На пути к лучшему миру

Невилл знал это место лучше, чем кто-либо еще, потому что привык посещать его с раннего детства. Это была их традиция – навещать родителей перед праздниками. Он шел по длинному светлому коридору за бабушкой, слушая, как стучат по плитам каблуки ее туфель. Большая просторная палата. Белоснежные, как снег, ширмы, красивые окна с витражами, изображавшими сцены излечения от разных болезней. Вечное бормотание, ставшее белым шумом этого места. В простых серых мантиях ходили помощники целителей, наблюдавшие за состоянием пациентов. Он уже знал многих и поэтому робко кивал, проходя мимо. Самая дальняя ширма. Бабушка остановилась, чтобы о чем-то поговорить с целителем, и Невилл отвернулся, переводя рассеянный взгляд на тех, кто лежал перед ним. Он уже давно не плакал, когда смотрел на них. Он привык. Это было такой же данностью, как и то, что они всегда встречались здесь, вот уже девять лет подряд. Его отец спал, отвернувшись, а мать, с длинными, полностью седыми волосами, что-то перебирала рукой в воздухе. Они не узнавали его, сколько он себя помнил и Невилл уже перестал этого ждать. Он коснулся теплой руки с тонкими полосками старых шрамов, которые знал наизусть и постоянно видел во снах. Когда-то в детстве ему мучительно хотелось почувствовать, как они обнимают его, гладят, как делают это другие матери со своими детьми. Теперь это прошло. Он разучился ждать и надеяться, разучился верить. Невозможно было обманывать себя чудом, которое, он с самого начала знал это, никогда не произойдет. Иногда Невиллу хотелось, чтобы его родители были мертвы. Он стыдился этих мыслей, боялся их и прятал очень глубоко, там же, где и желание кровавой и страшной мести. Временами ему казалось, что пережить смерть намного легче. Она единовременна и, как правило, никогда не повторяется с одним человеком. Он прекрасно помнил смерть дедушки и то, с каким трудом пережил ее… Но это случилось однажды и с тех пор он не возвращался к этому, не желая вспоминать. С родителями Невилл позволить себе такого не мог. Жизнь не давала ему передышки, напоминая об этом снова и снова. Поездками в Святого Мунго, рассказами бабушки, разговорами, мимолетными обрывками чужих фраз, от которых он вдруг вздрагивал, как услышавшая выстрел птица, и потом долго сидел, пытаясь справиться с неприятной опустошающей тоской. Но сегодня все было по-другому. Он взял мамину руку, осторожно погладил пальцы. И вдруг… Можно было подумать, что ему показалось, и, будь это обычная встреча, он бы так и решил. Но общение с Поттером научило его, что если ты что-то смог учуять, то значит, оно есть. Что-то на миг дернулось в туманных глазах, которые уже давно ничего перед собой не разбирали. Зрачки резко сузились и обратились к нему. Невилл готов был поклясться, что мать осознала его присутствие. На какие-то доли секунды, этого не хватило, чтобы она даже успела задать себе вопрос о том, кто сидит перед ней, но это случилось. Ничего подобного не происходило уже много лет. Еще в детстве она иногда могла даже случайно выкрикивать его имя, если вдруг слышала его от кого-то рядом, но в последние годы он не слышал и этого. Но теперь… Невилл знал, что вернуть утраченный разум невозможно. Тем более, что его родители сошли с ума под пытками непростительного заклятия. Все, что он знал о них, так это то, что они разрушают душу. Можно было вернуть сознание, можно было даже восстановить память, но починить то, что однажды сломала черная магия – невозможно. По крайней мере, было невозможно до недавнего времени. Он так привык к этой данности, к тому, что абсолютно ничего уже нельзя сделать, что никогда и не пытался. Целители говорили, что все уже перепробовано и медицина не знает средств к их исцелению. Но теперь Невилл знал, что взрослые волшебники могут ошибаться, потому что он смог увидеть настоящую магию. Гарри Поттер ломал условности и рамки существования, законы магии, о которых он знал с детства, творил невозможное и учил этому его, Невилла. Он дал ему силу и теперь Невилл знал, что на палочках и заклинаниях волшебство не заканчивается. За этой тонкой гранью лежала древняя, страшная темная магия, требовавшая жертв. Она воскресила Темного лорда из мертвых, она была подвластна Гарри Поттеру и она могла сделать все, что угодно. Впервые за всю жизнь у него наконец-то появилась вера. В собственные силы, в волшебство и в то, что он когда-нибудь сможет вернуть хотя бы маму, хоть как-нибудь, хоть в виде тени… - Мама… Мама, папа… вы не представляете, что произошло… - он прошептал это одними губами, глядя в большие темные глаза, - я стану сильным волшебником, как… как Гарри Поттер. Он сможет найти способ помочь вам, я уверен! Он научит меня, может, я найду какой-нибудь древний ритуал, который сможет спасти вас… Пожалуйста, подождите еще немного… Еще чуть-чуть и я придумаю, что нужно сделать… Его бормотание прервал странный резкий звук, донесшийся откуда-то сбоку. Невил нервно вздрогнул и, повернув голову, увидел большого черного ворона, сидевшего на окне по ту сторону витража. Тот пару раз ударил в него клювом, словно бы хотел привлечь этим внимание, а затем вдруг сорвался и исчез. - Мама… - он снова обернулся к ней, чувствуя, как тонкие пальцы вцепились в его руку. Она сосредоточенно нахмурила брови и начала бормотать что-то на странном, непонятном языке, словно бы ругалась с каким-то духом, которого Невилл не видел. - Совсем не хотят работать! – возмущенно пробасила бабушка, подходя к ним. - Ой, какие вы славные вместе. Алиса, ну что ты? Что ты? С кем ты ругаешься? Перестань, Алиса, к тебе же Невилл пришел! - Невилл? – та вдруг встрепенулась и, замерев, уставилась в потолок. - Мама… Мама, я здесь, мама! – он испуганно сжал ее пальцы. - Давай так назовем сына… Красивое имя… Не надо… Что? Почему дерево… Несколько минут продлилось напряженное ожидание. Невилл устало выдохнул. Конечно, так было всегда. Он и не надеялся на то, что она узнает его по-настоящему. - Твой сын вырос, Фрэнк, - с горделивым вздохом произнесла Августа, - почти мужчина. В мире сейчас снова неспокойно… Но Невилл умный мальчик и сильный, прямо как ты. Твоя палочка все еще служит ему верой и правдой, да… - она замолкла, рассеянно глядя на сына. Впервые в жизни он услышал такое… от бабушки. Она была строгой волшебницей и имела привычку постоянно сравнивать его с родителями, совершенно не в его пользу. Он привык к этому, как и к тому, что он сам – слабак, неудачник и позор гордости семьи. Сын героев, ставший тенью собственного отца, теперь не мог поверить в то, что слышал. Бабушка гордилась им… Невилл изумленно смотрел на нее, но потом вдруг понял, что произошло. Силу, которую дал ему Поттер, чувствовали все. Она прорастала в нем, как зерно, медленно пуская корни вглубь его существа. Дарившая способности, магию и уверенность, которых у него никогда не было. И, осознав это, он лишь крепче утвердился в своей вере в могущество Гарри Поттера. Тот был в его глазах по-настоящему великим, способным творить истинные чудеса, и теперь Невиллу было все равно, какой ценой. Если тот пожелает стать Тёмным лордом – что ж, он последует за ним. Если тот захочет, чтобы Невилл стал таким же, превратился во что-то, лишь смутно похожее на человека – он сделает это без промедления. Потому что ничего из того, что он мог сделать, не смогло бы в равной степени возместить то, что дал ему Поттер – веру, надежду и новую жизнь. Впервые в жизни Рону Уизли было холодно в собственном доме. Он сидел за столом, тупо глядя на часы, которые всегда показывали, где находятся члены семьи. Теперь на один портрет стало меньше. У его матери все валилось из рук, Джинни заперлась в своей комнате, а Фред и Джордж что-то мрачно обсуждали с Чарли и Биллом, приехавшими вчера ночью. Сегодня должны были состояться похороны. Весь Орден Феникса собрался в Норе, ждали даже Дамблдора. Нимфадора и Люпин помогали Молли, попутно пытаясь отвлечь ее и хоть как-то утешить. Вдруг Рон почувствовал, что кто-то опустился на соседний стул и медленно повернул голову. Это был Сириус Блэк. - Лучше займись чем-нибудь. Так… будет еще хуже. - Чем? – он даже не посмотрел на него. - Чем угодно. Хоть столы протирай. Делай все, что можешь – иначе свихнешься. - Странно, что фотография так быстро исчезла… Это заколдованные часы, - вдруг произнес Рон, будто бы это сейчас заботило его больше всего на свете, - они всегда показывают, где кто находится. Но папиной фотографии нет. Куда ее дели? - Я думаю, Люпин убрал ее. Вряд ли бы вам помогло видеть то, что Артур… дома. - Сириус… Почему он туда пошел? – Рон поднял на Блэка испытующий взгляд. - Он… он выполнял задание Ордена. Очень важное задание. И героически погиб. - Почему не мог пойти кто-то другой? – его голос звучал так, будто он говорил о чем-то, совершенно не связанном со смертью. – Ведь мог же. Грюм. Или Тонкс… - Рон, я… я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Ты думаешь, что все могло бы быть по-другому, что можно было бы изменить события… - Изменить… Изменить… Изменить… - и тут вдруг он вскочил и заорал, - маховик времени! Нам нужен маховик времени! Мы должны отправиться в прошлое, я скажу Дамблдору и мы… - Рон, успокойся! – Сириус схватил его за плечо. Вся семья смотрела на них, как на полоумных. – Мы не можем этого сделать! - Почему?! У Гермионы был маховик, она спасла тебя с его помощью! Почему мы не можем спасти папу?! - Сынок… - Грюм, услышавший его истеричные вопли из другой комнаты, вошел на кухню, - если бы это было так просто, то мы бы уже давно свели время с ума. Маховик не может отправить тебя назад дольше, чем на сутки, а прошло уже пять. - Почему его никто не использовал, когда вы нашли его?! Тонкс?! Ал-ластор?! Сириус?! Почему?! Почему вы сразу не отправились в прошлое, когда все узнали?! Почему вы не спасли папу?! Вы же могли! - Прости… Рон, это немного сложнее, чем тебе кажется, никто не мог… - начал было Римус. - Нет, мог! Вы могли! Почему вы этого не сделали?! Гробовое молчание установилось в кухне. Братья глядели на него с недоуменным ужасом, члены Ордена – с виноватой опаской. - Рон… если бы можно было что-то сделать, то мы бы уже… - голос Молли дрожал, - мы должны держать все в тайне… Маховики хранятся в Министерстве и… и.. и… Тут она вдруг задохнулась и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Люпин кинулся к ней и обнял, гладя по голове. - Молли… Молли, не нужно… Ты ведь понимаешь, что мы не могли бы спасти его, не раскрыв Орден… Рон не понимал. Он стоял у стола, бешено оглядывая всех. - Почему… почему вы говорите это?! Почему?! Да и пусть бы нас раскрыли, зато папа был бы жив! - Он знал, на что шел! – жестко отрезал Грюм. – Все мы рискуем своей жизнью, всем нам угрожает смерть! Никогда не знаешь, где тебя подстерегает враг, и это жизнь, сынок! Не твой отец, так чей-то еще! Артур пал как герой, выполняя приказ Дамблдора! И ты должен гордиться им! - Рон, прекрати, - вдруг произнес Чарли, серьезно глядя на него, - ты ведешь себя как ребенок. Пожалуйста, не расстраивай маму еще сильнее. - Рон, лучше сядь… - Сириус с силой надавил на его плечо, - послушай меня. Когда… когда я узнал о предательстве Петтигрю, я помчался к Поттерам так быстро, как только смог. Но я не успел… Я прибыл к горящему остову дома… Я ненавидел себя так сильно, что убил бы, если бы не хотел убить этого… урода! Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Есть вещи, которые просто… происходят. И их нельзя изменить. Невозможно. Как бы мы ни пытались. Он не понимал. Он попросту не мог понять. Как какая-то дурацкая тайна Ордена могла быть важнее жизни его отца. У волшебников был способ, была возможность, но никто ей не воспользовался, потому что… Тайна Ордена. Приказ Дамблдора. «Он знал, на что шел». - Неправда… Вы… вы врете! Я вам не верю! Он был в Министерстве, кто-то же мог украсть маховик, спасти отца и вернуться! Он был бы жив! - Это поставило бы весь план под удар! Если бы Министерство раскрыло Орден, то нас всех бы пересажали в Азкабан! – рявкнул Грюм. Рон хотел было что-то ответить, но вдруг в дверь постучали. Четкий, размеренный стук. Волшебный глаз аврора метнулся и тот нахмурился. - Кто там? – пробормотал Люпин. - Перси. - Перси?! – воскликнула Молли, с оглушительным звоном роняя тарелки, которые только собиралась поставить. - Этот предатель здесь? – заорал вдруг Фред. - Не открывай ему, Римус! – Джордж кинулся к нему, но было уже поздно. На пороге Норы стоял Перси Уизли. В дорогой темно-серой мантии, идеально причесанный и немного бледный, он глядел на свою семью не то с опаской, не то с презрением. Рука в кожаной перчатке сжимала конверт, скрепленный красным сургучом с печатью Министерства Магии. - Мне удалось отпроситься у Министра на один день. Он передает свои искренние соболезнования… - Проваливай, урод! – тут же заорали близнецы. - Перси… Перси… Перси! – Молли снова заплакала и кинулась к сыну, но Билл и Чарли ее остановили. - Мама, не надо! Он… - Что, поводок совсем укоротили, а? – зло прошипел Фред. - Смотрю, перчаточки-то дорогие, - вторил ему Джордж. - Попрошу обойтись без ваших… шуточек. У нас возникли с отцом разногласия, но он все еще… мой отец. Мне было невероятно тяжело получить разрешение у мистера Фаджа, и только учитывая мои заслуги, он позволил мне… - Вот и катись отсюда в свое сраное Министерство! Рон как во сне наблюдал за происходящим. Он тупо смотрел на то, как поджались губы Перси – точно так же, когда в Хогвартце кто-то позволял себе пренебрежительно отзываться о его значке старосты. Дернулась рыжая бровь, словно что-то шевельнулось в душе и тут же спряталось, что-то, ранившее глубоко и болезненно. Отвратительным, совершенно канцелярским тоном младший помощник Министра произнёс: - Учитывая случившееся, мистер Фадж пока что закрыл глаза на то, что мой отец делал ночью у входа в Отдел Тайн. Безусловно, еще предстоит разбирательство по этому дело, и меня тоже крайне интересует этот вопрос… - он вдруг замолк и с неожиданным жаром, практически с отчаянием пробормотал, - я говорил ему, что нечего связываться с Дамблдором! Я предупреждал его о том, что он опасен! - Пустите, я набью его крысиную рожу! Ты, трус, подлец, скотина министерская! Люпин и Билл еле удержали близнецов, рвавшихся отомстить брату. В этот момент Чарли подошел к нему и, посмотрев сверху вниз, без особой надежды в голосе спросил: - Неужели твое чертово Министерство для тебя так важно? Ты продолжаешь защищать его, как последний придурок, хотя вот оно – доказательство того, что Дамблдор прав. Неужели… неужели ты слепой, Перси? - Да выгони ты этого урода! – все еще орал Фред. - Пусть катится ко всем чертям! Он предал нас! Он предал отца! Он умер из-за тебя, мразь! - Джордж! – прикрикнул на него Люпин. - Что ж… - натянуто улыбнулся Перси, - мне все ясно. Вы продолжаете упорствовать в своих заблуждениях. Ладно. Очень жаль, что я не смогу проводить отца… Тогда прощайте. С этими словами он разорвал конверт из Министерства и развернулся. Дверь захлопнулась за ним с громким скрипом. - Как… как он смеет приходить сюда после всего, что он сделал?! - Успокойтесь! Молли, дорогая, не надо! Мы… - Пожалуйста, пустите меня! - вытирая слезы, пробормотала она. – Пусть он вернется, мне все равно! Пусть он только вернется! - Он не вернется, - мрачно отрезал Билл, - он выбрал, на чьей он стороне. Подлая гнилая крыса! Его кулак с такой силой ударил по столу, что тот зашатался. Рон глядел на него с ужасом. Внутри все перевернулось и смешавшиеся чувства встали комом в горле. Он ненавидел Перси, как и все. Он бы и сам кинулся ломать его гордо задравшийся нос, как братья, но что-то ему помешало. «Это не наша война… Это не наша война… Почему папа… почему папа сражался? Зачем он умер, ведь… ведь это ничего не изменило! Мы не победили Воландеморта, мы не добились ничего! Он просто умер! Умер из-за… из-за Ордена Феникса…» Рон оцепеневшим взглядом смотрел на дверь. Перси никогда ему особо не нравился, даже в детстве, потому что в отличие от остальных братьев, он всегда был слишком серьезным, слишком гордым и слишком… заносчивым. Втайне он думал, что все родство с Малфоями и Блэками, бывшее в их крови, в конце концов воплотилось в Перси и сделало его их точной копией. Он видел, как тот сначала стал родительской гордостью, а потом разочарованием. Летом он слушал, сидя под дверью, как он ругается с отцом и матерью из-за Дамблдора и Министерства. Он помнил, какой вернулась Молли после попытки навестить сына в Лондоне. Тот не пустил ее даже на порог и, вернувшись, она прорыдала всю ночь. Рон ненавидел своего брата. Ненавидел до тех пор, пока… Не встретился с Поттером. Всю свою жизнь он был свято уверен в непогрешимости Дамблдора и Ордена. Он мечтал вступить в него, сражаться против Темного лорда… А теперь он смотрел на то, во что превратилась его семья, и не понимал, что теперь чувствовать. Если бы… если бы отец послушал Перси, то был бы жив. Рон понял, что на самом деле ни эта война, ни все, чем занимался Орден – не имеет смысла. Ничего не имело смысла, кроме семьи. Никогда. Он вдруг осознал, как на самом деле глупо и бездарно все случилось и от самих слов «героически погиб, выполняя задание», его вдруг так скрутило, что, казалось, вот-вот стошнит. Его отец не был героем, потому что… Его просто убили. Он не знал, почему никто больше его не понимает. Почему все вокруг делают вид, что это НОРМАЛЬНО. И взгляд Перси, украдкой пойманный им, заставил содрогнуться до глубины души. Теперь Рон не знал, что делать. Вся жизнь оказалась неловко смята осознанием этого факта. Ему было страшно. Горько. Обидно. Хотелось просто наорать на всех за то, что они ничего не сделали, даже не попытались… Но это уже было бессмысленно. Он встал из-за стола и, пошатываясь, направился в свою комнату, не желая смотреть ни на братьев, ни на орденцев. Сейчас ему как никогда прежде хотелось побыть в одиночестве. Это была просто прекрасная квартира, такая, о какой он мечтал всю свою жизнь. Ему приходилось делить комнату сначала с Биллом и Чарли, затем с близнецами, потом, почти перед самым выпуском, он смог пару лет пожить в одиночестве, хотя в Норе это слово звучало как оксюморон. Зато теперь у него было целых два этажа, ковры, позолоченные люстры с красивыми подвесками, дорогая мебель и полная, абсолютная тишина. Он здесь практически не появлялся. Все его время принадлежало кому-то – сначала Краучу, теперь Фаджу. Тот выдергивал его по малейшему поводу и Перси приходилось жить в мгновениях между заседаниями, поездками, интервью и моментами, когда Министру просто требовался манекен, чтобы прокричаться и снять раздражение. Он был всем – начиная от прытко пишущего пера и заканчивая личным носовым платком. Он принадлежал Министру, равно как и мистеру Краучу в свое время. Его передавали, как полезную вещь, щедро одаривая привилегиями взамен на свободу. Это была его мечта, то, к чему он стремился всю жизнь. Вырваться наконец из бедного, забитого битком детьми дома волшебников, давно утративших чувство собственного достоинства от осознания своего статуса чистокровных. Он работал с самого раннего детства прилежнее всех, учился, везде был лучшим и не допускал ошибок. Никаких. Он попросту не имел на них права. Идеальный аттестат, затем Министерство и служба, ставшая жизнью. Перси не ел и не спал - помощникам это не полагалось. Он выглядел безупречно и носил идеально выглаженные рубашки, элегантные перчатки и красивые туфли. У него никогда этого не было. Ни денег, ни хорошей одежды, ни статуса. Он заглядывал в рты бесконечной веренице «мистеров» и они признавали его таланты, но никогда не относились как к равному. Они прекрасно помнили о состоянии и положении его семьи, поэтому не гнушались лишний раз напомнить, где бы он был без их покровительства. Перси верил им, потому что знал – если перестанет, то сломается окончательно. Он играл в эту игру и чувствовал, как сильнее и крепче с каждым разом затягивают ошейник. Он терпел. Слишком много сил было положено на то, чтобы пробраться к этой вершине и Перси вовсе не собирался отступаться от своих достижений и возвращаться туда, откуда он начинал. Он ненавидел свою семью и считал их ленивыми идиотами, привыкшими жить в надежде, что жизнь сделает все за них. Он считал Дамблдора выжившим из ума стариком и слепую веру родителей в него – откровенной глупостью. Он стыдился их на работе, как и своих веснушек, которые пытался вывести чем угодно. Он стыдился самого себя, прежнего, юного и большеглазого, у которого не было денег на покупку сладостей в Хогсмиде и новых учебников. Перси любил себя нового – серьезного, успешного, богатого и… чертовски одинокого. Он вошел в квартиру и включил свет. Медленно стянул перчатки и аккуратно положил их на серебряный поднос в прихожей. Тишина. Мертвая пыльная тишина. Снял шляпу и мантию, повесил на крючок и, пройдя на кухню, открыл шкаф. Вторая бутылка виски за месяц. Почти пустая. Фадж дал ему отдыха до завтрашнего вечера – как раз посетить похороны и прощальный ужин, а затем снова служба и тонны бумаг, от которых у него начинал дергаться глаз. В полумраке плеснул темной жидкости в стакан, взмахнул палочкой и она тут же стала ледяной. Глотнул. Где-то за окном гулко проносились магловские автомобили, которые его отец просто обожал. Мир, населенный людьми со смешными приборами, которые умудрялись работать без всякой магии и волшебник, до чертиков помешанный на том и другом. Глупая, но в целом милая причуда. Бледные пальцы, слишком грубые на его собственный счет, сжали стакан крепче. Перси врал сам себе, так же, как и всем остальным. Он пил постоянно, украдкой, ненавидя себя за каждый глоток, но не мог перестать, потому что знал – весь его мир одна картонная декорация, а он в ней тупая марионетка. Он запутывался в своем собственном вранье и надеждах, которые питал на будущее – все же Министерское кресло было так близко… Но сегодня все это казалось отвратительно мерзким. Его ненавидели за то, что он не любил рисковать. Это было правдой. Он ненавидел риск и боялся его больше всего в мире, потому что знал – ничем хорошим это не заканчивается. Он не понимал девиза «жить голодным, но свободным», и не видел причин продолжать славную традицию. Он знал, что после ссоры с родителями стал кем-то вроде Темного лорда для собственной семьи и в общем-то это было взаимно. Но все же он был человеком. Как бы старательно из него не пытались сделать удобную подставку для Министерской трости, он все еще был живым и в нем все еще жил мальчик, один из многих, где-то очень и очень глубоко в душе, который любил отца, мать и свою семью. Он умолял Фаджа практически на коленях, потому что тот не хотел отпускать его к семье, имевшей настолько тесные связи с Альбусом Дамблдором. И он пришел, несмотря ни на что. А потом вернулся, так и не увидев того, перед кем впервые в жизни захотел извиниться. Слезы покатились по впалым веснушчатым щекам. Сначала редкие, медленные, пока вдруг не хлынули потоком. Он не мог их сдержать. Больше не мог. Они текли, перерастая в рыдания, которые жгли и душили, не оставляя ни шанса. Стакан выпал из рук и разбился, но Перси не обратил на это никакого внимания. Он осел на пол, закрыв лицо руками и пытаясь заглушить собственный дикий вой – запоздалую мольбу о прощении, которого он не заслуживал. В квартире было по-прежнему пусто. Очень красиво и, возможно, даже уютно. Кресла, диваны, картины, портьеры… И тишина, которую разрывал отчаянный плач.