Saudade

      Шелестящие страницы сменялись под подушечками пальцев Минхо, пока он просматривал очередную книгу, принадлежащую его наставнику, прежде чем он не отбросил ее, не найдя ничего в ее содержании. Это приводило его в ярость, бессмысленность поиска не приносила ничего, кроме раздражения и потерянного им времени.       Когда он пытался снять блок с воспоминаний Сынмина в Академии тем прошлым вечером, последней вещью, которую он ожидал встретить, это насильный выброс магией Джихуна. Маг погрузился в разум парня, отталкивая облака темного дыма, который выступал в роли барьера для Сынмина, чтобы тот не мог видеть свое прошлое, которое он так отчаянно хотел увидеть. Не было сюрпризом, что тот, кто поставил барьер на место, был обученным Магом, он должен был им быть, в ином случае магия спала бы сама по себе, но как только он уже был готов завершить заклинание, туман резко сменился на изумрудный электрический ток, что Минхо тут же узнал, прежде чем его сильно выбросило из разума Сынмина тем, что он мог описать лишь как шоковая волна с такой же энергетической маркой, как была и на блоке.       Отлетев в стену с помощью силы магии, что вырвала его из его волшебства, Минхо соскользнул на пол с заикающимся кашлем, пытаясь понять, что вообще, черт подери, он только что узнал. Это была магия Джихуна. Минхо ставит жизнь на это. Он видел, как его наставник произносил бесчисленные заклинания, заклятия, порчи и чары и знал, что зеленые вспышки молний, сейчас окутывающие тело Сынмина, а не только его разум, принадлежали мужчине, которого он всегда считал своим отцом. У него было немного времени, чтобы посидеть и обдумать скрытый смысл, пока Сынмин не начал кричать с таким ужасом в голосе, после чего он начал хвататься за все подряд и упал, его голос не прерывался ни на секунду.       Минхо знал, что прерывание заклинания на середине было опасным для человека, причастного к этому, и если он не поспешит, оно сможет нанести необратимый ущерб разуму и телу Сынмина. Положив младшего себе на колено, Маг начал заклинание, насыщающее его тело и мысли, называя его по имени, чтобы попытаться освободить его от ночного кошмара и вернуть его в реальность. В один момент это сработало, буквально за две секунды до того, как Минхо собирался остановиться из-за необозримого стресса ситуации, и он не смог не почувствовать себя так, будто все это было теперь его обязанностью. Он был подмастерьем Джихуна и, в дополнении, его преемником, и если что-то тайное всплыло, особенно касающееся того, кого он очень сильно любил, не было и мысли о том, что он пройдет мимо этого без ответов, которые он искал.       Он пообещал расследовать это сам взамен на достаточно несправедливое обещание тишины от Сынмина. Для Минхо было непростительно просить о таком парня, но ему нужно было знать, почему его наставник держал Сынмина вдали от них десять лет. И, что более важно, почему он посещал его в детском доме, зная, кем он был, и никогда ничего не рассказывая, даже самому Минхо. Всё было скрыто, что Минхо не нравилось, но черт бы его побрал, если он не узнает то, что скрывается в тени.       После того, как он исчерпал все возможности, перебрав все вещи, которые он перенес в свой собственный дом, Минхо перешел на дом Джихуна, где остались последние принадлежащие старшему Магу ценности. Он обрыскал все строение, перевернув его вверх дном, прежде чем вернуться к книжному шкафу, который он уже изучил, ища оправдание того, что Джихун сделал с Сынмином. Он молился богу, что у того было разумное объяснение для всего этого, но ничто не давало ему ответы, которые он искал.       Плюхнувшись на кресло, в котором Джихун раньше всегда читал воскресную газету, Минхо протер рукой свое поникшее лицо, не способный найти энергию, чтобы продолжить, когда встретился с одной лишь тишиной в ответ на свои отчаянные вопросы. — Старик, я сейчас хочу верить тебе, что ты не сделал бы это с Сынмином, если бы на это не было логичной причины, но ты не даешь мне ни малейшего повода, — Минхо переживал, теребя нижнюю губу и несколько раз ударяясь головой о спинку кресла, будто бы повторение даст ему какого-то рода вдохновение.       Достаточно забавно, что это, кажется, сделало свое дело. Минхо засунул свою руку в задний карман, выудив оттуда конверт, который, правда, слегка помялся от того, что на нем сидели. Просто на случай, если он как-нибудь наберется смелости открыть его, Минхо решил всегда держать последнее письмо Джихуна при себе. В его голове это всегда был лишь убедительный способ знать, что его наставник покинул этот мир, последнее прощание между ними двумя, но сейчас он надеялся, что это было чем-то бóльшим. Знак, подсказка, какого-то рода направление, в котором Минхо должен идти, чтобы знать, что Джихун не покидал этот мир, ничего не объяснив Минхо.       Зная, что на тот момент это было все, что он имел, Минхо потянулся вперед своими трясущимися пальцами, отрывая сургучную печать с персональным знаком отличия Джихуна на ней и опустошая содержимое конверта в его руках. Три страницы, полные рукописей его учителя, появились, аккуратный выцарапанный курсив позволял Минхо точно осознать, что это точно написал Джихун, что это определенно старший говорил с ним с того света. С чего еще начать, кроме как с начала, подумал Минхо.       'Мой дорогой сын, Минхо…'       Этот ужасный узел в животе Минхо начал скручиваться еще сильнее с каждым слогом, который он читал, слова старшего, которые должны были заставить его сердце почувствовать облегчение, разбивали его, пока он продолжал говорить о своем прошлом, о его действиях и о самом Минхо. Были пробелы, которые не были заполнены самим старшим Магом, что Минхо, в каком-то смысле, должен был додумать сам, но объяснения, что были вплетены в сообщение Джихуна, освещали многие вещи, вещи, которыми он не был уверен с кем можно поделиться, так как в строках письма также было предупреждение.       'Будь осторожен с тем, кому ты доверяешь.'       Позволив своей руке свиснуть с края кресла, Минхо дал последним словам своего наставника упасть на пол, за ними же вниз последовали слезы из глаз Мага. — Черт возьми, старик. Во что ты ввязался?       Это не должно было случиться. Месяц назад все было хорошо. Джихун все еще был с ним. Между ними не было никаких секретов. Минхо был счастлив. Сейчас? Сейчас Минхо чувствовал себя так, будто попал в какой-то полный пиздец, который непременно принесет ужасные последствия не только для людей, о которых он заботился, но и для всего Сумеречного мира в целом.       От звука глупого жужжания Минхо вяло повернул свою голову к столу Джихуна, на котором лежал его телефон, прежде чем он поднялся на свои ноги, чтобы ответить. Названием контакта высветилось «Сони» и Минхо не был достаточно уверен в том, есть ли у него силы говорить с энергичным Сумеречным охотником, который обычно звонил ему, чтобы поболтать об их дне. Но все равно, у него было неотрицаемое желание ответить в любом случае, потому он нажал на кнопку принятия вызова и приложил предмет к своему уху. — Алло? — Привет, Мин. Ты где? — А что? — слишком быстро ответил Минхо, его разум автоматически подумал, что если бы он сказал, что находится в доме Джихуна, Джисон бы начал задавать вопросы о том, что он там делал. Джисон не должен был ничего об этом знать. Пока что. Пока он не прояснит ситуацию. — Потому что я стою перед дверью в твою квартиру и ты не отвечаешь? — Джисон фыркнул, будто это было очевидно. — Почему ты у моей квартиры? — Потому что перед тем, как пойти прошлым вечером проверять воспоминания Минни, ты сказал мне, что я должен прийти к тебе, чтобы провести ночь. Помнишь?       Это правда. Минхо был так озабочен своим обещанием Сынмину, что случайно забыл об еще одном Джисону. Он пообещал парню, что они проведут вместе вечер после того, как он разберется с Сынмином, но он и не представлял, какой выйдет результат, и в этот момент все указывало на то, что это было более важно, чем проведенное с Джисоном время. — Ах, я забыл, Сон. Я сейчас не дома. — Ничего страшного. Где ты? Я могу прийти и встретить тебя, если хочешь, — пробубнил Джисон, определенно уже готовый идти, судя по звуку его шагов. — Нет, Джисон. Я сейчас слишком занят.       Это была правда. Он был ну слишком занят, утопая в бесчисленных вопросах, которые оставила записка его отца, и том, как он должен их решить. Легкое мгновение спокойствия и у Минхо появилось странное ощущение, что он о чём-то проболтался, несмотря на то, что в том, как он говорил, ничего не изменилось. — Мин, что-то не так?       Чертов Джисон и его наблюдательная натура. Он это обычно обожал в младшем, потому что бóльшую часть времени им не нужны были слова, они оба знали, что другому было нужно, хотелось или что он чувствовал. Вот что делало их отношения такими особенными. — Нет, Сон. Все в порядке. — Ты уверен? — Джисон, я сказал, что я в порядке. — Я знаю, Мин. Мы все еще можем встретиться позже, если ты хочешь поговорить или что-нибудь еще. Я всегда рядом, ты знаешь это, верно? — Мне не нужно поговорить, Джисон. Все хорошо. — Но Мин, Я— — Джисон! Я сказал, что у меня нет времени встретиться с тобой! Мы не обязаны всё время быть вместе! Я сказал тебе, что я в порядке, так что не мог бы ты просто перестать травить меня и оставить меня в покое?!       Это было нечестно. Это было так нечестно и Минхо знал это. Почему он кричал на Джисона, хотя его друг просто пытался убедиться, что он в порядке? Хотя молодой Сумеречный охотник был единственным человеком, который постоянно проверял его и заботился о том, чтобы тот был в порядке. Джисон всегда был только лишь добрым и спокойным по отношению к Минхо.       Вечер, когда он лишился Джихуна, немедленно появился в его мыслях, когда младший с такой заботой ухаживал за ним, что это успокаивало его сердце и душу, и что это описывало весь характер Джисона; он лишь хотел заботиться о людях, чтобы у тех не было переживаний. И это именно то, что Джисон делал прямо сейчас, потому что он как-то понял, что Минхо страдал, а Маг лишь прорычал на него через телефон о том, что тот должен заниматься своими делами и перестать беспокоиться о нем.       Это совсем не то, чего хотел Минхо, и он материл себя, пока Джисон оставался совершенно безмолвным на другом конце провода, ничего, кроме тихих вздохов, не слышалось в трубке. Почувствовав себя невероятно ужасно от того, как он говорил с ним, Минхо позволил глазам медленно закрыться, когда он успокоил свое дыхание, зная, что ему прямо сейчас нужно было извиниться, пока ситуация не ухудшилась. — Сон, я— — Прости, что мешаю тебе, Минхо.       Три гудка объявили о том, что звонок был прерван, и если этого было недостаточно для того, чтобы Минхо почувствовал себя, как самый презренный человек в мире, слегка сломавшийся голос Джисона, когда он промямлил имя Минхо, вбил последний гвоздь в крышку гроба.       Как он мог так разговаривать с Джисоном? Как он мог так разговаривать со своим лучшим другом? Как он мог так разговаривать с одним из самых важных для него людей в мире?       С силой проведя руками по столу Джихуна, заставив всё обрушиться на пол, Минхо закричал в открытый воздух, падая на пол с глухим стуком и хватаясь руками за голову. Он слишком много на себя брал. Ему нужно было поговорить об этом с кем-то. Он не мог делать это все сам.       'Будь осторожен с тем, кому ты доверяешь.'       Хоть он и верил большинству своих друзей, был лишь один человек, на которого он точно мог положиться без сомнений, когда дело касалось чего-то такого. Кто-то, кому он знал, что может доверить такие секретные сведения.       Ему нужно было поговорить с Гюхуном.

_______________

— Йенни? Хэй, щеночек, тебе было весело в Академии?       Широко раскрыв руки, когда он увидел, как резко поднялась голова Чонина на звук его голоса, Чан издал сладкий смех, когда молодой Оборотень подбежал к нему и запрыгнул в его руки, радуясь, что лидер его стаи снова с ним. — Это было так здорово! Церемония была чудесной! И после всего этого мы поужинали и мне довелось провести кучу времени с Сынмином. Хотя мама Чанбина продолжала щипать меня за щеки и говорить, что я милый. Спасибо, что позволил мне пойти.       Когда они вернулись с совещания прошлым вечером, Чонин постоянно игрался пальцами, беззвучно репетируя свои слова, будто бы он выступал перед кем-то с речью. Крохотный запах нервозности взмыл вверх, так что Чан унюхал его и он должен был спросить, почему Чонин так взволнованно ведет себя, пока его альфа стоял прямо рядом с ним. — Не хочешь рассказать мне, почему ты так нервничаешь, Йенни?       Чану пришлось подавить смех, когда он заметил быстро закатившиеся глаза Чонина, зная, что тот наверняка становился невероятно раздраженным от того, что Чан мог подметить малейшее изменение в его поведении, несмотря на то, как сильно он старался быть скрытным. Преимущества быть альфой. — Я не нервничаю, я просто… Джисон подошел ко мне поговорить после совещания. — Хорошо. О чем он говорил с тобой?       Его сердце уже предупредило Чана, что от Джисона не было ни одного плохого слова, потому что он знал, что младший был достаточно хорош, чтобы с точностью сказать, что в его теле не было ни одной злой косточки. — Он… он сказал мне, что Сынмин получает свою первую— ну, технически, вторую руну завтра, и Джисон сказал, что Сумеречные охотники обычно зовут друзей на такого рода события, и так как я подружился с Сынмином, он спросил, не хочу ли я прийти, а я правда хочу пойти поддержать его, и я знаю, что пойду без тебя и тебе может не понравиться то, что я уже хожу в Академию сам, но— — Йенни, ты не вдыхал с самого начала объяснения. Подыши для меня, щеночек, — Чан молил Оборотня, лицо которого начинало слегка синеть из-за отсутствия кислорода. — Если ты хочешь пойти поддержать Сынмина, то тогда решай сам. Я уже говорил тебе, Чонин. Нахождение в стае не диктатура. Ты свой собственный человек и делаешь свои собственные решения. Я лишь хотел, чтобы ты говорил мне о них, чтобы они не подвергли тебя какой-либо опасности. Это единственное, о чем я беспокоюсь. Я знаю, что Академия безопасна и люди там присмотрят за тобой, так что, если ты хочешь завтра пойти, то так держать.       Чан никогда не сможет понять тех альф, кто следует первоначальным путям предков, идее «слово альфы закон», не дающих членам их стаи своего собственного голоса. Пусть даже у них и была примитивная животная сторона, в которой они могли потеряться в любой момент, у них также была и человечность, за что держалась изо всех сил подавляющая часть Оборотней, потому что если они этого не делали, они были не лучше тех, кем их считали недалекие умом люди, что шепчутся между собой.       Не все Сумеречные охотники были так толерантны к Нежити, как его друзья из Академии, и были те, кто клеветал на них и называл богохульством использование их ангельских сил, чтобы помочь «таким», как они. Животным. Не то чтобы у каждого из них был выбор в этой теме, несмотря на то, родились ли они такими или были обращены.       Вот почему Чан верил разрешению каждому в его стае быть самим собой. Чан был здесь лишь чтобы держать их вместе, давать им понять, что у них было безопасное место и люди, которые в них верили, чтобы показать им, что они могут спокойно жить без страха изучения контроля над своим внутренним волком. Он был их лидером в руководстве, а не тем, кто диктует им каждое движение.       Было совершенно очевидно, что это была верная дорога, чтобы с гордостью принять свой авторитет, когда Чонин внезапно максимально широко улыбнулся, обернув руки вокруг шеи Чана и прочирикав «спасибо» тысячу раз в его ухо, когда альфа разместил нежный поцелуй на макушке его головы. Они рука-в-руку вместе шли до дома, оживленное и радостное настроение так и не рассеялось.       Все это перенеслось и на сегодняшний день, когда он помогал Чонину собраться на свой первый самостоятельный выход без альфы или кого-то из его стаи. По какой-то причине это напоминало ему его собственный первый день в школе. Чонин оделся в свою лучшую одежду, практически взрываясь от нетерпения, пока он тянул Чана за руку, чтобы довести его до двери, чтобы они могли вместе пойти в Академию. Стоит отметить, было сложно его отпускать куда-то без него, но это когда-нибудь произойдет, и когда он встретил Хёнджина перед Академией, Вампир сказал, что пойдет с молодым Оборотнем, после чего Чан поблагодарил его и коротко помахал Чонину, прежде чем тот пропал с его поля зрения, зайдя в передние двери. — Чан, руна Сынмина была такая крутая, вся такая запутанная и прекрасная! Гюхун выглядел таким сконцентрированным, делая это, но черт, выглядело это так, будто это больно! — выпалил Чонин, слишком охваченный своим восхищением, чтобы понять, что именно он говорил и кому он это говорил. — Он концентрировался, да? Ну, он всегда был хорош в рисовании рун. Почти уверен, что у Сони и Бина есть несколько тех, что он добавил, — Чан предался воспоминаниям, воспроизводя в памяти, как он был там, когда Гюхун наносил Джисону Ночную руну, позволяющую ему при активации видеть в темноте. Это было из-за неудачного происшествия на миссии, где он отслеживал демона в канализации и в конечном итоге упал в кучу нечистот, потому что запнулся о сломанную трубу, так как ничего не видел, почти что заставив Чана вывалиться из кресла от смеха, когда тот это услышал. — Почему у нас тоже не может быть рун? — Чонин надулся, задавая вопрос, хоть он уже и знал ответ. — Ты мне это скажи, Йенни. Почему Нежить не может получить руну?       Чан почти что обернул все в поучительный урок и он подумал, что все в его стае должны быть образованными, когда это касалось Жителей Нижнего Мира и Сумеречных охотников тоже. Чонин был не исключением, и он помогал младшему с его обучением всеми способами, которыми только мог. — Потому что руны работают только с кровью серафимов, так как говорится, что Разиэль дал их Сумеречным охотникам, потому что те также отчасти были ангелами, — Чонин тянул слова, точно зная, почему Чан заставил его отрыгнуть информацию вместо простого повторения очевидного ответа им самим. — Если Примитивный, Вампир, Маг или Фэйри получат одну из них, они неизбежно сойдут с ума и превратятся в Отречённого, монстра без сознания, наполненного болью и злостью.       Шагая к своему кабинету, Чан продолжал внимательно слушать, как Чонин разливал свои знания на тему рун. Он был всегда достаточно замечателен, когда это касалось запоминания фактов и всего подобного; Чан все равно все еще хотел тестировать его каждый раз. — Из-за демонического расстройства, которое вызывает ликантропию, Оборотни также не могут владеть рунами, потому что от них не будет никакого эффекта. И это так нечестно! — Ну что уж поделать, Йенни, — убедительно ответил Чан, занимая место за столом и указывая на другую сторону, чтобы Чонин присоединился к нему. — Тогда могу я набить обычную татуировку? — Нет, — без раздумий ответил Чан, нажимая на клавиатуру и вынося на свой монитор расписание патруля. — Почему нет? У тебя есть!       Это было вполне оправданно. Чан набил ее, когда ему было девятнадцать, потому что тогда он взял на себя свою стаю и захотел набить что-то в качестве воспоминания о таком благоприятном времени. Компас, забрызганный калейдоскопической акварелью, разместился слева от его сердца, обнадеживающий знак, что всегда укажет ему правильное направление в качестве лидера.       Но Чонин набивать не будет. Он еще слишком молод.       Несмотря на то, что он был старше на два года, чем Чан, когда набивал свою. — Ты все выставляешь так, будто мне десять, Чан. Когда я играл в видеоигры с Воншиком, он рассказал мне всё о своих и что они не приносили так уж много боли. Почему я не могу набить одну?       Хоть Чан и был восхищен тем, что Чонин теперь хорошо общался с Воншиком, как и другие члены стаи, он почти что обматерил другого волка за обсуждение чего-то подобного с его щеночком. Обратив внимание на Чонина, Чан поднял бровь на мерцающие глаза, что сейчас были адресованы ему. — Йенни… — Ну пожалуйста, Чанни? — Не называй меня так, Чонин, — слабо возразил Чан, ненавидя то, как на него все еще влияла эта кличка. — Я не буду называть тебя Чанни, если ты перестанешь называть меня щеночком, — попытался Чонин, но понимал, что это была проигрышная битва. — Но ты мой щеночек. Мы поговорим об этом в другой раз, — закончил Чан и он мог видеть, что Чонин подумал, что это еще один способ сказать нет, но сейчас Чан хотел поговорить о кое-чем, о чем он предпочел бы вообще не говорить. — Присядь рядом со мной, Йенни.       Чонин сделал, как ему было сказано, запрыгивая на стол перед Чаном, когда старший откатился назад. Это был разговор, который потребует всю его концентрацию, потому что он не был уверен, как Чонин собирается отреагировать на информацию, вероятность того, что младший обратится, слушая историю Едама, пробралась в мысли Чана. — Пока ты сегодня был в Академии, я кое-куда сходил сам, — начал Чан, мысленно крича на себя, лишь бы найти смелость, которая, как он знал, у него была, как у альфы, и рассказать Чонину, что он был осведомлен о том, кем для него был Едам, и что его парень был в курсе обстоятельств его брата все время. — Ох? Куда ты ходил? — Я… я ходил встретиться с Едамом, Йенни, — утвердил Чан, неуверенный в том, сменится ли вскоре удивление на лице Чонина на злость, грусть или что-нибудь еще. — К нему? Он… он в порядке? Демон не навредил ему, верно? Ты рассказал ему что-нибудь обо мне? Он рассказал тебе что-нибудь обо мне? Он был удивлен? Напуган? Расстроен? Он не хочет больше иметь со мной ничего общего после того, как увидел, кто я такой? Он думает, что я монстр? — Нет, Йенни, нет, — успокоил Чан, беря лицо младшего в свои ладони и притягивая его ближе, позволив ему прижаться носом к углу его шеи и вдохнуть умиротворяющие феромоны, которые он выделял, чтобы попытаться утихомирить истрепанные нервы Чонина.       Чан знал, чем заканчивалось каждое такое дело; идеей попытки признать, что они не были «монстрами», но в то же время нужды принять близко к сердцу страх того, кем они были и кем они станут, если потеряют себя. Чан рос с волком внутри себя, его родители стремились научить его тому, как всегда быть под контролем свои инстинктов, и направляли его к тому, чтобы помогать всем, кого бы он ни встретил, будь это новообращенные или потерянные волки, не зная, что в один день он станет лидером своей собственной стаи.       Хоть Чонин и был более уверен в себе в последние дни, понимание, что Едам видел его в его средней форме, немедленно подтолкнуло младшего упасть к началу его прогресса, задаваясь вопросом, видел ли его теперь Едам какого-то рода причудливым зверем. Это именно то, что Чан имел ввиду, когда сказал Едаму, что тот мог снова отложить свое появление перед Чонином на несколько месяцев. — Он не думает, что ты монстр. Прежде, чем я объясню почему, я бы хотел, чтобы ты сказал мне, почему ты не упомянул, кем он для тебя был. Ты сказал, что он был для тебя другом, но это ведь не всё, верно?       Его тон не содержал ни разочарования, ни боли с разочарованием, лишь искреннее любопытство, почему Чонин не дал ему знать, что Едам был для него самым близким человеком. Ну, когда он был человеком, конечно. Чан очевидно и причину не мог придумать, почему тот скрывал что-то подобное, кого-то, кто был так дорог его сердцу. — Какая разница, сказал бы я или нет? — Чонин безразлично простонал, все еще прячась в шее Чана, усиливая свою хватку со слегка выпустившимися когтями за рубашку старшего. — Ты сказал оставить мне все позади, всё, что было мне важно, включая его.       Крошечный кусочек отломился от сердца Чана, когда наполненные печалью слова сорвались в шепоте Чонина, он не знал, что его щеночек нес в себе что-то подобное в одиночку. Было правдой, что Чан сказал ему это, но он не имел ввиду, что Чонин не мог говорить о своем прошлом, говорить о тех, кто что-то для него значил. Это очевидно приносило ему ненужную боль, и альфа раскритиковал себя за то, что не заметил этого. — Ох, щеночек. Если кто-то был важен для тебя, ты можешь рассказать мне об этом. Даже если бы он был обычным Примитивным, я бы мог присмотреть за ним. Ты же знаешь, что у меня все еще есть друзья в Пусане, и они могли бы докладывать мне об их жизни, — убедил Чан, хватая чужое лицо вновь и потирая большим пальцем его горячие щеки. — Что это значит? Если бы он был обычным Примитивным? — вслух задумался Чонин, заметно игнорируя остальные слова обещания Чана.       И это был момент, которого Чан боялся весь вечер. Он несомненно успокоился после встречи с Едамом, мысленно настаивая на том, что он был уж слишком жесток, когда дело касалось доступа младшего к тому, что произошло так много месяцев назад, и хоть это и звучало, будто он не хотел видеть Чонина рядом с ним, Чан знал, что оба парня были важны друг для друга, и он никогда не будет пытаться изолировать их, если они правда были созданы друг для друга. Но все равно, то, что он собирался рассказать, и то, как он собирался это рассказывать, могло значительно повлиять на решение Чонина, поскольку Чан был его альфой. Чану было важно держать это в голове, пока он собирался объяснять обстоятельства Едама. — Посиди со мной секундочку, Йенни, — Чан вздохнул, усаживая Чонина на свою левую коленку и начиная свой рассказ.       Много времени это не заняло, потому что Чан не хотел выдавать слишком много своих мыслей по поводу ситуации, лишь только информацию, которую Едам передал через него. Чонина все еще трясло, пока рука Чана растирала успокаивающими кругами спину младшего Оборотня во время своей речи. — Он… он знал все то время? — пролепетал Чонин, вставая с колена Чана и начиная судорожно ходить по комнате. — Мы были вместе днем и ночью и он так и не рассказал мне?! — Йенни, успокойся, — попытался Чан, хотя по запаху Чонина он мог сказать, что это было свыше обычной вербальной просьбы. — Ты должен понять, что он не мог рассказать тебе. Тогда ты был Примитивным и ничего не мог знать о Сумеречном мире.       Если бы это не было такой серьезной ситуацией, Чан бы громко засмеялся от того, как он вел дело Едама. Несколько часов назад он был у глотки Примитивного лишь за мысль о возвращении в жизнь Чонина и препятствовании всему его процессу. Сейчас же он пытался заставить Чонина увидеть смысл и возможность дать Едаму еще один шанс. — Тогда он мог рассказать кому-то еще! Почему он не… — Чонин даже не нуждался в ответе на свой вопрос, потому что он уже знал, что Едам никому ничего не говорил из-за выставленных угроз Соджуна, испуганный тем, что новообращенный волк без сомнений сдержит свое обещание навредить его семье. — Чонин, послушай меня, — попытался Чан, почесывая сзади песчаных ушей, торчащих из головы младшего, хоть и, кажется, Чонину, отпрянувшему и отбившемуся от руки Чана, это не нравилось. — Я сказал Едаму, что я не буду решать за тебя, но он хочет увидеть тебя еще раз, я вызвался объяснить это тебе сам и убедиться, что ты в порядке. Это полностью твое решение, но— — Я хочу увидеть его.       Тон с потребностью держал в себе такую уверенность, что Чан знал, что ему не нужно было спрашивать вновь, но Чонин был слишком возбужден в этот момент, каким был и Чан, когда у него был разговор об этом с Едамом, и он подумал, что будет лучше, если он, как альфа, даст ему время, которое позволит ему найти немного покоя среди хаоса. — Хорошо, я понял это, Йенни. Если это то, чего ты хочешь, тогда именно это мы и сделаем, но только через несколько дней, хорошо? Я знаю, что ты собираешься сказать мне, что тебе не нужно дополнительное время на подумать обо всем этом, но я все равно предоставлю его тебе. Если через пару дней ты все еще будешь думать так же, то я приведу тебя к нему, хорошо?       Если бы Чонин на вопрос Чана ответил бы чем-то, помимо «да», старший знал, что мог запросто использовать свой тон альфы, чтобы подтолкнуть Чонина к подчинению, но как он всегда верил, этот сценарий был возможен только если волк из его стаи не будет разумным, и, к счастью, это было не нужно, поскольку Чонин ссутулился и тяжело вздохнул. — Да, альфа, — пробубнил он, глаза уставились вниз, тихое пищание, возникшее в его сжатой фигуре, предупредило Чана о том, что он скользнул к очень пассивному и уступчивому состоянию и нуждался в том, чтобы о нем позаботилась его стая, иначе это подтолкнет его к очень опасному падению, так как его психика пережила неплохой такой удар. — Ну же, щеночек. Пошли, — умолял Чан, присаживаясь и подбирая на руки Чонина, прежде чем начать идти к гостиной, где кто-то из стаи отдыхал и смотрел какой-то боевик на телевизоре, малютки сидели слишком близко к экрану, но лишь потому, что они хотели отобразить удары и приемы актеров, которыми они избавлялись от плохишей. — Хэй, Чан. Все хорошо? — весело начал Воншик, но когда он увидел Чонина, обвернувшего руки вокруг шеи альфы, он предположил, что всё, фактически, было не хорошо. — Ага, не подвинешься для меня?       Воншик сделал так, как было сказано, освободив пространство для альфы и позволив ему положить Чонина на желанные бордовые подушки, прежде чем плюхнуться рядом с ним и прижать его ближе к своей груди.       С поднятой бровью и тревожным выражением лица, поскольку он несомненно смог уловить, в каком затруднительном положении был парень, Воншик хранил молчание, потому что знал, что Чан объяснит ситуацию Чонина, если ему нужно будет об этом знать. Всё же, он потратил время на то, чтобы подвинуться ближе к молодому Оборотню, массажируя заднюю часть его шеи, повернувшись обратно, чтобы снова настроиться на боевик, который перешел к куда более веселой сцене.       Чан был рад, что Воншик приходил в чувства, когда это касалось их с Чонином отношений, старший волк почти что становился образом старшего брата для юнца с песочными волосами, сейчас спящим в руках Чана, и он мог лишь надеяться на то, что это сделает времяпрепровождение Чонина с ними намного легче. — Юна, Лиа, сядьте чуть подальше от телевизора, пожалуйста. Вы испортите свое зрение. — Да, Чан, — ответили самые младшие девочки в стае, даже на секунду не задумываясь о том, чтобы ослушаться своего альфу, несмотря на то, что им было лишь девять и двенадцать лет соответственно.       Запах тревоги медленно начал испаряться благодаря скиншипу стаи, предоставленному Чонину. Пока парень лежал на груди Чана, а Воншик уже долгое время работал над узлами в его шее, Чонин казался более чем довольным. Это определенно лишь усилилось, когда Лиа и Юна каким-то образом отодвинулись назад, обе они сидели на полу по обе стороны от ног Чонина и головы их лежали на его коленях.       Это будет для них долгой дорогой, особенно если учитывать Едама и ситуацию, которую тот принес с собой из Пусана, но Чан был уверен, что вместе они смогут это сделать. Он доверял своей стае, он доверял Чонину и, что более важно, он доверял самому себе. Несмотря на то, что подкинет им жизнь, вместе они с этим разберутся.       Чан лишь знал, что у жизни были иногда ужасно веселые способы удивить тебя; будь это в хорошем смысле или нет. То, что он несомненно узнает в очень ближайшем будущем.