То, чего не выразить словами

Медлительно подступающие сумерки избавляли шумный Токио от тошнотворной жары. Вместе с тем небо, остававшееся девственно-чистым на протяжении дня, омрачилось тяжелыми грозовыми облаками. Ойкава перенес взгляд со стены на окно, устремив его в глубь заднего двора. – Предположительно, ночи бывают длиннее зимы, при этом птицы не доживают до заката, – Ойкава свесил ноги с подоконника, вновь обернувшись на Иваизуми. Слегка качнул головой, прикусывая нижнюю губу и словно остерегаясь возникшего молчания, продолжил. — Но феномен сдавшихся самоубийц не изучен, если мы не берем во внимание факт полученных товаров. Хаджиме напрягся. – Тебя посещают мысли о самоубийстве? Ойкава отрицательно покачал головой, придержав пальцами выбившийся локон. Заметив недоверчивый взгляд Иваизуми, испустил короткий вдох, вытянув перед собой сжатую в кулак ладонь. – Ноль мыслей о самоубийстве из пяти? Довольная улыбка. – Неудивительно, что небо разразилось штормом, когда корабль, закинув якорь, пришел в уныние. При этом! Что странно, он выжил. И кого винить мне стоило? Длинный палец с аккуратно стриженным ногтем вновь указывал на Иваизуми, карие глаза следили за его движениями. Хаджиме поправил съехавший с плеча рукав халата. – Что я? Посещают ли меня мысли о самоубийстве? Тоору серьезно кивнул. Где-то за его спиной, утонув в вечернем мраке, коротко заискрила вспышка молнии. Секундное ожидание, раздался клокочущий гром. Ойкава не дрогнул, продолжая смотреть на Иваизуми. – Несмотря на факт того, что пациент среди нас всего один, и я им не являюсь, – Хаджиме сглотнул. – Меня так же не посещают такие мысли. Короткий удовлетворенный кивок головы, и Тоору вновь обернулся к окну. – Перелетом занялись во имя выгоды, но, как было знать, что заказчики не найдут товар, – он пожал плечами. – Я бы направил силы на север. Близился восьмой час вечера. Дождь, аккомпанируя тихим монологам Ойкавы, дробью разбивался о стекло. Хаджиме провел пальцами по векам, вырисовав круги, борясь с желанием сомкнуть глаза. Третьи сутки с новым пациентом, поведение которого значительно разнилось от предыдущего, оставляло свой отпечаток, еще более усугубляя бессонницу Иваизуми. Он, облокотившись о спинку слегка скрипнувшего стула, наблюдал за неподвижным Ойкавой, находя в этом усыпляющее умиротворение; сам Тоору казался спящим, если бы не тихая дрожь в голосе все таких же непрекращающихся лишенных смысла слов. Ивазуми положил голову на плечо, прикрывая глаза, не отводя их от сжавшегося силуэта на подоконнике. Возможно, ему стоило принести Ойкаве плед или подушку, чтобы тот мог расположиться удобнее. Думая об уюте, представляя собственный футон в душной малогабаритной квартире, Иваизуми вспоминал бессонные ночи, но здесь, собирая затекшее тело по частям на крохотном стуле, с проникающим в палату шумом дождя и примешивающимся к нему бредом Ойкавы, он растворялся в сладостном ощущении усталости. Она медленно действующим ядом растекалась по венам, внося в действительно ощущение сюрреальности. Веки тяжелели. Хаджиме тонул в невесомости. Глаза закрыты. Он не видел задумчиво-грустного взгляда, направленного на него. Не слышал, как оборвалась спутанная речь. Тоору, положив подбородок на локоть, покоившийся на коленях, тихо зевнул, не опуская карих глаз с уснувшего Иваизуми. Он прикусил нижнюю губу, не позволяя непрошенным словам прервать беспокойный – веки Хаджиме подрагивали – сон. Резкий удар двери о стену резанул по ушам. Иваизуми дрогнул, потерянно глядя перед собой. Ойкава, скинув ноги с подоконника, уставился ему за спину. – Я видел, как птицы, что испугались пугала, взмыли в небо, а деревья остались голыми! – Иваизуми, ты здесь! – сбитое дыхание говорившего. – Ты с Акааши когда в последний раз виделся? Дверь оставалась открытой, Хаджиме спиной чувствовал прохладу коридора. Он обернулся, ощущая тягучую боль в спине. – Дня... два назад, когда заносил лекарства. Что случилось? Тревога не просто тенью ложилась на лице Сугавары, она темной аурой окружала его сгорбившуюся в дверном проеме фигуру. Он отрывисто дышал, испуганно бегая глазами по палате. Иваизуми периферическим зрением заметил, как напрягся Ойкава. – Давайте поговорим в коридоре? – сдержанно проговорил Хаджиме, обращаясь к Сугаваре. Тот, заметив за собой непрофессионализм, медленно кивнул и, извинившись перед Тоору легким поклоном, придержал дверь для Иваизуми. Хаджиме под непонимающий взгляд Ойкавы скользнул в прохладу белого коридора. Он запер дверь, одернув халат, и опустил глаза на Сугавару. – Что произошло? – Хаджиме облизнул пересохшие губы, горло неприятно свело, когда он сглотнул. Ноющая боль по-прежнему разливалась в области плеч и шеи. – Я навещал его сегодня утром, он вновь что-то рисовал, я видел через окошко, – Сугавара потупил взгляд. – Но, стоило мне зайти, он спрятал бумаги. Он казался нервным и озлобленным, хотя перед этим принял антидепрессанты. Иваизуми кивнул, старательно отводя взгляд от окошка в палату Ойкавы. Выразительные карие глаза были вопрошающе направлены на него. – Он сказал, что хочет спать, так что я оставил его. Не заходил к нему в течение всего дня, но с час назад пошел отнести медикаменты, – Коуши переминулся с ноги на ногу. – Когда я зашел в палату, его не было. В туалетной комнате – тоже, как и в душе, и в столовой, и во дворе. – Черт. Тяжелый вздох. – Я без понятия, куда он ушел. Я бегал по всем корпусам, куда он мог добраться, но его просто нигде нет. – Дайчи-сан в курсе? – Иваизуми напрягся. Оставлять Акааши в одиночестве в неизвестном никому месте было чревато плачевными последствиями. Сугавара покачал головой. – Сегодня его нет на месте, я не хочу вызывать его только потому, что не справился со своими обязанностями, – он вскинул голову. – Извини за такую искренность и панику, я просто... Что если он сделает с собой что-то? Боже... – У вас остались предположения, где он может быть? – Иваизуми коснулся ладонью плеча Сугавары. – Или, наоборот, куда он точно не мог пойти? – Он не мог уйти дальше двора, возможно, он там, но я не знаю, – Коуши провел пальцами по платиновым волосам. – Я звал его, но он, даже если слышал, не ответил. Я поэтому и пошел за тобой, мне кажется, он доверяет тебе. Я не хочу, повторюсь, втягивать в это происшествие Дайчи. Ойкава, устав вглядываться в затонированное окошко, вновь закинул ноги на подоконник, отвернувшись. Иваизуми перевел взгляд на Сугавару. – Хорошо. Я пойду во двор, а вы спросите ту девушку в вестибюле, не видела ли она Акааши. И, со всем уважением, Сугавара, приведите себя в порядок, – Хаджиме нахмурился. – Иначе вас примут за одного из пациентов. Сугавара испустил нервный смешок. – Прости. Никак не могу избавиться от ощущения, что с Акааши что-то не так. Ну, помимо его диагноза. – У всех свои секреты, – Иваизуми пожал плечами, направляясь к лестнице. – Если не найдете его через пол часа, ждите у его палаты. Я подойду туда же. Не достигнув лестницы, Иваизуми, проследив за удалившимся Сугаварой, в пару шагов преодолел расстояние до двери Ойкавы. Он находил несправедливым по отношению к нему оставлять Тоору в неизвестности. – Ойкава? – он приоткрыл дверь, не заходя внутрь. – Мне нужно найти Акааши. Оставайся здесь, можешь ложиться спать, если хочешь. Позже принесу оставшиеся лекарства. – Опытные охотники не ориентируются логикой, у них работает чутье, – проговорил Тоору, не слазяя с подоконника. – Поэтому их добыча в разы больше. Иваизуми быстро кивнул, намереваясь захлопнуть дверь, когда до него донесся смысл сказанного. – Ты сам не понял, что, возможно, помог мне. Опираясь на логику, чем руководствовался Сугавара, Иваизуми завел бы себя в ловушку. Ибо сама логика больного напрямую зависела от его настроения, которое не могло быть названо стабильным, учитывая тонкости диагноза и факт приема новой дозы медицинских препаратов. Хаджиме, устремляясь во двор, обнесенный высоким забором, глубже вдохнул свежий вечерний воздух. Дождь практически прекратился, напоминая о себе редкими каплями и устоявшейся прохладой. Двор, разделенный на две области, переднюю – для посещающих и заднюю – для пациентов, был достаточно большим, но из-за аккуратно-стриженных природных изгородей казался некого рода лабиринтом. Иваизуми обогнул уставившегося пустыми глазами в землю рыжеволосого парня на коляске – кажется, тот до сих пор не верил, что под одеялом, скрывающим нижнюю часть тела, в области правой ноги ничего нет. Фантомно-болевой синдром. Придерживающий ручки коляски медбрат кивнул Иваизуми, обведя его напряженным взглядом глубоких синих глаз. Образованный изгородью своеобразный квадрат, создающий иллюзию пустоты для постороннего взгляда, на самом деле вмещал в себя свободное пространство со спрятанной в тенью нависающего над ним дерева лавочкой. Хаджиме не был опытным охотником, и Ойкава не смог бы воспроизвести сказанное вновь, но Иваизуми действительно чувствовал, что тот, кого он ищет, находится там. Он неслышимой поступью шагнул на еще не стриженный газон. Мокрая трава щекотала лодыжки, судорогами пробегаясь по ногам. – ... он не увидел. Я же обещал, что не покажу, – тихий, спокойный голос. – Но, думаю, мне стало лучше, несмотря на... – Акааши? Кейджи испуганно дернул головой, спутанные черные волосы упали на лицо. Он замолк, уставившись на подошедшего Хаджиме и придав лицу нейтральное выражение. – Тебя искал Сугавара, – Иваизуми сделал паузу, всматриваясь в свободное место рядом с пациентом, к которому тот был повернут корпусом. – Ты общался с Бокуто? Акааши потупил взгляд, виновато хмуря брови. – Только не говорите Сугаваре. – Если перестанешь волновать его. Акааши, я абсолютно серьезен. Он твой лечащий врач, он несет за тебя ответственность. Ты не можешь исчезать, не предупреждая его. Беглый взгляд в сторону – Иваизуми его заметил. Акааши вновь опустил глаза на землю, заправляя волосы за ухо. – Хорошо. Но могу я посидеть здесь еще некоторое время? В палате невыносимо душно, окно не открывается. По той же причине, что окошко больного манией преследования оставалось незатонированным, окна у пациентов с суицидальными наклонностями не открывались. – Я должен уведомить Сугавару о твоем местонахождении, – Иваизуми достал телефон, печатая короткое сообщение. – Кстати, Акааши? Кейджи поднял на него голову; темно-красные мешки под глазами, слегка припухшие нос и губы. Бессонница и приступы тревоги оставляли свой след. Иваизуми колебался. Увеличение дозы препаратов требовалось по причине избавления пациента от галлюцинаций, и, вследствие того, что доза Кейджи была изменена, его "Бокуто-сан" должен был исчезнуть. – Бокуто, – Хаджиме придал голосу бесстрастность. – Он сейчас с нами? – Нет. – С кем тогда ты говорил? Акааши пожал плечами. – Просто закрыл глаза и представил, что он здесь. Вы ведь увеличили мою дозу, – голос дрогнул, Акааши прочистил горло. – С тех пор он не появлялся. Эффект, достигнутый за несколько дней, не столько радовал, сколько вызывал опасения. Иваизуми взглянул на Акааши, взгляд того оставался лишенным эмоций. – Ты говоришь мне правду? Кейджи кивнул. – Зачем мне врать? Вы ведь знаете, что я не хочу покидать это место. В его оправдании присутствовала логика, с которой Хаджиме спорить не мог. Акааши признавал развивающийся у него госпитализм. Иваизуми помассировал виски. Состояние Кейджи действительно тревожило. Неестественный шелест травы, сопровождающийся торопливыми шагами, рассеял повиснувшее молчание. – Акааши Кейджи! Почему я должен бегать по всей больнице, тревожа других работников, чтобы найти тебя? Я же просил тебя предупреждать, если уходишь во двор. Сугавара тяжело дышал, гневно смотря на согнувшегося в плечах Акааши. – Простите. Я хотел подышать воздухом. Нервные движения пальцев, которыми он поочередно сжимал запястья, выдавали некоторую панику. Коуши приблизился к своему пациенту, сев рядом с ним. На место Бокуто. – Нет, все в порядке. Просто в следующий раз говори. Хорошо? Акааши кивнул, еще ниже опустив голову. – Акааши, я ни в коем случае не ругаю тебя, – Сугавара мягко улыбнулся, преобразившись в лице. Светлая искренность. – Ты был на ужине? Общался с кем-нибудь из ребят? Иваизуми, неспешными шагами приближаясь к лечебнице, не мог избавиться от ощущения противоестественности в поведении Акааши. Его загнанный взгляд, опущенная голова, отстраненность. И причиной не были антидепрессанты, нейролептики или постоянный надзор врачей. Кейджи что-то скрывал. Ночь, окунув окружение во мглу, за исключением теплого света уличных фонарей, приятной прохладой окутывала землю. Иваизуми глубоко вдохнул. Стоило вывести Ойкаву на прогулку; за трое суток пребывания в лечебнице тот ни разу, за исключением посещения туалетной комнаты, не покинул палаты. Ел в ней же. Боялся общения с другими пациентами? Иваизуми поправил халат, останавливаясь у входа. Заходить внутрь не хотелось, поэтому он, пользуясь правом перерыва, оставался в ночной прохладе, оперевшись о стену. Он не находил наблюдение за Ойкавой сложным, лечение протекло в приемлемом темпе, без срывов и возникновения непредвиденных обстоятельств, несмотря на прошедших маленький срок. Иваизуми расслабленно улыбнулся. Поспешные выводы в его профессии были чреваты, но Хаджиме был уверен: Ойкава доверял ему. Вестибюль был пуст, шел десятый час вечера, последние минуты смены Иваизуми. Он поприветствовал пришедших к ночному времени близнецов Мия. Осаму, симпатизировавший ему больше его идентичного брата, слабо улыбнулся. Атсуму счел должным махнуть рукой, не придав нахождению в лечебнице Иваизуми значимости. Хаджиме обогнул коридор, выйдя к левому крылу, когда у лестницы приметил нечто кислотно-зеленое, видимо, оставленное одним из пациентов или родственников, допущенных к посещению. Иваизуми подобрал игрушку, проворачивая ее в руке. Не больше мизинца, плохого качества гуманоид смотрел на него пепельно-черными глазами в половину лица. Иваизуми хмыкнул. Тоору понравится. Хаджиме спрятал фигурку в карман. Едва заметная полоска света под дверью, ведущей в палату; Ойкава, скорее всего, воспользовался прикроватной лампой. Иваизуми вдохновленно вздохнул. Если Тоору прибегнет к технике Акааши с набросками, это позволит ему продемонстрировать то, что происходит у него в голове. Возможно, Иваизуми стоило принести Ойкаве книги. Хаджиме прятал довольную улыбку. Ему несказанно повезло с первым пациентом; в противоположность остальным больным он, впервые оказавшись в психиатрической клинике, не проявлял агрессию или апатичность, активно шел на контакт с врачами и не препятствовал лечению. Чудо-пациент. Иваизуми толкнул дверь, шагая внутрь. – Еще не спишь, да? Чем занят... – горло сдавило изнутри. Хаджиме замер, остановившись в проходе. – Что это у тебя? Ойкава, подогнув под себя ноги, сидел на полу, опустив голову вниз, невидящим взглядом уставившись на бумаги в руках. Он, дрожа всем телом, поднял лицо на Иваизуми. Воздух, некогда легкий и свежий, стал спертым, душным, весомым. Взлохмаченные каштановые волосы падали на лицо, покрасневшие уставшие глаза, зрачки тревожно бегали. Он, раскрывая рот в немом вопросе, с усилием вдыхал, грудь тяжело вздымалась. – Ойкава? – Иваизуми сделал шаг вперед. Ноги не принадлежали ему. Он повторил вопрос. – Что это у тебя? Тоору уронил руку на пол, упираясь ладонью на колено и делая усилие встать. Пошатываясь на обеих ногах он, вытянувшись во весь рост, приблизился к Иваизуми. На щеках застыли мокрые дорожки слез. Он хрипло сопел. Ойкава вытянул вперед руку, выставляя перед Хаджиме содержимое бумаг. Иваизуми неспешно дотронулся пальцами до листков. Ойкава, все еще удерживая их одной рукой, поднял другую, дрожащим пальцем указав на напечатанный текст. "Не подлежит полной ремиссии" – Черт... – Иваизуми выхватил бумаги, прижимая их к себе. История болезни пациента. – Ойкава, где ты это взял?! Тоору не отвечал. Пустым взглядом смотрел перед собой, тревожно прикусывая нижнюю губу, все еще дрожа всем телом, едва удерживая себя от падения. Хаджиме не мог винить его. – Зыбучие пески особенно опасны, когда путешественник не знает об их расположении, – хрипло проговорил Ойкава, не опуская глаз на Иваизуми. Его губы дрожали. – И я ведь пытался сказать им. Но те погрузились в воду, прежде чем услышали. – Прости меня. Ойкава медленно опустился на колени, прижавшись лбом к полу. Его спина вздымалась в судорогах, он глотал жалостливые всхлипы и тихий скулеж. Иваизуми присел к нему, осторожно коснувшись ладонью плеча. – Я должен был сказать тебе раньше. Тоору дернулся, скинув с себя руку Иваизуми. Поднял голову, заплаканные красные глаза впились в Хаджиме. Он гневно гнул брови, не контролировал стекающие по щекам слезы, слизывал их языком, искусывая нижнюю губу в кровь. – Ойкава, пожалуйста. Успокойся. Пощечина отдалась звоном в ушах. Иваизуми инстинктивно прижал ладонь к лицу, Ойкава застыл с поднятой рукой, презрительно смотря на Хаджиме. Его лицо исказилось гневом. Тяжелое горячее дыхание, сиплые вздохи, непрекращающаяся дрожь. Тоору, не поднимаясь с пола, отполз от Иваизуми, прижавшись к стене. Он обнял колени, уткнувшись в них лицом. Он не прекращал рыдать. – Прости меня, – Хаджиме не тронулся с места. – Ойкава, мне очень жаль, но поверь, я хочу помочь тебе. Тоору отчаянно замотал головой, не поднимая лица. Он задыхался в неконтролируемом плаче. – Мы что-нибудь придумаем, хорошо? Мы ведь уже общались до этого, помнишь? И найдем другой, более действенный способ. Я обещаю тебе, Ойкава. Пожалуйста, успокойся. Но Ойкава не мог. Он вскинул голову вверх, вцепившись пальцами в волосы, и закричал. Хрипло, слабо, отрывисто, он выдыхался, выбивался из сил. Кричал, пока голос окончательно не сорвался, превратившись в неслышимый вопль. Иваизуми неслышно приблизился к нему, не вставая с колен. – Я что-нибудь придумаю, хорошо? Доверься мне. Хаджиме коснулся его плеч, ощущая слабую дрожь, и прижал Ойкаву к себе. Чужая голова упала ему на грудь. – Все будет в порядке. Ты будешь в порядке. Поплачь, ладно? Иваизуми не отпустил Ойкаву, пока тот не перестал дрожать. Пока сбитое дыхание не выровнялось, обратившись в тихое сопение. Пока Тоору, измотанный приступом, не уснул на его руках.