Навь

— А коль все не так пойдёт? — Коль не так – станет одним из этих, — качает Кощей головой в сторону, и от взгляда на тень стражника серую у волка сердце в груди сжимается до боли. Проносятся в голове воспоминания давние и не очень: вот видит он среди деревьев фигурку маленькую, что ходит-бродит так одиноко, плечи сжав от холода, ищет свою судьбу, вот он поднимает воронёнка упавшего, который мигом в руках его обратно обращается и жалуется, что летать в жизни не научится, вот у озера они, а вот кольцо из огня, статуи каменные…потерять его, потерять братца названного, Серому страшнее кажется, чем перед самим Чернбогом оказаться. — А бывало так? — идут они длинными коридорами, лестницей узкой, и вот уж двери в его покои видны, но вдруг останавливается Кощей. Серый бровь поднимает – впервые видит, как медлит царь Нави, как крепко пальцы его кубок пустой сжимают, а взгляд дверь резную сверлит. Неужто сомневается? Но тут же гордо поднимает Кощей голову и становится стальным взгляд его. Никаких сомнений более, и распахивает он дверь, внутрь шагая, и волк за ним. Да только чуть не сталкиваются они с Володаром, что у самых дверей стоял, руки на груди сложив. И вслед за хитрой этой слабой улыбкой и Серый невольно улыбается, хоть и криво – до того тошно на душе. — А я все ждал, — и впрямь осмелел чародей, прямиком в глаза учителю смотрит, даже головы не склонив. — Когда ж вы войдёте… Скользнув по кубку лишь взглядом равнодушным, отходит Володар в сторону, пропуская Кощея, и тут же рядом с Серым оказывается, прямо за плечом. Уж когда овладел он этим искусством, не помнил волк, да только был Володар то там, то тут, стоял с миг назад на месте – а кажется, что и не было его там никогда, все время сбоку да из-за спины выходит, одним взглядом к месту приковывая. Молча касается он пальцами подбородка Серого да голову его в сторону отводит, в шею придирчиво всматриваясь. Но пропал след от стрелы, бесследно пропал. — Помогли, значит, заговор да снадобье… — Иди-ка сюда, Володар. Взгляд, печальный почему-то, в желтых глазах волка задержав, отходит чародей к Кощею, и тут же смотрит на кубок в его руках. Тяжёлым чём-то несёт оттуда, сыростью да железом, и дымится темная зелёная жидкость так, будто листья сухие горят. Тут же мрачнеет лицо Володара, серьезно сводит он брови к переносице и вздрагивают плечи едва заметно, но на это лишь ухмыляется Кощей довольно. А волк все смотрит, зубы сжав. Вот они, колдуны: с секунду назад-то пусто в кубке было. — Вижу, объяснять тебе не надо, — медленно протягивается вперёд рука с кованым кольцом, да только вдруг останавливается. — Серого прогони. — Что? — и приказ этот пугает куда больше, чем то, что в кубке плещется. Мигом подняв голову, смотрит Володар то на учителя, то на друга, пальцы чёрную ткань на плече сжимают. — Серого? — Прогони, — повторяет Кощей тоном, не терпящим возражений, и едва заметно кивает в сторону. — Сам. — Кощей, — у волка непроизвольно губа верхняя дергается. Волк – он и в человечьем обличье волк, клыки показать стремится, защищая то, что дорого. — Кощей, Кощей, — фыркнув пренебрежительно, оборачивается царь Нави, яд в руке покачивая. — Ты сам посуди, песья голова. Помочь – не поможешь, спасти – не спасёшь, лишь изведёшься весь, пытаясь не отвернуться со страху, как трус позорный, и свой век поубавишь, и его помучаешь. И молчат оба, и молодой чародей, и Серый. Сколько зубы на него не скаль, сколько хитростью извести не пытайся, а мудр Кощей, и веками это известно всем. Да только легче не становится, лишь горько на душе. — Серый, — на голос ученика тут же и Бессмертный оборачивается, и волк голову поднимает. — Уходи. И пусть приказ этот сердце разбивает, пусть волком завыть хочется прямо здесь, на четыре лапы упав, лишь шумно сглатывает Серый, кивая быстро. Не повиноваться ему кощунством кажется, и вот уже дверь тяжёлая захлопывается у волка за спиной. Но и теперь выть нельзя. Но ведь ушёл он из комнаты? Ушёл. Прислонившись к стене, сползает по ней Серый на пол, голову руками обхватив. Что же это будет, мать волчица, что же это будет… — Прогнал, — замечает Володар спокойно, пока взгляд его снова к кубку прикован становится. И он чувствует это, и Кощей, и Серый, что поди за дверью сидит, зажмурившись, будто сейчас разнесёт тут все ветер яростный: тёмное что-то надвигается, уходит яркий и цветущий стебель под землю, а встаёт вместо него колючий корень, извиваясь между скалами. Кощей же медлит отчего-то, губы жмёт, кубок думает на стол поставить, отодвинув амулет, да только останавливается и лишь крепче в пальцах его сжимает. — Вижу, Володар. А понимаешь ли ты, что не будет пути назад? — Некуда, — и когда гордо вскидывает чародей голову, щурится Бессмертный довольно. — Мне «путь назад» держать. Уж не тебе ли я клялся в вечной верности, не твои ли приказы исполнял беспрекословно, стены охранял и дороги, не для тебя ли над лесом кружил? — Верно, — иной раз мог Кощей и ударить за дерзкий тон, и кольнуть где-то так, что не в теле больно становится, но отвратно на душе. Но не сейчас, усмехается он только и ближе подходит. Дергается Володар от вытянутой руки, да только остаётся стоять на месте, подбородка не опустив. «Вот как…ну да сам виноват.» Но не останавливает это Кощея от того, чтобы ученика по виску погладить костяшкой, а затем и кубок протянуть. Секунды взгляды эти длятся, а затем забирает Володар яд. Кощей глаза опускает: аж костяшки побелели, но рука не дрогнула. Боится, значит, но не дрожит. Выучил всё-таки. — Ну? — тут же прекращается касание ласковое, и резко Бессмертный выпрямляется, вновь ученику в глаза заглядывая. — Передумал? — Как я мог, учитель, — не моргая, качает Володар головой и кубок к губам подносит. И пока наблюдает царь Нави за ним, будто самого его травят. А ведь даже не спросил Володар, больно ли будет ему, что же почувствует, взял кубок из рук учителя да яд смертельный выпил, будто это медовуха обычная. И будто окатывает Кощея ледяной водой, когда кубок пустой с тихим стуком на стол встаёт. — Над вкусом бы поработать, — твёрдым пока ещё голосом заявляет чародей и плечами ведёт, хмурясь. Не то, чтоб приятно ему под пристальным взглядом Кощея, будто холодом пробирает. А потом понимает Володар, что не холод это, а жар, и в глазах силуэт его тёмный плывёт, а за ним и весь мир наверх куда-то…но вовремя не дают упасть чьи-то руки, и последним, что живая плоть чувствует, сталь колец становится да вздох тяжелый где-то на лбу. Едва хлопает дверь, подскакивает Серый с пола и чуть ли не по струнке вытягивается, все пытаясь в глаза Кощею заглянуть. Хочется его схватить за воротник и встряхнуть, как следует, заставить наклониться и, в лицо глядя, держать ответ, как да что. Молчит царь, волка взглядом сверля, и лишь потом кивает медленно. — Справится. Колдовская кровь, — и жестом указывает Серому следом идти, по ступеням вниз направляясь. — Знаю, что колдовская, давно понял, — невольно морщится Бессмертный, когда слышит, как в голосе чужом от волнения то и дело рычание пробивается. — Что, и впрямь справится? — Не веришь ты в него, — бросает Кощей взгляд назад через плечо. — Не в него, а тебе я не верю, — в стену ударить кулаком хочется, в свой облик вернуться да вцепиться царю в плащ, потащить вниз по лестнице, чтобы цепи все да корона гремели, да только Серый держится, зубы сжав. Тихо хмыкает Кощей – сложно волка за это судить, слишком уж буйный да свободолюбивый у него нрав, слишком уж много он натерпелся от его же, Кощея, рук. — А ты возьми да поверь, волче. Многих я на своём веку повидал, многих обучал, принимал, как сыновей родных. Да только ни один, — на словах этих дергается у Кощея бровь, и хорошо, что не видит этого волк. — До его лет не доживал, то по глупости своей, то со слабости. А тут… — Будет, значит, самой старшей твоей жертвой из людских детей? И тут же тянется назад рука, хватает Серого за воротник и стаскивает с лестницы на пол холодный. От удара о него колено ноет, да только тут же вскакивает волк, брови сдвинув. И всё-таки не по себе ему стоять рядом с царем, особенно когда глаза у того горят, глядя так надменно. — Ежели ты думаешь, пёс, — гремит по залам голос царя, — Что коль хотел бы я от него избавиться, то стал бы в себе подобного обращать да терпеть, пока вырастет, то ты плохо знаешь меня. Или же если ты решил, что не дорог он мне, то ты глупее дворовой птицы. А коль продолжишь изводиться, как нянька-наседка, да опять на меня со страху бросишься, то прикажу на цепь посадить у самых ворот, чтобы всяк проходящий видел, как волчий род на службе у меня позорится. Молчал Серый, взгляд потупив. А ведь не поспоришь с ним, если здраво глянуть, да только это уметь надо. А как тут уметь, если хочется в глотку ему вцепиться или, как кошка замерзшая, дверь пойти скоблить? Фыркает волк, подбородком дёрнув, смотрит по сторонам, да только все равно в итоге упирается в Кощея взгляд, как бы не крутился. — А ждать-то сколько? — А ты подумай, простое ли это дело, плоть обратить в мёртвую и разум сохранить, — и опять «подумай». Больно умные у этих колдунов головы. И пока удаляется Кощей, смотрит Серый ему вслед. Царь это, конечно, спиной почувствует, а коль нет – догадается. И правда, бросает Бессмертный напоследок: — Коли так хочешь лапы занять, поди пока духов разгони неспокойных. По всем коридорам мелькают, сил моих нет. «Сил твоих нет, — думается волку, что в истинном обличье с места срывается, глухо рыча. — У иных все их забираешь, а у самого нет, каков подлец…» С тихим плачем неспокойные духи разлетаются от стен, стоит им зверя колдовского увидать. Для них-то он – ужас ночной издавна, а почему, не помнят. Ничего они не помнят, только бегут, куда гонят иль позовут, вот и сбегаются сюда – больно много криков затихающих с их стороны из крепости Кощея слышно, наполненных болью и ужасом. Рывок в сторону – ещё трое, разлетевшись во все стороны, растворились в свете тусклом. А вот следующим не свезло: от досады да злости не рассчитав, прыгает волк в самую середину их клуба, зубами громко щёлкнув, и рассыпаются все мигом, один только в стену ушёл. От усталости и четыре лапы не держат, что уж о двух говорить, а потому волком он и возвращается. Тащится Серый так до самой башни, голову повесив. И духов разогнал волк, и вдоль стен пробежался, и по двору крутился – все попусту, не проходит тревога мучительная и все тут. И лишь возле дверей самых как ледяной водой его воспоминания окатывают, как же, собрался, молодец-удалец, братишке нажаловаться и ему под бок упасть, а на двери-то вон, пятна черные пошли, да и похолодало тут – незачем больше Кощею тепло поддерживать, чтобы живой не заболел, нет тут живого никого. Да и пятна эти жгутся, стоит только лапой до двери дотронуться, будто «нельзя, не ходи» говорят. Вновь обида Серого берет, да только нечего делать – не избавиться и от неё, и от горечи тяжёлой на сердце, ждать надо. — Ну и зачем? — А чего он нежный такой у нас? Волка ты мне попортил, размяк ж совсем. Сквозь сон, как сквозь воду мутную, голоса доносятся. Дёргает Серый лапой, голову чтоб устроить поудобнее, да только второй раз его будто водой окатывает. А чьи ж это голоса? Тут же волк глаза распахивает и поднимает голову. Видать, так он и уснул под дверью в башне, а его, выходит, в комнату занесли и здесь положили. Да только что в комнате? А в комнате Кощей на лавке сидит, пальцами по колену перебирая, а у стола хлопочет фигура черноволосая. — Ты гляди, проснулся, пёсик, — и что-то довольный у Кощея голос, донельзя довольный, редко услышишь его таким. Лапы ноют, и лишь поднимает волк голову, то на царя глядя, то на пол. Не так что-то, и быстро понимает он, что – тени нет. — Серый! — оборачивается фигура, что без тени, и поднимает Серый взгляд. И тут же падает с его сердца такой груз, так легко становится, будто речку вмиг взяли да очистили или камень огромный со скалы столкнули. Знакомое лицо, до боли знакомое, бледное, правда, и глаза потускнели, будто кто их в белую воду опустил, да только все равно это Володар, на ногах стоит и своим голосом молвит. И не успевает волк пасти раскрыть, как оказывается чародей уже подле него, прямо в морду заглядывая да руку в шерсть волчью запустив. — Серый, погляди, получилось. — следующий камень падает со звериного сердца, когда чувствует Серый, как рука, пусть и холодная, гладит его. — И зря ты, волче, на меня рычал, — тяжело Кощей поднимается с лавки, в полный рост выпрямляется, плечами поведя. — Но хватит вам. Идти надо. — Куда идти? — наконец, подаёт волк голос, носом в ладонь Володара холодную уткнувшись. Не недовольным он выходит, спокойным, и пусть в жизни бы Кощей не признался, слышать его таким куда приятнее, чем вечные ворчания да издевку. — Навь осмотреть на правах жителя законного, — обыденно, без злости Кощей сообщает это, перстни на пальцах своих рассматривая. — Или ты думаешь, что вот все духи, к примеру, простому, хоть и колдовскому глазу видны? Молчит царь Нави недолго, подбородок трёт, будто думая, что б еще сказать в напутствие, пока наблюдает, как Серый с Володаром на ноги поднимаются. — Да и поговорите, — наконец, продолжает он, и дергается у волка ухо. Поговорить? «Погуляйте да поболтайте, хоть кости мне мойте»? Что ж это за указы такие, новые необычайно? — А то я все вопросы, Серый, уже в глазах твоих читаю, и что-то больно их много. Редко Кощей так просто отпускал их. Иной раз Володару надо было учиться, другой Серый собирался в Явь, третий царь не в духе был или опасался чего-то. Так что в молчании названные братья шли до самых огромных дверей, то ли подвоха ожидая, то ли крика о том, что шутка это была, кто ж его, Кощея, знает. И подаёт волк голос только за тёмными высокими стенами: — А честно ответишь, братишка, коль я спрошу? — Отвечу, — без замедлений Володар отвечает, взгляд к небу поднимая. И не кажется оно таким мрачным, так и было всегда, как будто, и деревья другими стали – видит в их ветвях кривых чародей больше не угрозу, но укрытие. Тыкается в руку холодный волчий нос, и улыбается чародей, на друга взглянув. А глаза у того грустные-грустные. — Больно это было? — и кивает Серый назад, на крепость. Вздыхает Кощеев ученик, за ухом волка почёсывая, и едва заметно он качает головой. — Нужно это было. А больно или нет – то уже второе. Но если тебя именно это, свет мой, беспокоит, то отвечу: не больно. А что, ты и впрямь на Кощея рычал? — Думал, с самого верха башни стащу за шиворот, — и хоть неподвижна морда звериная, слышит Володар, что братишка его улыбается. И снова за ухом треплет, а волк и рад. — Да ну его, трухлявого, — вдруг ведёт чародей плечом и на шаг назад отступает. — Как думаешь, не растерялась моя сноровка? — А мы испытаем, — тут же оживляется Серый, хитрый прищур увидев на чужом лице, и к земле пригибается. — Ну-ка, братишка, кто первый до озера? И тотчас срываются они с места, волк – по земле, а ворон, что с места взлетел, где миг назад Володар стоял – по воздуху. Радуйся, Кощей, что удалось тебе задуманное исполнить, радуйся, Серый Волк, что не сгинул твой названный братец от чар, пусть и щемит сердце за жизнь загубленную…бесшумно пролетает ворон возле вековой ели, и вздрагивают ветви ее. Мелкий дух, что волк своим хвостом задел, пискнув тихо, в кустарник падает. От камня, в воду упавшего, круги плывут по озеру, и останавливается волк, дыхание переводя. С тихим смехом растворяется на месте ворон, чёрный дым от него ползёт по земле, и берет чародей морду брата в свои руки, в глаза заглядывая. — Не поубавилось сил. — Э нет, братишка…фух. Раньше приберегали мы в одно время, а теперь, стоит мне из-за елки выскочить, ты уже тут. Радостно какой-то части волчьего сердца, а вот другое, что в груди у Володара не бьется больше, где-то все-таки тихо ухает. Мелькает за спиной у волка, среди деревьев, тень, на его тень похожая – чёрная, глаза белые горят, да только не страшная она, а печальная. Не хрустит под ее лапой упавшая ветка, и будто кожей чувствует чародей, как грустно улыбается она перед тем, как пропасть. — Твоя правда, — но незачем знать об этом Серому. Тут и всплеск тихий их отвлекает, мигом братья оборачиваются и видят – сидит на ветвях дерева, что к самому озеру склонилось, девица в белом, волосы длинные руками с лица поднимая да болтая босыми ногами в воздухе. — Что, Серый Волк, — певучий у неё голос, а глаза, что синевой блестят, хитрые-хитрые, — Обогнал тебя наконец колдун? — А то ты не видела, — красивые они, мавки эти треклятые, да только осторожнее надо с ними быть, того и гляди завлекут в трясину, закружат – и поминай, как звали, но все-таки Серый не скалится, другое обличье мигом приняв и братишку за плечо приобнимая. Тут и других замечает волк, одна из ветвей вылезает, другая из-за камня выглядывает, да и молодец-утопленник у берега сидит, водоросли из волос у третьей сестрицы выбирает. Оказывается самая первая мавка, что в белом, на берегу, и чародея, и волка по плечам гладит, в глаза все заглядывая. И правда красивые они, аж утопиться хочется, и страшно представить, что с живыми-то простыми людьми бывает, если уж существ из Нави так просто они заманивают. — Никак, законный ты теперь местный житель, — скользят пальцы изящные по щекам Володара и шее, и усмехается волк, вспомнив, как давно когда-то сомневался его братишка в том, что мог бы лишь нежной улыбкой любую девку Кощея переманить. — Верно, красавица, — поймав руку утопленницы, прижимает ее колдун к своей груди, и тотчас та ласково улыбается, и ухом прижимаясь следом. Но нет там живого сердца, не раздаётся стук и кровь не бежит. — Так отпразднуем! — отстранившись, мавка радуется, по груди его гладит. — Отпразднуем! Все мы тут чудно петь умеем, и братец наш, — не успел Серый заметить, как другая уже у него на плече повисает, пальцы ледяные сложив. Да и утопленник молодой тут как тут, у них за спинами, за плечи обнимает да подталкивает к озеру. — Ночь в Нави красива, да у нас ещё краше. — Самое чистое и сверкающее у нас озеро, Водяной говорил, да-да. — Вы погодите. — посреди галдежа гремит голос Володара так, что мигом он стихает, а мавка, что уж за руки его схватила, подбородок вскидывает. — Меня, краса, — красивые существа отчего-то всегда обидчивые, и гладит ее бледную руку чародей, взгляда не отрывая. — Топи, сколько хочешь. Его не тронь. — и кивает он на Серого, а тот, благодарно, в ответ. Уж сколько учил не делать так, а сам, вы гляньте, уже в руках златовласой красавицы поплыл, что к нему жмётся так сиротливо, едва не забыв, что единственному ему тут дышать надо. — Зовите-ка вы сюда всех сестриц, и вот когда выйдете – тогда песни ваши и послушаем. Недолго пришлось уговаривать красавицу из озера. Слушал лес песни волшебные, что так грустно над верхушками деревьев тянутся, что подойти хочется ближе, а едва подойдёшь – в танце закружишься, до самого утра. И в озеро спускалась толпа шумная, и тотчас на берег поднималась, бедные уши лесных обитателей…и Кощей не злился почти, лишь глянул, что да как, да удалился в дальние комнаты крепости своей. И Леший, будем надеяться, не осерчает на шум.