голосом:
— Ранбу больше… не придёт?
И вместо ответа мальчик получил лишь кивок.
***
Туббо не отходил от сына. Сидел с ним до самой ночи, а потом уснул в одной кровати, прижимая к своей груди своё сокровище. Через несколько дней пришёл Эрет и забрал мальчика к себе в замок, бросив Туббо тяжёлый взгляд и короткое «береги себя» на прощание. Тоби спокойно выдохнул, зная, что Майкл в надёжных руках. Хотя бы на сутки. Так было нужно. Он не мог думать ни о чём, пока Майкл был рядом.
Гуляя по серверу, он вспоминал Ранбу. Солнечного нескладного подростка, сумевшего влюбиться и влюбить в себя робота. Он дарил любовь и тепло настолько искренне и безвозмездно, что Туббо даже завидовал. При всём своём желании, он не мог переступить через себя и дать парню то, что тот хотел, то, в чём тот сам нуждался. Он набрёл на сделанную Техноблейдом могилу случайно. Утонул в мыслях и не заметил, как по привычке сорвал лук, посаженный ещё давно в этих окрестностях Ники. Глаза пробежали по ровной надписи, когда он сел рядом, облокотившись о надгробный камень, точь-в-точь как он делал с Ранбу. Едва почувствовав чужую макушку на своём плече, Ранбу сразу двигался так, чтобы уставшему подростку было удобнее. Он понятия не имел, как много раз он плавил сердце мальчика. Туббо ему так никогда и не признался. Он мог сколько угодно времени оправдывать своё молчание жестокостью и хладнокровностью, которые в нём так беспощадно и опрометчиво воспитали старшие. Все: Уилл, Шлатт, Алекс — все видели в нём лишь машину, это правда, но, будь он другим, будь он воспитан и привыкший к другому, подарил бы он Ранбу то тепло, ту заботу, ту отчаянную любовь, в которой тот нуждался, как утопленник нуждается в спасательном круге? Нет. Это короткое «нет» эхом звучало в пустой голове мальчика. Он просто был трусом. Глупым ребёнком, не знавшим смелости. Сейчас, глядя на чужую могилу, сейчас, сидя в одиночестве, он устремил свой взгляд на уходящее солнце.
— Я люблю тебя. И всегда любил. Так, как только может любить такое животное, как я. Но теперь это не имеет никакого значения, верно?
Он спрятал лицо в согнутых коленях, чтобы даже птицы не знали, что он плачет, чтобы даже дикие звери не смогли разделить с ним это горе. В тени деревьев призрак, наблюдавший за чужой трагедией, впервые чувствует боль.
