Saudade

      Чан дал ему пару дней на то, чтобы подумать об этом, прямо как он и сказал, но Чонин так и не изменил свое решение о желании увидеть Едама. Сейчас он интересовался, сделает ли он это теперь. — Йенни, ты все еще можешь вернуться, если понадобится. Мы можем пойти обратно домой прямо сейчас, если ты не готов, — настаивал Чан, очевидно зная о внутреннем смятении, с которым сейчас имел дело младший волк. — Нет, нет, мы так далеко зашли. Мы уже здесь, мне нужно это сделать. Для себя.       Чонин должен был увидеть Едама вновь, только если для прекращения прений. Он едва ли спал предыдущую ночь, усталость ничего не делала, чтобы помочь с его тревогой насчет этой всей муки. Так много путей он мог выбрать, когда увидел своего парня из прошлого, и Чонин все еще не решил, по какому хочет пойти, но остановился на том, что будет делать то, что скажет ему сердце, когда встретится с Едамом снова.       Чонин понимал, что если продолжит откладывать это, в итоге убежит отсюда с поджатым хвостиком. Буквально. Поэтому, больше не раздумывая над этим, он постучался в дверь перед собой, его грудь болезненно сжалась, когда он осознал, что должно произойти. Рука на его поясе заземляла его, посмотревшего через плечо, чтобы увидеть Чана с успокаивающей улыбкой, прежде чем они внимательно встали, когда дверь открылась, чтобы раскрыть очень уставшего и запущенного Едама. — Ч-Чонин. Ты пришел, — мягко сказал молодой Примитивный, налитые кровью глаза слегка намокли, но Чонин не знал, должен ли он забить на это очевидное истощение, с которым тот имел дело, или факт, что сейчас он был погружен в бесчисленные эмоции. — Ага, — невыразительно ответил Чонин, его злость, печаль, тоска, счастье и утомление противоречили друг другу и заставляли его сомневаться в том, как он должен реагировать. — Я оставлю вас двоих наедине, — встрял Чан, зная, что Чонину нужно было сделать это самому, и не важно, как сильно он хотел остаться. — Я буду внизу в холле на случай, если что-нибудь произойдет.       Если бы Чонин хоть как-то обратил внимание на Чана, он бы увидел взгляд альфы на Едама, глаза покрылись красным в прямом предупреждении, что ничего неприемлемого не должно случиться с парнем под его руководством, пока он рядом, и если Едам попытается сделать что-либо забавное, никто не сможет отыскать его тело после того, как Чан разберется с ним.       Однако, Чонин этого не видел, поскольку был слишком занят рассматриванием трясущихся рук Едама, пальцы которого бесцеремонно отрывали кусочки кожи рядом с ногтями; привычка, которую он не потерял с последнего раза, когда Чонин его видел. — Ты… ты хочешь войти?       Голос Едама вернул его в настоящее, Чонин даже не заметил, что Чан уже удалился в холл и лежал рядом со стеной, шарясь в телефоне, но его внимание всё еще было прямо на двух парнях, стоящих в дверном проходе в квартиру Едама. — Думаю, что так, — Чонин запнулся, но сделал четыре коротких шага, чтобы теперь остаться наедине с Едамом в доме младшего парня. — Прости, Чан не сказал мне, что вы придете. Тут немного беспорядок, — протараторил Едам, слоняясь по комнате, подбирая одинокие предметы одежды, пустые бутылки от воды и смахивая крошки с маленького кофейного столика рядом с диваном.       Чонин заметил, что Едам, кажется, установил лагерь в гостиной, его стёганое одеяло и подушки были разбросаны на диване. Краем глаза окинув спальню младшего, Чонин заметил, что она выглядела неиспользованной, но он также заметил, что там не было телевизора, как был в гостиной, и тогда он вспомнил, что у Едама были проблемы со сном, если не было никакого шума или света; его страх темноты парализовывал его временами.       Хотя по внешнему виду всего этого, казалось, что Едам не спал вообще, независимо от того, было ли у него что-то или нет, чтобы убаюкивать его до бессознательного состояния. Чонин провел много ночей, обернувшись вокруг Едама под сиянием ночного света, иллюминирующего комнату младшего, разговаривая с ним шёпотом, пока тот не уснет. Сейчас же Чонин начал задаваться вопросом, имело ли это что-то общее с фактом, что Едам был способен видеть демонов с детства, бóльшая часть его семьи говорила ему, что они были только в сказках, несмотря на то, что он знал не понаслышке, что они были реальны, и что темнота его комнаты буквально кишила ими. — Он и вправду, кажется, заботится о тебе. Я рад, что ты нашел такого замечательного альфу.       Это заставило Чонина вздернуть голову, найдя себя почти смеявшимся от того, насколько легко Едам говорил о Сумеречном мире, о Чонине и его альфе, как будто это был обычный разговор. — Едам, — начал Чонин, обращая внимание младшего парня, когда тот остановился летать по комнате, пытаясь убраться в очевидной попытке избежать нужды смотреть Чонину в лицо. — Ты можешь не говорить со мной так, будто ничего не произошло с момента нашей последней встречи?       Это вышло довольно грубо и Чонин правда не мог сказать, хотел ли он кричать на Едама за то, что он сделал, или оставить весь этот беспорядок позади. Несмотря на все остальные чувства, Чонин скучал по Едаму. Что он не мог отрицать. Младший напоминал ему о его старой жизни, о друзьях и семье, которых оставил позади, о прекрасных воспоминаниях, которые они разделили вместе. Едам был самым близким к дому, который у него был, но основы которого были разрушены, и на темных закоулках его разума было тихое бубнение, говорящее ему, что его предал влиятельный и нужный человек из его прошлой жизни. — Чан тебе всё рассказал? — удивился Едам тихим голосом, но уже понимая, что он так и сделал, судя по поведению Чонина. — Чонин, мне жаль. Я не пытаюсь относиться легкомысленно к тому, что случилось. Ты должен понять, что в моих интересах никогда не было позволить чему-то ужасному случиться с тобой, Соджуном или твоими родителями.       С нижней губой, начинающей трястись с огромной свирепостью, Чонин мог видеть, что Едам был на грани срыва, запах горелого попкорна начал наполнять комнату, когда Чонин наклонил свою голову на странный запах, который выделяла тревога Едама. — Но оно случилось, — отклонил Чонин, умоляя своего внутреннего волка заткнуться и быть тихим, когда тот начал сочувственно скулить, почувствовав друга в боли. — Я знаю. Я знаю, Чонин, и ты никогда не поймешь, насколько глубоко, ужасно мне жаль за то, что я ничего не рассказал. Я был глупым и невежественным и наивным, когда думал, что Соджун сможет контролировать своего волка без какой-либо помощи. Я был напуган, — прошептал Едам, огромные, сверкающие слезы начали падать на темные заметные мешки под его глазами.       Пока он лежал на своей кровати пару прошлых ночей, Чонин повторял себе бесчисленное количество раз, что Едам должен был быть совершенно испуган Соджуном, что Едамовы мать, отец и младшая сестра могли быть теми, кто лежал мертвыми в переулке, вместо его собственных родителей, и после того, как он увидел, что его собственный брат делал той ночью, он бы никогда не пожелал такое кому-либо другому, не говоря уже о его самом лучшем друге во всем мире. — И ты можешь ненавидеть меня всю свою оставшуюся жизнь, если тебе нужно, потому что я уже ненавижу себя, но я просто хотел убедиться, что ты в порядке. И, кажется, так и есть. Ты хорошо выглядишь, — Едам сглотнул, выдавливая улыбку, которая уничтожила слабое сердце Чонина. — Я пришел не чтобы разрушить жизнь, которую ты построил с Чаном и своей стаей. Я вскоре вернусь в Пусан, потому что теперь знаю, что о тебе заботятся.       Хоть он никак это и не упоминал, Чонин знал, что это был один из страхов Чана, когда тот рассказал ему о встрече с Едамом, что появление его друга принесет слишком много напоминаний о его старой жизни и разрушит то, что он обрел в Сеуле. Хоть и первоначальные новости заставили его стать довольно смиренным, его стая замечательно позаботилась о нем и он смог вернуть свою чувствительность и способность обдумывать вещи логически. — Это правда. Мне просто нужно было дать тебе знать, насколько мне жаль, и что я ни в коем случае не ожидаю, что ты простишь меня, но мне все равно нужно было сказать это. Тебе не нужно волноваться о том, что мы встретимся вновь. Просто… поблагодари Чана от меня, за то, что позволил мне извиниться перед тобой и попрощаться. — Ты не даешь мне никакого выбора в этом всём?       Едам перестал вытирать свои щеки, чтобы освободить себя от болезненных слез, продолжающих течь, хмурясь на Чонина в полном замешательстве от его внезапного вопроса. — Что ты имеешь ввиду? — Выбор. В том, хочу ли я увидеть тебя вновь или нет, — продолжил Чонин, пожав плечами.       Очевидно не ожидая этот ответ, Едам издал быстрый, неверующий смешок, выражение лица Чонина не изменилось, позволяя совершенно ясно понять, что он не шутил, как, видимо, думал Едам. — В каком выборе ты можешь нуждаться? — младший фыркнул, явно думая, что он ни в коем случае не заслуживал любого второго шанса, если это касалось их отношений, несмотря на желание только лишь этого во всем целом мире. — Я… не ненавижу тебя, Едам, — признался Чонин, вытирая жесткость с шеи с взглядом, обращенным прямо на ноги другого парня. — Я не смог бы ненавидеть тебя. — Ты не ненавидишь? — Нет, Едам. Не ненавижу. — Ты должен.       Чонин наконец-то поднял свой взгляд с пола, видя, как слезы быстрее и больше льются из чужих глаз, и усиливающуюся дрожь в его теле. — Я забрал у тебя твою семью, Чонин! — пронзительно крикнул Едам, несомненно падая в порочный круг. — Это всё моя вина. Каждая вещь, которая случилась той ночью, с твоими родителями, с Соджуном, с тобой, всё это из-за того, что я молчал.       В первый раз за этот день Чонин двинулся вперед, убирая сжатые в кулаки ладони Едама оттуда, где они были, в его запутанных волосах; завитки сигнализировали о том, что их не расчесывали несколько дней. Едам выглядел испуганным от внезапного прикосновения, особенно когда Чонин не отпустил его руки, когда они опустились к его бокам. — Тебя не винят за то, что произошло, Едам. Может, все пошло бы по-другому, если бы ты рассказал кому-то, но какой ценой? У каждого действия есть реакция, и мы никогда не узнаем, какая была бы отдача, если бы ты сказал кому-то о моем брате, что он мог сделать с тобой или твоей семьей. В любом случае, сейчас бессмысленно думать об этом. Единственный человек, которого нужно винить в этом всём, это того, кто обратил Соджуна и позволил ему положиться на себя без какой-либо помощи. Ничьей ошибки тут больше нет. Ни моего брата, ни тебя.       И тогда плотину прорвало и колени Едама начали дрожать, когда вопль покинул рот Примитивного. — Прости меня, Чонин. Боже, мне так, так жаль. — Я знаю, Едам. Я знаю. Я прощаю тебя, — прошептал Чонин, слезы возникли в его собственных глазах от вида его друга, смятого огромным весом того, что он нес в себе.       Прежде чем он смог упасть на пол, Чонин придержал локоть Едама и повел его к дивану, который все еще был смят от Едамовых сонных приготовлений. Едаму потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться, закрыв лицо ладонями, пока Чонин тихо сидел рядом, ничем больше не успокаивая, кроме как лежащей на плече младшего рукой.       Когда Едам наконец-то поднял взгляд, его глазам было еще хуже, чем раньше, красным по краям и стеклянным, но в тот момент он, кажется, простил себя и протянул обе руки Чонину в другой форме утешения, пока Оборотень не положил руку на грудную клетку Едама и фыркнул на выдохе. — Едам, просто дай мне немного времени, ага? Мне еще немного нужно свыкнуться с этим, — признался Чонин, не упуская то, как Едам окоченел от слов, но всё так же осторожно кивнул, зная, что Чонину просто нужно было сложить все в своей голове. — Мы можем снова пройти наш путь, чтобы вновь стать друзьями. Это может занять какое-то время, но мы справимся. Но на сегодня это всё, хорошо?       Не то чтобы Чонин не хотел сразу вернуться к статусу парня Едама после того, как скучал по нему так долго, но это случится лишь при идеальном сценарии, а эта сцена была очень далека от идеальной. И все равно, это, видимо, утихомирило не только волка внутри него, но и Едама, который был значительно оживлённее, чем несколько минут назад. — Это отлично, Чонинни. Что бы ты не придумал, оно лучшее. Я просто счастлив, что ты не ненавидишь меня, — Едам шмыгнул носом, искренне улыбаясь в первый раз за, как думал Чонин, очень долгое время. — Так, ты нормально питаешься? — спросил Чонин с подлинным беспокойством, когда заметил, что младший выглядит чутка стройнее, чем в их последнюю встречу. — Я ем, давай остановимся на этом, — съязвил Едам, заставив Чонина ударить его в руку, замечая все контейнеры на вынос на кухонном прилавке. — Должен ли я спросить о твоем режиме сна? — Ты определенно не должен, — Едам посмеялся, подталкивая Чонина присоединиться и дружелюбно захихикать, чтобы наполнить квартиру, которая состояла лишь из несчастья и сожалений с тех пор, как Едам переехал сюда несколько недель назад.       Звук распространился сверху и снизу входной двери в помещение, что тут же заставило альфу Оборотня прильнуть к ней, крохотная, но заметная ухмылка украсила его губы, благодаря себя за то, что он дал щеночку выбор решить, должен ли он дать своему старому другу еще один шанс или нет. Почему он вообще переживал за Чонина, он понятия не имел. Парень был сильным, смелым, благоразумным и всегда сам выбирал правильные пути, по которым ему нужно было идти. Чан тихо посмеялся, когда подумал, что он определенно выучил одну или две вещи от Чонина.       Иногда, люди, которые могут думать, что не заслуживают второй шанс, нуждаются в нем больше всего.

_______________

— Гю, ты можешь не делать дыру в моем ковре, пожалуйста? Просто сядь и расслабься.       Не было ни шанса, что на этой прекрасной планете Гюхун мог расслабиться, когда согласованное время для их сверхсекретного совещания быстро приближалось. Таскания по гостиной Минхо в одном и том же месте последние десять минут не приносили никому ничего хорошего. Это сводило с ума не только его самого, но и Минхо тоже. И всё же, он не мог сдерживать себя, когда дрожь, заставляющая его пальцы прыгать, начинала распространяться по всему его телу и увеличивать ужасную тяжесть в его животе. — Всё будет хорошо, Гю. В любом случае, о чем ты вообще волнуешься? Из-за всего этого испытания? Из-за совещания? Или это потому, что Чан здесь будет? — Минхо, пожалуйста, не начинай, — потребовал Гюхун, потирая свои виски, чтобы убрать немного стресса. — Просто интересно, в чем причина, поскольку мы просто будем разговаривать об этом с нашими друзьями, — быстро защитился Минхо. — Причина в том, что нам нужно сказать им, что Сумеречные охотники, скорее всего, стоят за одной из самых ужасных атак, которые когда-либо видел мир. Что организация, которой я посвятил всю свою жизнь, была тотально продажной. Что почти пять сотен людей потеряли свои жизни и бесчисленное количество других изменили свои навсегда, потому что кто-то, такой же, как я, не сделал ничего, чтобы остановить это. Вот из-за чего я волнуюсь, Мин.       Это довольно быстро заткнуло Мага, к счастью, потому что стук в дверь наверняка был бы неслышим, если бы они продолжили болтать как две старушки. Вздохнув и вяло фыркнув, пока Гюхун был неспособен разобрать, было ли это от обычной усталости или Магу пришлось справиться со своей вспышкой раздражения, Минхо поднялся с дивана и ушел, чтобы встретить их первого гостя.       Ногти Гюхуна начали становиться зазубренными от того, насколько сильно он их кусал последние пару дней. Между возвращением его отца и этим всем беспорядком с Джихуном, Сумеречный охотник начал интересовать, как, во имя бога, он должен был справиться и сохранить свой ум в здравии. Под заглушенные голоса, зашедшие в стены, Гюхун вытянул свой израненный большой палец изо рта, глубоко вдыхая, прежде чем Минхо вернулся с Чаном, Оборотень остановил свои шаги, когда его глаза легли на Сумеречного охотника, лишь уставившись на него, но самым обидным возможным способом. — Думаю, ты сказал, что будем только мы вдвоём, — пробубнил Чан Минхо, хотя Гюхун довольно хорошо это расслышал. — Ага, я соврал. Ох, что-ж! Присаживайся, Чан.       Бросив свои глаза на потолок, Гюхун тихо шикнул на Мага, который лишь сгорбил плечи и прошептал «не думаю, что он бы пришел, если бы я сказал ему, что ты будешь тут.» И для Гюхуна это был честный и веский довод. Повернувшись обратно к Оборотню, все еще стоящему в коридоре, Гюхун кивнул головой, получая то же в ответ, прежде чем они оба нашли что-то куда более интересное в рассматривании противоположных стен комнаты.       Когда Минхо вернулся в помещение с подносом напитков, магически летящим позади него, они оба не обратили на него никакого внимания, заставив Мага цокнуть языком и указать жестом двум стаканам медленно подплыть к двум парням, разделенных каким-то невидимым барьером.       Тишина продолжалась. И продолжалась. И продолжалась. Немного заставляя всех троих чувствовать себя очень некомфортно. — Ну, это некрасиво. И больно, — произнес Минхо, пытаясь привлечь внимание Гюхуна, что он и сделал, но лишь на секунду, прежде чем Сумеречный охотник отпил глоток своего напитка и повернулся обратно.       Второй стук в дверь прервал нежелательный мир и спокойствие, Минхо пролепетал тихое «Ох, слава богу», прежде чем крикнуть Хёнджину, что входная дверь была открыта и он мог зайти сам. — Приветствую всех и каждого. Как ваши дела в этот чудесный звездный вечер, которым нас наградили? Разве он не великолепен? — восторженно кричал Хёнджин, вращаясь, когда зашел в дверной проем и остановился с огромной улыбкой на лице, ожидая ответа. — Почему он, черт побери, говорит вот так? — Чан сжался от стыда, лишь отражая чувства Минхо, когда Маг игриво усмехнулся Вампиру и подал ему его стакан с кровью, чтобы тот попил. — Собираюсь предположить, что это имеет что-то общее с его вчерашним свиданием с Сынмином, потому что тот вернулся в Академию, ведя себя точно так же, — доложил Гюхун, помотав головой Хёнджину, но все еще сохраняя нежную улыбку. — Хорошо, прежде чем я отрыгну пасту, которую ел на ужин, можем ли мы начать? — Минхо фыркнул, краем глаза смотря на Гюхуна, чтобы тот последовал за ним в столовую, где стоял просторный стол из красного дерева, указывая другим занять места.       Пока остальные подходили, Минхо с Гюхуном решили, что Сумеречный охотник будет говорить бóльшую часть времени, как минимум по началу. Хоть Джихун и оставил объяснительное письмо Минхо, Гюхун чувствовал, что, поскольку весь спор был основан на Сумеречных охотниках, он должен сделать сложную часть и попытаться дать остальным понять ту немногую информацию, которая у них была. — Прежде всего, спасибо, что пришли сюда и сохранили это в секрете. Нам нужно кое-что обсудить с вами, — начал Гюхун, цепляясь взглядами с Хёнджином и Чаном, хоть и времени на это с последним было куда меньше. — Вы оба были ужасно секретными обо всем этом, — Хёнджин хихикнул, еще не зная вес всей ситуации. — Позаботитесь поведать нам ваш маленький секрет?       Письмо в руках Гюхуна ощущалось слишком тяжелым, Сумеречный охотник не хотел ничего, кроме как разорвать его и попросить Минхо стереть какие бы то ни было воспоминания об этой вещи, но его ответственностью было вынести это в свет и попытаться сделать все, что было в его силах, чтобы постараться исправить ошибки его собственного рода. — У меня есть письмо, но, прежде чем я позволю вам прочитать его, мне нужно, чтобы вы знали пару вещей. Это очевидно не касается Хёнджина, но я хотел бы убедиться, что ты знаешь об обстоятельствах Сынмина, Чан, — выжал Гюхун, повернувшись к Оборотню, хоть и не упустив то, как Хёнджин выпрямился на своем стуле от упоминания своего парня.       Смотря на свои руки, хоть куда, лишь бы не на Гюхуна, Чан кивнул в разъяснении. Пока трое из них были близки с Сынмином, у лидера Оборотней не было особо много взаимодействий с младшим Сумеречным охотником, кроме как на совещаниях. Однако, он знал ровно столько же, сколько и остальные, о Сынмине на этом этапе из уст в уста. — Йенни много говорит о нем. Они стали хорошими друзьями, — ответил Чан, быстро подмечая ухмылку на губах Гюхуна, пока они говорили о связи тех, кто был под их заботой, несмотря на их собственные личные проблемы. — Так ты знаешь о его воспоминаниях, или же, их отсутствии. Минхо недавно проводил ритуал, чтобы попытаться определить, был ли там блок. — И вы ничего не нашли. Минни уже сказал мне это, — наконец-то встрял Хёнджин, его беспокойство возросло в десять раз, когда тема разговора теперь полностью вращалась вокруг Сынмина. — Не особо, — вставил Минхо, прежде чем Гюхун смог заговорить.       Маг перешел на описание того, что произошло тем вечером, как его вытолкнуло из разума Сынмина до того, как он смог исчерпать магию, блокирующую воспоминания парня, как он попросил Сынмина о молчании по этому вопросу, и что Хёнджин не должен злиться на него за вранье о такой важной детали. Вампир явно был раздражен, но больше на Минхо за такую просьбу у Сынмина. Когда встал вопрос, почему Минхо потребовалось, чтобы Сынмин сохранял молчание о блоке, размещенном на его сознании, тогда ад начал выглядеть так, будто вот-вот вырвется. — Потому что… Джихун был тем, кто поставил его туда.       Резкий скрежет стула по твердой древесине пола, когда Хёнджин подпрыгнул с места, заставил всех вздрогнуть, но не так сильно, как когда Вампир попытался наброситься на Минхо, когда информация покинула его рот. К счастью, рефлексы у Чана были такие же, как у старшего, он подскочил, чтобы сдержать его, и смог сделать это с помощью своей повышенной силы. — Он, блять, что?! — прорычал Вампир с оголенными клыками, изо всех сил стараясь вырваться из хватки Чана. — Хёнджинни, тебе нужно успокоиться, — попытался Гюхун, но казалось, что парень с волосами цвета вороньего крыла совершенно не собирался делать это, пронзая взглядом Мага, который выскочил из своего стула, чтобы защититься от возможной атаки его друга.       Минхо начал думать, что, когда он сказал Гюхуну не волноваться о совещании, потому что они просто друзьями будут болтать, может, он должен был немного побояться сам. — Твой драгоценный, ёбаный наставник поставил блок на его воспоминания?! Ты знаешь, что это сделало с ним, Минхо?! Насколько больно было ему думать о том, что он был предан своей семьей?! Что они больше не хотели его?! Ты знаешь, как разбит он был вчера, слушая песню, которую он пел себе под нос в прошлом, потому что она напомнила ему о том, каким одиноким он был в детстве?! И ты пытаешься сказать мне успокоиться?!       Краем глаза Гюхун уже мог видеть, как Минхо пытается извиниться, хоть и слова не выходили, Маг был слишком поражен обвинениями Хёнджина, чтобы сделать что-либо, кроме как стоять с разинутым ртом. — Хёнджин, посмотри на меня.       Нежно взяв в руки лицо Вампира, игнорируя то, как Хёнджин старался освободиться и от него тоже, очевидно решая завязать драку с любым, кто держал его в неведении относительно секрета Сынмина, Гюхун внезапно обратил на свои глаза взгляд старшего, потерев его скулы, чтобы попытаться смягчить его злость. — Есть причина. Хорошая, и всё это было лишь чтобы защитить Сынмина. Джихун не делал этого, чтобы навредить ему, и я, как и Минхо, боимся, что Сынмин мог быть еще в большей опасности сейчас, если бы тогда вернулся к нам.       Немедленно прекратив свои попытки борьбы, Хёнджин раскрыл свои глаза, настойчиво спрашивая, почему Сынмин был бы на пути боли, пока жил в Академии, в одном из самых защищенных мест в мире, и был окружен друзьями, которые ради него отдадут жизнь. — Вот, — Минхо дрожал, протягивая письмо, которое Гюхун уронил на стол, когда ринулся к Вампиру, чтобы успокоить его. — Это письмо, которое я обнаружил в прикроватной тумбочке Джихуна после того, как он умер. Это причина, по которой мы позвали сегодня вас двоих.       Хёнджин выхватил конверт у Минхо, все еще неуверенный в том, что он чувствовал к приемному отцу Мага, сделавшему такое с Сынмином. Чан сел рядом с ним, закинув руку ему на плечо, пока они вместе читали письмо, лица их медленно лишались цвета с каждым абзацем, и Гюхуну было очевидно, когда они достигли части о нападающих, убивших отца Сынмина. — Р-руны? Что это за хуйня? — вздохнул Чан, обратив глаза на Гюхуна в поиске ответов, Сумеречный охотник не сделал ничего, кроме как помотал головой и указал ему жестом продолжить читать.       К тому времени, как оба закончили читать, выглядели они так, будто их ударили по лицу со словами о том, что всё, во что они верили, не имело значения, и, если быть честным, это было довольно точное описание. — Нам нужна помощь, — простенько начал Гюхун. — У нас нет никаких веских доказательств того, что в этом письме абсолютная правда, но Минхо верит, что Джихун бы никогда не соврал ему о таких вещах, и, после того, как я смирился с этим, я поверил ему тоже. Той ночью были Сумеречные охотники, которые не сделали ничего, чтобы остановить демонов, которые убили отца Сынмина, которые могут стоять за всем этим, но мы понятия не имеем зачем. Они теперь наверняка предупреждены, что Сынмин жив, и всё еще с нами, и мы чертовски обеспокоены, поскольку его отец, по-видимому, был уверен, что он был в опасности из-за того, что он мог увидеть той ночью.       С руками, все еще сжимающими клочки бумаги с излишней информацией для понимания, написанной на страницах, Чан тяжело выдохнул, прежде чем упасть лицом в свои скрещенные руки. Хёнджин, с другой стороны, лишь уставился в пустое место на столе перед собой. Никто из них не знал, что сказать, и Гюхун с Минхо точно знали, на чем они были в попытках обработать всё это. — Мы собираемся вскоре начать расследование, но это должно быть настолько незаметным, насколько это возможно, — внес ясность Гюхун, снова усевшись рядом с Минхо. — Вы можете сказать нет и мы полностью поймем, если вы не захотите ввязываться в это, но мы собираемся спросить вас, ребята, сможете ли вы помочь нам сделать это. Джихун сказал, что так и не смог ничего найти из-за ограниченных ресурсов и факта, что он был сам по себе. Мы думали, что, может, мы вчетвером, работая вместе, сможем продвинуться вперед в поиске какой-либо новой информации о том, что случилось той ночью.       Пока Чан сохранял ту же позу, что и раньше, Хёнджин наконец-то поднял свои глаза, чтобы встретиться с глазами Минхо, злость из прошлого стихла, и виднелось лишь одно сожаление. — Мин, мне… мне жаль, что я накричал на тебя тогда. Я должен был сначала выслушать тебя. Я не знал– — Прошлое не воротишь, Хёнджинни. Не беспокойся об этом, хорошо? — Минхо улыбнулся, стараясь поднять настроение любым способом, которым только мог. — Почему мы?       Вопрос застал всех врасплох, когда Чан был так тих до этого момента. Была одна и лишь одна причина, почему Гюхун выбрал этих людей, чтобы поделиться этим важным секретом. — Я не хочу использовать никаких Сумеречных охотников, когда не знаю, кому могу доверять. Сон и Бинни не знают, потому что я боюсь, что если до кого-то дойдет, что они в курсе этого, с ними что-нибудь случится.       Гюхун уже знал, что Чан поймет его точку зрения, он так же отчаянно защищал двух младших Сумеречных охотников, и сделает все, чтобы оставить их вдали от вреда. — Сынмину также пока что нужно оставаться в неведении об этом. Я не хочу, чтобы он беспокоился об этом. Чем дольше он будет не осведомлен о секретах той ночи, тем больше шансов будет сохранить его в безопасности.       Никаких возражений не было услышано напротив, но Гюхун уже мог видеть винтики и колеса, крутящиеся в голове Хёнджина, возможно о том, как он должен теперь держать Сынмина еще ближе к себе и как держать его в безопасности всё время. Гюхун правда был счастлив, что Хёнджин и Сынмин ладили, потому что они были более чем идеальны друг для друга, и факт, что Вампир почти атаковал Минхо, потому что думал, что его наставник навредил ему, лишь показывало, как сильно он хотел защитить своего парня. — Помимо них, единственные люди, которым я доверяю, сидят в этой комнате.       Это наверняка было незаметно для Минхо и Хёнджина, но пока Гюхун был так гиперсфокусирован на всех в комнате, он не упустил то, как Чан напрягся на своем месте на короткое время от его провозглашения. — Мы дадим вам немного времени, чтобы подумать об этом, и если вы хотите– — Я в деле, — заявил Хёнджин, уверенность в его голосе заставила Гюхуна почувствовать себя более чем расслабленно. — Я был там той ночью. Не могу сказать, что могу думать о чём-то полезном своей головой, но я могу повспоминать. Если я ничего и не найду, я смогу помочь чем-нибудь другим. Всё ради Минни.       Игривая поддразнивающая насмешка вместе с еще более преувеличенными звуками поцелуев исходили от Минхо, который тыкал пальцем в сторону Хёнджина, чтобы посмеяться над ним из-за того, как он был охмурен красноголовым Сумеречным охотником. — Чан, если ты не хочешь принимать в этом участие, мы поймем, — переубеждал Минхо, когда успокоился. — Защита твоей стаи твой первый приоритет и мы не знаем, по какой дороге нам придется идти. Мы не будем делать ничего, чтобы поставить их в опасность.       Гюхун неосознанно сжался от комментария, и скрутился еще сильнее, когда Чан направил свой вопросительный взгляд на него. — Нет, я бы хотел помочь. Сынмин важен для вас и для Йенни тоже. Судя по тому, что я слышал, он звучит как потрясающий ребенок и он заслуживает знать, почему ему не было позволено быть с вами последние десять лет. Плюс, я бы хотел увидеть выражения лиц этих ублюдков, после того, как их поймают после всего того времени, что они думали, что им сошла с рук та ночь. Если я вам нужен, я в деле.       Колоссальный вес снялся с плеч Гюхуна и Минхо, когда они услышали, что их друзья будут рядом, чтобы бороться с какой бы то ни было несправедливостью, которую они найдут и встретят на своем пути. Впереди была длинная ночь, но, как минимум, в их битве они больше не были одни.

_______________

      Истощение медленно начинало поселяться в костях Гюхуна, пока он заходил в двери Академии. Он был у Минхо последние три часа, часы только начали пробивать одиннадцать, когда он покинул квартиру. Более того, они вчетвером выдвигали гипотезы того, что произошло тем вечером, говоря, что они сначала постараются найти любые детали, которые смогут, о той ночи сами, прежде чем планировать что-либо еще. Они единогласно решили продолжать такого рода собрания дома у Минхо, поскольку у стен Академии наверняка были глаза и уши.       Всё было очень цивильно, когда они начали расходиться, Чан с Гюхуном снова кивнули друг другу, потому что знали, что с их личностями это не имело ничего общего; их сотрудничество было для всеобщего блага и они понимали, что их обязанностью было вести себя дружелюбно перед другими.       Когда Хёнджин подлетел к Минхо с открытыми руками, чтобы попрощаться, Маг уклонился, заставив старшего остановиться с надутыми губами, прежде чем снова извиниться за поднятие голоса. Помотав головой от своей собственной тупости такой реакции, Минхо притянул Хёнджина в свои руки, хлопая его по спине и говоря ему, что он просто был благодарен, что у Сынмина был такой надежный человек рядом, чтобы защищать его, и также что Чан был достаточно силён, чтобы удержать Хёнджина, пока он не оторвал бы ему глотку. — Гю!       Возвращаясь к настоящему моменту, Гюхун вяло среагировал на подзывание Джисона, интересуясь, почему младший сидел на скамейке у главных дверей, очевидно, ожидая его. — Где ты, черт побери, был? Почему ты не ответил на звонок?       Не то чтобы он уже собирался сказать Джисону правду, но, поскольку он был слегка параноиком из-за всего этого, он выключил свой телефон на случай, если кто-нибудь попытается отследить его местонахождение и узнать, чем он занимался. — Я встретился с Минхо, чтобы выпить. На случай, если ты не заметил, я был слегка напряжен в последнее время, — Гюхун зевнул, пока хрустел шеей, и, правда, это совсем не было ложью. — Ага, я заметил, и причина этому сейчас ждет тебя в твоем кабинете, — выпалил Джисон.       Остановив свои шаги и повернувшись, чтобы посмотреть на Джисона, все чувство вялости вылетело в окно, Гюхун молился, чтобы то, что происходило в его мыслях, на деле, не происходило. — Что? — Твой отец в твоем кабинете. Он приехал около часа назад, спрашивая, почему тебя нет, чтобы его встретить. Я явно не был достаточно хорош, — разглагольствовал Джисон, его хорошо известное отвращение к нужде говорить с Юнсоком становилось очевидным.       Гюхун бы сказал, что был довольно уверенным человеком во многих аспектах своей жизни, но когда ему нужно было говорить со своим отцом, особенно когда он знал, что тот будет зол на него, он немедленно возвращался к состоянию ребенка, волнуясь и совершенно ужасаясь от того, с чем ему придется иметь дело, когда он лицом к лицу встретится с мужчиной. — Поскольку тебя тут не было, он попытал свою удачу и попросил встречу с Сынмином.       Даже после того, как Гюхун начал медленно идти к своему кабинету, он еще раз остановился, чтобы оглянуться на Джисона, тревога читалась на его лице. Последняя вещь, которую он хотел, это чтобы Сынмин встретился с его отцом без его присутствия рядом, чтобы выступать посредником в их разговоре. — Ох, боже. Ты не позволил ему, так ведь? — Конечно нет. Я сказал ему, что его тут даже не было.       Когда беспокойство за встречу Сынмина с его отцом наедине рассеялось, тот факт, что Джисон сказал, что Сынмина тут не было, пока он точно знал, что тот не был с Хёнджином, поскольку только-только разошелся с Вампиром в доме Минхо, стремительно поднял кровяное давление старшего еще раз. — Он не здесь? Сон, где он?! — В своей комнате, Гю. Я сказал ему оставаться там и сидеть тихо, пока я не скажу ему, что все хорошо. Я собираюсь пойти охранять его всю ночь после того, как схожу с тобой в кабинет.       Гюхун поблагодарил каждое возможное божество над собой за Хан Джисона. Он честно не знал, что бы делал, если бы в его жизни не было младшего, чтобы помогать ему с подобными ситуациями. Быстро потеребив его волосы, прежде чем рука соскользнула вниз, чтобы обхватить щеку Джисона, Гюхун поблагодарил его тихим голосом, младший отмахнулся и сказал Гюхуну, что нет нужды благодарить его за такие вещи.       С пальцами вокруг латунной ручки двери в его кабинет, Гюхун глубоко вдохнул, прежде чем ощутить хватку чужих пальцев на своей свободной руке, Джисон ярко улыбался ему, знак, чтобы показать Гюхуну, что он будет прямо рядом с ним, если ему понадобится. С этим полезным жестом Гюхун повернул дверную ручку и зашел в свой кабинет.       Огонь уже горел, пока его отец стоял лицом к нему, пламя отбрасывало длинную тень позади него. Тишина была тяжелой, невыносимой, и лишь из-за хватки Джисона, все еще окутывающей его руку, Гюхун был уверен, что не задохнется под давлением. — Отец? Вот это сюрприз, не ожидал, что ты так рано приедешь, — попытался Гюхун так мягко, как только мог, зная, что в итоге никакой разницы это не сделает. — Определенно не ожидал, иначе, я уверен, ты бы был здесь, чтобы встретить меня.       Тон его отца был таким враждебным, а они обменялись друг с другом лишь одним предложением. Схватив Джисона за запястье, Гюхун кинул ему улыбку, чтобы дать понять, что он мог идти, но младший пока не сделал ни одного движения, чтобы уйти, паря в дверном проеме, защитные инстинкты в сторону его лидера и друга процветали. — Прости. У меня были дела с Минхо.       Насмешка мужчины, кажется, разозлила Джисона больше, чем кого-либо, и Гюхун начал задаваться вопросом, было ли у его отца хорошее мнение хоть о ком-то, поскольку было ясно, что он и о Минхо думал не очень хорошо. — С этим распущенным Магом, который будет более, чем рад сидеть, утопая в алкоголе, вместо чего-либо полезного.       Это уже начиналось, и хоть Гюхун и мог справиться с высмеиванием его самого, он не будет стоять в стороне и позволять вот так оскорблять своих друзей. Особенно когда они этого не заслуживали. — Он всегда чрезвычайно полезен, когда мы в нем нуждаемся, Отец. Когда мы собираемся на совещаниях, он всегда хорошо способствует, и он мой очень близкий друг. Не думаю, что было честно так выказывать неуважение к нему, когда ты совершенно его не знаешь.       Он будет страдать от этого замечания, он уже знал это, но Гюхун всегда защитит своих друзей, если они не могут сделать это сами. Это стало еще более очевидным, когда Юнсок наконец-то повернулся, чтобы впервые посмотреть на него, огни в камине совершенно не сравнятся с теми, что были в глазах его отца.       Прежде чем что-либо было сказано, послышалось громкое мурчание, когда их внезапный гость потерся о ногу Гюхуна, чтобы обозначить свое присутствие. Тихий вздох послышался от Джисона, осознавшего, что их кошачья подружка как-то выбралась из его комнаты и пришла сюда. — Почему здесь кошка? Я думаю, ты должен знать, что во всех Академиях строгий запрет на животных, — плюнул Юнсок, следя за кошкой с отвращением.       Боми, как Гюхуну приходилось называть ее вместо ее прошлого имени, кажется, заметила изменение в атмосфере и медленно вернулась к Джисону, когда парень подобрал ее на руки. — Эта вещь принадлежит тебе, Джисон? Надеюсь, ты знаешь, что есть последствия за нарушение правил Академии, не имеет значения, насколько маленьких.       Джисон открыл свой рот, чтобы отплатить той же монетой, но до единого слога, вылетевшего из его рта, Гюхун встал перед ним, когда Юнсок начал приближаться к младшему, чтобы сделать то, о чем Гюхун и гадать не хотел. — Нет, она принадлежит мне. Я присматриваю за ней для друга.       Улыбка, которая упала на лицо его отца, заставила внутренности Гюхуна перевернуться, потому что он понимал, что только что дал ему еще один кусочек снаряда, чтобы использовать против него. Гюхун не хотел, чтобы Джисон и дальше был частью этого, повернувшись к тому и адресовав сладкую улыбочку. — Сони, ты можешь принести Боми в свою комнату и пойти заниматься работой, о которой ты мне до этого говорил? Не хочу оставлять ее в одиночестве надолго.       Приняв приказ Гюхуна, Джисон, хоть и нерешительно, кивнул и погладил Боми по голове, прежде чем уйти со своей позиции и закрыть за собой дверь.       Гюхун был уверен, что дверь даже не была до конца закрыта, когда хлопок отпрыгнул от стен, а его шея сильно отвернулась от силы удара его отца, который тот разместил на его щеке. Судя по боли, он решил, что его губа порвалась, когда кольцо Юнсока бегло пробежалось по ней. Он так часто был в драках до этого, с демонами и Сумеречными охотниками, нападающими и набрасывающимися на него, но ничто не было настолько болезненным, как когда его отец одаривал какого-либо рода ударами его тело. — Что ты за лидер такой, если даже не можешь следовать простейшим правилам Академии, которой ты управляешь? Ты должен подавать пример, но, как я думаю, ты лишь жалкое подобие командира.       В реальности Гюхун не мог выбрать, ранили ли его больше физические или эмоциональные нападки. Он подвергался обоим настолько долгое время, что думал, что онемел бы от них к этому моменту. К сожалению, такого не произошло. — И никогда не отвечай мне, особенно когда есть кто-то еще, становящийся свидетелем этого. Ко мне не будут проявлять неуважение и я не позволю кому-либо думать, что делать такие вещи без последствий это нормально.       Почувствовав каплю крови, бегущую по его подбородку из его разбитой губы, Гюхун вытер ее тыльной стороной руки, тихо усмехнувшись себе под нос. — Да, сэр. — Я стал уставшим, пока ждал тебя, так что поговорим как следует завтра. Я надеюсь, ничего больше нет, чтобы разочаровать меня, Гюхун. Ты знаешь, мое обещание с тех времен все еще актуально.       Чувствуя панику, как никогда ранее, Гюхун прищурил глаза, стараясь побороть ярость в груди, зная, что его отец пытался донести. — Да, сэр. Я понимаю. — Хорошо.       Это все, что услышал Гюхун, прежде чем его отец оставил его в одиночестве, потрескивания потухающего огня были единственным звуком, бьющим по его ушам. Он не знал, насколько долго Юнсок будет оставаться в Академии, но, как и всегда, это будет ощущаться как вечность для сына, который постоянно желал, чтобы у него никогда не было отца.