Навь

То, что любил Кощей похищать красных девиц, всем известно было с малых лет: кого бабка пугала россказнями, кто сам видал, а иные считали это за диковинные рассказы. Но до тех пор считали, пока на их же глазах не темнело небо, не тряслась-стонала земля под ногами полчищ мертвецов у владыки Нави в услужении да не улетали от деревень да домов, где какая красна девица жила, все птицы. А зачем это Кощею да почему – гадать уже не брались, не брались и идти на него боем, лишь оттого каждый мужик да дружинник биться с его армией выходил, что нельзя иначе, и лучше уж в бою погибнуть, чем трусом слыть. Да только вставали всегда убитые, вставали да обрастали вмиг диковинным чёрным доспехом, волю свою теряли, одно помнили – как драться, и слушались они лишь Кощея самого да того, кого назовёт он воеводой своим. Был ли этот воевода…того не знал уж почти никто наверняка. Одни говаривали, что мол служит Кощею ворон некий, что по-вороньи никогда не кричит, лишь пролетит над домом твоим, от перьев своих длинных след из дыма чёрного в воздухе оставив, – и жди тогда беды, иной раз и один он является, без владыки, без войска, чтоб по приказу хозяина своего унести в Навь очередную несчастную. Другие верили, что сам это Кощей и есть, в облике другом лишь, ну а третьи – что все одно, какой ворон, тот или этот, все они Кощею служат, злые это птицы. Бывало, и обычных стрелами сбивали, да только почем зря. Ещё говорили, будто и волки из самых тёмных лесов Кощею служат, но и тут спорили – то ли все, то ли один лишь. А ведь были они. И волк был, и ворон…и видел Кощей в последнем злую шутку судьбы своей. Знал ведь, что не выбирают колдуны свои облики, какие достались, стоит навык этот изучить, такие и будут. И облик ворона, никакой другой птицы или зверя, получил Володар, в первый раз обернувшись. Не волка со шкурой чёрной, на которого уж надеялся тогда владыка Нави, ведь больно с Серым были они дружны, не змея коварного со шкурой блестящей, который, как уже тогда Кощей понял, подошел бы ему, не лиса какого – ворон, как он есть. Будто правда, то ли насмехаясь, то ли вернуть пытаясь упущенное, сделала ему подарок такой судьба: хотел видеть подле себя эту грозную чёрную птицу? Так и пожалуй. Не забыты были годами эти тяжёлые мысли, так, лишь новым поросли. По душе было Кощею видеть, как его помощник ближайший возвращается во дворец, чёрными, как ночь, крыльями разрезая сам ветер, пока где-то на земле, средь кустов да деревьев, мелькала лохматая спина волчья. Ну ты глянь на них, будто и вправду братья. Пусть и не стал волк Кощею другом настоящим, признавал он: служит-то хорошо, да и в общем хорошо, что есть он – в первые трудные годы ученику его помогал. Да и в тот день не по душе было владыке гневаться, ладно дело сработали его слуги, и не в темнице, но в покоях богатых, пусть и тёмных, томится краса девичья… Осмотрели мы все дороги, учитель, дружина едет. Вскоре вдоволь позабавишься. Поднес Кощей с ухмылкой довольной кубок к бескровным своим губам, стоило ему только услышать, будто издалека, эхом заглушенный, голос ученика своего. Всегда исправно докладывает. И в самом деле красива была Мила, дочь княжеская: словно хрусталь драгоценный звенит, голосок лился, блестела коса, подобно золоту, а стан изящный на гордого лебедя походил. Да только поникла она, помрачнели очи синие, и то понятно – кто ж будет рад-то в заточении. Ни к драгоценностям, по шкатулкам резным разложенным, ни к богатым яствам, ни даже к гребню золотому не притронулась княжна, только нет-нет да и подглядывала на них, туда-сюда расхаживая да ожидая, когда же явится тот, кто украл ее. Обо всем уж успела она догадаться. Недолго ждать пришлось девице: сначала крыльев хлопанье раздалось, а затем и шаги. Распахнулись высокие двери резные, являя ее взору фигуру высокую. Лежали за плечами вороные кудри, едва не сливаясь с темным одеянием, поблёскивали слабо от света магического, холодного, амулеты да кольца, а лицо-то…как у мертвеца, бледное, и темнеет на нем резко шрам, которым губы рассечены. Потеряла Мила дар речи: и глаза такие, будто лёд или стекло заморское, чуть ли не прозрачные, неживые совсем…да и не «как» мертвец бледен был тот, кто явился к ней, вспомнила она вдруг, батюшки, и есть ведь это мертвец. И тени-то, тени нет у него. Но быстро княжна опомнилась, недолго стояла, как изваяние, замерев. Бросилась ближе, в шаге одном лишь остановившись, да в жесте молящем руки заломила: — Ну на что я тебе! Скажи же, на что, владыка! — знала Мила ответ, на что, да все равно надеялась, и потому продолжала, — Нет у моего батюшки ни колдунов, что нечисть твою изводят, ни богатств более твоих, что он дал бы тебе за меня. Да и жениха ведь у меня нет, Кощей, царства темного владыка, не явятся спасать меня, и не будет битвы славной, которой бы тебе потешиться… — Ох и болтливая попалась, — вмиг замолкла княжна, руки так и держа у груди, да захлопала глазами испуганно. Тих был его голос да вкрадчив, и слышалась в нем насмешка, почти неприкрытая; да и губы, шрамом расчерченные, она тронула. — Уймись и сначала послушай: не Кощей я, — и вправду забавляло это Володара, когда принимали его за учителя, если лично он девице какой первее его являлся. И очень любил он миг следующий, когда затеплившаяся было в девичьих глазах надежда угаснет. — Да, не Кощей. Но первый слуга его, ворон, что унёс тебя по его же приказу. Вальяжно, неспешно двинулся чародей княжне навстречу, и в каждом его шаге неясную угрозу она чувствовала – не убьёт, так правдой по слуху порежет. Да только все взгляд от лица не отрывала. Говаривали, что полно у Кощея во дворце чудищ разных, да и сам он смерти страшнее, а тут всего-то, на вид, ровесник ее. Мёртвый только. Но как бы самой мёртвой ей не сделаться, и оттого забыть об этом Мила решила, другое уж в голову пришло. И стоило колдуну ещё на шаг приблизиться, вдруг выпрямилась она, косой золотой тряхнув, да подбоченилась, голову подняв, в самые глаза ледяные взглянула ему. — Так это что же, — и столь звонок был ее голос, что не ожидал того Володар, остановился, в ответ глядя, — И украсть сам не явился хозяин твой, и сейчас слугу прислал? Хорош владыка, со сколькими бился – а девицы обычной забоялся? Но, — и вмиг смягчился голос Милы, сама она навстречу ступила, да как удачно – не сдвинулся с места чародей, слушать продолжая, — Понимаю я всё. Ты хоть и слуга, а, говоришь, ближайший…важная ведь это работа, не кому-то поручил её, а тебе. Тяжело ведь тебе…ой, а имени-то не знаю. Ворон? — Володар, — лишь обронил он коротко, на взгляд глаз больших да нежность в словах поддавшись, но на миг лишь: тут же опять блеснул взгляд холодом. — Володар, — повторила и даже улыбнуться нашла в себе силы княжна, так и смотря в лицо чужое, — А красиво, достойно советника владыки, пусть и страшного такого. Так что ж, выходит, доверяет тебе Кощей, раз ко мне прислал. Не успел Володар и ответить, от того опешил, что вдруг кинулась Мила ему да прямо на грудь. Пусть холодный, как камень – а все дороже, жизнь, свобода, все лучше, чем тут остаться. Огладила ладонями своими, на амулеты натыкаясь, и вдруг подняла лицо. А ведь знает Кощей толк в красоте, подумалось вдруг чародею, и глаза вон какие, и брови дугой. Да только не так трогало его это, сколь интересно было, что же дальше девица выкинет. — Володар, сокол ясный, я же вижу, пусть ты… — не решилась она сказать, только ладонь уже на щеку бледную устроила, с мольбой да отчаянием в глаза заглядывая, — …местный, Кощеев слуга, а ведь был и ты человеком. Коль так близки вы, коль и правда ты тот ворон могучий, колдовской, прошу тебя: умоли Кощея! Не смогу я здесь, в Нави, не смогу ему стать владычицей-женой, я же чисто поле люблю, солнце да ветер с реки, из всех дочерей у батюшки младшая самая…умоли владыку, Володар! Как прошло удивление, слушал ее Кощеев ученик с интересом лишь да задумчиво: вот оно что, увидали в нем человека, на милость способного. Да как бы не так. Не просили его девицы с тех пор, как он кубок из рук учителя принял да стал Нави сам принадлежать, о помощи, все отродьем да нечистью называли, в страхе по углам бились. Тут другое. Умна, видать, Мила, раз не самого Кощея просить стала, а кого к нему поближе. Не сможет умолить, как бы не старалась, даже если б сарафан перед ним сняла…да только зря все. Отнял руки девичьи Володар от своего лица да головой качнул, брови чёрные нахмурив. Указать бы ей, да только если случится что с девицей, кто отвечать будет? То-то и оно. — Сладок у тебя голос, княжна. Да только ни самого хозяина моего, ни меня умолить ты не сможешь. — а ещё, говорит, человеком был. Был – да разве ж важно это, коль был, а не есть, прошло ведь все, подумалось Володару. — Обернись. Видишь, возле зерцала гребень золотой лежит? Так взяла бы его да причесала б косы. А шкатулки с подарками дорогими видишь? Взял чародей девицу, совсем растерявшуюся было, за плечи, да обернул от себя, рукой бледной указав, куда смотреть. Показалось Володару, что в глазах ее слёзы блеснули, да только то дело обычное. Отвлечь ее надо просто, уж как бы не разрыдалась ещё пуще, слёзы ведь хозяин его не любит. — Гляди, Мила-княжна, все твое и еще большее твоим будет. А еще вот что гляди: стоят на столе яства да вино заморское, только кубка два. — Для кого ж второй? — шепнула княжна совсем тихо, все пытаясь назад отступить, да только крепко пальцы ледяные держали ее, не давали. — Для того, кто девицу не боится, как она себе мыслит, — и вмиг хватка цепкая на плечах Милы разжалась, да обернулись оба – и колдун, и девица, на голос низкий да пугающий, что за спинами их раздался. Склонился Володар в поклоне, так, что качнулись в воздухе кудри да звякнули обереги на груди. А Мила уж в который раз за день тот проклятый замерла: говорили ей, в песнях пели да в сказках рассказывали, что Кощей страшен, словно смерть сама, словно зима холодая, но что это стоит перед ней? Не чудищем Кощей оказался по облику. Пусть немолод, пусть одежды чёрные темнеют, ещё более кожу его бледную да острые черты подчеркивая, а все же не назвать было владыку Нави пугающим, разве что веяло от него холодом нехорошим, в каждом слове его угроза слышалась. Но не яростная да кипящая, та угроза, что от столь сильных исходит, что им и говорить о ней, и показывать нарочно не приходится. — Что ж ты так бледна стала, Мила? — с каждым шагом его одежды шуршали, постукивали тихо украшения, – заколдованные, должно быть, вдруг княжне подумалось, – и почему-то не решалась она отступить, хоть он все ближе подходил. А Володар все глаз не поднимал, голову склонённой держа. Пусть видит девка, пусть перед собой видит прямо, что хозяин здесь Кощей полноправный, да так, чтоб не усомнилась. — Может, обидел тебя или испугал мой ученик? — даже мертвой кожей почувствовать можно, когда взгляд его на тебя направлен, и поднял Володар глаза, прямиком с глазами золотыми встречаясь. Не было в них злости, с прищуром хитрым, довольным глядел на него Кощей. И этим вдруг княжна воспользовалась – снова руки в бока, вскинула гордо подбородок да и заговорила звонче, так, чтоб на все покои голос ее раздался: — А что ж ты спрашиваешь, Кощей! Сам ведь все знаешь – не обидел, не напугал, лишь по твоему же приказу ворвался в дом мой, перепугал до смерти да утащил в твое мрачное царство. Где ж тут быть обиде! Бойкая девка-то, подумал Володар, наблюдая за владыкой. А тот мигом на девицу взгляд перевёл, но не блеснула в золотых глазах ярость. На мгновение лишь замолчав, вдруг расхохотался Кощей столь же зловеще, сколь весело, да хлопнул глухо в ладони. — Остра ты на язык, Мила. — и тут же сощурился он лукаво, ближе подходя, да в жесте плавном, привычном будто, щеку огладил девичью. Холодным было это касание, аж содрогнулась она вся, быстро пыл свой растеряв, а Кощей будто и внимания не обратил, так же плавно за талию взял да потянул за собою, к столу. В те самые два кубка, что стояли на нем, уж тень размытая, едва различимая, – одна из кощеевых слуг, – вина наливала. За спиной же вдруг услышала Мила шорох тихий, а затем и как крылья хлопают, когда же обернулась – не было на прежнем месте Володара и в помине. — А что ж ты, — дрожал у неё голос едва ли различимо, да все равно заприметил это Кощей. Разглядывал он княжну, словно хищник добычу, что не выберется уже из ловушки, а стало быть празднество ему предстоит. — Ученика своего отослал, Кощей? — И поважнее дела у него имеются, чем мешать здесь нам с тобой, — с усмешкой недоброй протянул владыка Миле один из кубков, а та, напуганная, едва ли понимая, так его и приняла, подумала лишь, что согреется хоть. Но лишь к губам поднесла, словно молнией, мысль ее другая ударила: а вдруг яд? Но если по-другому взглянуть, зачем же это владыке, сразу ее травить, и сделала девица глоток, на Кощея с опаской смотреть продолжая. — Да и не понимает он ничего, — тем временем он продолжал, сам вина отпив, а теперь кубок в руке покачивая, будто скучает, — На красоту твою не купился, княжна. Просить за тебя отказался. Неужто не обидно? — Обидно, — словно под чарами Мила была, отяжелела вдруг голова, и время, и слова вдруг медленными какими-то стали, а комнату и вовсе туманом затянуло, одного лишь Кощея она ясно видела. — Домой хочу, владыка…отпусти… — Домой? — и с усмешкой сощурил Кощей один глаз, — Так ведь коль отпущу я тебя, худо будет. Уж не говорю о том, что таких, — и пальцем, в стальное кольцо острое облаченным, обвёл он комнату, и княжна за ним оглянулась, будто привязанная, — Богатств нет у твоего батюшки да о том, что живется вам плохо, под взглядом-то недругов. С другими отец твой уже союз-то справил, выдав твоих сестер, своих дочерей, за их сыновей, а тебя почему, думаешь, держит? Так не нужна ты ему. Тут уж как пахарь какой возьмёт или дружинник неотесанный…а со мной, со мной-то и богата будешь, и счастлива, и нос сестрам утрешь – правительницей станешь. Так ли плохо тебе здесь? — Плохо, — едва не выронила девица кубок, да крепко вдруг пальцы ее сжались, и уверенно, со стуком, на стол она его поставила. — Не хочу, владыка. Не хочу мертвецам указывать да среди холодного камня вечность сидеть. Да и ты не люб мне и не будешь – больно глаза у тебя…страшные. Замолчал Кощей, на девицу глядя. Глаза, видать, у него и правда страшные. Не впервые владыке было отказ слышать – сколько их повидал, девиц-то, сколько притащил во владения свои, иным и вовсе показать их пытался, то с высоты полета, то через лес вез, к себе прижав, чтоб с коня не упала, и лишь единицы соглашались остаться с ним. Кто от страха да отчаяния, кто – чтобы перехитрить потом да сбежать, а бывали и те, что волю жить потеряли уже, вот и не было им дела, будь, что будет, хоть за Кощея Бессмертного замуж идти. Но и те расстраивали быстро его, одни в темнице кончали, другие так, помилосерднее, третьих отпускал Кощей с подарком – то со слепотой, то с молчанием вечным. Чтоб взгляд его тяжелый вынести, отвернулась Мила, и хотел было владыка вновь заговорить, как вдруг, сама того не ведая, решила себе девица судьбу: — Зови своего слугу, пусть обратно несёт меня. — больно уж бойко она это вымолвила, руки на груди сложив. Страшно, хоть кричи, но держаться надо – может, и раздумает Кощей в жены ее брать. Верой Мила отличалась, в людей и не только верой, но не доброй, а наивной, детской, все ведь к ней дома добры были, так и с чего быть тому, кто искренне зла ей возжелает? Ошиблась княжна. Даже спиной стоя, чуяла она на себе этот взгляд суровый, словно холодом от одного только него веяло, и думала она, что не будет страшнее, но и тут ошиблась – стоило только шагам тихим за спиной раздаться, вмиг пожалела о том, что сказала, да слово не воробей…остановился Кощей близко, как плечи у Милы подрагивают, оглядел, да усмехнулся мрачно, одним этим еще сильнее задрожать ее заставив. — Не могу я слугу своего позвать, княжна. Занят он, — к самому уху ее наклонился владыка, повеяло от него дурманящим чем-то да сталью, и едва сдержалась девица, чтоб нос не поморщить – и так боязно. — Дружину батюшки твоего рубит, что вызволять тебя явилась. Ну не глупцы ли, горе-спасители? Потеряла дар речи княжна, онемев будто вся от ужаса, но того только и надо было Кощею – вмиг сошлись черные брови, еще холоднее взгляд стал, и схватил он Милу за косу золотую, за собой потянув к дверям. Быстро она опомнилась, решила уж не противиться да не упираться, следом потащилась, слезы подступившие глотая да еле поспевая за широкими да уверенными шагами Кощея. А тот из покоев тащил ее прочь, мертвой хваткой держа да сжимая бледные губы едва ли не в тонкую нить. Пусть знает, каково кощеево гостеприимство. Пусть позабавится. До самого тронного зала тащил Кощей княжну, а та молчала. Не обращались с ней прежде так, как с дворовой собакой, не таскали за собой. А в зале главном…там увидала Мила Гиблое поле, где сечь лютая шла, так увидала, как если б сама она стояла там, бок о бок с дружиной батюшки. Сталью да кровью воздух пах, от мечей и дубин звенел, будто музыкой чудовищной, то падали дружинники князя, то тут же вставали воинами уже Нави, и едва ли успевал ужас животный в их глазах промелькнуть, как тотчас бледнели они и навеки лица свои теряли, что словно из ниоткуда черные шлемы, то рогатые, то кривые, закрывали навеки. А в один миг и вовсе запылало все вокруг огнём диковинным, за раз с пятерых унося, и вслед за ним поднялись из земли колья, будто бы каменные, еще пятерым грудь пронзая насквозь, так, чтоб полилась кровь багряная на выжженное поле. Налетело на одного из дружинников вдруг облако черное, как змея, вокруг вьется, а через миг на месте его уже колдун, Миле знакомый, оказался, и только сверкнул в руке его нож – да так и рухнул бедняга-дружинник замертво с горлом перерезанным. В ужасе княжна стояла, дрожа вся да закрыв руками рот, оцепенела будто – не видала она прежде кошмаров таких, да что там, она и пальца-то никогда не колола, а здесь…да только вдруг опомнилась, стоило промелькнуть впереди знакомому кому-то. Так и есть, не перепутала: от воинов кощеевых отбиваясь, с ликом, злобой перекошенным, несся прямиком к колдуну молодец. Развевались по ветру, кровью окропленные, светлые его кудри, яростью горели глаза светлые, и тотчас, словно ожив, крикнула Мила, что есть сил: — Тихомир! И стоило сделать ей это, как разжались резко пальцы владыки, косу ее отпуская. Глянула Мила на него, и снова от ужаса чуть ноги ее не подкосились, до того страшен взгляд был золотой и коварна ухмылка, в которой губы растянул Кощей. — Того, кучерявого, не трогать. Во дворец ко мне с ним, — прогремел приказ его, и будто слыша, как если б рядом стоял, кивнул Володар и руку вскинул вперед, на молодца показывая. И уж от тех троих, что к нему подскочили вмиг, воинов в доспехах черных, не смог он отбиться, как миленького скрутили, для верности голенищем топора по голове огрев, да и потащили прочь с поля. — Вторую часть всех дорубить. И этих, — расступилась битва, стоило обернуться Володару, и явились взору его трое мужиков-дружинников, что не дрались, ведь держали их мертвецы, — Отпустить уже. Насмотрелись, как надо расскажут. А что дальше было, от княжны да того, кучерявого, узнают…коль те сказать смогут. И взмыл в небо, вороном обратившись, тоже во дворец направлялся. Было в нем что-то, на учителя похожее, видела это Мила ясно: и усмешка та же будто, и жесты угрозы исполнены, властности, о которой знает сам он. А она ведь еще умолить тут грезила кого-то, да, видать, зря, если даже тот, кто прежде таким же человеком был, теперь говорит, совсем как Кощей, а этот и вовсе, видать, приказал каждую битву по несколько ловить, смотреть заставлять и отпускать после, чтоб слухи были, чтоб рассказали, что да как, и дальше люди в Навь соваться, Кощею докучать, не вздумали…или наоборот, чтоб ярости исполнились да хвастовства, шли больше, и не кончалось Кощею веселье? Не успела княжна понять, распахнулись тяжелые двери. Втащили воины в мрачный зал Тихомира, что упирался все и собаками звал всех, смердами, нечистью и прочим, и только пуще завёлся, стоило ему Милу увидеть растрепанной всю да в слезах. — И это спаситель твой? — насмехался Кощей, жестом отпустить приказав да глядя, как от неожиданности рухнул молодец на пол, пусть и тут же вскочил, меч короткий выхватывая. — Так он даже не богатырь. Или все равно, Тихомир, за нее, — лязгнула сталь, ведь обнажил владыка клинок свой неровный, да указал на княжну его кончиком, — Готов со мною самим сразиться? — Сражусь, — сделал молодец шаг вперед, меч поудобнее беря, и взглянул еще раз на княжну, что отвернулась, не в силах зрелища ужасного этого вынести. — Столько друзей моих милых твои чудища загубили на моих глазах, над княжной ты измывался, так выходи на бой! Проверим, какой ты бессмертный! И напал Тихомир первым, со злобным криком кинулся на владыку, но тем лишь насмешку у него вызвал, и мигом ответил Кощей на первый удар…лязгом клинков да дыханием тяжелым тронный зал наполнился. Видел Кощей лишь злобу да уверенность в глазах Тихомира, что смотрел на него, сквозь зубы то и дело шипя. Лишь раз он отвлекся, на тень, по стене мелькнувшую – то ворон через двери распахнутые влетел, круг по залу описав, да тотчас встал в облике человеческом рядом с троном. А когда, взглянув на противника своего, понял молодец, что и он туда смотрит, будто бы с сощурившись задумчиво, тогда рванулся вперед, не видя ничего, кроме минуты удачной для хорошего удара, и чуть ли не по рукоять меч в грудь Кощею вогнал. И тотчас замер. Попался Тихомир в ловушку. Капала на пол холодный горячая его кровь. Пронзил молодца насквозь клинок искривленный, ведь снизу в грудь Кощей ударил, стоило только ринуться к нему воину. Обмякло тело его, разжались пальцы, так и оставляя славный меч в груди владыки, и рухнул Тихомир на пол, с губ алую струйку пустив. И взгляд его последний на Милу был направлен, что обернулась уже, не выдержав неведения о том, как битва за нее идет. Белее снега она стояла, глазами глядя широко раскрытыми на то, как, мечом насквозь пронзенный, горделиво выпрямляет Кощей спину, как меч этот вытаскивает да в сторону бросает небрежно, а после и через тело бездыханное перешагивает. А тело-то вон, встало, латы черные темнеют, пошел уже к новым своим соратникам тот, кто некогда Тихомиром был. Не вынесла, потеряла Мила сознание, только мигом за спиной очутившийся Володар упасть ей не дал, придержав за плечи. А сам все тоже на учителя смотрел, на зияющую дыру в груди его, что зарастать начала, стоило Кощею рукой провести. Давно понял колдун, что не так все владыке нипочем, как он хочет, чтоб другим виделось, уж сколько сам с ним боев провел, сколько видел. То бровью дернет, то губы сожмет, а то и уйти попытается от удара – видать, чувствовал все-таки боль он, пусть и не несли мечи обычные Кощею никакой угрозы. — В темницу, — махнул владыка рукой, — Прочь с глаз моих ее уберите. Пусть княжна красива, но говорлива, глупа и хорохорится много, а после рыдает стоит да вон, падает. Потом опоишь ее, чтоб себя потеряла, и ко мне приведешь в покои, а пока…в темницу. Но стоило поравняться Володару с девицей на руках с воинами, что так и стояли у дверей, как вновь заговорил Кощей, на трон свой опускаясь. — До темницы они и сами путь найдут. Покорно передал колдун побледневшую Милу в руки одного из мертвецов, так те и удалились, и тут же за ними захлопнулись двери, наедине оставляя ученика и учителя. Испытующе Кощей смотрел, сощурившись чуть, видно, что спросить что-то хотел. Бесшумно подошел Володар, прямо перед троном становясь да поднимая взгляд прямиком в золотые глаза Кощея. Вырос. Не боится. — И что же ты хочешь знать? — еще и первым заговаривает, осанку держа гордую, и догадался, видать. Хмыкнул владыка довольно, улыбку мимолетную пальцами прикрыв, и перебрал, будто бы задумчиво, в воздухе костлявыми пальцами. — Знаешь, Володар, тут ведь как, — начал он, — Вроде как похвалить тебя я должен, что ты знаешь, чье брать не стоит. — Но не похвалишь ведь, спросишь, — и в ответ щурится колдун, лик учителя рассматривая да пытаясь взгляд его уловить. — Верно. Скажи, она ведь красива? — Красива, — кивнул Володар медленно. — Ну. На грудь тебе кидалась, смотрела близко, умолить упрашивала? — продолжал Кощей, а сам за тем глядел, как поведет себя его ученик. Но тот и не дрогнул, давно знал, что и у стен в Нави глаза с ушами имеются. — Так что ж ты не соблазнился ей, Володар? Ни на миг не усомнился, не оглянулся, что меня рядом нет, а? Не сказал, мол, вот то-это сделаешь – тогда и поразмыслю… — Так вот, что ты знать хочешь. Что ж, — с плеча кудри вороные откинув, поднялся Володар к трону да обошел, пальцами обводя узоры да рельефы, что украшали его, а после и на подлокотнике устроился, к спинке провалившись да не глядя на учителя. — Ответил бы, да ведь только ты уже знаешь все. — Неужели из-за того все? — вскинул Кощей бровь, Володара разглядывая. Изменился тот будто в лице, как бывало у него порой в последнее время: вот вроде и куда-то смотрит, а вроде и сквозь, лицо разгладилось все, чуть губы, шрамом расчерченные, приоткрыты. Непонятно это было Кощею, да и надеялся он в глубине души, что его ученика обойдет это, а оттого еще и недоволен бывал, чуть только речь об этом заходила. — Из-за «любви» твоей к этой, к мавке-то? Как там… — Краса, — увидал Кощей, как сжались бледные пальцы сложенные. И правда волнует это Володара, видать. — И не знаю ведь, учитель, ответит ли… Помнил владыка, как впервые Володар об этом поведал, из леса воротившись. Растрепанный весь, с глазами, остекленевшими будто, рассказал, что водил его Серый вроде и на то же озеро, где часто они бывали, да только поменялось кое-что…много раз внушал себе Кощей, что не винит себя за то, что сперва отмахнулся, а потом и обозлился даже на первое увлечение ученика своего. А сейчас что – только забывать стал, так вот оно, снова. — Снова помрачнел весь, — поморщившись недовольно, протянул владыка руку да за подбородок колдуна поймал, к себе лицо его разворачивая, чтоб смотрел. — И что же, поэтому ходишь ты тут, Володар, как тень безликая, страдаешь? И впрямь бы захотел – давно б взял ее да привез во дворец, и я бы глянул, и она б с тобой была, под рукой… — Нет. — не дернулся Володар в сторону, из хватки не попытался высвободиться, лишь обхватил запястье учителя, в глаза ему глядя. А уверенно как, вот ведь вырастил, Кощею подумалось. — Не хочу я так. Лишь по согласию, на любовь мою ответив, пойдет она сюда. Не хочу ее, как смертных девок, по воздуху тащить или силком. — Верно-верно, она ведь не смертная девка тебе, — в открытую хохотнул Кощей, лишь крепче хватку свою сжимая да глядя ученику своему в глаза. И пускай он смеялся, от взгляда этого холодного недолго было и заледенеть. — А мавка, где ж такую найдешь, чтоб с тиной, и ребра торчат…а то, как учитель твой поступает – негоже так делать, да ведь? Плох пример! Сошлись на его переносице брови черные, но в ответ Володар не нахмурился, лишь смотреть продолжал, плотно губы сжав да держась за его руку. — Твой, учитель, приказ любой я выполню, а судить не берусь, а коли бы и взялся – не судил, — наконец, негромко заговорил он, взгляда не отводя. — Да и что сравнивать, когда ты владыка и владычицу ищешь себе, а я – лишь слуга твой, и любовь моя – мавка безродная. Так молчали они, друг на друга глядя, пока, наконец, не разгладился лик Кощея и не разжал он пальцы, отпуская ученика. Ответ, достойный того, кого сам он воспитал, и правдивый, уж ложь Володара-то он бы мигом унюхал. Недоволен – так что ж, сам не уберег мальчишку, теперь-то что. Смотреть только. — Ступай. Сделай, что я тебе наказал, опоишь девицу да мне приведешь, отдохнуть я хочу. А после, так и быть, лети, куда хочешь, — и с видом спокойным, даже слишком уж спокойным, поправил Кощей ученику кудри черные, после махнув рукой. Поднялся Володар с подлокотника трона, голову склонил в молчаливом согласии да направился прочь. У самых только дверей остановился он, вновь услышав голос учителя: — Только помни, Володар, что я тебе скажу. Не жди, что так оно обернется, как ты хочешь того, жди иного. Да и сам ты…тише летай. — Я запомню, учитель. Когда скрылся он из виду, выдохнул Кощей да потёр рукой в перстнях тяжелых бледное свое лицо. Вот и поди пойми, зачем сказал и что хотел-то, когда Володару наставления его в этом деле сейчас как с гуся вода будут. Смотреть лишь придется, во что выльется, решил владыка, не сделает он здесь ничего. Запереть мог бы, запретить, заклятие наложить какое защитное, да зачем…не хотелось ему отчего-то. Пусть. Летел бы только и правда тише.