Two wrongs make a right

      Ева смотрит, как Вилланель падает сначала на колени, а затем на руки, растопырив пальцы, чтобы удержаться.       Игорь снова бьет ее локтем по затылку, пока она не падает плашмя, впечатываясь щекой в холодную грязную землю всего в нескольких футах от места, где стоит испуганная и неподвижная Ева.       — Не надо. Не надо...       Игорь поднимает глаза, а затем переворачивает Вилланель на спину, сжимая кулаком ее белую хлопковую майку с такой силой, что кажется, будто она вот-вот порвется.       Она смотрит на обвисшие конечности Вилланель, на то, как она изо всех сил старается не потерять сознание с затуманенными глазами и отвисшей челюстью.       Ева чувствует, как руки сильнее сжимаются вокруг ее шеи, но продолжает неутомимо брыкаться.       Еще один удар, эхом отдающийся шлепком.       — Хватит!       Игорь отталкивает пистолет, чтобы он был вне зоны их досягаемости. Отброшенный металл насмешливо блестит в стороне. Он зажимает Вилланель между своими бедрами и закатывает рукава.       Хрустит суставами.       У Евы сжимается желудок. От этого звука начинает тошнить.       — Hocemo malo da se poigramo, ah?* *Мы хотим немного поиграть, да?       Комнату заполняют звуки сворачиваемого оборудования и визг колес. Саша отталкивается от стола и снова появляется в поле зрения Евы.       — Daj, ne seri*. *Да ладно, хватит.       Игорь смеется. Он поднимает брови и поворачивается к поддельному Рэймонду.       — Да?       Ева судорожно брыкается в попытке высвободиться.       Вопрос тошнотворно повисает в воздухе.       Она начинает кричать, пытаясь разбудить Вилланель, пока еще может, кричит сквозь липкую ладонь, сжимающую ее рот и сдерживающую звуки.       — Звали ебало.       Она чувствует, как грубая щетина царапает ей кожу, и снова начинает умолять, приглушенно, быстро и отчаянно, наблюдая, как Игорь наваливается на Вилланель всем своим весом.       Смысл его предыдущего вопроса блестит в его зубах, его безрадостном смехе, в спокойном, но заинтересованном взгляде Саши.       Вилланель стонет.       Ева видит кровь, размазанную под ее головой, — маленькую малиновую лужицу, липкую на руках Игоря.       Он наматывает ее волосы на кулак.       Боли достаточно, чтобы открыть глаза Вилланель, — Ева молится, чтобы она смогла увидеть ее, чтобы она знала, что она не одна, пока еще не одна, — и Вилланель дергается, плюя ему в лицо, прежде чем ее голова снова падает на землю.       Раздается треск, как хруст ветки.       Ева не понимает, что плачет, пока Вилланель не становится размытой. Рыдания прорезают тишину, маленькие глотки воздуха вырываются из ее распухшего горла.       Пальцы обвивают шею Вилланель.       — Посмотри на меня.       Вилланель скулит. Она не здесь. Она не дергается, а просто корчится на полу, как рыба, вытащенная из воды, в синяках, сонная.       Эти слова переворачивают все внутри Евы. Как нежно она говорила их Вилланель. Как сильно они отталкивают ее сейчас.       Она напрягается, чтобы посмотреть в потолок в попытке отогнать слезы.       Она пытается представить, как Вилланель дотягивается до пистолета, убивает всех троих за считанные секунды и спасает их обеих, лишь бы не видеть Игоря, сидящего на ней, как бешенная голодная собака.       — Gledaj me*, — лает он над ней.       — Jebi se*. — *Смотри на меня. — Пошел ты.       Сердце подпрыгивает от напряженного, но отчетливого голоса Вилланель.       — Оксана...       Саша смеется.       — Опа! — он хлопает в ладоши, смеясь еще громче, когда Вилланель начинает извиваться, борясь с посеревшими губами и побледневшими щеками.       — Отпусти ее! Отпусти ее, кусок ты дерьма...       Она чувствует себя смелее, внезапно подкрепленная проблеском надежды в возрождении Вилланель, в ее дерзком неповиновении.       Саша наклоняется, чтобы поднять пистолет, и становится между ними.       — Делайте со мной что хотите... не трогайте ее... не смейте ее трогать...       Ствол поворачивается к ней. Она замирает.       Хватка не Рэймонда ослабевает.       Она зажмуривается и изо всех сил старается не дрожать, но чувствует это, этот жгучий страх, пронизывающий все тело от кончиков пальцев ног до самого рта.       — Вы подруги?       — Отпустите ее, — выдыхает она, — просто отпустите ее... пожалуйста... просто...       — Больше, чем подруги, — слышит она позади себя.       Игорь поднимает голову.       — Ох! Больше, чем подруги, — говорит он на неуклюжем английском. — Znaci tako cemo? Lezbejke! Pa onda treba prvo malo da se poigramo, zar ne?* *Так вот оно что? Лесбиянки! Ну, тогда нам точно нужно немного поиграть, не так ли?       Саша облизывает губы. Держит пистолет прямо и ровно.       — Тебе нравится трахать девушек, — кивает он. Ева не уверена, предупреждение это или простое утверждение.       Подмышки горят от пота. Мочевой пузырь пульсирует. Зрение затуманивается; по краям она видит красное, а в центре — плавающие точки. Кровь застаивается в мышцах, вызывая головокружение, отчаянное желание прочистить желудок.       Он ухмыляется.       — Хочешь нам показать? Пока мы не закончили.       Она сглатывает и сглатывает, но горячая и кислая желчь не перестает подступать к горлу. Она еще никогда не чувствовала себя настолько погруженной в себя и в то же время такой далекой от реальности.       Она умрет.       Они обе умрут, оскорбленные и одинокие, и все потому, что ей не хватило тактики, не хватило хитрости, не хватило силы.       — Нет? — разочарованно вздыхает Саша. Он поворачивается, чтобы посмотреть на пол, и игриво пихает ботинком макушку Вилланель. — А ты хочешь нам показать?       Игорь откидывается на бедра Вилланель.       Вилланель пытается сесть, но его лапы быстрее, они фиксируют ее руки над головой, пока Саша вонзает носок своего ботинка в ее скрещенные запястья.       — Dodji da ti pomognem*, — снова смеется Игорь и дергает майку Вилланель вверх, обнажая ее живот, а затем цепляется за подол ее брюк. Его большой палец с любопытством проскальзывает по линии ее шрама. *Давай помогу.       Ева наблюдает, как Вилланель извивается и брыкается, вонзая в землю подошвы ботинок.       Она ощущает грубое, отвратительное давление промежности на свои бедра.       Никто на нее не смотрит.       Всего мгновение.       Всего секунду.       Не Рэймонд дергается позади нее, расслабляясь, выжидая.       Она сжимает кулаки.       Делает глубокий вдох, чтобы собраться с силами.       Напрягает одно колено и сгибает другое, зарываясь каблуком в мягкую, прощающую плоть его мошонки, пока тело позади нее не сгибается.       Она вырывается из его хватки на трясущихся ногах прямо в быстрый кулак Саши. Он врезается в ее скулу; губы режутся об острый край зубов.       Она чувствует вкус меди и пота. В ушах звенит. Она видит цвет, а затем расплывчатые формы, в основном Саши, тянущегося к ней, чтобы схватить, прежде чем она упадет на землю.       Раздается ругань.       Грохот пули, отскакивающей от стены.       Звуки русского, английского и еще одного языка, который она не узнает.       Они смешиваются между собой, раскалывая ей голову.       Она пытается пнуть лодыжку Саши, вцепиться во все, до чего может дотянуться, вцепиться в волосы, которых у него нет.       Она слышит крик Вилланель.       Мимо ее уха просвистывает еще один выстрел. Кулак ударяется в плоть.       Еву разворачивают, и в поле зрения появляется Вилланель.       Она еще никогда не выглядела такой испуганной, такой непохожей на себя. Ева чувствует, как ошеломляющий страх пронзает все тело, когда ее висок оказывается на одном уровне с дулом пистолета.       Тишина.       Спокойствие.       Простор для дыхания.       И освобождение из хватки, прилив адреналина, сопровождаемый паническими криками и замедленным движением лезвия по сосудам, а затем густая, сердитая кровь Игоря, пульсирующими брызгами выливающаяся на Вилланель, на пол, на неуклюжие руки Саши, которые тянутся к нему через мгновение после того, как он падает.       Вилланель лежит под их телами.       Ева бросается к ней.       — Пистолет, Ева!       Она замечает его в нескольких дюймах от нее и умудряется пнуть его ногой, прежде чем рухнуть на пол через несколько мгновений после того, как пуля пролетает через голову Саши, резко сгибая его напополам.       — Господи, господи! Боже, блять, правый...       Вилланель кряхтит.       — Ева.       — ...о боже мой... — повторяет она снова и снова, подползая к Вилланель, лежащей в запекшейся крови, с поднятой до подбородка майкой и расстегнутыми брюками, — боже мой, Оксана...       Она пытается усмирить свои руки, но они трясутся, вибрируя в запястьях, пока она поспешно помогает Вилланель сбросить с себя тело Игоря, из-за чего нож в его горле перемещается и раскрывает его еще сильнее.       Вилланель отбрасывает ногу, перекинутую через ее талию. Она неуклюже застегивает свои брюки и встает как раз вовремя, чтобы сбить с ног близнеца Рэймонда...       Черт.       ...прежде чем он успевает их коснуться.       Ева нащупывает пистолет, но в ней ничего не осталось, ни адреналина, ни силы воли; конечности обвисли, как желе.       Она не может стрелять.       Она едва может прицелиться.       Она наблюдает, как Вилланель забивает его до смерти, рыча между быстрыми, безжалостными ударами по его лицу, которое гулко хрустит под ее яростными криками, а затем сжимает его волосы в кулак, чтобы втереть его череп в землю.       Ева думала, что Вилланель уже не способна так убивать. Она неудержимо убивает его голыми руками, словно в трансе, даже когда Ева снова начинает плакать, — как, черт возьми, она снова плачет? — прижимая ладони к глазам, чтобы вытереть слезы и пот.       Она убивает его ударом в затылок, задержав при этом дыхание, из-за чего розовая материя и жидкость разбрызгиваются по всему полу.       Закончив, она опрокидывается назад, хрипя и сканируя помещение своими дикими глазами в поисках Евы. Она выглядит так, будто вот-вот взорвется, будто она не контролирует себя, будто она загипнотизирована, разъярена или что-то в этом роде.       — Ева!       Ева глупо кивает.       — Ева?       Она снова кивает и продолжает кивать, пока ее грудь не начинает биться в конвульсиях, и ей приходится перекатиться на бок, потому что ее начинает рвать, и происходит это до тех пор, пока не остается ничего, кроме колющих спазмов и скрипучего свиста в легких, пытающихся сделать глоток воздуха.       Она безостановочно кашляет.       Вилланель издает тихий звук рядом с ней.       Голова идет кругом.       — Ты уже давно этого не делала, — выдавливает полуулыбку Вилланель.       Слезы снова затуманивают зрение. Слезы абсолютного облегчения и осознания.       Она вытирает рот.       — Ты... ты в порядке?       — А ты? — тянется к ней Вилланель.       — Зачем ты...       — Он делал тебе больно, — просто говорит она, как будто этого ответа достаточно, как будто это оправдывает то, как быстро и легко она выпустила на свободу этого знакомого монстра, появления которого так давно ждала Ева.       Может, этого и было достаточно.       Вилланель так нежно поглаживает ее руками, что Ева забывает, в чем они и что они сделали, позволяя им методично проверять ее на предмет кровотечения, замаскированного шоком, ощупывать ее тело под курткой и промокшей черной футболкой, прикасаться к открытой коже на ее шее, которую не так давно сжимали.       — Я в порядке.       — Нет, не в порядке.       — В порядке, — шепчет она. Вилланель обхватывает рукой ее щеку, поглаживая большим пальцем припухлость под глазом.       Ева делает то же самое в ответ, с беспокойством вытирая большие пятна чужой крови со лба и переносицы Вилланель. Чем больше жидкости она убирает, тем сильнее обнажается бледная, липкая и прохладная кожа. Тем сильнее к ней возвращается раненная и встревоженная Оксана, но не такая, как в Риме, — не стальная, не далекая и не жестокая.       — Ты вся будешь в синяках. В огромных.       — Веселуха, — парирует Ева.       Она слепо ощупывает пальцы Вилланель, касающиеся ее выпуклой щеки, кожа которой стала дряблой из-за синяков. Ева благодарна за то, что все еще способна видеть, и все ее зубы на месте, когда она проверяет их языком, а затем прижимается им к зудящим деснам с металлическим привкусом.       — У нас могли быть одинаковые раны.       Вилланель смеется.       — Ты немного опоздала. На вечеринку по надиранию задниц, — поясняет она, и, боже, она все еще трясется, как банный лист, наполовину опустошенная и наполовину переполненная, невероятно потрясенная. — Ты все еще сексуальна.       — Наименьшая из моих забот.       Вилланель мычит, подбираясь поближе.       — Иди сюда.       — Я в порядке.       — Ты это уже говорила. Тебя трясет.       — Нет.       — Ты плачешь.       А когда она не плакала?       Она быстро насухо вытирает лицо и шмыгает носом, облизывая исцарапанную губу, опустошенная тем фактом, что Вилланель видит ее такой — недееспособной. Зависимой.       — Мне так жаль.       Вилланель раскрывает руки, не давая ей выбора и смыкая их вокруг нее, поглощая ее до тех пор, пока она ничего не видит, а все, что чувствует — это духи Вилланель и порох, поселившийся в ее волосах и круглом вырезе ее майки.       — У тебя снова шок. Ничего страшного, это нормально.       — Ничего из этого не нормально.       Вилланель ничего не говорит, просто продолжает вырисовывать узоры в теплом пространстве между кожей ее куртки и хлопком майки; ее прикосновения легкие и успокаивающие, небрежные и такие осторожные, что Ева ловит себя на том, что задерживает дыхание, чтобы это не заканчивалось.       Она кладет подбородок на плечо Вилланель.       Рядом с ними лежит брошенный пистолет.       — Мне правда нужно научиться его использовать.       Вилланель поворачивается к ней, прижимая губы к ее виску, а затем к макушке головы, следуя за ее взглядом.       — Не переживай так сильно.       — Я переживаю.       Она чувствует, как Вилланель трясется от сдерживаемого смеха.       — Я покажу тебе. Пойдем, — она медленно отстраняется, держа Еву за плечи, чтобы в последний раз хорошенько ее осмотреть своими зелеными глазами, которые всегда становятся такими, когда она была искренней, когда она давала обещания.       — Давай возьмем то, что нам нужно, и уедем отсюда, хорошо? Остальное мы можем отложить на завтра.       Затем она гладит потертый воротник куртки Евы и отпускает шутку о том, что им придется найти хорошую химчистку, потому что кровь хрен отмоешь.       Ева не смеется.       Она смотрит на пистолет. Она смотрит на него и недоумевает, как, черт возьми, никто не додумался научить ее основам его использования в МИ-5.       А потом она смотрит на него и надеется, сильно надеется, что, научившись обращаться с ним, признав его власть над собой, она станет похожей на Вилланель, которая так небрежно хватает его за рукоять, ставит на предохранитель и позволяет ему исчезнуть за поясом своих штанов, забыв о нем, по крайней мере, на сегодня.