Two wrongs make a right

      — Блять.       — Ты преувеличиваешь.       — Сука, как холодно.       Она легко расстегивает ширинку и сбрасывает куртку с Вилланель. Под ней она совершенно сухая.       — Сними обувь.       — Сними одежду, — бросает вызов Вилланель, скидывая ботинки за дверь, а затем полностью раздеваясь, прежде чем Ева успевает хотя бы снять свою обувь. — Или я могу сделать это за тебя, — воркует она.       Ева наблюдает, как ледяные пальцы проскальзывают под ее майку и снимают ее, словно вторую кожу, словно кольчугу, кожа под которой успокаивается холодными губами и теплым дыханием Вилланель, доводящим ее до мурашек.       Она не может перестать дрожать. Зубы стучат.       Она зажимает Вилланель между ног.       Они ерзают, чтобы снять нижнее белье; светлые волосы падают на тело Евы.       — Обнаженность, — счастливо ухмыляется Вилланель, потягиваясь так, что они соприкасаются каждым изгибом тела, ребро к ребру, бедро к бедру, — помогает распределить тепло тела.       — Ладно, герлскаут.       Ева начинает чувствовать тепло. Правда, совсем немного. Она знает, как согреться быстрее.       Вилланель нависает над ней, блаженно счастливая и замерзшая.       Она чувствует, как в животе и горле снова начинает зарождаться желание. Она обхватывает ледяные щеки Вилланель, многозначительно вжимаясь в нее бедрами.       — Я могу тебя согреть.       Вилланель мычит.       — Знаю. И ты очень в этом хороша.       — Мои руки или мой рот? — шепчет она и внезапно ощущает подпитку от звука дождя, падающего на жестяную крышу, стекающего по стеклу и мозаично отражающемуся на лице Вилланель.       Раздается смех, а затем сильные руки фиксируют ее запястья над головой.       — Научись ходить, прежде чем бежать.       Ева сгибает пальцы, но Вилланель удерживает ее на месте ровно настолько, чтобы она почувствовала себя чудесно побежденной и желанной. Она стонет.       Хватка ослабевает, и пальцы невесомо начинают проводить дорожку вниз по ее предплечьям, по чувствительной внутренней стороне локтя, изгибу ее груди, ребрам.       Она дрожит.       Вилланель приподнимается, чтобы оседлать ее, и открывает ей прекрасный вид на свою белоснежную кожу.       — А ты горячая.       Вилланель светится от гордости. Она отбрасывает волосы в сторону, лениво потягиваясь. Красуясь.       Ева решает ей подыграть.       — Ты прекрасно выглядишь.       Бедра обвиваются вокруг ее ног. Вилланель вжимается в нее. Она чувствует ее своим клитором и руками, обнимающими ее бедра, чтобы направлять в нужную сторону.       — Продолжай.       Костер погасает. Дым и петрикор просачиваются сквозь щель в окне. Вилланель начинает раскачиваться, медленно, не спеша, лениво и игриво, все так же светясь от гордости, пока Ева осыпает ее восторженной похвалой.       Она могла бы заниматься этим весь вечер, наслаждаясь затянувшимся процессом нарастающего напряжения, наблюдая, как Вилланель делает то же самое. Понимания, что она может заставить их обеих кончить за считанные минуты, достаточно, чтобы поднять ее самооценку настолько высоко, что она чуть было не спотыкается.       Вилланель замирает.       — Перевернись.       — Что?       — На живот.       — Сейчас?       Вилланель наклоняется. Ева с радостью ощущает плавный изгиб ее тела. Она оставляет чистый, неожиданно простой поцелуй. Уловка?       Ева колеблется.       — Перевернись. Я не причиню тебе боли.       Она смеется, вдруг почувствовав неуверенность, по привычке.       — Я думала, тебе нравится быть в центре внимания.       — Нравится, — ухмыляется Вилланель, потираясь об ее нос своим, а затем клюет губами в уголок ее рта. — Твоя очередь. Переворачивайся.       Ева закатывает глаза, но она бы солгала, если бы сказала, что не слышит, как гулко стучит ее собственное сердце в ушах.       Она ерзает, переворачиваясь на живот. Ждет. Ждет и прислушивается к звукам шторма и тому, как Вилланель вздыхает, будто готовится, будто принимает решение.       Она оглядывается через плечо.       Вилланель подползает к ней, усаживаясь на ее задницу.       — Prekrasnaya, — шепчет она, убирая волосы Евы, чтобы обнажить ее плечи и позвоночник.       Она слегка касается ее спины губами. Ева напрягается, чтобы перестать извиваться. Она осыпает ее поцелуями, словно оставляя маленькие секреты по всей ее спине, опускаясь вниз к ямочкам на тазу и возвращаясь обратно к лицу.       — Что это такое?       — Прелюдия, — шутит Вилланель, целуя ее в челюсть, в висок, в уголок рта. — Тебе нравится?       Прежде чем она успевает ответить, Вилланель целует ее в лопатку прямо над шрамом.       Кажется, будто она должна была сделать это раньше, будто она должна была сделать это в самую первую очередь, оставить там поцелуй где-то между купанием и сексом, но одно казалось слишком интимным, а другое — недостаточно интимным, и Ева отдала предпочтение желанию свернуться клубочком внутри Вилланель и жить там вечно.       Вилланель проводит нижней губой по огрубевшей коже, вылизывая весь путь до шеи Евы.       — У нас почти одинаковые.       Ева тяжело дышит в подушку. Рассудок затуманивается.       И снова, ее привели к чему-то примитивному, она вновь погрузилась в собственное тело и в то, какие чувства в ней пробуждала эта примитивность. Она сжимает бедра, чтобы облегчить пульсацию.       — Почти.       — Почти, — выдыхает Вилланель, опускаясь обратно. Ева предвидит ее следующее движение, следующий щекотливый поцелуй.       Один приземляется на заднюю часть ее бедра.       Она дергается.       Вилланель смеется. Она берет ее задницу в руки, сжимая, массируя и сгибая пальцы чуть ниже самой горячей, самой влажной части ее тела.       Она скучает по щедрому весу Вилланель, по силе, с которой она прижимает их к покрывалу, по звукам ее голоса и вздохам у ее уха.       А потом она скучает по нему чуть меньше, когда Вилланель целует ее в талию, целует в место под коленом, целует и целует. Ева вынуждена предпринимать отчаянные попытки не пинать ногами кровать, попытки не задохнуться от собственного смеха, попытки не застонать-заплакать-засмеяться, когда Вилланель оставляет засос на ее ягодице, а затем и вовсе останавливается.       Раздается щелчок камеры.       — Вилланель... твою же мать!       — Что? Я ничего не делаю, — слащаво говорит она. Камера снова щелкает, прежде чем Ева успевает перевернуться на спину, борясь за контроль.       Вилланель удерживает ее бедрами. Давления как раз достаточно. Она изо всех сил старается не начать раскачиваться.       — Ух, ты играешь грязно.       — Я нарисую тебя... сфотографирую тебя, — пожимает плечами Вилланель, — как одну из своих француженок, хорошо?       Ева падает обратно на подушку.       — Ты... ты что, только что сделала отсылку к поп-культуре?       Вилланель делает еще одну фотографию.       — Клянусь, я...       Она не уверена, что она сделает, но честное слово, первым же делом с утра она выкинет этот телефон с обрыва, если придется, она прикончит Вилланель оргазмом, если до этого дойдет — как там это называют французы, petite-mort? — но сначала...       — Блять, как же жаль, что у меня нет полароида, — присвистывает Вилланель, глядя на экран телефона и увеличивая изображение пальцами. — Думаю, ты бы хорошо получилась в сепии, Ева.       — Слышала бы ты то дерьмо, которое выходит из твоего рта.       Вилланель устремляет на нее взгляд. В ее глазах плещется гораздо больше эмоций, чем просто голод. Ева этому не удивлена, но она не готова к благоговению, покорности и прочим нежностям.       — Я их удалю, обещаю. Просто дай мне немного на тебя посмотреть. У меня никогда нет возможности столько на тебя смотреть, мы постоянно в спешке, постоянно... — она сглатывает, — в бегах.       — Постоянно в бегах, — повторяет Ева.       Они целуются. Это немного успокаивает — отвлекает.       Она старается не съеживаться и не стесняться, когда Вилланель подмигивает ей, фотографируя ее лицо, грудь, изгиб плеча, пупок.       Она никогда ни с кем не занималась ничем подобным.       Хотела бы она посчитать это банальным и таким голливудским, вот только Вилланель и была Голливудом, она была вспышкой и драмой, действием и загадкой, романтикой и сексом, но все это исходило от сердца, несмотря на блестящую браваду.       Вилланель обхватывает ее лицо руками и щелкает.       Ласкает ее горячие, влажные губы.       Щелкает.       Засовывает большой палец внутрь.       Щелкает.       С каждым щелчком пульсация только нарастает, как и с пониманием того, что, захоти она, и фотография, как она посасывает палец Вилланель, могла бы остаться с ней навсегда, она могла бы смотреть на нее в любое время — на работе, в метро, в продуктовом магазине, и вспоминать конкретно этот момент.       Она могла бы сохранить фотографию себя с рукой между ног, пока за ней наблюдает Вилланель. Но это уже слишком, и она стонет, начиная смущенно хихикать и закрывая лицо руками.       Вилланель снова ее целует.       — Что смешного?       Она заливается истеричным смехом. Все тело трясется.       — Ничего.       — Я смешная?       — Да.       — А так тебе смешно? — с притворной серьезностью поддразнивает Вилланель, перемещаясь, чтобы оставить нежный поцелуй на ее груди, чуть выше сердца.       — Немного.       Ева прикусывает губу. Глаза слезятся.       — Да ну? — мычит она, пропуская грудь, чтобы поцеловать ее между ребер.       Она пытается вырваться.       — Не смей!       — Так смешно, — бормочет себе под нос Вилланель, опускаясь ниже, чтобы пощекотать внутреннюю часть ее бедра своим дыханием, зная все тонкости ее тела лучше, чем их знает сама Ева.       — Хватит! Вилланель... Господи, прекрати! — она погружает руки в светлые волосы с сжимает их, не зная, оттолкнуть ее или притянуть.       Она промокла насквозь.       Вилланель вжимается в нее носом.       — Ох...       Один раз целует.       — ...блять. Оксана, — дергается она.       Она опускает взгляд и видит, как Вилланель выглядывает между ее ног и смотрит на нее темными блестящими глазами.       — Извини...       Еще один поцелуй.       — Скажи еще раз.       Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди.       — Оксана.       Телефон начинает вибрировать, а потом звонить.       — Нет! Нет... не отвечай. Не бери трубку, — умоляет она, выгибаясь, чтобы почувствовать больше, и испытывая опустошенность, когда Вилланель перекатывается, чтобы дотянуться до телефона, с рыком отвечая на звонок:       — Потом перезвоню. Я занята.       — Где вас черти носят?       — Мы в отпуске, — огрызается Вилланель.       Ева чувствует, как начинает покалывать кожу. Она поднимает покрывала и жестом предлагает Вилланель придвинуться поближе, чтобы она могла подслушать.       — У вас работа, подруга... хватает же наглости говорить мне...       Ева хватает телефон.       — Привет, это я, извини, ты... позвонил в неудачное время.       — Ева... Каролин мне уже несколько, блин, дней в спину дышит...       — Скукотища!       Ева прижимает руку ко рту Вилланель, морщась, когда Вилланель ее облизывает.       — Мы немного заблудились...       — От М6 до А1? Как вы могли...       — Долгая история. Обещаю, мы будем там...       — Завтра?       — Да. Точно, — кивает она, закатывая глаза, когда Вилланель начинает корчить гримасы, изображая ее. — Еще раз, куда мы там едем?       — Карлайл, Ева. Вы едете в сраный Карлайл. Ты надо мной стебешься?       — Карлайл, — мычит она.       Она хочет отмотать время на три минуты назад.       — Ты не... ты в порядке?       — В порядке. Мне так хорошо.       — Потому что если не в порядке, если ты не полностью в игре...       — В игре! И Вилланель... в голове, — сглатывает она.       Вилланель облизывает губы и снова сползает вниз по самодельной кровати.       — Мне пора.       — Ева...       — Я тебе позвоню.       — ...если ты не чувствуешь себя в безопасности...       — Я тебе позвоню, — снова говорит она и сбрасывает звонок, рыча от разочарования.       Все это словно опрокидывает ледяную воду на ее либидо.       Она смотрит вниз на Вилланель и хочет извиниться, потрахаться, пообниматься, поговорить, больше никогда не думать об остальном мире.       Вилланель тихо, смиренно вздыхает и снова сворачивается клубочком рядом с ней, притягивая ее к себе.       — Все хорошо?       — Нормально.       — Не хочешь, чтобы я опустилась пониже?       Ева стонет.       — Хочу. Я не хочу ехать в этот тупой Карлайл.       — Мы скоро закончим.       Небо за окном вспыхивает от удара молнии.       — Но что, если не закончим? Что, если это бесконечная... игра, гребаная шарада, одно за другим, снова и... что, если... ух. Я не знаю, — она кладет ладонь на щеку Вилланель, и ее злость умирает от того, с каким сочувствием она на нее смотрит. — Думаю, я просто устала. Я веду себя как засранка. Мне нужен перерыв.       — Ты всегда ведешь себя как засранка. И мы и так на перерыве.       Ева скулит.       — Но не совсем? Я хочу... чтобы все это просто закончилось.       Вилланель начинает проводить пальцами по коже ее головы, успокаивая, убаюкивая на мгновение.       — И я.       — Иногда кажется, будто ты — единственный человек, с которым я могу расслабиться.       Вилланель притягивает ее в свои объятия.       — То же самое, Ева, — поцелуй приземляется на макушку ее головы. — Забавно, скажи?       Забавно в худшем смысле этого слова.       — Мы сможем отдохнуть. Скоро. Но не сейчас — не надолго.       Ева утыкается носом в изгиб шеи Вилланель, позволяя себе быть обнятой и лелея этот момент, пока он не закончился.       Раскат грома сотрясает фургон.       — Нет, — бормочет Ева. Она целует шею Вилланель, вдыхая ее парфюм. — Никогда не надолго.