Acceptatio

Вопросы Серёжи так и повисают в воздухе, оставляя после себя тишину. В них ни слова про то прикосновение к плечу. Нет, прикосновение – это мягко сказано. Но даже этого нет. Неужели…? Начинает теплиться отчаянная мысль, но Олег быстро себя обрывет. Нет. Нельзя не заметить было. Такое не проигнорируешь. «Вот собирался тебя разбудить», – мысленно репетирует ответ Волков, но и сам догадывается, как глупо звучит. «Не молчи», – набатом мысль в висках стучит, и он наконец произносит: – Василиса Ивановна разрешила прийти сюда. Я попросил. – Язык еле во рту ворочается, но он продолжает чуть более уверенно. – Тебя уже завтра выпишут отсюда, знаешь? – На этих словах улыбнулся бы, если б не все эти обстоятельства. Не до улыбок совсем. Серёжа кивает. Он сидит на кровати, свесив ноги. Правая нога в тёплом носке, а левая босая. Волосы растрёпанные, и сам Серый таким домашне-заспанным выглядит. Олег невольно засматривается. – Так и будешь стоять там? Я не заразный, – фыркает Разумовский, показывая взглядом на место рядом с собой. – Да я не... – С досадой пытается оправдаться Олег. Как тут объяснишь, что не в болезни дело. Да и Серый выздоровел уже. А если нет, так он бы всё равно рядом готов был быть. Близко-близко. Но Волков молча подходит и садится к нему на краешек кровати. – Давно ты тут? – Интересуется Разумовский. Короткий рукав футболки всё ещё подвёрнут так, что плечо видно. Олег упорно старается не смотреть. Вместо этого таращится на босую ногу Серёжи. – Нет, недавно. Не хотел тебя будить просто... – Он осекается. Не хотел, а всё равно разбудил. И Серый про это так ничего и не сказал. Может, всё-таки не заметил? Нет, не мог. Как тут не заметишь такое? И теперь не так всё. Давно не виделись, а сидят и молчат, будто чужие совсем. А когда только шёл, столько сказать хотелось. И новости последние рассказать, и просто обо всём и ни о чём болтать. Может, даже невзначай улыбнуться Серому. А теперь всё испорчено безнадёжно. Никаких улыбок и разговоров. Так ему и надо. И Серёжа как назло молчит. Может, ему противно теперь? Вряд ли нормальные друзья тебя целуют, пока ты спишь, пусть даже и в плечо. С каждой секундой всё больше кажется, как же глупо так сидеть и молчать после стольких дней, когда не виделись. А Серый будто и не хочет говорить ничего. Да он и не должен. «Сам всё испортил, сам и расплачивайся», – думается. И Олег уже собирается по коленям себя слегка хлопнуть и встать, говоря, что, мол, ну всё, рад был повидаться. Или что-то такое вот. Всё равно не скажешь, как скучал сильно. Да и вообще... Но вдруг чувствует, как на его руку Серёжина рука опускается. Тёплая после сна. Серый ладонью чужие пальцы накрывает. Олег замирает. В голове вихрь мыслей проносится, но он молчит. Застыл, словно и не с ним это происходит. И Серёжа никак это не комментирует. Вместо этого ласково так по чужой руке проводит. Гладит его подрагивающими пальцами. Быть этого не может, ему кажется. Волков даже дышит неслышно. Губы плотно сжал, взгляд с одной точки не сводит. Будто малейшее движение, и всё прекратится. Но Серёжа продолжает. Пальцы водят по руке осторожно и приятно, только от этого внизу уже тугой узел стягивается. Серёжа как специально на эмоции выводит. Весело ему, наверное. Задумал что-то своё и теперь играет. Но они же друзья, это жестоко было бы. Серый бы не мог. Не мог же? – Зачем... это... делаешь? – С паузами хрипло выталкивает из себя эти слова Олег. Отчего-то говорит тише раза в два, чем обычно. Хочется глубоко вдохнуть, но воздуха совсем не хватает. Серёжа будто только и ждал хоть какой-то реакции. Сразу останавливается и всем корпусом ещё больше к Волкову поворачивается. Тот наконец тоже голову чуть к Серому оборачивает. – Это ты у меня спрашиваешь – зачем? – Выделяя сразу и «ты», и «у меня» начинает Разумовский. «Попался», – обречённо в мыслях проносится. Блять, надо было сразу руку убрать. Отдёрнуть резко и всё. Может, это проверка была? Если так, то не прошёл он её. Ещё тогда, когда только Серого встретил, не прошёл. – Забудь. Или, может, «не знаю». – Начинает Серёжа тоном, который не предвещает ничего приятного. – Потом расскажу. А, нет, есть вариант лучше. Не было ничего. Ты о чём? – С деланным удивлением продолжает свой спектакль Разумовский. Олег только всё мрачнее становится. Будто не знал, что Серый не проигнорирует. И так на странности все глаза закрывал. А сейчас взорвался. – Издеваешься? – Коротко бросает Олег. Сам виноват. Серёжа имеет полное право злиться, но отчего-то внутри так обидно становится. – И вообще можешь представить, что это Настя была, если тебе так легче будет, – игнорируя вопрос, с каким-то отчаянием бросает Разумовский. – Серый. – Жёстко прерывает его Олег и в глаза ему смотрит. – Не мели чушь. – Чушь, значит, – недобро щурится Серёжа, и Олега злость пробирать начинает. Настю ещё эту злосчастную приплёл. Так тебе знать хочется, зачем? В голове уже план созревает. Будет тебе объяснение. На, пожалуйста, получай. Сполна получай. Откуда-то внутри всё больше злости поднимается с непонятным отчаянием. Сейчас узнаешь, зачем. Прочувствуешь. Даже слова не нужны никакие. Так узнаешь, что навсегда расхочешь все эти вопросы задавать. Поймёшь. И странности эти поймёшь, и почему иногда лучше что-то игнорировать. Волков резко к Серёже наклоняется, но вдруг притормаживает. От осознания, что он действительно это делает, страшно становится. Но поздно уже что-то менять. Да и решительность должна же хоть где-то присутствовать. Пацан он, в конце концов, или кто? Последний и единственный шанс снова Серёжины губы на своих ощутить. А потом забыть навсегда. И чувства свои снова глубоко внутри похоронить. Олег ещё сильнее расстояние сокращает, лицо Серёжи так близко, и он сам, замерший, совсем рядом, меньше пары сантиметров. Последний рывок и можно будет поцеловать его спустя столько фантазий, столько... Олег прикрывает глаза и тянется к чужим губам, как вдруг где-то на улице резко машина сигналит. Серёжа коротко вздрагивает и голову машинально на звук поворачивает. Губы Олега по щеке мажут, только задевая уголок губ Серёжи. Он распахивает глаза. Всё вдруг таким реальным кажется. И Серый, и машины на улице, и чьи-то голоса вдалеке. Волков резко отстраняется. Не было никакого поцелуя. Ничего не было. Всё не так. Совсем не так это планировалось. Детский сад какой-то. И снова отдаться тем ощущениям не получилось. Рискнул всем, чтобы воспоминание о последнем поцелуе с собой сквозь года пронести. Всегда помнить и в памяти хранить, а вышло не то совсем. Но Серёга понял всё. Не настолько «не то», чтобы не понять. Осознание произошедшего окончательно тяжёлым грузом наваливается. – Блять, прости, Серый. – Олег вскакивает с кровати. – Это не то, что... – Нет, абсолютно то это, никак по-другому не проинтерпретируешь. – Я по-другому хотел. – Действительно ведь иначе всё хотелось. Да что такое... Так он себя только закапывает. – В смысле... – Слов катастрофически не хватает. А так важно объясниться. Сказать всё Серёже. Он ведь самый лучший... Нет, не это, конечно же, сказать. А что это всё один раз только. Не первый уже, но точно последний. Что он больше не будет. – Я больше никогда... – Олег набирает в грудь побольше воздуха, чтобы наконец высказать, что он всё понимает, он самый распоследний придурок. Нельзя так поступать. Но он обещает, больше никогда-никогда. Напоследок хотелось запомнить всё таким. Не таким, как получилось, конечно. А таким. Его таким, из сокровенных фантазий. Разумовский тоже с кровати быстро поднимается. –Правда, обещаю, я... – Олег хочет отступить от друга ещё дальше, но Серёжа его за кисти рук хватает. Волков даже отреагировать не успевает, как Серый вдруг подаётся вперёд и прижимается к его губам. Сердце стучит так громко, что в ушах отдаётся. От неожиданности не сразу глаза догадывается прикрыть. Но стоит закрыть их, как чувства будто ещё сильнее накатывают. Это Серый. Его Серый. И губы его. Сухие и мягкие, бесконечно родные. Как в самых смелых фантазиях. Только поцелуй невинный. Никто на что-то большее не решается. Когда пьяный, тогда легче, не то что сейчас. Так и стоят, каждой клеточкой тела чувствуя происходящее. Серёжа руки так и не выпустил. Наоборот вцепился железной хваткой. Но Олег не возражает. Пусть и так его рук касается, и как угодно, и... Наконец отрываются. Они оба оседают на кровать. Смотрят друг на друга. – Серёжа, – выдыхает Олег. И не знает, что ещё добавить. Эта нежность какая-то, из голоса вырвавшаяся, так и оседает в комнате, затапливая собой всё пространство. Серый рот открывает, будто тоже сказать что-то хочет, но лишь в смущении тоже молчит. – Мне… – Серёжа наконец нарушает тишину и нервно сглатывает. – Мне понравилось, как ты в плечо целовал. Сердце совсем бешеный кульбит делает. Хочется ответить: «Мне тоже. Тоже понравилось. Всё понравилось. Мне ты, блин, понравился», но Олег понимает, что не сможет. А правда ли это вообще? Он просто сошёл с ума. Очередной сон. Волков проводит кончиками пальцев по скуле Серёжи. Красноречивее всяких слов. Не сон. Аккуратно до губ Серёжи дотрагивается, тот чуть рот приоткрывает. Невозможно больше сдерживаться. И Олег целует настойчивее, языком между губ Серого проникает. Тот отвечает. Исследуют друг друга, в тишине лишь тяжёлое дыхание слышится. Серый вдруг языком по нижней губе проводит, и Олег чувствует, как к румянцу возбуждения непонятно откуда взявшееся смущение и стыд приливают. Блять, Серый. Хочется чем-то таким же ответить. Чтобы Серёжа дышал часто-часто, а в глазах такой пьяный блеск, хотя не пили ничего. Случайно зубами сталкиваются. Волков жалеет, что опыта мало, что натянул джинсы перед уходом. Это невозможно, насколько тесно. Руки блуждают по спине Серого, поглаживая. Тот вдруг чуть отстраняется, продолжая свои руки на плечах Олега держать, а сам неуклюже ногой такое движение делает, будто хочет… От таких мыслей Волкова совсем в жар бросает. Будто хочет на его коленях оказаться. Стоило представить, как Серый там, на них (на них!) сидит, как возбуждение с новой силой накатывает. Олег замирает. Но нет. Показалось, наверное. Серый продолжает рядом сидеть. Не мог Серёжа засмущаться в последний момент, он же такой… Такой… Опытный будто бы. Не зря Серый снова к нему льнёт, чуть губу прикусывая, будто все приёмчики, о которых в детдоме рассказывали, разом испытать захотел. Олег шумно выпускает воздух. Это невозможно так на лучшего друга реагировать. Но он подумает об этом позже. Не сейчас. Сейчас дружба чем-то далеким представляется. Всё на второй план уходит. Они целуются долго, забывая, и про время, и про всех остальных, кто в детдоме сюда войти мог бы, и про то, что им теперь нужно столько всего обсудить. А нужно ли вообще? – Олежик, всё, пора, – неожиданно раздаётся из-за двери голос Василисы Ивановны, они еле успевают отпрянуть друг от друга. В палату заходит Василиса Ивановна. Сидят по разные стороны кровати и дышат тяжело, будто марафон пробежали. Олежик. Эта форма имени режет слух. Особенно сейчас. Знала бы, что у этого Олежика сейчас на уме. Серёжа неловко одеяло на себя тянет, чтобы в него укутаться. У Олега губы пульсируют. Кажется, на лице написано, что тут происходило, и Василиса Ивановна всё поняла. От смущения хочется тоже под одеяло залезть, желательно с головой. – Что, уже? – Вместо этого хрипло произносит Олег. – Я и так вместо пяти минут все пятнадцать вам дала, – укоризненно качает головой женщина. У Волкова нет сил спорить. Пятнадцать минут. Будто вечность прошла. Будто пятнадцать дней, нет, не дней даже, больше. – Ну Василиса Иванна! – Начинает Серёжа, собираясь что-то такое добавить, чтобы уж точно время продлили. – Никаких «Василиса Иванна»! – Остается непреклонной женщина, подходя ближе. – Горячий и красный весь, срочно градусник. Я-то думала, ты здоров уже… – Начинает хлопотать женщина, притронувшись ко лбу Серёжи. – Я здоров! – Пылко возражает Разумовский. – Хоть сегодня выписывайте. – Это не температура, тут душно очень, вам бы проветрить, – наконец совладав с дыханием, мямлит Олег. – Так, всё, Олег, только твоих указаний мне не хватало. Иди-иди, завтра встретитесь, тут вам не проходной двор. Волков нехотя встаёт. Кидает взгляд на Серёжу, отчего-то щёки ещё сильнее гореть начинают, воспоминания будоражат. Всё это так… Так… Стремительно, странно. Почему-то в который раз стыдно становится, а на губах вопреки всему широкая улыбка сама собой возникает. Это всё взаправду было! У него! С Серёжей! А вдруг Серый… Ну, поэкспериментировать захотел? Улыбка меркнет так же внезапно, как и появилась. Нет. Не зря же он про тот поцелуй, про плечо сказал. Совсем непонятное: «А как же Саша его?» в голове появляется. Да и Серёжа говорил, что ему нравится кто-то. А что, если…? Нет, о таком даже думать страшно, настолько сладко тянет внутри, стоит представить, что такие догадки – правда. Слишком много всего. Слишком хорошо было. И Серый так слишком резко не друг уже. И всё уже не будет, как раньше. Может, и правильно? Может, так и должно быть? Волков даже «спасибо» Василисе Ивановне сказать забывает, прежде чем оказаться за дверью и шумно выдохнуть, поправляя джинсы. Неожиданно поздно понимает, что даже с Серёжей попрощаться забыл.