Saudade

      Тихий стук в его спальню разбудил Чонина. Последняя вещь, которую он помнил, это как Чан вернулся в его комнату посреди ночи, чтобы подложить охлаждающий патч ему на голову, альфа Оборотень сказал ему, что его тело слишком сильно старается помочь ему восстановиться после обращения ранее днем, и что сейчас у него небольшой жар. Сейчас же, свет затекал в комнату через тонкие занавески, что давало Чонину понять, что он смог поспать оставшуюся часть ночи.       Несмотря на это, когда второй стук раздался из-за двери, Чонину не хватило энергии на то, чтобы подняться и ответить на него, просто позвав кого бы то ни было по другую сторону войти. Он подумал, что это просто был Чан, пришедший, чтобы проверить его состояние снова, но через порог ступил совсем не старший. Вместо него был Оборотень, который бросил его вчера посреди города и оставил его защищаться самого по себе, просунувший голову за дверь и нерешительно нахмурившийся в сторону парня, сжавшегося в кровати.       Чонин ненамеренно скрутился еще сильнее от вида другого парня, прижимая своего плюшевого медведя ближе к груди, чтобы почувствовать себя уютнее и, возможно, закрыться от Воншика. Он правда не хотел давать другому парню еще причин, чтобы ругать и надсмехаться над ним из-за детского поведения. — Хэй, — мягко позвал Воншик, ярко контрастируя с тем, как он говорил с Чонином прошлым днем. — Ничего, если я зайду?       Чонин взвесил свой выбор, подумав обо всем, что может произойти, если он пустит Воншика в свою комнату, но в итоге он понял, что весь этот беспорядок мог никогда не разрешиться, если он не будет открытым для разговора. К тому же, у Чонина было чувство, что волк, стоящий перед ним, не был тем же, с кем он был вчера на патруле.       Подтолкнув свое тело, чтобы принять сидячую позицию, и оставив своего мишку прямо на коленях под одеялами, Чонин жестом сказал Воншику зайти в комнату, захватив с собой невероятно неловкую атмосферу. Судя по выражению его глаз, Воншик, кажется, обдумывал, что ему сделать, но Чонин ощутил, что тот не собирается бить его или повышать голос. Это не остановило легкий тремор в его руках, пока он ждал, когда старший начнет говорить. — Ты в порядке?       Чонин необдуманно кивнул, позабыв об охлаждающем патче на лбу, который по инерции упал. Это не было ложью, Чонин действительно чувствовал себя намного лучше, чем вчера, и он переместил патч на прикроватный столик, чтобы доказать это Воншику.       Старший волк продолжил стоять неподвижно посреди комнаты, его кулаки сжимались, прежде чем несколько раз ослабнуть, глаза были обращены ровно в пол. В каком-то смысле, Чонин почти что чувствовал себя виноватым перед ним по какой-то причине, поэтому прочистил горло, чтобы обратить на себя чужое внимание. — Ты можешь выдвинуть сюда стул, если хочешь сесть.       Немного удивившись от приглашения, Воншик не ответил, а лишь приблизился к столу Чонина и взял стул из-под него, поставив его рядом с кроватью младшего и усевшись. Он не хотел ничего говорить, потому что ощущалось так, будто Воншик был глубоко в своих размышлениях о том, что сказать дальше, но Чонину становилось все тяжелее и тяжелее от тишины, опустившейся на небольшое помещение. Прежде чем Чонин задохнулся бы давлением, старший волк решил заговорить. — Я понял, что должен прийти сюда и поговрить о том, что произошло вчера, — вывалил Воншик, сделав небольшую паузу и заставив Чонина начать погружаться в холодный пот, хоть он и все еще утаивал лихорадку. — То, что произошло между нами двумя вчера, было— — Прости меня.       Может это был жар, может что-то другое, но Чонин не смог сдержать слова, которые соскользнули с его губ, чтобы перебить что бы то ни было, о чем говорил Воншик. — Ты… ты только что извинился передо мной? — старший усмехнулся, услышав, как Чонин тихо хмыкнул, опустив голову еще ниже. — За что ты извиняешься? — За мою бесконечную болтовню, за то, что закричал на тебя, за то, что был помехой в конце концов.       Лёгкие сигналы бедствия, которые оба парня излучали с момента, как Воншик зашел в комнату, интенсивно возросли на мгновение, пока сигналы Воншика не исчезли полностью, когда он засмеялся от очевидного недоверия. — Пупс, послушай меня, единственная причина, почему ты закричал на меня, это потому что я вел себя как мудила, — заявил Воншик, заставив Чонина поднять голову, чтобы посмотреть старшему прямо в глаза, после чего он продолжил. — Ты защищал себя, и в этом нет ничего неправильного, и ты определенно не должен извиняться за это. Особенно передо мной.       Услышав столь убедительные слова от Воншика, Чонин ослабил сжимающую хватку рук за своего плюшевого мишки, чувствуя, как ослабилось напряжение вокруг его собственных плеч. — Я был вне себя от того, что не мог с тобой ничего поделать. Моя злость охватила меня, как она обычно это делает, — Воншик фыркнул в, как подумал Чонин, шуточном тоне. — И я выплеснул это на тебя, что совсем не было справедливым. — Почему ты был злым?       Чонин всегда был во всем любознательным, так долго, как вообще себя помнит, но он ругал себя, думая, что сейчас было не время для вмешивания в чужие дела и попыток разозлить Воншика еще раз. — Забей. Мы едва ли знаем друг друга. Ты не обязан говорить со мной о таком. — Я думаю, причина, почему мы не знаем друг друга, это потому что я ничего не говорил тебе. Ну же, пупс, найди в себе чуть больше уверенности, когда разговариваешь. Из-за подобных вещей ты выглядишь слабым.       Очевидно, это не было в намерениях Воншика, но его комментарий об отсутствии Чониновой силы заставил младшего сдуться, глаза его больше не встречались с глазами Воншика, так как он начал играться с ленточкой на шее плюшевого медведя от стыда. Он знал, что его не воспринимали как сильного, ментально или физически, и, может, он никогда таковым не будет, но кто-то, говорящий об этом так свободно, заставлял Чонина чувствовать себя еще хуже, чем было, из-за недостатка силы в нем самом. По сравнению с другими волками в стае, Чонин был нестабильным и хилым, не раскрывающим свой потенциал в полной мере, потому что он все еще не мог действительно поверить в то, что все это произошло с ним. — Прости, это было грубо. У тебя есть право обозвать меня, если я веду себя как засранец. Хотя, ты наверняка делал это уже кучу раз.       Именно то, что вызвало первую улыбку Чонина, проломило его тревожную внешнюю оболочку, когда тот слегка посмеялся над тем, как Воншик отчитывает сам себя. Это оказалось заразительным, судя по тому, что старший волк также хихикнул, прежде чем это кончилось улыбками на лицах их обоих. Это был самый длинный разговор, который когда-либо был у Чонина с кем-то в стае помимо Чана, и пусть у них и не было такого хорошего старта, Чонин начинал чувствовать себя все легче и легче в присутствии Воншика, он был спокоен и испускал феромоны спокойствия, чтобы показать это. — Причина, почему я был злой, связана с моей семьей.       Чонин мог лишь предполагать, что он говорит сейчас не о стае, потому что, пусть Воншик и не был никогда в особо хороших отношениях с Чонином, он бы ни за что не исключил младшего из стаи, назвав это своей собственной семьей и не включив в нее каждого, кто был выбран Чаном для проживания с ними. — Может ты знаешь это, может нет, но я не живу здесь большую часть времени.       Чонина об этом предупреждали. Пока он был выбран для того, чтобы оставаться в доме с Чаном, как минимум на первое время, большинство людей в стае решили так не делать. Они жили достаточно обычной жизнью, так как могли контролировать своих волков. У них были свои собственные дома, работы и иногда даже семьи. Конечно, они все еще проводили подавляющую часть свободного времени со своей стаей, так как если будут без нее слишком долго, то могут получить излишний стресс и тревогу. Мир Примитивных ничего не знал об их другой жизни, и Чонин думал время от времени о том, сможет ли он когда-нибудь достичь этой цели. В данный же момент он был более чем доволен нахождением в его доме с Чаном и некоторыми другими волками, но он знал, что не все хорошо относились к жизни взаперти в лесу, вдалеке от остальных. — Некоторые из нас все еще близки со своими человеческими семьями, даже если те не знают, что мы были обращены. Сложно хранить это в секрете иногда, но большую часть времени мы справляемся.       Задержавшееся «но», которое Воншик не добавил, заставило Чонина ощутить себя так, будто он знал, о чем будет история старшего, но он промолчал и позволил Воншику продолжить. — Я был обращен в двадцать один год после того, как на меня напали, прямо как и ты, но у меня не было никого, кто помог бы мне пройти через это в начале, как Чан сделал для тебя. Мне нужно было на собственном горьком опыте познать, что во мне изменилось. Участник Прэтор Люпуса нашел меня лишь через две недели.       Во всем его обучении, на котором настаивал Чан, Чонин вспомнил изучение Прэтор Люпуса, кем они были, как они находили и заботились об осиротевшей Нежити или тех, кто не осознавал, что с ними произошло. — В это время я стал очень раздражительным и мог разозлиться из-за всего. Я говорил очень грубо с теми, о ком заботился. Я просыпался не пойми где и удивлялся, как я там оказался, не зная, что я обращался против своей воли. Мои родители, мои друзья, они понятия не имели, что происходило, и им не нравился человек, которым я стал. Мне он тоже не нравился.       Воздух зарядился унынием и волк внутри Чонина начал скулить, говоря ему о том, что он должен успокоить волнующегося члена стаи, но он не был точно уверен, как это сделать, так как не определил характер их отношений на данный момент. — Когда я узнал, кто я такой, Прэтор Люпус привезли меня сюда, и Чан принял меня с распростертыми руками. Ему было только девятнадцать тогда, но парень так сильно старался помочь другим и дать им понять, что они будут в безопасности с ним, что я тут же почувствовал себя легче.       Хоть Чан и был тем, кто принес его сам домой, Чонин мог сказать, что собственный опыт Воншика в принятии Чаном в семью совпадал с его собственным. Чан, честно говоря, не смог бы стать еще более гостеприимным и вежливым, когда Чонин присоединился к стае, что-то, за что он никогда по-настоящему не благодарил альфу Оборотня. — Хотя все это было не так уж и радужно и солнечно. Мне нужно было покинуть колледж тогда, чтобы я смог научиться немного контролю и всему, что было в этой новой жизни. Я не был готов быть в реальном мире, когда я рисковал потерять контроль и навредить другим или себе же. Мои родители не были рады этому, отчитывали меня и говорили, что я просираю свою жизнь. Я не мог даже объяснить им причину. Я лишь сказал им, что собираюсь путешествовать некоторое время, и что когда-нибудь я вернусь. И пока их мнение насчет моих решений меня не волновало, нужда оставить моего брата волновала.       Дыхание в груди Чонина внезапно остановилось, что было более чем очевидным для Воншика, который слегка съежился, переместившись на следующую тему, не пропустив ни мгновения. — Он на десять лет меня младше, но мы были практически неразделимы, когда были молоды. Если быть честным, ты мне очень его напоминаешь. Его восемнадцатилетие на следующей неделе, и пару дней назад я получил звонок от моих родителей, которые сказали, что они думают, что будет лучше, если он меня больше не увидит.       Это заставило сердце Чонина сократиться, слова, что Воншик был отвергнут своей семьей из-за того, что он не мог контролировать. Он был достаточно удачлив, что у него все еще была семья, но они ничего сейчас не хотели с ним делать, не зная, почему он вел себя подобным образом в юности. — Они думают, что я все еще безрассудный и агрессивный человек, которым я был тогда, и не хотят, чтобы мой брат был со мной рядом на случай, если я сделаю что-то, чтобы навредить ему или повлиять на него. Я хотел сказать, что я изменился, но после того, как я повел себя с тобой, я не уверен в этом. Я просто сильно по нему скучаю, и я хотел увидеться с ним, но сейчас… ну, сам знаешь, как это повлияло на меня, я думаю.       С улыбкой, полной грусти, Чонин наклонился вперед и похлопал по колену старшего, дав ему знать, что он понимает, почему все свернуло к тому, что произошло с ними вчера. — И вся эта долгая и запутанная история привела меня к тому, что я извиняюсь перед тобой. Я не пытаюсь найти оправдания тому, что произошло, но ты заслуживаешь объяснений. Я извиняюсь за то, что я сделал, Чонин. Чан доверил мне заботу о тебе. Ты доверил мне заботу о себе, и я разрушил доверие вас обоих, потому что позволил каким-то личным проблемам взять верх надо мной. Я надеюсь, что в один день ты простишь меня, но я сделаю все, чтобы загладить свою вину перед тобой, я обещаю.       Чонин, честно говоря, смог почувствовать искренность в извинениях Воншика, зная, что волк просто так не разбрасывался пустыми словами, лишь бы побыстрее закончить эту ссору. — Спасибо за твои извинения, Воншик. Я понимаю, как это все повлияло на тебя, и не странно, что ты из-за этого расстраиваешься. Не волнуйся, я прощаю тебя.       Он получил объяснение и извинение от Воншика, и Чонин знал, судя по всему этому, что старший больше не будет так относиться к нему, в связи с последствиями. Он подумал, что будет честным простить старшего волка за его проступки по отношению к нему. В конце концов, он знал, что никто не идеален. Все совершают ошибки. — Вау, Чан был прав. Ты действительно святой. — Он правда так сказал? Как стыдно… — простонал Чонин, услышав смешок Воншика из-за его алых щек. — Он наверняка еще отчитал тебя и попросил тебя сказать все это и мне тоже, верно? — Вообще, нет. Он, эм, он тотально игнорирует меня с того момента, как вы вчера вернулись, — Воншик сглотнул, очевидно расстроившись из-за того, что его альфа заметно ничего не хотел от него после того, как тот поступил с Чонином. — Думаю, он не собирается разговаривать со мной, пока не убедится, что не разорвет мое лицо в клочья.       Большинство людей, которых Чан встречал, подумали бы, что Воншик был ну слишком драматичен, когда думал, что альфа будет не добрым и заботливым, но те, кто был в стае, знали его лучше. Чан был, конечно же, чудесным человеком, который всегда ставил в приоритет других, нежели себя, но те, кто был под его заботой, знали слишком хорошо, что у Чана также была достаточно устрашающая сторона. В отличии от большинства в его стае, Чан был рожден с ликантропией, и его мать, и его отец тоже были Оборотнями. Он держал под контролем своего волка с очень раннего возраста, но его агрессивная сторона, когда ранили какого-то близкого ему человека, заставляла его выглядеть так, будто все его владение чувствами выбросилось в окно. Чан защитит того, кто ему близок безошибочно, пусть даже это будет в противовес другому члену его стаи. Вот почему Чонин знал, что эти чувства Воншика по теме того, что Чан сможет с ним сделать, были вполне реальны. — Он придет в себя. Я поговорю с ним, если хочешь. — Нет, нет. Я заслужил наказание тишиной на какое-то время. Но спасибо. Ты и вправду милый ребенок, который просто заставляет меня прочувствовать на себе все худшее за то, что я так жестоко поступил с тобой. — Что происходит?       Тон альфы заполнил комнату, почти что окрасив ее раздражением, так как он специально сказал всем в доме не беспокоить Чонина. Однако, так как Чан прогрессивно игнорировал Воншика последние двадцать четыре часа, тот не получил напоминание.       Когда Чонин увидел то, как Чан с неприязью глазами зарывался в Воншика, он почувствовал нужду в том, чтобы объяснить ему, что он не был в какого-либо рода опасности или унынии от того, что старший был с ним в одной комнате. — Воншик просто извинялся передо мной за вчерашний день. Мы обсудили это и я его простил. Все в порядке. — Он извинился, да? — хмыкнул Чан, осторожно поглядывая на Воншика, пусть и старший продолжал глядеть на свои ноги. — Воншик, ты можешь пойти в мой кабинет и подождать меня? Мне все еще нужно поговорить с тобой.       Хоть и с запинками, но Воншик поднялся на ноги с послушным кивком головы и скованными волнением плечами от того, как пройдет этот разговор. Он заметно был немного счастлив, что Чан снова разговаривал с ним, буквально благодаря за это уверения Чонина. — Пока, Воншик. Спасибо за то, что пришел поговорить со мной. — Конечно, Чонин. Спасибо за то, что выслушал.       Напряжение в комнате слегка поднялось, когда Воншик вышел, а между старшими Волками не было проронено ни слова. Чан тут же поменял свое положение, легонько улыбаясь и занимая место рядом с Чонином на его кровати, но не забыв пробраться под одеяла и достать оттуда плюшевого медведя, которого Чонин прятал, чтобы расположить его на коленях младшего. — Хорошо себя чувствуешь, Йенни? — Намного лучше. Хотя я все еще немного сонный. — Это нормально. Оставайся в кровати весь день. Слушай, мне нужно сходить в город ненадолго, но я попросил других проверять тебя почаще. Я вернусь до ужина, хорошо?       Чан обычно был очень внимателен к деталям, когда дело касалось Чонина, особенно относительно его местонахождения, так как он знал, что младший может стать немного беспокойным, если не будет знать, где его альфа или как долго его не будет. Тот факт, что он не заострял внимание на том, куда он собирается, заставлял Чонина думать, что Чан не хотел, чтобы он знал об этом, но он не зациклился на этом, доверившись Чану и позволив ему пойти по его делам. — Хорошо. И Чан? — Да, Йенни? — Не будь слишком жесток с Воншиком. Он, кажется, действительно подавлен тем, что вчера произошло. Еще больше от того, что ты игнорируешь его. Он объяснился и я понял, что случилось. Будь с ним полегче. — Опять ты начинаешь. Быть слишком ангельским — себе же во вред.

_________________

— Ну и ну, старичок. Зачем тебе нужно пять копий одной книги?       Минхо вздохнул в разочаровании, разместив последнюю копию «Спиритического Лабиринта: Руководство для Магов» на уже загроможденную полку. Он пробыл здесь последние три часа, впадая все глубже и глубже в безумие, которое было в доме его старого наставника, и пытаясь найти хоть какой-то смысл в хаосе, который он преодолел.       Реальностью было то, что Минхо никогда не представлял, что будет делать это так скоро. Это был вечер воскресенья, почти что спустя сорок лет с того момента, как Джихун давал лекцию для довольно-таки престижного собрания Магов. В итоге, это был вполне потрясающий успех, и множество молодых Магов было восхищено взглядом Джихуна на тему равенства и толерантности для всех видов Нечисти. Минхо был рядом с ним всё время, помогая ему с его презентацией и изучая то, как его наставник справляется со сложными вопросами и теми, кто был на противоположной стороне, когда дело касалось его перспектив. Однако, посреди разговора с другим ученым, старшего Мага ударило волной тошноты и истощения, и ему пришлось покинуть совещание, а Минхо пришлось сказать последнее слово.       У каждого до единого Мага была физическая метка, чтобы идентифицировать их и отличать их от других жителей Нижнего Мира, которые принимали человеческую форму, почти как Сумеречные охотники делали это своими рунами. Конечно же, они скрывали это из виду с помощью гламура, в большинстве своем выбирая делать это продолжительно, пусть даже если они не среди Примитивных. У кого-то были глаза рептилии, у кого-то были когти, похожие на когти дикого животного, у кого-то были хвосты, которые раскачивались туда-сюда, как у радостного пса. По мнению Минхо, он был достаточно удачливым, чтобы получить что-то из разряда прекрасного для него: два кошачьих уха, в цвет сапфира, сочетающегося с его волосами, которые торчали из верхушки его головы. Они всегда ему нравились, поскольку он не был равнодушен ко всем кошачьим в мире, но он также знал, что когда-нибудь они пропадут. Ибо когда Маг достигает финальной стадии его жизни, его физические метки исчезают из виду. Именно поэтому, когда Минхо открыл дверь в смежную ванную комнату их номера и увидел Джихуна, уставившегося на себя в зеркале, отслеживая места, на которых раньше были тигриные полоски, он понял, что старший наконец-то приступил к последней части его времени на Земле, и то, чего он боялся, наконец-то воплотилось в жизнь.       Но это должно было продлиться в разы дольше. Как и у каждого Мага, у него должно было быть еще около пятидесяти лет жизни в остатке, но по какой-то причине за последние несколько лет он состарился с шокирующей скоростью, будто что-то поедало его силы, его волю к жизни, не то чтобы это как-то сильно удивляло Джихуна. Но Минхо этого определенно не ожидал, посетив его дом неделю назад лишь чтобы обнаружить, что его наставник спокойно покинул мир во сне. Хотя, судя по записке, которую он оставил на прикроватной тумбочке для Минхо, было очевидно, что у Джихуна было чувство, что его время двигаться дальше быстро приближалось. Он определенно не знал, что эта конкретная ночь будет его последней, что он не проснется, чтобы увидеть его любимого ученика, его сына, вновь.       Это было таким шоком для его организма, что Минхо даже не помнит, как добрался до Академии той ночью, как он в итоге оказался у передней двери, насквозь пропитанный проливным дождем. Нашел его Джисон. Как он это сделал, Минхо был не уверен, потому что, несмотря на дезориентированное состояние, он знал, что не стучал в дверь. Младший был с ним так аккуратен, ведя его к своей комнате и вытягивая его из его промокших вещей. Джисон принял с ним ванну, дал ему комфортный набор пижамы, поместил его на свою кровать, прежде чем привести Гюхуна и Чанбина, не найдя слов, чтобы сказать им, что случилось, так как Минхо не произнес ни одного слова с момента, как он вошел в Академию.       Это было лишь неделю назад, но Минхо начал медленно принимать и осознавать, что единственная отцовская фигура, которая у него была, больше не существовала. К сожалению, все это было частью жизни, чем-то, к чему он должен быть более чем готовым, так как он переживет большинство своих друзей и родственников. Он просто был рад, что у него есть такие друзья, как Джисон, Чанбин и Гюхун, так как те остались с ним на два дня, пока он не смирился с этим. Даже если он и был на данном этапе, он все еще был неспособен открыть записку, которую Джихун оставил для него, не готовый ни слышать, ни, уж тем более, читать последние слова его родственника, которые тот написал для него.       Сейчас, во время уборки дома Джихуна, он не смог не улыбнуться всей ностальгии, что громила его с мгновения, как он прошелся по старым файлам учителя, его заметкам, его записям и теориям. Это заняло довольно много времени, но Минхо наконец-то добрался до края стариковского стола, очищая весь хлам по крайней мере одной из частей его кабинета.       Когда он подошел к книжной полке в противоположной стороне комнаты, чтобы начать собирать в коробки что-то еще из собственности Джихуна, он не смог сдержать непроизвольную улыбку, которая подкралась к нему, когда он увидел две рамки для фотографий напротив книг. На первой стояли старший Маг и тринадцатилетний Минхо, фото сделано в день, когда Минхо справился с вызовом своего первого портала. Конечно, это было всего на другой стороне дома, но это был вполне чудесный подвиг в глазах обоих Магов, так как это требовало колоссального количества контроля. Улыбка Минхо была наполнена ликованием, в то время, как улыбка Джихуна содержала ничто иное, как гордость. Зная, что он никогда не сможет выкинуть что-то такое же прекрасное, Минхо провел пальцами по стеклу, прежде чем щелкнуть кистью и отправить рамку прямо в его сумку с помощью простенького заклинания.       На втором фото, с другой стороны, было кое-что, об одержимости Джихуна чем Минхо даже не знал. На ней Минхо выглядел довольно громко смеющимся, лежа на полу его квартиры, и почему бы ему таким не быть, если Чанбин и Гюхун прижимали его к полу, пока пальцы Джисона безжалостно зарывались в его бока, щекоча его, будто это была миссия всей его жизни? Это был просто эффект, который на него оказывали его друзья, делая его таким невероятно довольным и жизнерадостным, так что Джихун, должно быть, желал сохранить один из моментов счастья Минхо, чтобы оставить себе, чтобы знать, что его приемный сын нашел людей, которые за ним присмотрят, желая сохранить эту ликующую улыбку на его лице так долго, как это только возможно. Минхо тоже решил сохранить это, объясняя тем, что в тяжелые времена он сможет посмотреть на эту картинку чистого счастья, зная, что его наставник всегда хотел, чтобы он был собой, и что у него есть друзья, к которым он всегда мог обратиться. — Ай, черт возьми, старичок. Ты делаешь меня мягче даже с того света, да?       Минхо щелкнул пальцами, все еще держа фотографию его и его друзей, заставив три коробки, которые он наполнил вещами Джихуна, чтобы те были розданы на благотворительность, подлететь в воздух и последовать за ним на кухню. Пока он там был, он начал очищать кухонные шкафчики от всей еды и выбрасывать ее, зная, что никому не понадобится кусочек плесневелого хлеба или бобы, которым было шестьдесят лет после истечения их срока годности. Его рука внезапно остановилась, когда он заметил жестянки с собачьей едой, которые все еще стояли на верхней полке. Это что-то проскользнуло мимо него, но Минхо немедленно вспомнил, что Духовный Проводник Джихуна не был в поле зрения.       Видоизменяющееся животное, любящее провести большую часть времени как довольно-таки красивый золотистый ретривер, не было заметно сейчас, когда Минхо об этом задумался. У большинства Магов было не одно животное, но и не было распространено среди них иметь животное в форме Духовного Проводника, того, кто будет постоянно составлять им компанию и вести их к нужному жизненному пути.       У Духовного Проводника Джихуна, которого сам Маг назвал Джумун, было довольно странное начало истории со старичком. Четырнадцатилетний Джихун, однажды покидая дом, заметил Джумун, сидящую на их переднем крыльце в форме бенгальского тигра, почти что пытаясь отобразить физические метки Мага и установить связь. Это было так, будто бы животное ждало его, пусть даже и Маг никогда не видел зверя раньше. Джихун всегда шутил, что Джумун была послана ему, чтобы спасти его от одиночества его юности, и, в каком-то смысле, это совсем не было шуткой. Минхо провел много ночей в обнимку с пушистым компаньоном Джихуна, зная, что ничего не навредит ему, пока милая собака прижимается к нему.       Сейчас же, оборотня нигде не было, и Минхо сделал вывод, что Джумун уже смирилась, чтобы найти следующего человека для службы, так как Духовные Проводники были бессмертны. Он был лишь капельку разочарован, что Джумун выбрала не его для службы, но Духовные Проводники всегда были переменчивыми, лишь их хозяева разделяли с ними эту особую связь. Минхо знал, что Джумун была умной, и что она найдет новый дом, где с ней сможет произойти что-то действительно хорошее. Наверняка были и другие души, которые нуждались в помощи больше, чем он.       Чувствуя себя все больше и больше утомленным с приходом вечера, Минхо понял, что мог назвать это днем. Он понимал, что уборка дома Джихуна займет куда больше времени, и нет никакой нужды в спешке. Плюс, увидев все моменты, которые напоминали ему о чудесной жизни, которую вел Джихун, и частью которой ему было позволено быть, Минхо осознал, что, возможно, он и не хотел завершать работу особенно быстро.       Когда его руки обхватили друг друга, вокруг рук Минхо закружились завитки голубых энергетических волн, сила начала открывать портал обратно к его квартире. Он не знал, когда это будет, но он пригласил Джисона провести с ним вечер и решил, что будет лучше, если он уберется везде до прихода младшего. Джисон без сомнений будет рад посмотреть на фото, которые он принесет с собой, зная, что парень был ужасно сентиментальным. Небольшая улыбка подкралась к Минхо, когда он задумался о том, что для него приготовил вечер.