Two wrongs make a right

      Мужчина, который их приветствует (если это можно так назвать) — коренастый, рыжий и пухлый, прямо как Рэймонд, но более северный, более потный и резко прямолинейный.       — А вы еще кто такие?       Вилланель вежливо улыбается.       — Извините, что побеспокоили, вы, наверное... очень заняты, — мило говорит она, но Ева улавливает скрытый сарказм. — Мы с подругой подумали, что вы сможете нам помочь, — она растягивает слова, а Ева пытается смотреть вперед, а не на нее, отвлекаясь на идеальный йоркширский акцент, который безупречно исполняет Вилланель. — Видите ли, наш фургон... — она неопределенно машет рукой за плечо.       Он ворчит.       — Наебнулся?       — Да. В точку.       Он смотрит на них обеих так, будто смотрит на прохладную пинту пива, засунув свои пальцы-сосиски в карманы джинсовых шорт. Он не шевелится с места. Только фыркает, собирая слюни в задней части горла, а затем сплевывает всего в нескольких дюймах от ботинка Вилланель.       — И что мне, по-вашему, с ним сделать?       Ева не упускает из виду, как Вилланель бросает на нее быстрый взгляд и с отвращением скручивает губы, прежде чем ее лицо меняется, все тело расслабляется с уверенностью, и она немного наклоняется.       — Я просто решила, что такой большой, сильный и способный мужчина, как вы...       Он смеется, грубо и снисходительно, и отходит в сторону, чтобы их впустить, но медленно и совсем немного.       Ева чувствует его пялящуюся морду, когда они протискиваются мимо него.       — Да я прикалываюсь. Женщины и машины — адская смесь, — говорит он им вслед в гулкое пространство сарая.       Вилланель делает вид, что давится, но Ева не смеется, слишком напряженная, чтобы оценить этот жест.       — А у вас тут уютно, — говорит Вилланель, оглядываясь по сторонам с чрезмерной сосредоточенностью и тактичностью.       — Ага, — он проходит мимо них к рабочей станции, окруженной впечатляющим рабочим столом и системой объемного звучания в дальнем углу устрашающего пространства. — Сам построил. Так куда вы едете?       Ева прочищает горло.       — На юг.       — Да ну?       — Мы едем домой.       — А откуда едете?       — Из Хайленда, — лжет она.       — Видать, кому-то и там неплохо, — насмехается он, поворачиваясь, чтобы покопаться в шкафу.       Может, они могли бы выстрелить ему в спину. Быстро и аккуратно положить этому конец.       Или пропустить всю эту часть. В идеале вообще свалить отсюда как можно скорее.       Этот близнец Рэймонда слишком странный. Он с жадностью рассматривает Еву, потом Вилланель, а затем снова Еву. Расплывается в острой, как бритве, улыбке. Ева будет счастлива, если больше никогда не увидит его сухую ухмылку.       — Были в Скае?       Вилланель бросает на него взгляд.       — Были. Отличный джин.       — «Мисти Айл»? Ага. Я сам больше по шотландскому виски, вот как... — он поднимает бровь, и Еву начинает тошнить.       Не может быть, что этот человек — член «Двенадцати». Не может быть, что кто-то посмотрел на его грудь, на его майку с логотипом «Манчестер Юнайтед», его перстень с выгравированным «папа» и подумал: «Да, этот человек идеально нам подходит».       Но это забавно, потому что она сказала то же самое про Рэймонда, а потом чуть было не стала свидетельницей, как он убивает их обеих.       Она нависает над стулом, на который он предлагает ей сесть, предпочитая оставаться поближе к Вилланель, чтобы ощущать хотя бы какое-то подобие безопасности.       Наконец он достает пояс с инструментами.       — Так кто из вас, красоток, покажет мне фургон, а?       Вилланель смотрит на Еву, как бы говоря, что план изменился, но уже слишком поздно. Ева предлагает себя, как они и договаривались, как овечку на бойню, надеясь, что она не станет жертвой сексуального насилия, а затем и убийства.       Она натянуто улыбается и берет ключи.       — Мой счастливый день.       — Две пташки у меня на пороге? Это не тебе повезло, крошка.       Тяжелая рука ложится ей на поясницу, прямо под теплую, удушающую кожу ее куртки.       Тело напрягается.       Она изо всех сил старается не отдернуться от него, не ударить его ногой, не повернуться к Вилланель и не умолять ее избавить их обеих от неприятностей.       Она чувствует, как Вилланель в другом конце помещения пытается не затрястись от ярости.       Ева взглядом побуждает ее оставаться на месте, придерживаться заранее оговоренного плана.       Мини-Рэймонд поворачивается.       — Постарайся не запачкать своей пудрой мою технику, ага?       Глаза Вилланель расширяются, потом сужаются, а затем на ее лице отражается целая цепочка микровыражений. Ева хотела бы остаться и просмотреть их все только потому, насколько они впечатляющие.       Она замечает средний палец, который Вилланель вскидывает за мгновение до того, как фальшивый Рэймонд поворачивается и захлопывает металлические двери.       Путь к фургону проходит в неловком молчании.       Ева не очень хороша в светских беседах, хотя сейчас ей это нужно больше, чем когда-либо. Еще хуже она переносит нежелательные сексуальные домогательства, которые больше похожи на покушения на жизнь, но ради собственного благополучия она предпочитает остановиться на первом варианте.       Она не спускает глаз с горизонта поля и сжимает кулаки в карманах, жалея, что у нее не хватило предусмотрительности взять с собой хотя бы нож, перцовый баллончик или телефон, забытый в сумке, которую она оставила Вилланель.       — Вот что я тебе скажу... обычно я не западаю на женщин из твоей части мира.       Ева кашляет.       — И что же это за часть?       — Китай.       — Я британка.       Долгий, растерянный взгляд.       Она делает размеренный вдох.       — Британка-кореянка.       — Кореянка, — рычит он. — Вы ж там собак едите?       В пизду. Вилланель перед ней в долгу. В серьезном долгу.       — Нет, — медленно говорит она, стараясь следить за своим голосом, чтобы он не дрогнул, — вообще-то, это распространенное заблуждение. Существует огромная разница между...       — Господи, блять, правый, да вы издеваетесь, — громко ругается он, перебивая ее. — Вы где откопали этого ублюдка? Эта штука... — он хлопает рукой по бирюзовому капоту, из-за чего металл вибрирует, — разваливается, черт возьми. Удивительно, что вы вообще смогли его завести.       Ева поднимает голову к небу. Она смотрит на птиц над головой, чтобы не смотреть, как северный Рэймонд стаскивает пояс с инструментами со своей обвисшей талии, как с него капает пот, как он хрюкает, открывая капот и просовывая туда свои жирные пальцы.       — Как, говоришь, тебя зовут?       Она паникует. Они не проговорили ничего из этого.       — Эвелин.       — Не особо корейское имя.       — Вообще-то, я... — да еб твою мать, просто солги, — ...британка-американка.       — Объясняет этот аляпистый акцент.       Она натянуто улыбается.       — А твою подружку как зовут?       — Виктория.       — Виктория, — говорит он, произнося ее имя еще раз, словно обдумывая. — Как Вики Бекхэм. Болеете за «Манчестер Юнайтед»?       Она смотрит на его майку.       — Нет.       Винтики гремят при вращении, металл скрипит о металл, пока он возится с двигателем, проверяя и перепроверяя его своими засаленными руками.       — В этой глухомани лучше поддерживать спорт, если планируете надолго остаться в этой стране. Без разницы, за какую команду болеть.       Всего несколько дней назад она спрятала запасную пачку «Мальборо» в бардачок. Она гадает, не подходящее ли сейчас время ее достать, пока Вилланель нет рядом, чтобы сделать ей строгий выговор.       Она поднимает руку, чтобы открыть боковую дверь, когда капот с грохотом захлопывается.       — Нормально все с вашим фургоном, подруга.       — Что... вы уверены?       — Ага. Двигатель вроде в порядке. Никакого перегрева. Все подключено. Хочешь завести, чтобы проверить?       — Ох, — кивает она; сердце колотится. — Не могли бы вы... быстренько взглянуть на колеса? Боюсь, не лопнула ли у нас шина или еще чего.       Она неопределенно машет рукой на передние колеса, робко улыбаясь, и смотрит на часы, как только он оказывается на коленях.       Мысль о том, что у Вилланель не хватит времени, наполняет ее паникой. Она постукивает ногой по мягкой, эластичной грязи, прокручивая в голове все вопросы, с помощью которых она могла бы его задержать.       — Так у вас тракторный бизнес?       Он оглядывается на нее через плечо. Его шорты пропитаны масляными пятнами.       — Ага. Типа того.       — Мой бывший муж вырос на ферме. В Польше, вообще-то. Там много тракторов...       — Что ж он делает в этой стране? Работу ищет?       — Нет.       Он издает звук отвращения, и Еве хочется его придушить.       Она старается на застонать от раздражения. Она стыдится себя.       — Видимо, бизнес идет хорошо, раз у вас такой большой функционирующий участок.       — Ага, лучше не бывает, — подмигивает он. — Тракторы и женщины не такие уж и разные — смазал и катайся сколько душе угодно.       Она сжимает подкладку карманов своей куртки.       — Вашей жене это, наверное... нравится.       О боже.       — Разведен.       — Как неожиданно, — бормочет она. — Так... за такую работу много платят?       — Намного больше, чем все думают. Я делаю свою работу и держу рот на замке.       Ева щипает себя за переносицу, заставляя себя продолжать.       — Хороший менеджмент?       Он встает, смахивая пот со лба на пассажирское стекло.       — Я сам себе хозяин, дорогуша. Нормально у вас все с шинами.       — Я имела ввиду... потребители или типа того... знаете что, проехали, — нерешительно говорит она, пытаясь что-нибудь придумать. Искать информацию особого смысла не было.       — Охуительно богато, — смеется он, и Ева чувствует облегчение, когда он проходит мимо нее к задней части фургона. — Могу уж заодно и назад заглянуть, а то мало ли... — он подумывает объяснить ей причину, а затем передумывает, — да неважно. В 60-х инженерия была хреновой, стиль поведения этих машин...       Двери со скрипом открываются. Ева не уверена, что когда-либо видела, как все краски сходят с лица человека.       — А это еще что?       Блять.       Кровать не заправлена. Свечи ничуть не помогают. На подушке нижнее белье. К счастью, тайник с разнообразным оружием, кроме пистолета, который взяла Вилланель, заперт.       — Прошу прощения?       — Вы тут спите или что?       — Э-э... да... но...       Все ее лицо начинает гореть.       Она не обязана оправдываться за то, с кем она делит свою постель и чем она в ней занимается.       И все же.       Осознание дает ей грубую пощечину — тот факт, что не везде было как в Лондоне, не все были такими людьми, которыми она себя окружила, — либеральными и толерантными или, по крайней мере, равнодушными к тем вещам, которые она теперь разделяла с Вилланель.       Этого они не продумали.       Он бы уже был мертв, будь здесь Вилланель.       — Это ж пиздец, нет? Не смогли себе отель позволить или...       — Это...       — ...вы лесбухи, что ли? — выплевывает он.       — Мы...       — Омерзительно, ясно? Хватило же у вас, сук, наглости сюда заявиться, так еще и помощи у меня, блять, просить.       Ева наблюдает за его кулаками, наполовину ожидая, что они встретятся с ее лицом, и вздрагивает, когда он прочищает горло и агрессивно захлопывает заднюю часть фургона.       Он к ней не прикасается.       Он уходит и оставляет ее одну, ошарашенную от разоблачения и оскорбления, испытавшую это впервые в жизни.       Она спотыкается, спеша за ним, непреклонно решив не отставать и замедлить их обоих, но она слишком раздавлена, чтобы это сделать.       Склад появляется перед ними за считанные минуты.       К тому времени, как они добираются до него, она тяжело дышит, охваченная страхом; все тело стало липким от адреналинового пота. Металлические двери распахиваются. Вилланель сидит в офисном кресле и рыскает по рабочему столу в окружении файлов.       Сердце останавливается.       — Какого хрена ты тут делаешь?       Вилланель вскидывает голову.       — Мне так жаль, я пыталась...       Еву отталкивают с дороги.       Она ожидает, что Вилланель сорвется со стула, но она лишь спокойно отталкивается на нем от стола; байкерская куртка остается висеть на его спинке.       — Ох. Э-э... решила заглянуть в ваш онлайн-каталог? Отличные тракторы, позвольте заметить, — она выдавливает полуулыбку, и Ева отчаянно пытается понять, куда она, черт возьми, убрала свой пистолет.       Сильная рука крепко сжимает ее запястье.       Кровь стынет в жилах.       — Игорь. Саша.       Двое мужчин в костюмах, сложенные как скалы, появляются из входа позади Вилланель, возвышаясь по мере спуска.       Ева борется.       Она пытается вывернуться из хватки, но вместо этого ее дергают на несколько шагов влево, из-за чего она ощущает выпуклость тела позади себя, чувствует запах пота, дешевого одеколона и автомобильного масла.       Она сглатывает рвотные позывы.       Она слышит, как начинает задыхаться, делая быстрые, неровные вдохи.       — Ох, — медленно, глубокомысленно кивает Вилланель, поворачиваясь к парочке скинхедов.       Ева мысленно умоляет ее сделать хоть что-нибудь, что угодно.       — Этот запах капусты, — она вращает запястьем, — теперь понятно, откуда он исходит, — она гримасничает, покачиваясь на стуле, и смотрит на Еву. В ее глазах нет ни намека на ту игривость, к которой она так привыкла. — Отпусти ее.       Хватка становится лишь сильнее, настолько сильной, что у Евы начинает пульсировать рука, а плечевой сустав ныть, из-за чего в глазах собираются слезы.       — Вилланель, — умоляюще шепчет она.       — Кто вы, черт возьми, такие, лживые сучки? — выплевывает он, и Ева теряет равновесие, спотыкаясь и падая назад. Грубые руки обвивают ее плечи, сжимая шею, выталкивая весь воздух из легких.       Как бы она ни старалась, они сжимаются все сильнее и сильнее, смыкаясь под ее подбородком, пока она не начинает видеть звезды.       Тогда Вилланель вскакивает, швыряя стул в одного из мужчин.       Она вытаскивает пистолет из-за пояса штанов.       Снимает его с предохранителя и поднимает, целясь за спину Евы.       Не понимает, что слишком медленна, пока ее затылок не оказывается на одном уровне со стволом винтовки.       Щелчок.       Толчок.       А затем ничего, кроме гулкого, запоздалого: «Оксана!»