Навь

Лишь к следующему заходу солнца добрались погорельцы несчастные до поселения, что ближайшим было. Впустили их охотно, сочувствуя да вздыхая, тем, кто близких своих да родных в пожаре страшном потерял, позволили на капище пойти или в тишине, в стороне от всех, утраты свои перенести, не досаждая. И едва отдохнув, прям среди ночи, пустился князь по деревне в дома стучать да у тех, кого встречал на дороге, расспрашивать – не видали ли богатыря какого или славного воина, лучше тех, что в дружине служат, которого сами боги или мать сыра земля силой особенной наделила? И была на стороне князя удача, ведь когда было отчаялся он, узнав, что нет никого такого в деревне, содрогнулась дорога – ступил на неё богатырский конь окраса гнедого благородного, с гривой лоснящейся да хитро заплетенной, любого коня больше и сильнее. И спешился перед обомлевшим князем на землю, кольчугой звякнув да оберегами в волосах, мужик. Ростом он был едва ли не вдвое обычного мужика выше, но не исходило от него никакой угрозы – добрыми были глаза его, светлыми. Оглядел он князя, плащ алый за спину откинув, да провел ладонью широкой по могучей шее коня своего. — Как знал, Велесом нарёк. Имя счастливое. Вовремя домчал меня к вам друг верный. — и вмиг осознал князь, кто перед ним на ночной дороге стоит. И точно, Велесом коня зовут, роста огромного, плащ алый да особый меч на поясе висит…прежде ведь не видал он героя известного воочию, вот и не признал сразу, зато сколько слышал. — Святогор…спасение ты наше, — слаб был его голос, и все же собирался князь на колени пасть, да только рука богатырская его остановила. — Незачем тебе передо мной, княже, преклоняться, — и улыбка доброй у него была. Пусть пугал ростом своим огромным, пусть был суровым воином, а все же светлым был Святогор человеком, не боялись люди его взгляда, доброго, спокойного. — Ты мне скажи лучше, что ж ты делаешь здесь? Никак, прознал, что к вам я еду, растрепали-таки певцы бродячие? — и усмехнулся Святогор мягко, головой качнув, — Или беда у вас приключилась? Почему ж я спасение? Не выдержав, рассказал все князь Святогору: и про пожар, и про то, что стены городища пали, и про змея ужасного, и про то, как явился к нему в дом Кощей да забрал с собой дочь единственную…помрачнело вмиг лицо богатыря, обеспокоенным взгляд стал да задумчивым. — И вправду горе у тебя, княже, — вздохнул он, уложив руку на рукоять меча своего славного, — А скажи-ка мне: кто уйти смог из людей твоих? Тихон, писарь твой. Жив ли он, цел ли? И с ним повидаться я хотел… Нахмурился князь, рыдания прекратив да вспоминая, кто у реки был и кто шёл с ним, утешая. Всех приближённых своих знал правитель в лицо, а Тихона и подавно – хорошим был он советником, исправно службу служил, да только не видал его князь среди тех, кто бежал с пепелища, а уж не увидать-то, коль бы выжил, трудно было бы, ведь всегда крутился писарь возле князя, советом ему помогая да указы записывая. И тут вспомнилось князю, что в ту ночь проклятую ушёл Тихон на стену – разузнать хотел, как стражники там пост держат, все песни писать мечтал. А стены-то первыми и сгорели. — Не видал я его, Святогор, — тихо князь отвечал, глаза пряча, — Со стражниками был он тогда, а кого ж первыми змей пожег…вот тебе и ответ. Не смог, выходит, друг твой от чудища спастись. — Вот оно как, — так же тихо Святогор вздохнул, а в глазах – то же горе, что и у князя. Похлопал он его по плечу, кивнув медленно, да и кивнул на деревенскую дорогу. — Иди, княже, передохни. Знаю я теперь и твою историю, и то, что не только дочь Ярославу тебе ворочу, но и за друга верного отомщу тварям треклятым. Давно ведь дружили мы с Тихоном, — не успел князь и рта открыть, как вскочил богатырь на Велеса, могучего своего коня. — Да ведь там и змей ужасный, и сам Кощей, ты куда же, Святогорушко! Ты возьми хоть дружинников моих оставшихся, хоть ещё кого по дороге! Смерть ведь это верная! — взмолился князь, за поводья ухватиться пытаясь, чтобы остановить воина славного. Но лишь взглянул на него Святогор тяжело, плечи расправив. — Незачем дружинников твоих губить, настрадались уже. А коль и змей, и владыка темного царства разом – так что ж, будет мне славный бой, и смерть тоже славная, если уж суждено. — Так передохнул бы хоть, — отчаялся уже князь, понял – не добьётся он ничего, Святогора отговаривая…так и было – на шаг отступил от него Велес, прочь от деревни поворачивая. — У Яги передохну, — и бросился в темноту ночную Святогор прочь, лишь плащ алый, будто огнём, взметнулся. Когда в ярости, если не равной ярости хозяина, то близкой к ней, скачет по земле – хоть в Яви, хоть в Нави, – конь богатырский, битву славную предвкушая, то трясётся мать сыра земля, стонет. Да и грохотом страшным о том, что добрался он до темного царства и ждёт виновных в смерти друга его погибель, оповещал всех вокруг Святогор – ель, что лапами своими пробраться мешала, с размаху срубил, валун с дороги Велес мордой откинул да прямо сквозь тень, едва заметную, что повсюду в лесу следили, пробежал. Уши и глаза Кощеевы, подумал богатырь, все, как Яга рассказывала. Вот свезло ведь – жалует богатырский род, и накормит, и в баню сводит, и спать уложит, историями ее только потешь да окажи должное уважение. И помимо этих много других мыслей было у него: вспоминал все, как Тихон с охотой рассказы его записывал, в песни обратить обещал, сокрушался только, что играть-то и не умеет ни на чем, и тут же обещал, что научится одного только ради этого. Уж редел лес, виднелись за верхушками деревьев башни чёрные, а Святогор все в небо взгляды яростные бросал. Если с Кощеем говорить он был готов, то змея за то, что столько домов пожег и отнял жизнь у друга его, твёрдо решил богатырь убить, вот и поглядывал – не кружит ли над ним, не видать ли. И лишь когда выехал он из леса, к полю пустынному, что Гиблым звалось, направляясь, услыхал яростный рёв. От рыка такого да взмахов могучих крыльев завыло все вокруг, трава редкая почти уж на землю легла, и явился Святогору змей. Шкура, кровавая будто, на бледном солнце Нави сверкала, горели беспощадным огнём глаза, а когти его длинные на земле борозды оставляли, глубже любых, что от плуга, что от меча. Знаю я, кто это, Горын. Богатырь, Святогором звать. Видать, биться с нами пришел, так покажи ему, каково по царству моему шастать да мечом махать. Голосу в голове повинуясь, снова взмыл Горын в воздух, и ветер, им поднятый, по воздуху волосы Святогора да гриву Велеса разметал. Но не растерялся богатырь, а конь и этот порыв выстоял – рванулся вперёд быстрее, чем любой другой конь, да только по хвосту успел Святогор мечом полоснуть, быстро, собака такая, змей летал…а в миг следующий обрушился на них огонь змеиный, чуть ли не стеной, но успел Велес в сторону уйти, а Святогор от языков пламени последних щитом закрыться, и выдержал тот. Непростой щит, зачарованный. И сам богатырь непростой. Ты поднажми-ка. Все видать Кощею было в своих покоях – сидел владыка на троне, все наблюдал глазами духов невидимых, что повсюду в Нави летали, и особо сейчас на поле Гиблом, где битва была. Не в духе владыка был, больно уж бойкой оказалась Ярослава, ни спеть не хотела, ни богатств, что предлагал он ей, а чего наговорила…да что там, и пощечину умудрилась Кощею отвесить, за что и была наказана – в одеждах изорванных да слезах в темнице сидела, цепью тяжёлой прикованная. Не годилась ему такая в царицы, вот и развлекал себя он тем, что за битвой змея с богатырем смотрел. А битва-то все шла и шла: то от огня уходил Святогор, то Горын от меча уворачивался, да все равно остались у одного ожоги и конь ухо потерял, а у другого прибавлялось ран на алой шкуре. На миг лишь Кощей отвлёкся, когда начал Горын в воздух все выше и выше взлетать, взгляд повел в сторону да и увидал, как на самом краю поля, среди высокой ещё, не выжженной травы, стоит кто-то. Не видать лица было, одни только чёрные одежды – да и то, вдруг тень это так упала? — разглядел владыка. Наблюдал кто-то, так же, как он наблюдал, да только битва все равно ему больше была по нраву, чем гадать, кто ж это там стоит такой. С воздуха бросился Горын вниз, стрелой будто, да замахнулся лапой, видать, сбить хотел Святогора с коня. Да только оказался тот проворнее, чем змею чудилось, и сверкнул богатырский меч, кругом будто идя. Вновь заревел Горын яростно, тут же бросаясь в сторону, да даже Кощей поморщился, пальцы на кубке сжав – разом все четыре когтя Святогор змею снес, да ещё и под корень. Больно это, вон как растерялся змей, снова взревел, но то уже от собственной глупости, кто ж на землю-то лапой больной ступить пытается…мигом его нагнал Святогор, в седле удержавшись, и смотрел Кощей за этим, не мигая: вот входит меч лезвием, наотмашь, в кожу крыла, доспехи богатырские окропив змеиной кровью, а вот мчится Святогор дальше, что-то Велесу шепча. И вдруг, ногами задними оттолкнувшись, взмыл конь в воздух в могучем прыжке, пока хозяин его поднимал меч, от крови почерневший… — Спаси… — лишь успел зашипеть змей, бешено крылом раненым дёргая, будто поднять его пытаясь, но лишь повел на его слова Кощей бровью. Один на один у вас бой, Горын, честный. Миг – и раздался не рёв, но хрип ужасный, зашумела, на землю проливаясь да в цвет чёрный ее окрашивая, кровь. С шелестом тихим от травы да чавканием от крови покатилась по Гиблому полю отрубленная змеиная голова. Копытами стукнув, опустился Велес на землю, едва на бок не свалившись, закружился, останавливаясь, да опустил голову, дыша тяжело. Трясущейся рукой в пятнах чёрных погладил коня Святогор по шее, все наблюдая, как затухают глаза змея, прежде горящие, широко раскрывшись да в небо уставившись. Из пасти да из шеи, где голова была, повалил дым, затрещала чешуя, осыпаясь местами, да повалилось следом за головой и тело, шипение страшное издав, хвост тяжелый и вовсе землю раскидал, падая. — Жизнь за жизнь, — изрёк Святогор мрачно, глядя, как от крови трава чернеет, да спрыгнул с коня, — Отомстили мы, брат, за Тихона, да не все это…только дальше пойду я один. Знал богатырь, что и не убежит конь его верный, и траву, кровью змеиной отравленную, щипать не станет. Потрепал его по гриве да направился прямиком к крепости чёрной, о плащ меч вытирая. Отпустил Кощей духа, глазами которого за боем смотрел, да поднялся с трона, ладони потерев. Проникся он к богатырю этому каким-никаким, а все же уважением, это ж надо – и путь весь не полениться проделать, и змея победить, да не абы-как, мечом одним да щитом…а что с конем своим разговаривает, так что ж, у всех причуды свои. Взмахнул владыка Нави рукой, и вмиг лёг в ладонь его меч с рукоятью серебряной, а с лезвием темным, неровным, любимое его оружие. Да встал Кощей в центр зала тронного, поворачивая все клинок в руке да любуясь с прищуром хитрым. Забавная беседа у них выйдет, авось ещё хлеще боя от негодования из-за девки его отвлечёт. Ждал Святогора Кощей – а значит, и упали перед ним темные ворота, и двери резные отворились с грохотом ужасным, пропуская во дворец. Наготове с мечом богатырь шел, шагом широким и уверенным. Пусть поутихла ярость, когда за друга отомстил, место дав скорби, а все же готов был он и с Кощеем сразиться, коль придётся, чтоб князю, горем убитому, дочь вернуть. Только где ж войско из мертвецов, где ж ужасные чудища, что Кощея и его обитель стерегут и обороняют, если слухам верить? Пусто было в чёрном дворце, лишь духи безликие да бестелесные жались по углам, с приближением Святогора в тени исчезая, да подплясывал тревожно огонь в факелах, что сами по себе висят. И не грел ведь этот огонь, заметил он, холодом нехорошим отовсюду веяло. Распахнулись перед богатырем и те двери высокие, что вели в зал главный, и, приближаясь, увидал Святогор фигуру. Сложно не угадать было, кто это стоит там, в короне да чёрном плаще, спиной к входящему. Покрепче сжал богатырь в руке меч – видать, атаки ждёт, отразит ведь ее и бой начнётся, о другом и подумать не мог, истолковать не мог иначе он в тот миг, приближаясь к Кощею. Да только, стоило подойти Святогору ближе, меч занося, раздался треск. Со стуком тихим упёрся ему в грудь, прямиком в медальон-оберег с лапой медвежьей, кончик меча острый. Смотрел на это Святогор и глазам своим не верил, ведь и не оборачивался Кощей…будто из спины его, плащ тяжелый разорвав, выросло тёмное лезвие. Остановился богатырь, едва меч собственный не выронив да брови светлые сведя, да выдохнул устало. Смерть, так смерть. — Не убить тебе меня, богатырь, — насмешка слышна была в его бархатном голосе, и исчез вдруг клинок, снова затрещав обо что-то. Оперевшись на него, обернулся владыка неспешно, прямиком в глаза Святогору заглядывая, пусть и был тот выше на голову. Не по себе стало богатырю. Среди украшений странных, что на шее висели у Кощея, зияла в груди у него дыра рваная, а глаза золотом горели лукаво. — А губить того воина великого, который змея победил – так зачем же? Постоял Святогор, размышляя, да все на дыру страшную нет-нет да и поглядывал. Вот как решил, значит, владыка Нави сходу показать, что биться с ним – дело гиблое, если может он сам себя насквозь мечом пронзить без вреда да другого ударить. Пусть не был Кощей страшным чудищем с зубами кривыми железными да огромного роста, как сказывали, а поболее змея страху наводил. Не чудовище, не человек и не нежить же, а на дверях видал Святогор символ Чернобога, на голову рогатую походивший…вот кто, значит, таков этот Кощей и откуда он взялся. И правда тогда биться с ним – почем зря меч тупить, и убрал его Святогор на пояс, вздохнув тяжело. — Чего ж тогда ты хочешь, Кощей? — сложил богатырь на широкой груди руки, все владыку Нави разглядывая. Не пугал он его, но и доверия не внушал, настороже надо с ним быть. Все ждал Святогор, когда же владыка ответ даст. — А ты, Святогор? — усмехнулся недобро Кощей, да ответить не дал, поднял руку, останавливая, — Знаю. Слышал, за друга ты отомстил, змея погубив, но раз не уехал ты, а ко мне пришел, то… Щёлкнул владыка Нави пальцами, появившемуся слуге кивнул на дверь да развернулся резко, к трону своему направляясь. Вальяжно на него усевшись да устроив у подлокотника меч, повел он рукой в воздухе да заговорил вновь, голову склонив набок: — Дочь князю вернуть хочешь, Ярославу. Никак, он тебя и прислал? Обернулся Святогор на двери, откуда всхлипы тихие раздались, и обомлел: держали под руки, цепью скованные, Ярославу два воина кощеевых, в чёрных доспехах, с лицами закрытыми – и тут все, как говаривали. В слезах вся, коса растрепана, рукав порван да сарафан на плече…но не было ран у неё из тех, которые глазами видать, только боль в глазах да бледна была, как смерть. — Больно острая на язык девка ваша оказалась, — уже недовольным голосом Кощей продолжал, губы поморщив, — Петь мне не захотела, предложения моего и гостеприимства не оценила по достоинству, а вблизи…не так уж и красива она вблизи, правда ведь? Забрать хочешь ее, богатырь – дак забирай. Только учти и князю передай, что за слова, что девице говорить не подобает, и уж тем более тому, кто Навью правит, заплатить пришлось ей. И в том числе, — от насмешки этой мерзкой захотелось Святогору скривиться, но сдержался он, вновь на Кощея взглянул лишь сурово да с вопросом в глазах, — Голосом своим. Так что упомяни, как возвращать будешь, князю-то: ни заговорит, ни запоет более ваша бойкая княжна-то. Хотя, — вдруг фыркнул Кощей тихо, на резную спинку трона откинувшись да ладонью по груди своей ведя, и следом за касанием этим исчезала и рана его, и дыра на одеждах, — Тебе же выгода с этого, богатырь. За спасение красной девицы разве не в жены ее спасителю отдавать полагается? Вот и выходит, что коли согласишься, немая у тебя будет жена. Не красота ли? Держался Святогор, держался все ещё, зубы сжав да глядя на Кощея, на то, как говорит он небрежно, как смотрит снисходительно…за меч хотелось схватиться, да помнил богатырь, как без вреда малейшего пронзил себя владыка мечом и, говорить не переставая, бровью не поведя, залечил себе страшную рану, что любого богатыря, как Святогор, с ног бы повалила. — Да не мое это дело, как там будет и у тебя, богатырь, и у неё. Последнее тебе скажу, — сцепил Кощей пальцы, перчатками чёрными обтянутые да украшенные богатыми перстнями, да сощурился вновь хитро. Не предвещало это ничего хорошего, и вдохнул глубоко Святогор, плечи расправив, готов, мол, говори. — Когда воротитесь, о змее говори, что хочешь. Как есть или как надо тебе – и это не мое дело. Но обо мне скажешь, как есть, — зазвучала угроза неприкрытая в голосе Кощея, вспыхнули золотые глаза, нахмурились брови тёмные. Будто огнём, жёг он Святогора взглядом, и моргнуть не думая, — Если же врать вздумаешь, славы себе чтоб прибавить, о том, что убил меня или победил в бою честном – узнаю. Узнаю и в тот же день явлюсь, ни тебя, никого вокруг не пощажу, всем докажу, что солгал ты. Так что, богатырь? Станешь ложь князю рассказывать или хвастаться тем, чего и не было? — Не стану, — сквозь зубы отвечал Святогор. Улыбнулся на это Кощей довольно, да махнул страже рукой. Упала под ноги Ярославе цепь с ее тонких рук, отпустили, толкнув к Святогору, ее воины да и исчезли, во мраке зала тронного растворившись. Уж более не глядя на Кощея, подхватил богатырь ослабевшую девицу на руки да пошёл прочь, и благодарить не стал. Стоило бы, понимал он, но все ещё подвоха ждал, да и не хотелось ему уже не то, что говорить с владыкой, смотреть не мог на него. — Станешь – узнаю, — вослед им донеслось. — Лес темный спокойно пройдёте, уж я прослежу. А коли жениться будете – так я на свадебку явлюсь, так гляди, богатырь, в оба… И захлопнулись за Святогором да Ярославой и двери сначала зала тронного, и после ворота кощеевой чёрной крепости. Усмехнулся тихо Кощей: и правда толковый малый этот Святогор-богатырь, и змея убил, это ж надо, и ушёл себе подобру- поздорову, когда отпустили. Не давало покоя ему одно только, одно в голове все крутилось и нет-нет да и всплывало: что ж это за фигура такая была на Гиблом поле, кто ж там, в темные одежды облачённый, прятался в высокой траве да следил за тем, как бьется богатырь со змеем? Не видел владыка, как бесшумно за окнами сводчатыми его дворца мелькнуло будто что-то во тьме. А на горах далеких, откуда змей Горын на зов Кощея явился, среди облаков туманных да камня холодного, вдруг крик раздался жалобный…