Two wrongs make a right

      Елена красивая.       Она ровесница Евы. Брюнетка и самая привлекательная женщина в лаунж-баре отеля. Оно и не удивительно. Вилланель подходит прямо к ней, уверенно, но вежливо задерживаясь возле незанятого кожаного стула.       Едва ее приглашают сесть, а Ева уже чувствует, как начинает загораться, раздраженная медленно появляющейся улыбкой Элеоноры, пробивающейся сквозь сигаретный дым (кому, блин, вообще все еще можно было курить в помещении?), красным цветом ее губ в форме сердца, сочетающимся с губами Вилланель, и тем фактом, что ее блейзер, переливающийся крошечными золотистыми кристаллами, пришитыми к лацкану, вероятно, стоил больше, чем все сбережения Евы.       Ева наблюдает, как она скрещивает свои длинные ноги в бархатно-желтых туфлях, из-за чего шевелится ткань ее черного вечернего платья.       Она ненавидит это. Все это. Она ненавидит легкую европейскую утонченность, с которой она двигается, то, как ей идет ее возраст, словно темное, восхитительное вино, ненавидит, насколько она притягательная, самоуверенная и безупречная.       — Пьешь в одиночестве. Разве это не преступление в Шотландии?       Сегодня она представляется Элой.       Она произносит свое подставное имя без вопроса. Вилланель потворствует ей, достаточно небрежно, чтобы быть очаровательной, но заинтересованно и искренне, с яркими и настороженными глазами. Ева привыкла, что так она смотрит только на нее.       Она комкает салфетку рядом со своим бокалом вина, стискивая зубы так, что у нее начинают зудеть десны, и сдерживает оскорбления, которые ей не терпится выкрикнуть через бар.       Эла доминирует. Ева этого не ожидала.       Она распоряжается всем пространством: машет рукой официанту, заказывает Вилланель напиток, откидывается на спинку стула и первой хрипло смеется, польщенная игривостью Вилланель.       — Откуда ты?       — Из Милана.       Ну конечно.       Вилланель морщится — корчит рожицу, которую использовала при общении с Евой: нежную, но комичную. Звон льда в ее стакане с легким запозданием доходит до наушника Евы.       — Длинный же путь ты проделала ради дерьмовой погоды.       — Может, я здесь не ради погоды.       — А ради чего? — спрашивает грубым, низким голосом Вилланель. Он соблазняет и сильно напоминает Рим.       Ева чувствует, как внутри сталкиваются возбуждение и боль от предательства. Она задается вопросом, сколько Вилланель притворялась, сколько притворяется до сих пор.       Сегодня не было и намека на Оксану. Вилланель была в этом фантастически хороша.       — Не знаю, — протягивает Эла. Ложь. Приманка. — Ради виски. Ради доброты незнакомцев.       Вилланель прислоняется к прохладному мраморному краю стола.       — Ты не похожа на того, кто полагается на доброту незнакомцев.       Эла облизывает губы и докуривает свою сигарету. Вилланель не отводит глаз от ее рта.       — Работа, — наконец решает она.       — Ах. В одиночестве.       — Думаешь, я не должна... работать одна? Потому что я женщина.       Вилланель усмехается.       Ева наблюдает, как красные ногти Элы барабанят по столешнице. Она снова откидывается на спинку стула. Снова скрещивает и расставляет ноги. Пялится на Вилланель (так бы это назвала Ева), но Вилланель не задерживается с ответом, надувая губы и кокетничая.       — Ты должна делать то, что пожелаешь. Я думаю, женщины могут все. И лучше, чем мужчины. В большинстве случаев.       — Во всех случаях.       — Конечно, — кивает Вилланель, позволяя своей маске слегка соскользнуть, только на секунду, но Ева успевает это заметить. Элеонора же этого никак не отмечает, а лишь задумчиво прикасается к краю своего стакана с виски.       — Как тебя зовут?       Вилланель усмехается, и разговор переходит на итальянский. Ева не может понять эти мелодичные и раздражающие слова, но это идеальное отвлечение освещает суровое лицо Элеоноры удивлением.       Вилланель ни разу не упоминает свое имя или какое-либо другое.       — Ha importanza? Per stanotte.       — Forse no. È molto presuntuoso da parte tua.       — Non è presuntuoso è sfacciato.       — Sei molto sfrontata.       — Sei molto bella. Io so cosa mi piace, di solito ottengo quello che voglio.       — Voglio ancora da bere*. — *А сегодня это имеет значение? — Может и нет. Очень самонадеянно с твоей стороны. — Не самонадеянно. Я лишь предлагаю. — Ты такая наглая. — Ты очень красивая. Я знаю, что мне нравится. Обычно я получаю то, что хочу. — Я хочу еще выпить.       На этот раз напитки заказывает Вилланель. Ева перестает следить за их разговором, оставляя попытки зацепиться за слова, как за побеги одуванчика на ветру.       Вместо этого она вжимается в свой стул и старается не начать глушить вино прямо из бутылки, когда Вилланель первая вступает в физический контакт, протягивая руку, чтобы поджечь вторую сигарету Элы, а затем помогает ей снять пиджак и аккуратно вешает его на спинку стула, оставляя на виду сверкающие на приглушенном свету крошечные бусинки, которые завладевают вниманием Евы.       — Оксана.       Вилланель вздрагивает; ее глаза мечутся по помещению. Эла делает затяжку, а затем выдыхает, устраивая целое шоу из того, как она практически трахает глазами Вилланель, в то время как кончик сигареты продолжает светится, сжигая сигарету.       — Хватит валять дурака.       Вилланель поднимает руку, пальцами касаясь своего уха, чтобы поправить наушник.       Ева ее прикончит.       Эла тушит сигарету в хрустальной пепельнице между ними.       — Как мне тебя называть?       — Как пожелаешь.       Эла закатывает глаза.       — И что, такое прокатывает с женщинами в Эдинбурге?       — Да, — самодовольно ухмыляется Вилланель.       — Где ты научилась итальянскому?       — На работе, — она закусывает губу, и Эла снова смеется — у нее звонкий смех, но не показной, а просто глубокий, как кофейная смола или ганаш.       — Умная девочка.       — Potresti insegnarmi, imparo molto in fretta.       — Non ho alcun dubbio*. — *Ты могла бы научить меня. Я быстро учусь. — Я не сомневаюсь.       На короткое время официант загораживает ей весь обзор, суетясь вокруг нее с меню ужина и предлагая поздний кофе и десерт.       Она прогоняет его, слишком увлеченная и слишком потрясенная, чтобы смотреть на что-либо, кроме разворачивающейся перед ней сцены.       Вилланель флиртует с Элой так, будто они встречались уже сто раз. Она ведет себя с ней так, будто они старые знакомые, по-доброму, внимательно, и даже невероятно внимательно, но в раздражительной, милой манере, которую Ева отмечала при ее общении с Каролин в Лондоне, и представляла, как раньше она так же общалась с Анной.       Она злится, что никогда не была частью чего-то подобного. У них никогда не было этого нормального, деликатного баланса свиданий: они не учились, не дразнили и не соблазняли друг друга, а лишь причиняли боль, охотились и огрызались до тех пор, пока не сломались.       За последние две недели она наконец получила свидания, против которых изначально возражала, получила и держание за руки, и походы. Пусть они и делали все это в обратном порядке, но это желание все равно не давало ей покоя — желание встретить Вилланель в каком-нибудь баре три года назад, при нормальных обстоятельствах, после обычной дневной работы, и позволить себе полностью попасть в плен ее чар.       Милая встреча, одна жаркая ночь, поздний завтрак и обещание увидеться снова.       Но это было бы не по-настоящему.       И у них бы не было ничего из этого — не то чтобы Еве особенно нравился сегодняшний вечер.       Вилланель допивает свой напиток и осторожно вытирает уголок рта большим пальцем.       Эла помогает. Это выглядит странно по-матерински. Эротично. Она делает это в точности так же, как это делала Ева.       Она ерзает на стуле, ударяясь бедром о нижнюю часть стола. Боль обжигает, и хорошо, пусть обжигает. На всякий случай она еще и прикусывает внутреннюю часть щеки.       — Что скажет твой муж?       Эла осматривает тыльную сторону своих пальцев и большое кольцо, спрятанное между ними. Она поднимает темную изогнутую бровь. Ореховые глаза сияют.       — Он современный человек.       — Что он скажет, когда ты будешь практиковать со мной итальянский?       — Ты это так называешь?       — А ты это как называешь?       Эла убирает пачку сигарет (Ева умирает от желания закурить) в сумочку, смотрит на свой телефон, а затем снова на Вилланель.       Ева проверяет свой телефон. Полночь. Она позволила этому цирку продолжаться почти два часа.       — Закругляйся.       Вилланель потягивается на своем стуле. Расстегивает пуговицу на воротнике и склоняет голову набок.       — Допивай свой коктейль, — говорит она на простом английском, шепча в оливковую кожу шеи Элы. — И позволь отвести тебя в постель.       — Не так! Ты что, блять, издева...       — Aspetta qui*, — выдавливает Эла (Ева впервые слышит, как ее подводит голос), а затем Вилланель оставляют у бара вместе с недопитым бокалом виски Элы и разъяренным, прожигающим взглядом Евы. *Жди здесь.       — Какого хрена?!       Вилланель пожимает плечами.       — Извини.       Ева наблюдает, как она вытаскивает капсулу из кармана своего пиджака, пока персонал бара обслуживает других посетителей, и подмешивает ее содержимое в оставленный напиток, а затем небрежно подзывает к себе официанта, чтобы оплатить счет.       Эла возвращается в пиджаке и с подправленной помадой. Она допивает остатки своего виски, практически отхлебывая его из руки Вилланель, а затем понимает, что счет уже оплачен, и уголки ее глаз морщатся от легкой кокетливой улыбки.       Она цепляется за пальцы Вилланель, чтобы поднять ее со стула.       Они одного роста. Они хорошо смотрятся рядом — Эла пышная и светская в своем вечернем платье, а Вилланель с румянцем на щеках от алкоголя и рукой в кармане. Она такая красивая, что Ева ненавидит себя за это.       Эла проводит пальцем по подбородку Вилланель и щипает, чтобы она на нее посмотрела.       — Ты останешься на ночь, — улавливает микрофон. Это не просьба, а тихое, но требовательное утверждение, не оставляющее места для размышлений.       Ева может спокойно представить, как Вилланель этим наслаждается. Как ей нравится, что ею командуют, словно ребенком, на которого она так часто походит, как ей нравится быть под каблуком женщины постарше, но только в постели. Еву тошнит от мысли, что она будет заниматься этим с незнакомкой, да и вообще с кем-либо.       Она сглатывает, смачивая пересохший язык.       Вилланель кивает, наклоняясь ближе и позволяя Эле ласкать свои губы, даже когда Ева пытается поймать ее взгляд и предупреждающе лает в наушник. Эла податливо наклоняется к ней все ближе. Перед ней трудно устоять, хотя она уже и слегка покачивается.       Едва они выходят за французские стеклянные двери, Ева швыряет купюры на стол, не обращая внимания на официанта, который пытается догнать ее и вернуть сдачу, не обращая внимания на зевак и остальных сотрудников бара, которые смотрят, как она прижимает свою сумочку к груди и проталкивается мимо сбитых с толку гостей, видя только красное и думая только о десятках возможных вариантов развития событий, из-за которых эта ночь может стать только хуже.