Навь

Правление Кощеево похоже было на то, как его отец правил: жесток он был, распри между подданными решал если не поединком, чтоб и себя потешить, и от одного из них избавиться, то спором, и условия ставил такие, что уходили от него зачастую, голову понурив и бледнея. А ещё чаще и вовсе молчали в ответ на крики высокие стены каменные, не было в них правителя – то к людям он заглядывал, глянуть, что поменялось да как живут, а то и обратиться кем и повеселиться на славу, то пропадал у Яги в избушке, а иной раз и вовсе скрывался где-то в чёрном лесу да бродил в одиночестве. Наткнётся на кого, и там уж по настроению, поговорит аль утешения своего ради в камень обратит, да так и оставит среди деревьев стоять. Шло время, менялись люди, росла Навь, да только все меньше приносила корона Кощею радости. То ли не хватало чего, то ли не так делал он что-то, так думал царь, пока бродил чёрным силуэтом рогатым между деревьями. Но не сказал никому, да и кому ж можно было? Время прошло, прежде чем заперся вдруг Кощей Бессмертный в своей крепости, да наружу больше не являлся. Змея только раненого пустил, выслушал, как люди свою часть договора не исполнили, напали на него, да отправил обратно, своим именем позволив созвать всех змей других, что одним касанием своим отравить могут, и всю деревню ту треклятую так в Навь переправить. А едва скрылся Змей за воротами, снова пусто стало под чёрными сводами, и те тени безликие, что вокруг хозяина своего хлопотали да нашептывали хором, кто пришёл, не помогали этому. Не убывало их: взамен тех, что от старости своей и того, что не было больше никого, кто помнил бы их, исчезали, все новые склонялись перед Нави владыкой, едва умирал кто-то, кто душу свою и смерть свою ему обещал, и более не был человеком. И они ведь хаживали в Навь, кто у Яги выживал, кто колдовскими путями, а Кощея только веселило это. Но то прежде было, теперь же отмахнулся он от очередного попрошайки молодого, и ворот не открыв. Силы тебе? Так поди наработай, взамен батьки-то попаши. Что за род… Но вот однажды, через окно в воздухе глядя на мир людской, услышал Кощей за стенами звуки, с начала его времени знакомые ему. Захлопали огромные крылья, затрещал огонь, а после и тихие шаги послышались. Озарили высокие стены чёрной крепости всплески самого яркого пламени, что не жжется, заплясали по камню красными цветами – явился к Кощею вестник божий, покорный слуга Семаргл, крылатый волк. И был он вдвое больше ростом волка обычного, а в воздух поднимался на крыльях своих могучих, да во всех трёх мирах бывал, служа своим хозяевам. Едва не ослепило владыку Нави сияние крыльев его, но сдержался, рукою не закрылся, а взглянул Кощей прямо в морду ему. Не было в глазах у Семаргла ни злобы, ни благоговения перед властителем одного из миров, со смирением спокойным смотрел он, в почтении лишь преклонившись. Смотрят так те, кому нечего уж доказывать, да и незачем, те, кто судьбу свою принял, как принял Семаргл то, что жизнь ему была подарена для услужения лишь и защиты других. — Ну здравствуй, Кощей Чернобожич, владыка Нави, — отразился от высоких сводов зала тронного могучий, но мягкий его голос, и сложил божий вестник крылья. — Здравствуй, здравствуй, Семаргл, — спокойно ему Кощей отвечал. То ли не рад был он видеть слугу своего по праву рождения, то ли наоборот, впервые с той поры, как в замке он заперся, радовало новое что-то его глаза столько же, сколько и слепило – трудно было выбрать Кощею, а потому держал он маску ледяную, коей, чувствовал, уж начал обрастать. — Да только избрал бы ты другой облик. Знаешь, не жалую я псовый род. Ни обиды, ни вопроса не выдал Семаргл, в ту же минуту согнулся весь и выпрямился, крылья под плащом алым расправив, уже в рост человеческий. Не утратили сияния ни волосы его, ни глаза, порой взглянешь – аж больно, да радует только, что не пёс или волк какой, подумалось владыке Нави. — Делай дело своё, говори, что тебя привело сюда. Вести какие оттуда, — продолжая, махнул Кощей пальцем наверх, да так, небрежно, — Или ещё что? Зачем пожаловал? — Оттуда нет для тебя вестей, владыка, это знаем мы оба, — качнул Семаргл головой, то ли и вправду печально, то ли почудилось Кощею, — Другое меня привело. Столько времени ты у поста, целой Навью один правишь, да ни разу не призвал меня. Пролетал я давеча рядом, уж прости, заглянул, пока не видел ты, но никого я не нашёл, только тени твои пленные у стен тают. Неужто не нужен тебе, Кощей Чернобожич, совет какой? Не нужна ли помощь? Знаем мы оба и то, что служить и тебе я создан, да только со времён отца твоего говорим мы впервые. И по мере того, как говорил Семаргл, все ближе и ближе к трону Кощеевому подходя постепенно, закипала у владыки кровь, мрачнело лицо его, все чернела маска ледяная. — А ты, стало быть, посочувствовать мне решил да и протянуть…лапу, — криво, недобро усмехнулся Кощей, взгляда не сводя с лица чужого. Не боится он, не трепещет, смотрит только да ждёт, что ответят, чего ж ещё от Родовой шавки ожидать ему было, — Так спасибо тебе, Семаргл, от всего сердца моего, ну удружил. Вот и слушай, значит, мой ответ, — мигом слетела с лица владыки усмешка, яростно сверкнули глаза золотые, лишь усилием огромным остался он сидеть, а не вскочил тот же час с трона, за меч хватаясь да волосы свои длинные в стороны разметав. Лишь отмахнулся, словно от мухи назойливой, — Не нуждаюсь я в советах. Ни в твоих, ни оттуда, откуда тебя, я уверен, прислали ко мне, не сам ты прилетел. — Неправда это, Кощей Чернобожич, — нахмурил вестник огненные брови, головой качая, — Прилетел я сам. Не по душе мне смотреть, как ты один совсем у окна стоишь или бродишь по лесам Нави да Яви. Уж не горюешь ли? Знаю я, что оставил тебя твой род, так… — Никто мне, Семаргл, не нужен, и ответ мой не изменится. — И владычица? — и когда стихло эхо от вопроса вестника, тишина звенящая в тяжелом воздухе крепости повисла. Смотрел Семаргл на Кощея, а тот – в ответ, брови нахмурив. Долго смотрели, пока владыка Нави пальцами перебирал по резному подлокотнику, молча, задумчиво, и, наконец, продолжал вестник божий: — Силён был Чернобог, силён и страшен, да только все равно… — Ни слова, — сквозь зубы Кощей бросил, перебив его. — Я – не Чернобог. Владычица, говоришь, нужна мне…а вот тут я б и согласился с тобой, да только, — с холодной усмешкой развёл он руками, — На ком же жениться? На Сирин, быть может, аль Алконост? Да они мне не ровня. Из твоего рода волчьего взять себе жену? Да я собак не жалую, а человеком ходить – много им сил иметь надо. Яга, скажешь ты? Умна да хороша, но разве ж нужна мне такая жена? нет, Яга – друг мой верный. Полуденницы крикливы больно, а от мавок да кикимор тиной несет, — и тут же он поморщился брезгливо, едва представил, как по ковру зловонные водоросли тянутся. — Тебя, Кощей Чернобожич, послушать, — и сокрушенно Семаргл головой качнул, в стороны разметав свои волосы огненные, — Так будто не люб тебе никто. И в тот же миг, как сказал это, понял вдруг вестник божий, что прав он. Смотрел он на владыку Нави, на троне восседавшего, и пусть глаза его были золотые и жгли более холодом, а не светились алым, будто кровь людская, безумием, пусть более он походил на человека, чем отец его, а все равно видел Семаргл тень Чернобога. Не ушла эта тень с первыми богами, что к отцу-создателю своему в Правь отошли, так и висела над двумя мирами. — Это почему же! — хохотнул вдруг Кощей, медленно рукою в воздухе ведя. Затрещал воздух и разверзся, дым пустив, будто окно в нем вырезали. И к ужасу своему увидал Семаргл в этом окне поле. Скакали по тому полю трое лошадей со всадниками, блестели на солнце шлемы серебряные у двоих и золотые косы у третьей. На белой кобыле восседала девица, а спутники ее – на гнедых, и неслись они прямо к стенам города некоего. — Никак, это люди, — ближе ступил Семаргл, крыльями даже сложёнными сумрак разгоняя. — Наблюдательный ты, Семаргл! — бросил Кощей издевательски, взгляда не отводя от открытого в Явь окна, — Люди. Это невеста княжеская, Белава, в град возвращается. Видал я ее однажды, даром она обладает, поёт столь же хорошо, сколь она красива. Вот и приглашают ее порой в княжества другие, чтоб на свадьбе спела иль на пиру. Захлопнулась прорезь в воздухе, лишь дым оставив, и улыбка нехорошая на лице Кощея появилась. Не по себе стало Семарглу, крылья раскрыл, не сводя взгляд с лица одного из хозяев своих. — Что, советник, жениться мне советуешь? А коль возьму и выберу я себе невесту из людского мира? А с князьями да защитниками, — и тотчас легла рука Кощея на костяную рукоять меча, что всегда носил он на поясе, а теперь тот подле трона стоял. — Уж хлопот не будет. — Род людской – дети божьи, — дрогнул голос Семаргла. Смотрел он в холодные Кощеевы глаза и видел, что решено все, ничего тут не поделать. Как Чернобог за свои решения горой стоял, так и Кощей никого не послушает. И тогда последнюю свою просьбу решил он огласить, голову склоняя смиренно: — Да и с моим родом мешан бывает. Ты, Кощей Чернобожич, меня не послушаешь, как предок твой ужас наводил на них, так и ты будешь, как у него и в Нави духи от страданий горбились, так и у тебя будут. Но прошу я тебя только лишь об одном: не тронь волчью кровь. Это дети мои, как и их дети, пусть и считают они тебя правителем своим, многие в Явь ушли, вольным народ становится. — Не трону, — небрежно Кощей отмахнулся, выпустив из пальцев костяную рукоять меча своего. И знал Семаргл, что не согласится так просто владыка, условий ждал от него – и не зря, — Но коль найдётся тот, кто волчьей крови, но по воле своей служить мне будет, не твой более и не будет его для тебя. Делать нечего – верил один, что не случится такого вовек и верил другой, что полчища таких будут, а стало быть, и первого легче подчинит. Пожали руки Кощей и Семаргл, договор свой закрепив, и после пронёсся в небе темном над Навью яркий огонёк – возвращался к другим хозяевам своим божий вестник, крыльями горящими тьму разгоняя. Сделал Кощей, как и говорил ему: ночью явился в город, да не один, заявить ему о себе хотелось, чтоб именем его пугали детишек бабки и бравые воины в страхе сбегали. Не смогли ни дружина, ни стражники одолеть свиту его, как бы ни бились, ни мечом, ни булавой – не убьешь тех, кто мертвы уже и были ещё до того, как противники их на свет родились. А Белаву, шумом битвы разбуженную, лично Кощей схватил на летучем своём страшном коне, да так и унёсся с ней в Навь, мертвецов своих развернул за собой, кровь да горе оставив после себя. А когда же князь, яростью ослеплённый, остатки дружины собрав, под стены чёрной крепости конницу направил, видели горожане, жены да дети многих из них в последний раз. Прибывало от убитых мертвецами Кощеевыми людей в их же войске, крики по всей Нави разносились. Еле отбившись да на камень взобравшись, увидал князь, что войско его разбито, а те, кто в живых остался, прочь убегают, пусть даже без лошадей. И тогда побежал он в саму крепость, невесту свою искать да ее проклятого похитителя. Долго блуждал по коридорам тёмным, то Кощея, то Белаву кричал, меч держа наготове, да только едва отворились перед ним двери зала главного, высокие да тяжёлые, да раздались голоса, понял князь, что не темно-то и вовсе в крепости было – просто ослеп он, с концами ослеп. — Права ты оказалась, краса, — и не по себе даже храброму воину стало, когда услышал он рядом шаги тяжёлые да могучий голос. Холод подбородка коснулся – остриём меча поднял Кощей лицо его, к Белаве обратив, — Пришел за тобой твой добрый молодец. Да только какой…слеп, разбит, войско родное его покинуло. Неужто и сейчас не изменишь ты ответа своего? — Не изменю, — уж быстрые шаги, лёгкие князю послышались, да только не добежала до него невеста, видать, рукой ее Кощей остановил иль жестом. — Слепца разбитого выберешь взамен владыки да победителя?! — загремел голос правителя Нави так, что, казалось, и стены дрогнули, — Как он защитить тебя сможет, коль даже ночью в покоях не уберёг?! Только я тебя счастливой сделаю, богатствами да властью одарю, дар твой преумножу да в русло верное направлю! Ну?! Отвечай! — Чудовище! — на звук, что больно уж походил на пощечину, дернулся князь, да только впилось острие Кощеева меча в горло ему, останавливая. — Дура ты, Белава, хоть и красавица, — теперь уж более на шипение голос владыки Нави походил. — Разозлила ты меня, и ты, и князь твой. «Люблю его», ну раз любишь – значит, и испытаний не испугаешься. А вот забирай-ка ты любимого своего калеку да бегите, из царства моего бегите прочь да по Руси, а я погляжу, как вы до дома-то доберётесь. И в тот же миг раздался крик нечеловеческий – отсек Кощей князю руку, которой меч он держал, да тут же отступил в сторону. Слёзы по лицу размазывая да уговаривая любимого бежать все скорее и скорее, взяла его Белава за руку уцелевшую, и побежали они прочь из крепости. Гневно смотрел им Кощей вслед, да только недолго, уж совсем скоро хохотом зловещим разразился – знал ведь, что и до моста Калинового не добегут, уж поднимали головы в лесу да на болотах слуги его, твари жуткие. — Вижу, хороша была битва, — говаривал после Кощей, из окна высокого на то глядя, как изрубленные его новые воины под землю уходят, чтоб оттуда же восстать и ему подчиниться, когда понадобится, — Огня бы ещё…змея надо. Змея потом позову. Через два дня воротились в родной город дружинники недобитые, и, говорят, некоторые из них седые стали полностью. Все до одного лепетали, сбиваясь, как дети малые, что бросить стоит затею эту, к Кощею-то ходить, да послать об этом гонца в Киев-град, чтоб и там об ужасах знали этих и не совались. Так и сделали. А князь с Белавой так и не воротились.