Saudade

— Помогите! Пожалуйста! Мне тут нужна помощь!       Чану потребовалось всего четыре с половиной минуты, чтобы вернуться в Академию, неся избитое тело Гюхуна, которого Джисон прижимал к себе. Возможно, он двигался быстрее, чем когда-либо ранее, даже когда соревновался со своей стаей, чтобы проверить их выносливость, но опять же, у него никогда не было такого ценного товара, который нуждался бы в его защите. Как только он резко остановился, слегка поморщившись, когда Джисон взвизгнул от этого движения, Чан лег на землю, позволив Джисону осторожно снять Гюхуна со спины волка в кропотливом темпе. Он никак не мог нести Гюхуна один, поэтому он подождал, пока Чан преобразится и оденется сам, чтобы они могли принести его вместе, но этого не произошло, и вскоре он понял, что в этом нет необходимости.       Чан даже не стал заморачиваться с обувью, просто натянул рубашку и брюки, прежде чем низко наклонился и так деликатно поднял Гюхуна на руки, не нуждаясь в помощи Джисона с его возросшей силой. Он позволил младшему Сумеречному охотнику забежать вперед, чтобы открыть дверь, прежде чем крикнуть в открытый коридор о помощи.       Волк был больше, чем кто-либо другой, удивлен тем, что ему удавалось сохранять хладнокровие в данный момент, потому что молодому человеку в его объятиях становилось хуже все более быстрыми темпами, его запах становился все слабее и слабее с каждой минутой. Он сделает все, что в его силах, чтобы убедиться, что Гюхун доведет дело до конца, поскольку ему нужно было разобраться во всем этом беспорядке. Не только в отношении их собственных личных проблем, но и всей проблемы с Сумеречными охотниками, использующими жителей Нижнего мира для своей собственной эгоистичной выгоды. Он не мог покончить ни с тем, ни с другим без Гюхуна.       У всего этого была и другая сторона.       Более серьезная проблема, с которой Чан хотел разобраться: ощущение того, что он был полным неудачником из-за того, что когда-либо позволял чему-либо из этого происходить.       Было настолько очевидно, что с Гюхуном что-то случилось, раз он закончил все таким образом. Хотя Чан не знал, что это было, он знал, что Гюхун не перестал любить его в одночасье. Это просто было невозможно. Для такой чистой и самоотверженной души, как Гюхун, разрывать их связь таким мстительным способом было неправильно во всех смыслах этого слова.       Он знал. Чан знал. Но его так задели слова Гюхуна в ту ночь, что он сказал себе, что ему все равно, что заставило его бывшую пару поступить так. Он убедил себя, что слова Гюхуна были правдой, что он понял, что больше не заботится о нем, и поскольку он собирался стать главой Академии, они не могли быть вместе из-за того, кем был Чан. Из-за того, чем он был. Его волк был настолько унижен и уязвлен новообретенным предубеждением Гюхуна, рыча на собственную наивность из-за того, что он когда-либо думал, что нашел свою пару в Сумеречном охотнике, что пришел к собственному выводу, что Чану следует оставить свою преданность Гюхуну позади и просто сосредоточиться на своей стае на некоторое время.       Отказавшись от своей любви, он вместо этого принял разрушительную форму ненависти. Чан провел последние семь месяцев, позволяя этому поглотить себя, срываясь каждый раз, когда Гюхун хотя бы пытался заговорить с ним. Его менталитет был твердо основан на идее, что все это было прегрешением Гюхуна, его проступком. Что только потому, что теперь был выше, он больше не мог быть с волком и решил вышвырнуть Чана вон, опасаясь того, что подумает начальство.       Во всем этом был виноват Гюхун.       За исключением того, что Чанбин был прав.       Чан принял слова Гюхуна как правду, не сопротивляясь. Его жалкая попытка в ночь их расставания выглядела смехотворной, когда он вспоминал ее в уме. Если бы он был более решительным, более настойчивым в поисках объяснения, он бы узнал о плане Юнсока, об угрозах в адрес его стаи и его друзей, о страданиях, через которые ублюдок заставил пройти своего сына.       Да, Гюхун тогда сказал все эти ужасные вещи, желая, чтобы Чан думал, что он имел в виду каждую из них, но это никогда не были собственные слова Гюхуна. Они были навязаны ему, наполненные злобой излияния его отца-садиста, грубые оскорбления, которые он должен был произнести ради безопасности Чана. Вспоминая об этом, Чан не мог поверить, как легко он смирился с тем, что человек, с которым он провел последние два года, которого он любил всем сердцем, с которым он хотел провести остаток своей жизни, мог когда-либо говорить ему такие вещи и иметь это в виду.       Чанбин был прав. В этом также была вина Чана.       Потому что он знал, что что-то заставило Гюхуна покончить с ним, но он ничего не предпринял по этому поводу.       А теперь посмотрите, где они оказались.       Безвольное тело Гюхуна у него на руках, кровь постоянно сочилась из его ран и пачкала рубашку Чана, парень был на грани смерти, потому что Чан не сражался за него. Если бы он это делал, то смог бы защитить Гюхуна вместо того, чтобы ссориться с ним при каждом удобном случае. Он бы встал рядом с ним, возможно, был бы в паре с ним, чтобы сражаться с демонами и не дать монстрам разорвать его на части.       Он мог бы быть тем, кто защитил Сумеречного охотника. Но он не был им. Он был неудачником как мужчина. Он был неудачником как волк. Он потерпел неудачу в качестве партнера Гюхуна. И разочарование от этого вызвало у него на глазах слезы. Это заставило его задать себе вопрос: даже когда он испытал новообретенную ненависть к Гюхуну, когда Сумеречный охотник покончил со всем, действительно ли он оставил свою любовь к нему позади?       Знакомый и желанный голос ответил на мольбы Чана о помощи, Арым завернула за угол с хмурым выражением лица, готовая отругать того, кто так кричал во всю глотку, но когда ее взгляд упал на Чана с бессознательным Гюхуном на руках, Джисона, стоящего позади него, полностью покрытого кровью, ее сердитый взгляд исчез, когда она бросилась вперед к молодым людям. — О мой бог! Гюхун! — женщина взвизгнула, немедленно приложив два пальца к челюсти Гюхуна, чтобы проверить пульс. Ее сильный трепет немного утих, когда она почувствовала предательские удары под кончиками пальцев, но когда она поняла, насколько они были слабыми, она немедленно пригласила Чана и Джисона последовать за ней, заставив их объясниться по пути. — Чан, какого черта произошло? Расскажите мне, мальчики. — Его атаковала орда демонов. Мы не видели, что произошло. Я лишь отследил его, когда Джисон и Чанбин пришли, чтобы найти меня, поскольку они заволновались о нем после того, как им позвонил Югём, — Чан поспешно объяснил, наблюдая, как Арым вставляет карточку-ключ в отверстие рядом с дверью, которая позволила им попасть в медицинское крыло. — Что насчет того, кто был с ним в паре? — Он был там один, — Джисон шмыгнул носом, заговорив впервые с тех пор, как они покинули Чанбина, и хотя она, должно быть, знала, что у них никоим образом не было времени останавливаться, Арым на микросекунду остановилась, растерянно нахмурившись. — Гюхун пошел на патруль самостоятельно? Он бы такого не сделал.       Никто не был настолько глуп, чтобы поверить, что Гюхун сделает что-то настолько разрушительное, что-то, чего никогда бы не сделал даже самый неопытный Сумеречный охотник, но это просто означало, что будет чертовски намного легче убедить Арым в том, что произошло на самом деле. — Да, вы правы. Он должен был пойти с Югёмом, но этот сукин сын, которого вы назначили сидеть в вашем правящем совете, отправил его самого по себе! — Чан усмехнулся, следуя за Арым через раздвижные двери к столу в центре комнаты.       Где-то по пути Арым связалась с Миной, девушкой, которая была постоянным медицинским работником Академии. Она уже мыла руки с двумя другими девушками, очевидно, готовясь к операции, поскольку не было никакого варианта, что Гюхуну это не понадобится. — Юнсок сделал что? — мрачно прошептала Арым.       Хотя Чан знал, что Арым была очень милой женщиной с такой материнской аурой, даже он, как альфа, почувствовал укол страха из-за того, что в ее словах слышалось обещание неминуемой смерти для Юнсока. — Я разберусь с ним позже. Прямо сейчас нам нужно привести Гюхуна в стабильное состояние, — подметила Арым, жестом приказывая Чану осторожно уложить Гюхуна на операционный стол, заставляя Чана чувствовать себя более уверенно, зная, что Юнсоку не сойдет с рук то, что он отправил своего сына в подобную опасность. — Я останусь здесь и помогу девочкам. Они лучшие из лучших и сделают все, что смогут. Чан, мне нужно, чтобы ты с Джисоном вышел и— — Нет! — резко возразил Чан, отшатнувшись от того, как отчаянно прозвучал его голос. — Прошу, Арым, позвольте мне остаться. Мне нужно… мне нужно убедиться, что он будет в порядке. Вы даже не будете знать, что я здесь. Я не помешаю вам, я просто встану в угол, пока вы будете помогать ему. Я просто– Мне нужно остаться. Прошу.       Его волк не позволил бы этого, быть разлученным с Гюхуном, когда парень был в таком сомнительном состоянии, исход этой ночи был в лучшем случае неопределенным. Он выл, визжал, рычал на Чана, чтобы сказать ему, что никому не позволено уводить Гюхуна с глаз долой. Ему нужно было быть рядом с Гюхуном и дать ему понять, что он сможет пройти через это, что Чан будет ждать его, когда он проснется. Ни за что на свете никто не мог сказать ему, что ему не позволено оставаться со своей парой, и он сделает все, чтобы этого не произошло. К счастью, казалось, что ничего из этого не понадобится.       Это был взгляд, полный понимания, тот самый, которым Арым в данный момент одаривала его, но в то же время содержавший множество вопросов. Конечно, она должна была знать, что они с Гюхуном больше не были парой, но также казалось, что она осознала тот факт, что чувства Чана к Сумеречному охотнику никогда по-настоящему не исчезали, даже когда он все еще сам был неуверен. — Хорошо, но тебе нужно позволить нам помочь ему, хорошо? Не важно что произойдет, ты остаешься в стороне. Мы сделаем все, что сможем, — заверила Арым, обхватывая ладонью щеку Чана и жестом предлагая ему взять набор скрабов для дезинфекции рук и покрытых запекшейся грязью ног. — Я тогда подожду снаружи и убежусь, что никто вас не потревожит.       Чан почти забыл о присутствии Джисона, молодой человек был так необычно молчалив на протяжении всего этого беспорядка, что просто превратился в призрака на заднем плане. Пока Чан переодевался, он, наконец, посмотрел на Джисона впервые с тех пор, как они нашли Гюхуна. Он выглядел намного меньше, чем Чан когда-либо помнил, его руки и одежда были покрыты кровью Гюхуна, так как он держался за него так, словно от этого зависела его жизнь всю дорогу домой. Если Чан был близок к срыву, он не мог представить, что Джисон, должно быть, чувствует прямо сейчас, Сумеречный охотник был самым эмоциональным человеком, с которым Чан когда-либо сталкивался, и чаще всего эта черта служила ему на пользу, но в подобных случаях, когда его брат был на грани смерти, это, должно быть, просто разрывало его на части. — Джисон, погоди! Прости меня, я так и не проверила, как ты, — Арым извинилась, когда остальные начали рвать рубашку Гюхуна, чтобы оценить, что именно им нужно было сделать. — Ты ранен, дорогой? Что-либо из этого — твое?       Указывая на кровь, пропитавшую его одежду, Арым по лицу поняла, что ничего так не хотела, как ободряюще обнять его, но у нее не было на это времени, так как она была срочно нужна. — Нет, Тетушка, здесь нет ничего моего. Это все… Гю, — Джисон икнул, желая удержать свои слезы при себе, пока снова не останется один, чтобы попытаться сохранить решительный вид. — А Чанбин? Он был с тобой на задании, верно? — Чан взял меня и Гюхуна на спину, поскольку это было быстрее. Бин едет обратно, он скоро уже должен быть тут, но он тоже не ранен, — подтвердил Джисон, как раз в тот момент, когда Мина позвала Арым и начала интубировать Гюхуна. — Хорошо, дорогой. Иди помойся и если что-то произойдет, я дам тебе знать, хорошо?       Чан был уверен, что Джисон не собирается мыться, он, вероятно, не пойдет дальше зоны ожидания у двери, скорее всего, тоже желая держаться как можно ближе к Гюхуну. Они оба никак не могли оставаться там, особенно с учетом того, что Джисон был с ног до головы покрыт кровью и грязью, поэтому он сделал то, что было необходимо, и позволил Чану быть тем, кто должен присматривать за Гюхуном вместо него.       Прежде чем дверь перед ним открылась, Джисон повернулся к Чану, надевающему свою хирургическую маску, одарив волка самой грустной, самой душераздирающей улыбкой, которую он когда-либо видел, с тихим шепотом «позаботься о нем» на губах. Хотя он знал, что сам абсолютно ничего не мог сделать для Гюхуна, Чан кивнул, пытаясь убедить Джисона, что все будет хорошо.       Забившись в угол, Чан, затаив дыхание, ждал, наблюдая, как Арым устраивается рядом с Миной, девушкой чуть старше Чана, держащей острый скальпель, когда они готовились спасти жизнь руководителю своей Академии. Сына Арым. Брата Чанбина, Сынмина и Джисона. Друг стольких других людей. Чан не знал, что принесет им конец ночи, безмерную печаль или облегченное ликование, но сейчас Чан ничего не мог поделать, кроме как беспомощно наблюдать за ним с заднего плана. — Хорошо, давайте начнем.

_______________

      Чанбин поблагодарил богов за то, что Чан додумался сам вернуть Гюхуна в Академию, потому что их лидер наверняка проиграл бы свою битву, если бы Чанбин повез его туда. За то время, которое ему должно было потребоваться, чтобы вернуться домой, он проехал пять раз на красный свет, произошла небольшая авария, из-за которой движение было затруднено, и умудрился застрять на железнодорожном переезде как раз в тот момент, когда мимо проносился поезд. Это было похоже на то, что он не должен был быстро возвращаться в Академию, как будто тот, кто дергал за ниточки его судьбы, хотел, чтобы он сидел в агонии, в то время как Гюхун вполне мог быть на пороге смерти.       Наконец, он заехал в гараж, которым пользовалась Академия, в квартале от очаровательного здания, едва успев запереть машину, прежде чем помчаться к своему дому. Чанбин никогда не был из тех, кто молится, обычно веря, что что бы ни случилось, так и должно было случиться, и ничто не могло этого изменить, но прямо сейчас, в данном случае, он умолял всех возможных сущностей убедиться, что Гюхун справится с этим, потому что, если он этого не сделает, Чанбин не знал, как он должен будет продолжать жить.       Как раз в тот момент, когда он собирался протиснуться через вход в здание, увидев кровавый отпечаток руки на деревянной двери, Чанбин удержался от этого, услышав, как его окликают по имени в нескольких метрах позади него, обернувшись, чтобы увидеть в темноте две фигуры, цепляющиеся друг за друга, пробираясь к нему. Только когда он подошел ближе, он заметил, что это был Сынмин с очень разъяренным Чонином, держащим руку старшего, закинутую ему на плечи. Это могло означать только то, что Сынмин был недостаточно силен, чтобы удержаться на ногах, даже несмотря на то, что Сумеречный охотник отчаянно пытался освободиться от хватки волка, прежде чем они добрались до Чанбина. — Чанбин! Ты можешь помочь мне затащить Сынмина внутрь? — Мне не нужна помощь, Чонин. Я сам смогу дойти, — Сынмин фыркнул, и только когда они подошли на достаточно близкое расстояние, Чанбин смог увидеть запекшуюся кровь на щеке Сынмина.       Было недостаточно плохо, что Гюхун подвергся нападению и теперь боролся за свою жизнь. Нет, теперь Сынмин, очевидно, тоже был во что-то втянут, хотя это ни в коей мере не выглядело столь серьезным. Несмотря на уверенность Сынмина в том, что он не нуждается ни в какой поддержке, Чанбин все равно подбежал к двум юношам, схватил свободную руку Сынмина и обернул ее вокруг своего плеча. Делая это, он заметил, как красноволосый опустил подбородок и повернул голову в сторону, словно пытаясь избежать пристального взгляда старшего. — Что случилось? Как ты поранился? Я думал, что ты сказал, что не будешь ввязываться в борьбу с демонами, Сынмин, — Чанбин выругался, и хотя Сынмин мог пострадать, пытаясь помочь мирным жителям, легкое выражение стыда на лице красноголового сказало Чанбину, что он действительно нажал правильную кнопку. — Без разницы, главное, что ты в порядке. Где Хёнджин? Мы сказали тебе оставаться с ним. Почему он не с тобой? — Чертовски хорошо, что он не с— — Чонин… — Сынмин выдохнул, глядя на Оборотня взглядом, который сказал Чанбину, что они уже несколько раз обсуждали этот разговор по дороге домой. — Мы можем просто подождать, пока не зайдем внутрь, пожалуйста?       Как бы сильно Чанбин ни хотел пойти и проверить состояние Гюхуна, он знал, что Чан и Джисон позаботятся о нем, что он все равно ничего не сможет сделать для него прямо сейчас. Однако это не означало, что его мысли будут заняты чем-то другим, кроме как его раненым братом. Несмотря на это, вместо этого он отвел Сынмина в конференц-зал, уверенный, что прямо сейчас им никто не воспользуется, захватив с собой аптечку первой помощи, чтобы смыть кровь, которая, казалось, текла у него из затылка.       Когда Чонин подвел Сынмина к свободному месту и осторожно усадил его, Чанбин достал немного дезинфицирующего средства и ватный тампон, надеясь, что Сынмину не понадобятся швы на скрытую рану, которую он еще не нашел. Но когда он пошел стерилизовать его, он услышал тихую насмешку у себя за спиной, обернулся и увидел, что Чонин все еще кипит от злости, как и раньше. — Это не та рана, на которую ты должен обратить внимание, — молодой волк огрызнулся, хотя Чанбин мог сказать, что гнев щенка был направлен не на него. — Чонин, прошу, хватит, — Сынмин ругался, голова все еще была опущена достаточно низко, чтобы Чанбин не мог определить, на какую еще травму ему следует обратить внимание. — Серьезно? Ты не собираешься рассказать ему о том, что он с тобой сделал? Если не скажешь ты, это сделаю я!       Казалось, что бы Чонин ни имел в виду, это не останется скрытым надолго, несмотря на абсолютно убийственный взгляд, которым Сынмин смотрел на волка. Чанбин не мог понять, почему Сынмин не решается показать ему травму. Конечно, он доверял ему достаточно, чтобы сделать это на данном этапе, но другая часть того, что сказал Чонин, поразила его довольно сильно, и когда Чанбин вспомнил, как волк был более чем немного расстроен, когда он упомянул Хёнджина, он начал складывать два и два вместе. — Сынмин? — Ничего страшного, Бин. — Это очень страшно! Почему ты ведешь себя, будто это не так? — Чонин зарычал, и Чанбин сам начал немного раздражаться из-за того, что его вот так оставили не в курсе событий. — Покажи мне, Минни.       С раздраженным вздохом Сынмин, наконец, признал, что он не сможет вечно скрывать эту скрытую травму, и поднял голову, чтобы посмотреть Чанбину прямо в глаза, его взгляд умолял старшего не волноваться из-за этого.       Чанбин ожидал, что с его лицом что-то не так, гигантский синяк, который был невидим в темноте ночи, или царапина, которая была скрыта его постоянно растущей челкой, но, кроме брызг крови, которые он видел ранее, с лицом красноголового больше ничего не было не так. Но должно было быть что-то не так, поэтому Чанбин позволил своему взгляду опуститься еще ниже, и именно тогда он увидел то, что Сынмин боялся ему показать, — две сердитые, опухшие вмятины на шее младшего, не оставляющие права на ошибку, когда Чанбин точно понял, что это значит. — Тебя укусили?! — воскликнул Чанбин, хватая Сынмина за подбородок и поворачивая его голову в сторону, чтобы получше разглядеть отметины. — Кто это с тобой сделал?! — А ты как думаешь? — пробубнил Чонин.       Он уже знал, когда задавал этот вопрос, к сожалению, он не был настолько глуп, чтобы прийти к какому-либо другому выводу, но его мозг не позволял усвоиться тому, что Сынмином воспользовался человек, которому они все доверяли всю свою жизнь. — Х-Хёнджин питался тобой? Нет, нет, он бы не сделал этого. Он не питается людьми, это незаконно. Хёнджинни бы не— — Ну, он это сделал! — рявкнул Чонин, прижав уши к своим золотистым локонам. — И не то, чтобы Сынмин это сам предложил. Он атаковал его. Я был тем, кто спас его от Хёнджина. Он был диким, просто вне себя. Эта штука– — Чонин! — Сынмин прервал его с такой яростью, какой Чанбин никогда раньше не видел у младшего. — Не говори о нем так. Особенно когда не знаешь, что произошло. — Мне не нужно знать, что произошло! Он питался тобой, Сынмин!       Это вскоре превратилось бы в настоящий поединок с криками, если бы Чанбин не вмешался и не пресек непрерывный поток провокаций, который шел между двумя молодыми людьми. Это была не та тема, от которой можно было уклониться, все должно было проясниться, потому что, если Хёнджин действительно только что напал на Сынмина из ниоткуда и питался им против его воли, тогда все должно было стать ужасно сложным. Да, это именно то, что было нужно Чанбину в данный момент. — Минни, посмотри на меня, — сурово скомандовал Сумеречный охотник, но вернулся к более мягкой позиции, когда увидел сияющий блеск в глазах младшего. — Если Чонин и я не знаем, что произошло, тогда, может, ты нам расскажешь? Чтобы мы смогли пройти через это без недопониманий.       В течение следующих нескольких минут Сынмин вспоминал всю ночь после того, как Чонин оставил их, чтобы пойти проведать Едама, который был в порядке и более чем способен позаботиться о себе в такие моменты, как этот, согласно тому, что он сказал Чонину. Но он был рад, что волк достаточно беспокоился о нем, чтобы все-таки прийти и проверить. Время шло, и Сынмин подробно рассказал о том, как он был тем, кто предложил сразиться с демоном, как он был тем, кто стал достаточно самоуверенным, чтобы думать, что они убьют демона с первой попытки, как он был тем, кто застыл, когда случайное воспоминание поразило его и Хёнджин спас его от неминуемой смерти, будучи тем, кто принял на себя атаку демона, Чанбин постепенно начал понимать, почему все произошло именно так, как произошло. — Да, он прижал меня и укусил, но это лишь потому, что его тело сказало ему, что если он это не сделает, то не       сможет залечить свои раны. Это была не его вина, Бин. Он не хотел этого, и если бы ты слышал, как он был собой напуган, когда очнулся, ты бы понял, что это все — одна большая ошибка.       Если Хёнджин был серьезно ранен и не ел больше двух дней, как сказал Сынмин, тогда имело смысл, что что-то подобное должно было произойти. Даже более старшим Вампирам, которые годами контролировали свою жажду крови, будет трудно обуздать ее в таком положении, будучи ужасно ранеными и понимая, что прямо перед ними течет свежая кровь с запахом, который, Чанбин был уверен, Хёнджин находил восхитительным. Это не оправдывало его, но имело смысл.       Кроме того, даже если бы он не дружил с Хёнджином большую часть своей юности, Чанбин мог видеть, что Хёнджин никогда бы не сделал ничего, что могло бы навредить Сынмину, если бы он был в здравом уме. Вампир абсолютно тащился по Сынмину, описание, которое Феликс, без сомнения, хотел бы услышать снова, и это чувство было полностью взаимным, судя по тому, как Сынмин постоянно говорил о старшем. Они были созданы друг для друга, по-другому и не скажешь, и даже когда их в настоящее время разрывало на части нечто столь серьезное, как это, Сынмин делал все возможное, чтобы никто не думал плохо о Хёнджине. — Не было бы это все лишь отговорками, — прорычал Чонин, казалось бы, еще более встревоженный, чем раньше, из-за описательного характера истории Сынмина. — Он взял твою кровь без твоего согласия, Сынмин! В нем не осталось ни капли человечности! Он монстр и навсегда таким и останется!       Колеса кресла, на которое посадили Сынмина, издали очень непривлекательный звук, когда красноволосый оттолкнулся от него, пробираясь вперед, пока не оказался в нескольких сантиметрах от Чонина, с силой толкая волка назад, пока тот не ударился о закрытую дверь позади него. Это движение, казалось, зажгло что-то в груди Оборотня, когда Чонин резко развернулся и зарычал на Сынмина, Сумеречному охотнику было наплевать на не столь игривую угрозу своего друга, когда он собрал ткань чужой куртки между пальцами и снова отшвырнул Чонина от двери. — Только попробуй еще раз сказать что-то подобное, Чонин, — Сынмин тихо заворчал, еще крепче сжимая в кулаках куртку Оборотня, отчего из-за оскаленных зубов младшего вырвалось тихое рычание. — Назови моего парня монстром снова и ты пожалеешь об этом. Если так и собираешься стоять и оскорблять Хёнджина, тогда можешь уходить.       Это было то, что вызвало первый признак сожаления на лице Чонина, прежде чем его острые клыки вернулись обратно в рот, пушистые уши, которые были заострены в оборонительной позиции, в настоящее время снова прижаты назад, глаза, которые постоянно меняли цвет с малинового обратно на темно-коричневый, немедленно стёрли все признаки того, что волк когда-либо был злой. Наконец, опустив голову, он дал понять Сынмину, что больше никакой клеветы или презрения к Вампиру этой ночью не будет услышано, по крайней мере, от него. Он не хотел покидать Сынмина в такое время, когда его друг был, как он думал, в уязвимом состоянии. Его внутренний волк дал ему понять, что его работа — защищать члена выбранной им стаи, даже если это означало уступить требованиям Сынмина, от которых он был не слишком в восторге. — Сынмин, успокойся, — усмирил Чанбин, взяв красноволосого за руку, прежде чем он смог нанести еще какой-либо необратимый ущерб своей дружбе с Чонином.       Как только он отвлек его внимание от пристыженного волка, Чанбин отвел Сынмина обратно на его место, ни разу не выпустив руку молодого человека, переплетя их пальцы вместе, чтобы показать, что он на его стороне во всем этом испытании. — Верь мне, когда я говорю, что знаю, что Хёнджинни никогда бы не навредил тебе, если находится в состоянии понять, что делает, — признал Чанбин, снова беря ватный тампон, чтобы продезинфицировать раны Сынмина, начав со следов укусов на его шее. — Он определенно в нем не был сегодня, но тебе также нужно знать, что любой Вампир, пьющий прямо из человека, не важно, хочет он этого или нет, нарушает Закон, который установил Клейв, и это нарушение карается смертью.       Подскочив на месте, Сынмин схватил Чанбина за запястье, останавливая работу, которой он занимался. Если кто-то когда-либо хотел увидеть, как выглядит определение истинного страха, все, что им нужно было сделать, это заглянуть глубоко в глаза Сынмина, так как молодой человек был прямо-таки заморожен в ужасе от перспективы того, что Хёнджин будет схвачен Клэйвом, чтобы встретить свой конец из-за него. — Но ты же никому ничего не расскажешь, верно? Пожалуйста, Бин, я не хочу, чтобы с ним что-то случилось из-за этого. Я собираюсь пойти и поговорить с ним завтра, разобраться во всем. Я знаю, что ты отвечаешь за доклады о подобном, но… прошу, Чанбин.       Честно говоря, Чанбин не испытывал особого энтузиазма по поводу передачи одного из своих лучших друзей Клэйву из-за потери психической стабильности. Насколько он знал, с тех пор, как Хонджун нашел его и привел в свой первый клан, который научил его контролировать свою жажду крови, Хёнджин никогда не питался человеком. Он всегда был довольно решителен в том, что касается возможности мирно жить среди всех, никогда не желая подвергать опасности жизнь, которую он построил со своим кланом. Это было всего лишь незначительное пятно на его безупречном послужном списке, и даже если Чанбина накажут за это, он не будет тем, кто продаст Хёнджина. — Я ничего не скажу, Минни, — подтвердил он, позволяя Сынмину убрать его руку из мертвой хватки, которой тот сжимал запястье старшего. — Но, если это случится снова, мои руки будут связаны, ты понимаешь? Я уже многим рискую, не докладывая эту информацию Клэйву.       На дрожащих ногах Сынмин снова поднялся со своего сидячего положения, не проявляя ни капли того безумия, которое было у него при последнем выполнении этого действия. Вместо этого, благодарность, которую он в данный момент держал в груди, была почти осязаемой, давая о себе знать его дрожащими руками, которые обвились вокруг широких плеч Чанбина в знак благодарности.       И, подумав об этом, Чанбин понял, что это, вероятно, был первый раз, когда он получил какую-либо физическую привязанность от красноголового. Джисон регулярно получал такие милые подарки, Сынмин не мог улизнуть, даже если пытался, когда Джисон заключал его в крепкие объятия, но Чанбин, конечно, мог понять, почему Джисону так нравились объятия Сынмина. Нежные, но в то же время полные тепла, которым многие люди не желали делиться с другими. — Спасибо, Бин, — прошептал Сынмин, крепче хватаясь за Чанбина. — Я разберусь с этим всем, обещаю. — Еще бы ты не разобрался. Если не сможешь, мне придется пойти самому и преподать ему пару уроков. А еще я надеру твою жопу за то, что ты полез в бой без должной базы.       В пределах их безопасного пространства казалось, что все будет хорошо, что все обернется лучше, чем они ожидали, но пузырь, окружавший их, лопнул при звуке открывающейся двери, оба молодых человека обернулись и увидели, что Чонин пытается выскользнуть из комнаты незамеченным.       Чанбин уже знал, что волк, вероятно, сейчас испытывает множество противоречивых эмоций. Практически для всех стало очевидно, что Сынмин был важным человеком в жизни Чонина, не только потому, что он был одним из первых друзей, которые у него появились после обращения, но и потому, что он выбрал его в качестве члена своей стаи, несмотря на то, что он не был волком или был выбран Чаном. Волки были частью стаи, которую их альфа определил как свою семью, но волки также выбирали тех, кого они сами считали достойными своего абсолютного доверия. Они тоже были семьей, и их нужно было защищать любой ценой. И в то время как Сынмин был в полном порядке и, казалось бы, уже простил Хёнджина за то, что произошло, Чонину было не так-то просто простить кого-то после того, как он почти буквально высосал жизнь из одного из членов своей стаи. — Йенни?       Собрав достаточно сил, чтобы почти разломать дверную ручку на куски, Чонин усилил хватку, не желая поворачиваться и смотреть Сынмину в глаза после того, как ему фактически угрожал человек, которого он когда-то называл своим другом. После такого общения он не знал, есть ли у него еще такая привилегия.       Но Сынмин всегда был миротворцем, даже когда он был тем, кто спровоцировал спор. Осторожно подкравшись сзади к волку, неуверенный в том, какой реакции он от него добьется, Сынмин держался на приличном расстоянии, не желая разжигать очередную словесную войну с молодым человеком. Справедливости ради, Сынмин понимал, что чувствовал Чонин. Наверное, было не очень весело видеть одного из своих друзей в таком опасном положении, и он знал, что Чонин просто хотел защитить его от всего плохого в мире, но он должен был показать волку, что все не так ужасно, как кажется. — Прости меня. Прости, что закричал на тебя и применил силу. Я не должен был этого делать. Я знаю, что ты просто стараешься изо всех сил, чтобы я был в безопасности. Я так и не отблагодарил тебя за помощь и ты должен знать, что я благодарен тебе за то, что ты сделал, но тебе еще нужно знать, что Хёнджин тут не злодей.       Похоже, он пока не разобрался в железном мышлении Чонина своими рассуждениями, зная, что его доводы недостаточно хороши, чтобы удовлетворить защитные инстинкты Оборотня. Тем не менее, он был полон решимости добиться того, чтобы его голос был услышан. — Это была ошибка. Мы все их делаем. И прошу, не называй его монстром. Он несомненно уже думает о себе так же, и я знаю, что его еще больше ранит, если кто-то, кого он считает другом, тоже так его назовет.       Уши Чонина затрепетали при этих словах, Сынмин понял, что волк, вероятно, еще не думал о Хёнджине как о друге, особенно сейчас, после того, что произошло, но он всегда говорил Сынмину, насколько он полон решимости и желания заводить друзей, учитывая, что людей, с которыми он мог взаимодействовать и фактически формировать дружеские отношения, у него на данный момент практически не было. — Думаю, из всех людей, ты больше всех понимаешь, как ранит, когда кто-то думает, что ты монстр, просто за то, кто ты есть.       Конечно он это понимал. Даже если Чонин сам не сталкивался со стигматизацией Оборотней, в сознании каждого всегда присутствовала врожденная вера в то, что его вид был монстрами. Даже если Сумеречные охотники и другие обитатели Нижнего мира скрывали свои чувства к волкам, он сам, будучи обычным человеком, знал, как люди относятся к Оборотням.       В историях Вампиры были таинственными обитателями ночи, Фэйри были прекрасны и обольстительны, Маги были волшебными и загадочными. Но Оборотни? Они были безмозглыми зверями, которые стремились только к смерти и разрушению. Долгое время после того, как его обратили, Чонин считал себя монстром, поэтому он не стал бы винить в этом кого-либо другого, если бы они думали так же, но это все равно причиняло боль. Но когда он встретил сотрудников Академии, которые сами не были Оборотнями и относились к нему как к равному, он подумал, что, возможно, просто возможно, он не был монстром, как ему казалось сначала.       Но теперь он был здесь, говорил о Хёнджине, парне, который раздражал его, но показал, что в нем тоже есть такая нежная, заботливая сторона, в такой ужасной и неуважительной манере. Сынмин был прав, это была ошибка с его стороны, но если люди хотели попробовать, ошибки можно было исправить. — Я знаю, что прошу многое, и после того, как относился к тебе до этого, у меня может не быть права просить тебя, но пожалуйста, прошу, не говори никому ничего об этом. Я не смогу смириться с собой, если Хёнджина накажут за то, чем я заставил его заниматься.       Чанбин задавался вопросом, собирается ли Чонин просто продолжать выходить за дверь, игнорируя мольбы Сынмина и, возможно, рассказывая другим об этой проблеме. Он сумеет сохранить это в тайне, но если Чонин хотел раскрыть секрет Хёнджина, то он ничего не сможет с этим поделать.       Но когда тело Чонина начало трястись и из него послышалось тихое поскуливание, у Чанбина возникло ощущение, что просьба Сынмина пришлась по душе молодому волку. — Ох, Йенни, — Сынмин вздохнул, положив руку на плечо Чонина, прежде чем юноша развернулся, чтобы заключить красноволосого в объятия, трясущимися губами умудряясь поймать маленькие слезы, бегущие по его лицу. — Прости, Сынмин. Я не хочу уходить. Пожалуйста, не заставляй меня. Я просто хотел, чтобы ты был в безопасности. Мне жаль, что я говорил такое. Я хочу остаться с тобой. — Ты можешь остаться, Йенни. Конечно можешь. Мне жаль, что я был таким суровым, — пробормотал Сынмин, и Чанбину стало интересно, пытался ли он тоже сдержать слезы. — Но ты же знаешь, что я в безопасности, Йенни. Пока ты рядом, я всегда буду в безопасности.       Напряжение, которое давило на них с тех пор, как они вернулись в Академию, теперь исчезло, растворившись в воздухе, как будто его никогда и не было, двое друзей помирились под пристальным взглядом Чанбина.       Когда двое молодых людей отстранились, глаза Сынмина на мгновение закатились, его ноги задрожали настолько, что он пошатнулся, но прежде чем Чанбин смог хотя бы переставить одну ногу перед другой, Чонин уже обнял Сынмина, усаживая его обратно в кресло, пока красноголовый избавлялся от минутного головокружения. Несмотря на то, что он настаивал на том, что с ним все в порядке, он все равно потерял много крови и получил травму головы. Чанбин просто надеялся, что сотрясение мозга не добавится к списку его недугов.       Пока Чонин держался за руку Сынмина, как за спасательный круг, Чанбин возобновил свою работу, ухаживая за ранами Сынмина, стараясь быть как можно нежнее, поскольку был уверен, что если он причинит Сынмину еще какой-нибудь дискомфорт, у Чонина найдется для него пару крепких словечек. — Как прошёл твой патруль? — поинтересовался Сынмин, выводя Чанбина из минутного оцепенения, когда его мысли были за миллион миль отсюда.       Несмотря на это, Чанбин продолжал тереть шишку на затылке Сынмина, не произнося ни слова. Он размышлял о том, стоит ли ему на самом деле рассказывать Сынмину о том, что произошло ранее вечером. С одной стороны, он действительно не хотел добавлять молодому человеку забот сегодня вечером. Вся эта неразбериха с Хёнджином, несомненно, занимала все его мысли в данный момент, в его голове, без сомнения, был шквал вопросов «что, если», на которые не будет ответа, по крайней мере, еще двенадцать часов. Но, с другой стороны, Гюхун значил для Сынмина так же много, как и он для него; Гюхун тоже был братом Сынмина, и он имел полное право знать, что тот может не пережить эту ночь.       Профессиональный риск, вот что он хотел этим сказать; в этом виде работы всегда была какая-то укоренившаяся опасность. Каждый раз, отправляясь на задание, они знали, что могут не вернуться домой. Чанбин всегда знал это, и это стало еще более ясно, когда ему сообщили новость, изменившую его жизнь, о том, что его отец не вернется к нему, когда ему исполнится пятнадцать лет, человек, отдавший свою жизнь, чтобы защитить тех, кто находится на его попечении. Чанбин нежно попрощался с ним, когда он отправлялся на свою миссию, но он никогда не думал, что это будет последний раз, когда он увидит самого важного человека в своей жизни.       Он попрощался, но не понимал, что это будет его последнее прощание. И, во всяком случае, Сынмин заслуживал того, чтобы в последний раз попрощаться со своим другом, если это то, что судьба решила для их лидера. — Бин?       Услышав пытливый голос Сынмина, полный беспокойства, когда он увидел затуманенное выражение лица Чанбина, старший, наконец, решил поступить правильно. Наложив клейкую повязку на отметины на шее, чтобы скрыть их от посторонних глаз, Чанбин наклонился, взяв руки Сынмина в свои. — Гю.