На пути к лучшему миру

Невилл глядел в небо. Густые летние сумерки мягко укутали холм со старым семейным домом, который практически растворялся в тени раскинувшейся у подножья рощи. Летом здесь было особенно хорошо, когда холм расцветал тысячами трав и цветов, названия которых он знал наизусть. Приятно было сидеть на окне, с которого открывался чудесный вид на тропу, уводившую вверх и терявшуюся между деревьев. В детстве он часто гулял там с дедушкой и теперь каждый раз вспоминал о нем, когда его рассеянный взгляд падал на темное пятно ветвей и листьев. В стрекотании сверчков ему слышалась какая-то странная музыка. Редкие звезды, загоравшиеся на бархатном индиговом небе, медленно мерцали и казалось, что сверчки поют специально для них, выманивая из необъятной глубины небосвода. Невилл закрыл глаза и поморщился. Его не отпускали мысли о том, что произошло в самом начале лета и каждый раз, стоило ему вспомнить об этом, как по телу пробегала дрожь. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы это оказалось лишь дурным сном, произошедшим не с ним и не в этой жизни, а лишь отголоском какого-то чужого кошмара. Тогда можно было бы просто открыть глаза, моргнуть пару раз, посмотреть на сверчка, запрыгнувшего на подоконник, и забыть то, что приснилось. Но он не мог. Случившееся поселилось где-то глубоко внутри, превратившись в открытую незаживающую рану, которая напоминала о себе каждую ночь. Оно изменило его, надломило и отрезало путь назад. Он словно оказался по ту сторону двери, которую открыл наобум и теперь страстно желал вернуться, отменить все – но уже не мог. Дверь была заперта, и ключа к этому замку нельзя было подобрать вовсе. Он не думал, что когда-либо вообще переживет что-то подобное. Что-то настолько страшное, темное и болезненное, как… круциатус. За одну ночь ему пришлось столкнуться со всем тем, чего он больше всего на самом деле боялся – и выжить, в конце концов. Невилл до сих пор не мог осознать, как не сошел с ума и как сумел-таки оглушить того Пожирателя. То ли дело было в руне, ставшей частью его правой руки, то ли в том, что человек, которого он боялся и боготворил, оказался на самом деле таким же чудовищем, как и те, против кого они сражались, но только в тот момент, когда он, нечеловеческим усилием воли преодолел адскую боль и поднял палочку вопреки всему – что-то случилось. Что-то внутри него, сковывавшее до тех пор, тяжелое, словно скорлупа, в которой он жил и от которой боялся избавиться, тогда оно сломалось и с тех пор он чувствовал, что стал кем-то другим. Он все еще был Невиллом Долгопупсом, все еще очень любил свою бабушку и друзей, но теперь он словно проснулся и весь мир представал перед ним таким, каким он еще никогда его не видел. Он вдруг осознал собственное существование и теперь с опаской и недоумением пытался понять, что с этим делать. Он не хотел возвращаться к Гарри Поттеру. Точнее, к тому, во что превращался Гарри Поттер. Ни за какие обещания и ни за какую силу, он не готов был проливать кровь, чью бы то ни было. Он ненавидел Беллатрису, ненавидел Пожирателей, но… но он не хотел убивать ее. Он хотел, чтобы ее просто не существовало, чтобы она исчезла, растаяла, как дым – но он не хотел применять к ней смертельное проклятие. Даже после всего, что она сделала, он понял, что не готов и никогда не будет готов произнести то, что Поттер говорил с такой легкостью. Ярко-зеленые отблески в стеклах очков, как глаза огромной стрекозы и перекошенный рот, приказывающий ему… убивать. Невилл практически смог поверить в то, что Поттер не такой уж и страшный, на самом деле, тот поверил в него и за это Невилл готов был стерпеть многое, но не это. В то мгновение он осознал, что не хочет за ним идти. Даже если прикажут. Даже если потащат. Он… он будет сопротивляться. И тогда он вдруг увидел то, чего не видел до сих пор: безумное, жестокое, нечеловеческое существо, вся сила которого состояла лишь в страхе, который он внушал. Невилл ошибся. То, что он принял за доверие, за простое человеческое желание иметь друга и собеседника, на деле было лишь способом найти себе оружие. Поттер пытался сделать из него карманную копию себя самого и ничего больше. Заглянув в горящие изумрудные глаза, он не увидел в них ничего, кроме холодной, безумной ярости. В них не было отражений других людей, не было живых – лишь тени, окружавшие Мальчика, который выжил. И Невилл понял, что не хочет продолжать. Ни за что в этом мире он не готов стать таким, превратиться в то жуткое существо, которым был Гарри Поттер. Даже если бы тот убил его, он понял, что не пойдет на это. Но Невилл был жив. После самой страшной ночи, он все еще сидел на окне своей комнаты, заставленной горшочками с разнообразными растениями и цветами, и глядел на звезды. Те мягко поблескивали в сотнях миль над землей, словно маленькие осколки далеких бриллиантов, рассыпанных на бархатном покрывале. Он зевнул и слез с подоконника. У кровати горел ночник – когда-то об него очень любил греться Тревор, уже давно покинувший своего хозяина. Невилл лег на связанный бабушкой плед и вытащил из-под подушки учебник по древним рунам, позаимствованный у Гермионы. «Глава 6. Руническая магия. Упоминания свитков Мерлина и дошедшие до нас описания. В предыдущей главе была подробно разобрана история возникновения традиции записывать заклинания, положившая начало магии в том виде, в котором мы ее знаем <… > Свитки Мерлина (см. главу 5 «17 рукописей, внесших значительный вклад в изучение волшебства) – легендарные артефакты* ( сноска в конце страницы: * - ныне утерянные), содержащие записи о магии пространства и взаимодействий с материальными и нематериальными объектами. Р. Абелиус (1615-1684) считал, что там записаны первые заклинания по Трансфигурации, однако позже его внук А. Абелиус ( 1667-1702) уточнил, что во времена Мерлина Трансфигурация включала в себя не только изменение материального облика вещей, но так же их сути ( см. истинная магия – стр. 354, глава 24), а следовательно называться таковой не могла. Доподлинно известно, что в свитках Мерлина упоминались заклинания превращения людей в животных и наоборот (анимагическая магия), без использования зелий, при помощи лишь волшебства, а также переселения души человека в тело животного (ныне эта традиция практически утеряна и не практикуется). Информация об остальных видах магии разнится от источника к источнику и на данный момент имеется около 148 официально утвержденных версий…» Чем дальше он читал, тем сильнее чувствовал, как слипаются глаза. В какой-то момент он даже заснул и проснулся лишь когда учебник выпал из его руки и с громким стуком упал на пол. Тогда он закрыл его и запихнул под кровать, после чего выключил ночник и забрался под одеяло. В голове крутились с трудом усвоенные им слова, смутные образы и портрет Мерлина, нарисованный в учебнике, который превращался не то в сову, не то в филина, руны, которые он только недавно перестал путать и все, что произошло днем, и две недели назад… Он сам не заметил, как вновь погрузился в сон, но на этот раз все было не так, как обычно. Обычно он лишь наблюдал за тем, что происходит, совершенно не понимая, кто он и где находится, но на это раз он отчего-то твердо знал, что спит и что все происходящее происходит не наяву. …Невилл сидел на скале. Камни были острыми и холодными, и к тому же, ему то и дело приходилось поджимать ноги, чтобы случайно не свалиться. Под ним не было ничего, кроме черной морской пучины, со дна которой неведомая сила вздымала ввысь ледяные пенистые гребни. Все брюки были уже мокрыми и щиколотки болели от студеного ветра, обдувающего скалу со всех сторон. Это был самый странный сон из всех, наверное, потому, что был слишком осознанным и слишком реальным. Тучи собирались на горизонте, и он уже слышал тяжелые раскаты грома. Надвигался шторм, а он сидел на самом краю, и над ним не было ничего, кроме ссохшегося дерева, черные корни которого повисли над его головой. Оно скрипело на ветру, грозясь вот-вот оторваться от неприютного камня и рухнуть вниз, прямиком в разверзнувшиеся волны. И вдруг он увидел, как на горизонте появилась какая-то точка. Она медленно увеличивалась, становясь все больше и больше, пока, наконец, не превратилась в огромного ворона, спланировавшего прямо на ветку дерева с громким карканьем. - Нет, не садись, оно же не выдержит! – отчаянно завопил Невилл, со страхом глядя вверх. – Ты слишком тяжелый! Оно упадет, и я вместе с ним, а я не умею плавать! - Уверен? – вдруг произнес ворон… его собственным голосом. - Что?! Ты… ты умеешь говорить? - Здесь все умеют говорить, это же твой сон. Черный круглый глаз на мгновение стал золотым от вспышки молнии, ударившей прямо в дерево. Оно тотчас же загорелось и ворон, взмахнув крыльями, подлетел к Невиллу и так больно клюнул его в правый глаз, что юноша закричал и, схватившись за голову руками, не удержался на маленьком кусочке скалы и рухнул прямо в пропасть. Удар о воду был тяжелым и болезненным. В свете еще одной вспышки он увидел силуэт птицы, после чего волны над ним сомкнулись, и он стал тонуть. Что-то тянуло его вниз, что-то тяжелое, что-то вроде огромных щупалец кальмара и как только он развернулся, чтобы посмотреть, кто это, как вдруг услышал голос, зовущий из глубины. Очень знакомый голос, полный тоски и печали… Он искал его, он плакал… о нем, о Невилле. «Мама? Мама, ты здесь откуда?!» - в ужасе подумал он и нырнул еще глубже. Он опускался все ниже и ниже, сквозь толщу бушующей воды. Глаза невыносимо жгло от соли, воздух заканчивался в легких и голос становился все тише и тише, пока, в конце концов, не исчез вовсе… - Невилл! Невилл, долго мне еще тебя ждать? Ты же обещал мне помочь в саду сегодня, а уже чуть ли не полдень! Второй голос, но уже более привычный, требовательный и строгий, раздался откуда-то с первого этажа. Он резко открыл глаза, чувствуя, как схлынула с сердца волна адреналина. И первым, что он увидел… было перо. Здоровое черное воронье перо, лежавшее прямо на его одеяле. Занавески на открытом окне развевались от порывов теплого летнего ветра и лучи солнца, проходя сквозь них, рассыпались по всей комнате. Невилл сел в кровати и принялся с удивлением разглядывать перо. Правую руку немного жгло, совсем чуть-чуть, но он это заметил. Перо мягко поблескивало радужным отблеском, длинное и шелковистое, оно приятно щекотало кожу. С изумлением оглядевшись, юноша мотнул головой, прогоняя остатки сна, самого странного из всех, что ему снились. Гермиона Грейнджер прятала газеты. Много газет с движущимися фотографиями, в которых то и дело появлялись жуткие новости о пропажах людей и странных событиях. По телевизору тоже стали чаще крутить сюжеты о катастрофах и необъяснимых явлениях, вроде разрушения моста вследствие невероятно сильных «порывов ветра». Ее родители задавали об этом вопросы, но она врала, что это, вероятно, всего лишь случайности. Она боялась рассказывать им о том, как дела обстояли на самом деле, да и попросту не знала, как они на это отреагируют. «Мама, папа, в волшебном мире воскрес магический Гитлер и начал новую войну, а я как раз уезжаю в школу, которую он рано или поздно будет брать штурмом!» Эти слова ее бедные родители никак не ожидали услышать, поэтому ей проще всего было молчать. Слишком много случилось за этот год и слишком многое изменилось вокруг и в ней самой. Единственным утешением для нее стали Живоглот и письма, которые ей присылали Рон и Невилл. Она даже начала выписывать «Придиру», хоть и знала, что большей частью все статьи оттуда лишь выдумки, но все это было так странно и нелепо, что в какой-то момент даже начало забавлять. После новостей из «Ежедневного Пророка» гороскоп, в котором никогда и ничего не сходилось, стал приятной отдушиной. Спрятав последний номер «Пророка» в дальнюю коробку в шкафу, под кипу детских научно-познавательных журналов, которыми она увлекалась в детстве, Гермиона села за стол и раскрыла «Придиру». Сейчас, перед сном, ей безумно хотелось прочитать что-нибудь легкое, бессмысленное, смешное, нелепое, чтобы думать об этом, а не о том, в какой кошмар превращается весь окружающий мир. - Итак, гороскоп для Дев от Полумны Лавгуд… - задумчиво произнесла она, перелистывая глянцевые страницы, - всю неделю вас ожидают неудачи и препятствия, особенно следует опасаться мозгошмыгов и солнцевидений. Но не отчаивайтесь, и к концу цикла ваша жизнь повернется на 180 градусов… Хм, это журнал недельной давности, но что-то никаких таких неудач я не заметила! Ну, разве что за неудачу можно принять то, что Живоглота опять стошнило шерстью на мою подушку, - она рассмеялась и оглянулась на кота, похрапывающего на кровати, - может, моя жизнь внезапно поменяется? Интересно… Нет, ну как во все это можно верить, я не понимаю! Это же полный бред! Удивительно, что даже в мире, где есть магия, гороскопы и предсказания все еще глупая чушь! Она отложила журнал и вынула из ящика письменного стола письмо Рона. На него она уже давно ответила и ждала ответа буквально со дня на день. «Дорогая Гермиона, привет! Надеюсь, у тебя все хорошо, потому что у нас так себе. Перси вернулся оттуда, откуда ты сама знаешь, и с тех пор сам не свой. Фред и Джордж уверены, что он сошел с ума, потому что он все время говорит о том, что мы все умерли и он тоже. На меня он почему-то очень сильно злится, но я не обижаюсь. Если честно, мой братец всегда был с прибабахом, но раньше это было даже смешно, а теперь как-то не очень. В Министерство обратно возвращаться не хочет, представляешь? Мы теперь даже говорить об этом дома не можем. Как только мама его забрала и случайно упомянула Фаджа, он начал орать так, что у меня чуть кровь из ушей не пошла, еле успокоили. С тех пор так и живем. Зато у Фреда и Джорджа есть теперь развлечение – доставать Перси. Они думают, что если доведут его как в школе, то у него мозги встанут на место и он снова начнет всех третировать, как раньше, хотя я в это не верю. Знаешь, я бы никогда не подумал, что этот слизняк-отличник станет страннее близнецов. А они тоже не промах – устроились в какую-то мутную контору, а маме врут, что подрабатывают, продавая свои «Ужастики». Мама не верит, но особо их не расспрашивает, потому что без папы с деньгами совсем туго. Джинни хочет тоже стать старостой. Ну у нее-то с оценками лучше, чем у меня, ты же знаешь. А Билл представляешь, что отчебучил? Он встречается с Флер! Мы все чуть не упали! Помнишь эту красотку с Турнира? Вот они там познакомились и когда она уехала во Францию, они полтора года переписывались, а этим летом он поехал к ней. Мама против была, конечно, но он старший, поэтому она даже ругаться не стала. А я пытаюсь не сойти с ума, как Перси, в том приюте безумных, в которое превратился наш дом! Надеюсь, у тебя такого нет. Я бы пригласил тебя в гости, но боюсь, что тебе не понравится. Поэтому увидимся в школе. Твой друг Рон» Она перечитывала это письмо с волнением и печалью. Ей было мучительно одиноко без друзей, особенно здесь, в мире маглов. Она все еще прекрасно в нем ориентировалась, он был для нее родным и привычном, но все же магия наложила на нее свой отпечаток. И читая письмо в, уже казалось, пятый раз, Гермиона с тоской вспоминала последние два месяца в школе. Ей было мучительно стыдно за то, что она не послушала Рона тогда, когда он прибежал к ней весь перепуганный с требованием Перси применить заклинания для стирания памяти. Она ведь могла это сделать. Оно получилось у нее в тот же вечер и с Роном все получилось, но… Ей было обидно. Ей попросту не хотелось лишать себя и всех остальных воспоминаний о целом годе борьбы, усиленных тренировок и магии. Она стала таким прекрасным учителем и наконец-то ее заметили, наконец оценили по достоинству кто-то кроме преподавателей… На нее смотрели, как на лидера, да она и была им до самого конца. До тех пор, пока не совершила ошибку… И ей мучительно хотелось все исправить, но она совершенно не знала как. Бездействие было хуже и мучительнее любой пытки. Безусловно, теперь она была бы намного более острожной и осмотрительной, не стала бы так открыто рисковать… Она знала, что в июне что-то случилось в Отделе Тайн. Невилл и Поттер были там, но никто из них ничего не сказал. Гермиона знала только, что ее друга пытали Пожиратели Смерти, а слизеринец и вовсе с трудом и лишь усилиями Дамблдора выкарабкался с того света. Но она так и не смогла узнать, зачем именно они туда отправились. После этого в газетах появилась шокирующая новость о возвращении Темного Лорда и в магическом мире воцарилась гнетущая атмосфера паники. Все дети из магических и полумагических семей только это и обсуждали в поезде, а она… она не могла даже рассказать родителям обо всех тех ужасах, что творились в этом году. Они бы не поняли, они бы очень расстроились и рассердились, скорее всего попытались бы не пустить ее в школу… Поэтому она жила с этим и не рассказывала ничего кроме того, что стала старостой, снова сдала экзамены на отлично и того, что Рон стал вратарем сборной Гриффиндора. За окном уже стемнело. Гермиона явно засиделась, поэтому она встала, потянулась, переоделась в пижаму и, выключив свет, улеглась в кровать. - Живоглот, хватит все время ложиться на мою подушку! – девушка подвинула кота, который с недовольным мяуканьем проснулся и перелег ей в ноги. Засыпала она долго. Все думала о Роне, Невилле и Гарри Поттере. И о том, что их ждет дальше. Ей снилась дорога, не то в ее старую магловскую школу, не то куда-то в парк, куда ее водили в детстве… В общем, это была какая-то смутно знакомая, полузабытая тропинка, гладко забетонированная, совершенно чуждая волшебному миру. Но в какой-то момент Гермиона вдруг поняла, что бетон сменился песком и она бредет по темному густому лесу, из которого навстречу ей движется человек. Она пригляделась и в ужасе поняла… что это Крауч. Как и два года назад, он шел на нее, только теперь его глаза горели каким-то странным, нечеловеческим огнем. Девушка испуганно вскрикнула и, развернувшись, побежала прочь. Жесткие ветви хлестали по лицу и рукам, она заплакала от боли, но продолжала бежать. Она чувствовала, что мертвец гонится за ней и с каждым шагом становится все ближе и ближе. Над головой, где-то во мраке ночного неба, кажется, начиналась гроза. Вскоре послышались раскаты грома и с густых ветвей на нее закапала ледяная вода. Гермиона бежала вперед. Она прорывалась, невзирая на то, что уже все руки и лицо были в крови. Невесть откуда вокруг вырастали терновые ветки и опутывали ей ноги, но она не останавливалась и разрывала их прежде, чем они успевали окаменеть. В тот момент, когда холодные, склизкие руки, воняющие гнилой плотью, коснулись ее плеч, девушка закричала и рванула вперед с такой прытью, что даже не заметила, как молния ударила в верхушку дерева, росшего неподалеку. Вскоре она поняла, что мертвец был не один. Их было много и она слышала, как они звали кого-то, не ее, но все это было так страшно, как никогда прежде. А огонь тем временем все разрастался вокруг и уже все осветилось ярким золотым светом. Было невыносимо жарко, душно, бежать стало тяжело… Пламя вспыхивало тысячами всполохов и искр, словно бы тоже бежало за ней и от него уйти она уже не могла. В какой-то момент ей пришлось остановиться, потому что плотная стена огня окружила ее со всех сторон в кольцо, которое все сужалось. У нее не было палочки, не было ничего… абсолютно ничего. Она посмотрела вверх, но там было лишь абсолютно черное небо… пустое, как бездна. И тогда она сделала то, что ей оставалось. Вытерев слезы окровавленными руками, Гермиона сделала шаг назад и, зажмурившись, прыгнула прямо в огонь. В мгновение пламя обожгло кожу и невыносимая, адская боль прошла сквозь нее, эхом откликнулась в ребрах и сердце, подожгла его и ей стало так горячо, будто бы она стала фениксом и этот жар исходил от нее. «Пожалуйста… пожалуйста, успокойся!» И в этот момент она проснулась. Гермиона лежала в насквозь мокрой от пота пижаме, откинув одеяло. Вокруг было темно – около трех ночи, как показывали часы. Живоглот скреб раму окна. С трудом отдышавшись, она встала и выпустила кота. Тот спрыгнул на приступку, а с нее – на водосточную трубу, по которой с гулким скрежетом принялся спускаться вниз. Девушка высунула в окно разгоряченную голову и с удовольствием вдохнула прохладный воздух. - Это всего лишь сон… Глупый сон! Начиталась про всех этих мозгошмыгов, и письмо Рона… Они все рыжие и понятно, откуда огонь… Все ведь очевидно! Давно мне такие кошмары не снились, конечно… Улица отвечала ей молчанием. Огни фонарей вдоль дороги горели, разгоняя мрак. Окна домов были темны, что означало, что все соседи спят. Несколько котов мяукали чуть поодаль – вероятно, Живоглот направился именно к ним. Постояв так и успокоившись, она решила не закрывать окно до конца, чтобы кот мог попасть в спальню без ее участия, после чего несколько раз выдохнула и снова легла в кровать. Сердце все еще колотилось, но вопреки этому, ей все же удалось вновь заснуть, и на этот раз без сновидений. Драко Малфой боялся засыпать. Боялся того, что последует за пробуждением. У него не было выбора – никогда, не оказалось и в этот раз. Отец пришел мертвенно бледный, уголок рта чуть дрожал, каждый раз, когда он пытался скрыть собственный страх. За стеной льда в глазах бьется что-то очень горячее, что он не может выпустить наружу, но только вот прозрачная радужка трескается и плавится невидимой слезой. Драко умеет видеть их, хотя лицо Люциуса почти неподвижно, за исключением маленького уголка. Он чувствует ужас, забирающийся под кожу матери, как свой собственный, и знает, что плакать не имеет смысла. У них не было выбора. И у него нет. Поэтому он ничего не сказал, лишь кивнул и обнял Нарциссу. Он знал, что это необходимо, что это то, чего от него ждали с самого начала. На самом деле Драко был удивлен, что ему дали так много времени – еще тогда, когда Поттер вернулся из лабиринта, он думал, что ему придется стать Пожирателем. С тех пор прошел ровно год. И вот, ему шестнадцать, и семейное проклятие догнало его и поставило перед фактом, от которого не уйти, потому что и идти-то некуда. К тому же, он не один. Его жизнь отныне – ничто, лишь разменная монета в руках одного из лордов, за которую куплено время его родителей. И от того, какую стоимость он сможет потянуть, зависит срок, отмеренный им всем. Корона, с которой он родился, превратилась в терновый венец, шипы которого все сильнее и сильнее впивались в кожу. Он уже привык. Он почувствовал это в тот самый момент, когда понял, что ни один из двух лордов его не отпустит. Ни Воландеморт, ни Поттер. Одному он был обещан по праву рождения, как наследник отца, второй же захотел присвоить его себе и этому невозможно было противиться – Мальчик, который выжил, брал то, что хотел, не спрашивая ничьего мнения. Он был с ним, когда ему хотелось и бросал, когда находил занятие поинтереснее. Он окончательно убил его надежду на свободу и лишь в их последнюю встречу, после того как тот выкарабкался из могилы, в изумрудных глазах Драко сумел увидеть что-то человеческое. Что-то, чего он не видел очень и очень давно… что-то, что еще делало его друга живым и отделяло от того, чтобы стать вторым Воландемортом. И вместе с этим ему было очень и очень страшно. Так страшно, как еще никогда прежде. Возможно, именно так и чувствовал себя Поттер все время… Но все же Драко не мог ему сочувствовать. У него не было права на ошибку и его никто не будет спасть, сели он сделает неверный шаг. Дамблдор не придет, и никто не станет его утешать. Никто, в общем-то, не станет обращать на него внимания и жалеть. И в жизни его не будет ничего, кроме задачи и цены, которую придется заплатить, если он с этой задачей не справится. Он поежился и сел в кровати, обхватив колени руками. Прятаться было некуда. Долгие минуты провел он в оцепенении на своей резной кровати под балдахином, прежде чем погрузиться в прозрачный, нервный сон. Драко так и не смог уснуть по-настоящему, часть него все это время бодрствовала и ждала наступления утра. Но все же в конце концов дрема, тяжелая, тошнотворно-неприятная накатила на него, утащив куда-то во мрак… …он лежал в земле. В мерзлой каменной земле. В отверстие могилы падали хлопья снега и не таяли на его теле, но это уже не имело ровным счетом никакого значения. Драко Малфой был мертв. Как и все Малфои. Потом он услышал, нет, скорее почувствовал, как чужая темная воля приказывает ему подняться. И он подчинился, слыша, как хрустят кости и замороженная плоть. Медленно, опираясь на стены могилы, он поднялся во весь рост и вылез. Вокруг не было ничего, кроме снега и руин древнего готического замка. Расколотый витраж с ангелом, которые ему, честно сказать, никогда особо не нравились. Все вокруг было мертво и холодно, так же, как и он сам. Он был частью этого места и в общем-то, ему было здесь хорошо, если только к покойникам можно применять такое понятие. Его звала фигура в черном плаще, окруженная клубами дыма. Змеи шевелились под капюшоном, и он слышал их монотонное шипение. Когда он приблизился, из-под струящейся ткани показалась когтистая рука, покрытая черной блестящей чешуей. И голос, высокий и холодный, раздвоенным эхом прокатился по всем руинам: - Мы ждали тебя и слишком долго! Ты нужен нам, иди сюда! Он не мог сопротивляться. Все, что ему оставалось, это подойти еще ближе. Вдруг капюшон упал, и он увидел… Две головы. Две головы, одна змеиная, другая драконья, с алыми и изумрудными глазами, горящими во мраке. Драко не удивился. Он давно узнал их, еще по тому, как они звали его. Лорд Воландеморт и Лорд Поттер. Они смотрели на него, жадно и изучающе. Наконец, руки разорвали на его груди остатки белоснежного савана и вцепились в ребра, ломая и раздвигая их. Полусгнившая кожа расходилась под когтями, черная кровь комками падала в снег, но он ничего не чувствовал, только смотрел, как Лорды достают его сердце, к его собственному удивлению, все еще почти живое. Почти. Оно дернулось два раза, словно испустило последние вздохи. Рты расплылись в зверином оскале и в одно мгновение руки разорвали сердце на две части. Драко поморщился, вдруг почувствовав, как касаются снежинки его раскрытых ребер. А затем он упал и в этот момент почувствовал долгожданную свободу – наконец его отпустили. Снег падал ему на лицо и не таял, но это и не было нужно. В самом деле, зачем мертвецу тепло? - Драко… Драко, милый, пора! Он с трудом открыл глаза и в легком розовом сиянии рассвета, пробивавшемся сквозь чуть раздвинутые портьеры, увидел встревоженную и печальную Нарциссу. - Он… он ждет? – юноша тут же сел, пытаясь сбросить оцепенение. Мать кивнула и встала. - Где… - Он хочет, чтобы ты пришел к нему сам, - она нервно сглотнула и попыталась улыбнуться, - я приказала сделать тебе чай. Одевайся, отец уже… уже в гостиной. Она наклонилась и, заглянув ему в глаза, вдруг поцеловала в лоб. Затем погладила по голове и тихо прошептала: - Мой мальчик… Драко, все будет хорошо… - Все в порядке. Я готов, - он кивнул, - сейчас приду. Драко подождал, пока мать выйдет из спальни, и только когда дверь закрылась, он позволил себе заплакать. Застегивая рубашку, он тяжело дышал, но к тому моменту, когда на нем оказался черный пиджак, юноша уже успокоился. Из зеркала на него смотрел бледный призрак с покрасневшими глазами, уголок губ которого подозрительно знакомо подрагивал. - Ты пережил Поттера. И его переживешь. С этими словами промокнул платком кровь, пошедшую носом, вздохнул и… улыбнулся, словно монарх, взирающий на своих подданных. Какая разница, корона, проклятие, ненависть или обещание, если носить их придется до конца жизни, не снимая? Поэтому он бросил платок, пропитанный кровью на ковер и, наступив на него, покинул комнату, залитую золотым светом.