Two wrongs make a right

      Ева скулит. Она хочет фотографию, татуировку или рисунок этого момента, чтобы он навсегда отпечатался в ее памяти. Она хочет делать это снова и снова.       Это запросто может ее убить.       — Я позабочусь о тебе, — обещает Вилланель, положив щеку на ее бедро.       Она уже неоднократно слышала эти слова, но на этот раз они настоящие, закрученные в интимности, голоде и держащих ее руках Вилланель.       «Я знаю» застревает у нее в горле, приглушенное ртом, опускающимся между ее ног.       Она видит, насколько она влажная, в сиянии губ и пальцев Вилланель. Она с легкостью ее раскрывает, вылизывая складки, а затем входит внутрь. Ева старается не напрягаться, чтобы не кончить, когда Вилланель медленно ее заполняет, сначала одним, а потом двумя пальцами; никакого растяжения, никакой боли, ее пальцы лишь отдают и дарят ей удовольствие, которое пробегает по животу и расцветает в легких.       — О, блять.       Вилланель согласно мычит. Скручивает пальцы.       — Блять.       По спине стекает пот.       Вилланель начинает толкать пальцы в такт своему уверенному языку, томными, но не дразнящими рывками; непристойные звуки ее пальцев и рта раздаются в тишине фургона, перебивающиеся приглушенными, сорванными стонами Евы. Она и не знала, что способна издавать такие звуки.       Она привязывается к реальности, находя уют в имени Вилланель. Она говорит его до тех пор, пока от него не остаются лишь фрагменты, лишь Ви, и не останавливайся, и пожалуйста, и Вилланель, Вилланель, Вилланель.       Она сжимает покрывала в кулаках. Бедра подергиваются в руках Вилланель.       Вилланель удерживает ее на месте и толкается сильнее, быстрее, прижимаясь к ее клитору, из-за чего давление нарастает с молниеносной скоростью, пока оно не становится больше ее самой, пока она не начинает выгибаться под его весом, разгоряченно и неугомонно изворачиваясь подо ртом Вилланель.       Оргазм разрывает ее до того, как она успевает его заметить. Он пронизывает все ее тело, от пупка до кончиков пальцев ног, оставляя ее дрожащую и онемевшую; вены напрягаются от ускорившегося пульса в попытке перекачать кровь обратно в мозг. Мышцы сжимаются. Пальцы на ногах разгибаются. Кулаки расслабляются.       В головокружительном, туманном последствии она смутно замечает, как Вилланель оставляет на ней свои поцелуи: один — на внутренней стороне колена, другой — на изгибе лодыжки, третий — в выемке между ребрами, и поэтому, когда они наконец встречаются лицом к лицу, Ева почти не видит на ее опухших, ягодно-красных губах остатки самой себя.       Вилланель смотрит на нее с таким восторгом, что она закрывает глаза рукой, чтобы не видеть этого.       — Не надо.       — Что?       Она стонет. Вилланель смеется, прижимаясь к ней.       — Тебе было хорошо?       — О боже.       Вилланель играет бровями, кивая самой себе.       — Все еще не промах, — говорит она своим низким, довольным голосом.       Ева щипает ее.       — Ауч, — она уворачивается, а затем: — У тебя какой-то фетиш?       Ева ухмыляется, зачесывая назад свои волосы, но не отвечает, а лишь обхватывает ногами талию Вилланель. Она позволяет ей вырисовывать узоры на своих ключицах, на впадинке между ними, где ей становится щекотно.       — Ты красиво звучишь, когда кончаешь, — говорит Вилланель, оставляя между ключицами поцелуй.       — Красивее, чем ты?       Вилланель ухмыляется и опускает подбородок на ее грудь, разбрасывая свои волосы.       — Хм-м. Говоришь, как истинная обольстительница. Я хорошо тебя научила.       Рядом с ней она ощущает тепло, спокойствие, глупость. Она упивается этими чувствами, прижимаясь бедром к бедру Вилланель, запустив ногу между ее ляжек, приложив ладонь к ее спине. Ева замечает, что она мокрая, когда перемещается, и они прижимаются друг к другу.       Она насквозь промокла, но ничего не говорит и не делает, кроме как невинно касается Евы, ее рта, щек, ушей и волос.       Ева прижимает ее ближе к себе.       — Я хочу услышать тебя в настоящей жизни.       В ответ она получает тихое, растерянное «что?»       — Как в Риме, только... сейчас. Я хочу сделать тебе приятно.       — Ты и так делаешь мне приятно.       — Я не... никогда... не особо... технически не была с другой женщиной, но...       — Ева.       — ...это ведь не так уж и сложно, правда? Я постоянно себя трогаю...       Вилланель смеется.       — Ну, очевидно, не постоянно, я...       — Эй.       Она корчится.       — Я не нервничаю, дело не в этом... я взрослый человек и... это ты, я просто... это было... — она указывает рукой между ними.       Вилланель многозначительно вскидывает брови.       — Сенсационно?       Она смущенно улыбается.       — Да.       — Знаю.       — Ты задрала планку.       — Так что, может, не сегодня, - пытается Вилланель, немного отодвигаясь, чтобы дать ей пространство.       Это оказывает противоположный эффект.       — О, сегодня, — кивает она, обнимая ногами талию Вилланель. — Прямо сейчас. Здесь. В этом дерьмовом фургоне. Я хочу попробовать.       Вилланель недоуменно моргает.       Она понятия не имеет, что, черт возьми, делает, но она это сделает. Она быстро учится.       Ева берет в ладони ее лицо и притягивает к себе, теряясь в том, с чем она уже знакома — в ее губах и поцелуях, страстных, но нехарактерно сдержанных; в глубоких и манящих взмахах ее языка; в ощущении ее сильной, женственной податливости в тех местах, где она ее касается, чтобы переместить так, как ей нужно.       Вилланель вжимается в нее бедрами.       Это может сработать.       Ева хватает ее за талию, медленно повторяя это движение, несколько раз раскачиваясь взад и вперед, пока по ее бедру не размазывается задыхающаяся и раскрасневшаяся Вилланель.       — Я хочу прикоснуться к тебе.       Вилланель замирает.       — Я хочу прикоснуться к тебе, — снова выпаливает она, отталкиваясь от самодельной кровати, чтобы сесть, и маневрируя их телами так, что Вилланель вновь оказывается на ее коленях.       Положение неудобное, но его компенсирует Вилланель, сидящая в ее объятиях, цепляющаяся за ее шею, смотрящая на нее остекленевшими, потемневшими глазами.       Она поглаживает ее спину.       Вилланель дрожит, когда эти движения охлаждают ее разгоряченное тело, и прижимается своим лбом ко лбу Евы.       Ева оставляет поцелуи: один в щеку, а другой в шею, где раньше были синяки, а теперь только ее губы и ощущения колотящегося сердца, ускоряющегося под давлением ее языка.       Она поворачивается, чтобы поцеловать ее в руку, в другой шрам, который теперь находится в пределах досягаемости, когда два локтя прижимаются к ее плечам.       Она целует снова и снова, оставляя легкие, но настойчивые поцелуи, проверяя лицо Вилланель, не переменится ли удовольствие в боль, но она не видит боль, а лишь дрожащий подбородок и затуманенные глаза, которые моргают и моргают до тех пор, пока ее вновь не целуют в губы.       Она могла бы целоваться часами. Она так долго этим не занималась, что хочет предаться этим ощущениям, оставаться прижатой к губам Вилланель, пока одна из них не потеряет сознание.       Но Вилланель слегка шевелится, чтобы напомнить ей, и внезапно все ее тело гудит от нетерпения, от недостаточности, от необузданной потребности снять последний слой.       Она просовывает руку между ними. Наблюдает, как Вилланель задерживает дыхание. Наблюдает, как она рвано выдыхает, когда она скользит костяшками пальцев по ее складкам. Наблюдает и восхищается, когда ее пальцы находят бледное бедро, а затем и тепло, и тогда все ее тело вжимается в нее, когда она заходит внутрь и замирает.       Она прислушивается к грохоту задних дверей, к хриплым вздохам Вилланель, к собственному поверхностному дыханию.       — Посмотри на меня.       Вилланель слушается. Ева хочет видеть ее, когда начинает двигаться, когда ладонь соединяется с лобковой костью, а пальцы сжимаются в самой мягкой части ее тела.       Она делает толчок.       Вилланель выгибается.       Она делает еще один.       Вилланель хватается за ее волосы, потягивая за основание черепа, заставляя ее испытать резкую, но непродолжительную боль.       — Так тебе нравится?       Вилланель сглатывает.       — Так нормально.       Ева смеется над ответом, обхватывая ее туловище свободной рукой. Запястье гудит. Ей плевать. Она потирает то место, которое ей всегда нравилось самой, отражая на ней собственные желания, и закручивает пальцы, чтобы приблизить к себе Вилланель.       — Ева.       — Ближе.       — Я...       — Знаю, — шепчет Ева, целуя ее и прижимаясь рукой к нижней части спины, чтобы направить в нужную сторону. — Ближе.       Она не могла в это поверить. Вилланель уже была такой напряженной, такой пульсирующей вокруг ее пальцев; она повисла на ее шее и издавала прекрасные приглушенные звуки хватающим воздухом ртом.       Она гладит ее по волосам. На них падают солнечные лучи, освещая их каскадом разноцветных красок, выделяя мускулы на ее спине. Ева делает неритмичные толчки.       Она сдерживается.       — Я хочу посмотреть на тебя. Взгляни на меня.       Вилланель хныкает. Прижимается щекой к ее виску.       — Оксана, — резко говорит она и чувствует, как сжимается Вилланель. Грудь сдавливает.       — Пожалуйста, Ева.       Она целует ее горло в том месте, где зарождаются звуки.       — Оксана, — бормочет она, — Оксана.       Вилланель поворачивается к ней и мяукает ей в рот, и она с трудом может заставить себя посмотреть, а затем отвести взгляд, когда эти зеленые блестящие глаза смотрят на нее, почти испуганные, влажные, широко распахнутые.       Она касается ее рта. Ощущает острый край зубов Вилланель. Ощущает, как щека горит в ее ладони.       Вилланель закрывает глаза и впивается коленями в простыню, вталкивая ее глубже в себя.       Дыхание меняется.       Ева смотрит и смотрит, молча наблюдая, как клубок удовольствия сжимается в челюсти, животе, бедрах Вилланель, словно фейерверк, который вот-вот разорвется яркими красками.       Она хочет поцеловать ее, хочет узнать, какая она на вкус за мгновение до, хочет почувствовать, как горячий воздух резко вырывается из ее рта.       Она еще никогда не испытывала такую жадность.       Никогда не хотела настолько кого-то прочувствовать — целиком и полностью.       Вилланель поддерживает себя с помощью ее плеч.       Зажмуривается.       И начинает дрожать, всхлипывая прямо в нее, распадаясь на золотые, зеленые и розовые лепестки, покрасневшие там, где их коснулся рот Евы.       Ева не смеет пошевелиться. Не с чем-то таким хрупким и могущественным в ее руках.       Она испытывает чистый трепет.       И она этому причина. Этой изломленной версии Вилланель, пытающейся по частям собрать себя обратно.       Она задерживает дыхание, пока Вилланель не успокаивается и расслабляется, облокачиваясь на нее и хватая воздух ртом.       Они слегка отстраняются друг от друга.       Тело содрогается от остатков оргазма.       Пальцы на ногах немеют, но она не против, она теряется в быстром шумном дыхании Вилланель.       — Вилланель?       — Дай мне минутку.       Проходит минута.       Две.       Ева вытирает руку о простынь и проводит рукой по светлым волосам.       — Все хорошо?       — Да.       — Ты уверена? Кажется, это ты должна задавать мне этот вопрос, но...       Вилланель поднимает голову. Она выглядит разбитой. Неземной.       — Кажется, теперь все хорошо.       Ева понимает весь смысл этой фразы и с удовлетворенным мычанием позволяет своей голове откинуться на запотевшее окно.       Итак.       Вот он какой — секс с женщиной. Секс с Вилланель. Секс со всеми видами чувств, которые она не могла даже назвать.       Вот каково это — полностью расслабиться; никаких сомнений, никаких обдумываний, никаких «почти, но не совсем», «так близко, но не сегодня», «еще немного левее, нет, правее, нет, не так».       Она ухмыляется своим мыслям.       — Все еще не промах, — самодовольно говорит она, смеясь, когда Вилланель пристально на нее смотрит.       — Ева, ты уверена, что никогда не трахала женщину?       — Новичкам везет.       Вилланель поднимается, чтобы украсть поцелуй.       — Я думала, мне придется многому тебя учить, но... — она поджимает губы, сверкая глазами.       — Нельзя быть слишком хорошим в чем-то.       Вилланель лукаво улыбается ей.       — Конечно. Вот только мне можно. Я великолепна в постели, — хвастается она и просовывает бедро между ног Евы.       Ева мгновенно нагревается, дрожа от предвкушения, когда Вилланель садится на нее с жаждой и нетерпением, распластав волосы по подушке, которые чуть было не попадают ей в рот.       — Покажи мне еще раз, — рычит она, полностью тая, когда Вилланель вместо того, чтобы сказать что-то умное или раздражающее, целует ее изо всех сил, медленно и настойчиво, чтобы она никогда не забыла этот момент.