То, чего не выразить словами

Токио погрузилось в мрак дождей, непрерывно поливающих город на протяжении пятых суток. Капли беспрестанной дробью бились о стекло, стекали с придворных деревьев и крыш, образуя на все еще нестриженном газоне лужи. Ближе к вечеру поднимался ветер, не унимающийся до самых сумерек и стихающий лишь глубокой ночью. Природа бушевала, демонстрируя силу характера. Но Ойкава молчал. Сдерживал буйный поток слов, позволял им затихать внутри, лишь иногда вяло приоткрывая рот и пропуская несколько строк, при этом не отрывая взгляда от окна. Хаджиме на следующее после инцидента утро принес ему плед, аккуратно сложив его на подоконнике, чтобы Тоору чувствовал себя комфортнее на излюбленном месте. Прошло четыре дня, но Ойкава так и не притронулся к нему. Молчание Ойкавы непривычным холодом наполняло палату, и Иваизуми, натянув халат на плечи, устало посмотрел на тихого пациента. Тоору старательно избегал его взгляда. – Как твое настроение, Ойкава? Вытянутая рука с растопыренными пятью пальцами. Не поворачивая головы, Ойкава протяжно вздохнул. – А если честно? – Иваизуми попытался удобнее устроиться на стуле, подобрав одну ногу. – Ты уже четвертый день молчишь. Хотя бы на вопросы правдиво отвечай. Тоору, свесив ноги с подоконника, обернулся на Иваизуми. Лицо оставалось безэмоциональным, глаза – пустыми. Он сглотнул, кадык дрогнул, тут же прикусил нижнюю губу, слегка сморщив брови. – Ойкава, мы оба осознаем, что ты не совсем в состоянии донести до меня свои мысли, но, если ты будешь молчать, мы этого никогда и не добьемся. Ты это понимаешь? Молчание. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. – Прекращай играть в гордость. Она тебя ни к чему не приведет, – Иваизуми ощущал закипающий гнев, проявляющийся в слегка хрипящем голосе. Он прочистил горло. – Я хочу тебе помочь. Тоору вскинул брови, на лбу выступили едва заметные морщинки. – Не веришь мне? Ойкава уверенно мотнул головой, слегка прищуренными глазами уставившись на Хаджиме. – Ты серьезно считаешь, что я не смогу тебе помочь? Все тот же жест. Тоору вытянул губы в узкую полоску, нахмурившись, во взгляде – примесь скептицизма в упрямой гордости. Он сложил руки на груди. У Иваизуми колющей болью горели костяшки, он встал со стула, делая шаг к пациенту. Ойкава напрягся, в легком испуге размокнув губы. Нижняя кровоточила. Голос Хаджиме срывался. – Ты считаешь меня настолько хреновым врачом? Ойкава молчал, не разрывая зрительного контакта с Иваизуми. – Я облажался перед тобой, но больше подобного не произойдет. Я обещаю тебе это, – Иваизуми выпрямился. – Если ты не хочешь разговаривать со мной, я найду того, кто поможет мне. И тогда, – скулы свело, разъедающая изнутри злоба отдавалась пульсирующей болью в висках. – Ты выйдешь из этой лечебницы. Вернешься к нормальной жизни. И скажешь мне "спасибо". Тоору нарочито шумно вздохнул, сверив Хаджиме презрительным взглядом. Иваизуми знал: Ойкава не верил ни единому слову. – И не посмеешь больше взглянуть на меня так, – голос сорвался, последнее слово походило на шипение, и Хаджиме сжимал ладони в кулаки, подавляя в себе желание стереть с лица Ойкавы разочарованно-надменное выражение. Тоору молчал, но Иваизуми по глазам видел – внутри он вопил. *** Хаджиме тщетно скрывался от проливного дождя под козырьком бара, не переставая изрекать ругательства. Тяжелыми каплями ливень опускался на плечи вымокшей ветровки, стекал по лицу с волос, скатывался в обильные лужи под ногами. Хаджиме шагнул вперед, ближе к дороге, вглядываясь в проходящих людей и выискивая знакомого, когда мимо, не снижая скорости, проскочила машина, вынудив грязную воду встать столбом. Иваизуми едва успел отвернуться, ощущая, что его спину нещадно обляпало мокрой водой. Футболка прилипла к спине. – Урод ебучий! – он орал во все горло, глядя вслед мигающей красными огнями иномарке. – Да чтоб тебя... Сукин сын. – Да чтоб ему жена год не давала, да? – на плечо легла дрожащая рука. Иваизуми обернулся, встречаясь со спокойным взглядом карих глаз и нестираемой с лица ухмылкой. – Тетсуро, если бы ты опоздал еще на пару минут, я бы придумал проклятье посерьезнее. Мужчина спрятал руки в карман, обойдя Хаджиме и направившись в сторону бара. – Идем. Внутри было тепло и шумно. Мягкий свет слегка освещал помещение, оставляя в умиротворенной темноте отдельные углы со столиками, и отдаваясь оранжевым у стойки бара. Пахло сладкой горечью алкоголя и дымчатым привкусом сигарет. Словно туманом, разливалась музыка, заглушающая отдаленные разговоры и приятно оседающая в голове. Куроо уверенным шагом направился к бармену. Несмотря на поздний вечер пятницы, людей было немного. Иваизуми вдохнул полной грудью, ноющей болью отдавало в мышцах, в частности, в области шеи и плеч. Футболка все еще липла к спине, а из головы не уходил играющий эмоциями взгляд Ойкавы. Хотелось расслабиться. – Чего вам? – бармен, оперевшись локтями о стойку, поднял на них тяжелый взгляд. – Коньяк, – Куроо улыбнулся, вытянув вперед трясущуюся руку с поднятыми двумя пальцами. – И льда побольше. Иваизуми молчал, позволяя Тетсуро руководить программой этого вечера, пользуясь тем, что инициатива встречи принадлежала последнему. Когда стаканы, звякнув о столешницу, оказались перед ними и янтарная жидкость была разлита, а кубики льда всплыли на поверхность, Куроо протянул руку вперед, обхватывая пальцами стекло. Он поднял стакан, несколько капель скользнули вниз. Бармен вытер их тряпкой. – За что выпьем? – За встречу, – хмуро проговорил Иваизуми, наблюдая за тщетными попытками бармена оставить стойку в чистом состоянии. Он поднял стакан, чокнувшись с Куроо, и поднес его к губам. Алкоголь обжег горло. Хаджиме зажмурился, вдыхая через нос. Тетсуро хрипло засмеялся, опустошая стакан. – Давно не выпивал? – Повода не было, – Хаджиме опустил стакан. Куроо махнул бармену, тот вновь наполнил его. – А сейчас, значит, появился? Куроо смотрел внимательно, словно считывал информацию с его лица, облизывая губы и не изменяя привычной ухмылке. Идиллию бара нарушил всплеск женского смеха. Иваизуми обернулся через плечо на вошедшую в помещение группу девушек, улыбающихся друг другу и с интересом разглядывающих место. Они стягивали с себя тонкие куртки, оставаясь в легких платьях, едва прикрывающих плечи и грудь, и на высоких каблуках проходили в дальний угол, собираясь у столика. – Возможно, – Иваизуми повернулся к Тетсуро. – Но я еще слишком трезв, чтобы начинать жаловаться на жизнь. Куроо одарил его понимающим взглядом, вновь поднося стакан к губам. Рука дрогнула и он, поперхнувшись, зашелся в приступе кашля. Хаджиме потянулся к нему, но Куроо слабо покачал головой, глубоко вдыхая через нос и приводя дыхание в норму. – Прости, – хрипло проговорил он. – Руки никак не угомонятся. Слабая улыбка, извиняющийся взгляд, Куроо поставил стакан на место, пряча руки под стойкой. – Ты проходил обследование? – сдержанно спросил Иваизуми, боясь затрагивать болезненную тему. Мелодично разливающаяся музыка сменилась на оживленную, девушки что-то прикрикнули, чокнувшись стаканами с шампанским. Хаджиме потряс головой, вновь обращая взгляд на притихшего Тетсуро. Куроо расправил плечи, глядя прямо перед собой и насильственно улыбаясь. – Проходил. – И каковы результаты? Его губ вновь коснулся дрожащий стакан. – Руки никогда не придут в норму. Путь в хирургию мне заказан. Иваизуми прятал глаза, водя пальцами по поверхности стакана. – И чем ты планируешь заниматься? Может, отец мог бы помочь устроить тебя в мое отделение. – Оставь эту жалость бездомным псам, Хаджиме, – Тетсуро хлопнул его рукой по плечу, растягивая губы в добродушной улыбке и хрипло посмеиваясь. – Первое, психотерапевта во мне столько же, сколько и пациента. Второе, не обижайся, но не хочу принимать ничью помощь, всегда справлялся сам. И посмотри на меня, – Куроо заигрывающе подмигнул. – Чем не красавец? – Спорить не стану, – Иваизуми слабо улыбнулся, глотая ядовито-обжигающую жидкость. Счет, с которым бармен старательно подливал алкоголь в их стаканы, был потерян после второго круга. Тяжестью в голове оседало опьянение, но таким же приятным казалось оно, избавляя мозги от въедливых мыслей. Тепло разливалось по всему телу, расслабляя ноющие мышцы и уставшую спину. Грудь обжигало изнутри, и Хаджиме ощутил жжение в глазах. Он провел тыльной стороной ладони по ним, помассировал веки, вплоть до расплывающихся перед взором темных пятен с искрящимися непропорциональными линиями. Ему мерещились знакомые черты лица, изгибающиеся в гневе тонкие брови, прядь каштановых волос и словно созданные для страдания карие глаза. Хаджиме тряхнул тяжеловой головой. – Мужик, ты чего? – Куроо коснулся его спины, проведя по ней дрожащими пальцами. Иваизуми протянул нечто неразборчивое, поднося стакан к губам. Кто-то толкнул его в локоть, на мгновение защемив нерв, и Иваизуми болезненно зашипел, пролив напиток на грудь. Он дернул головой, оборачиваясь назад и натыкаясь на испуганный взгляд. Девушка поднесла ладони ко рту, в немом извинении глядя на Иваизуми. – Леди, прошу, – ухмыляясь, проговорил Куроо. – Не отнимайте у меня внимание дорогого друга. Девушка засмеялась и, забрав напиток со стойки, заправила длинные черные волосы за ухо, удалившись к подругам. Иваизуми проводил ее задумчивым взглядом. – Леди? – Хаджиме улыбнулся. – Насколько я знаю, ты так звал лишь свою девушку. Музыка вновь сменилась на нечто однотонно-мелодичное, протяжное и несколько грустное. Куроо хмуро посмотрел на пустой стакан, удерживаемый в руке. Кубики льда ударились о донышко. – Ключевое слово – звал. Пока эта леди не собрала вещи и не свалила, не забыв упомянуть то, как я ее заебал. Хаджиме непонимающе уставился на Куроо. – Чем ты мог ее, – язык заплетался. – Заебать? Куроо поправил лохматые волосы, вытянув вперед руки. Они непрекращаемо тряслись. – Этим. Я бросил университет, не мог более посещать зал, начал курить. – И это причина? – Она сказала, что если я собираюсь разрушать свою жизнь, то буду делать это в одиночестве, – Тетсуро слабо улыбнулся. – В любом случае, без нее стало спокойнее. Я не особо расстроен. – Но вы были вместе три года. – Хаджиме, – Куроо сверил его серьезным взглядом. – Я сказал, что не расстроен. Давай лучше поговорим о тебе, – он вновь придал лицу выражение искренней безмятежности. – Что за повод, по которому ты уделил мне свое драгоценное время? Иваизуми сипло засмеялся. – Иди ты. Я всегда готов уделить тебе свое время. Но ты прав, с работой его стало катастрофически не хватать. С другой стороны, – он опрокинул остатки коньяка в рот. – Мне и некуда было его тратить. И пока это устраивает моего отца, все в норме. – Ты... – Куроо не договорил, отвлекшись на подошедшую к бармену девушку. Длинные волосы доставали до стойки, и она заправила их за ухо, миловидно улыбнувшись Куроо. Хаджиме прочистил горло, привлекая его внимание. – Ты что-то начинал говорить. Расфокусированный взгляд. Тетсуро задумчиво посмотрел на Иваизуми. – Точно. Больница, отец, – он постучал пальцами по столу. – А! Ты, вроде, писал про пациента с шизофренией. Как он? – Шизофазия, – поправил его Хаджиме. В голове – пустошь и сквозняк, но Ойкава умещался в воспоминаниях не мысленно, а эмоционально. Грудь защемило, Хаджиме сглотнул горечь, осевшую на языке. – Хреново. Вернее, не сам он такой, но его диагноз. – Насколько я знаю, шизофазия не убивает. Иваизуми кивнул. – Да, но она неизлечима. И, кажется, – он потер рукой шею. – Не стоило скрывать от него этот факт. Тетсуро впился в него горящими глазами. – Ты серьезно не рассказал ему об этом? – Я ждал подходящего момента, я... Испугался, наверное, что не смогу подать информацию правильно, – он вытянул руки, укладываясь грудью на стойку. – Не хотел лишать его надежды так рано. – Но все-таки рассказал? Хаджиме застонал, отрицательно мотнув головой. – Хуже. – Он сам узнал? Иваизуми протяжно выдохнул. – Я поступил, как полный придурок. – Честно? Да, – Куроо пожал плечами, постукивая пальцами по наполовину опустошенному стакану. – Будь я на его месте, хорошенько бы тебе врезал. Но лицо у тебя целое. – Отделался пощечиной и последующим молчанием в несколько суток. Кто-то вновь задел Хаджиме; бар наполнялся незнакомцами. Становилось шумно. – Молчанием? – Представь себе человека, который не может контролировать свою речь, но при этом старательно меня игнорирует, – Иваизуми заспутил пальцы в волосы, приглаживая их. – Без понятия, как выпросить у него прощения. Раздражает, просто выбешивает. Горделиво отворачивается, презрительно смотрит на меня, не слезая с гребаного окна. Терпеть его не могу. Куроо мягко коснулся его, тут же отдергивая руку. – Не заводись. Помочь же ты ему хочешь? – К сожалению. – Хочешь помочь ему, как человеку, или как пациенту? Иваизуми непонимающе поднял голову, всматриваясь в расплывчатый силуэт Куроо. – Что? Тот отвернулся, отвлеченный вновь подошедшей девушкой. Та улыбнулась ему ярко-накрашенными губами, подсунув бармену бумажку и придерживая рукой стакан. Она что-то шепнула ему на ухо, приподнявшись на носочки, и Куроо увлеченно ухмыльнулся краем губ. Девушка отошла, Тетсуро, сбросив поддельную улыбку, помрачнел. – Что она тебе сказала? – Иваизуми медлил, наблюдая за тем, как Куроо встает с места. – Пойдем покурим. Хаджиме поднялся следом, ощущая слабость в ногах. Его шатало, и он вцепился пальцами в бортик стойки. – Так что она сказала? – Что я ей понравился. Они пробирались через толпу людей, Куроо шел первым, его широкая спина служила ориентиром для теряющегося в пространстве Иваизуми. – И что в этом плохого? Дверь едва слышимо скрипнула, улица встретила их гудением машин и скрипом шин о мокрый асфальт. Куроо повел его за бар, свернув у неоновой вывески в тупик, и, ударившись спиной о кирпичную стену, зарылся рукой в карман. Вынудил пачку сигарет и, придерживая губами одну из них, достал зажигалку. Рука тряслась, огонек погасал, сдуваемый ветром. Тетсуро хмурился, сжимая губы в раздражении, закрывая пламя от ветра свободной рукой. Пальцы не попадали по колесику. – Твою мать! – он поднес зажигалку вплотную к лицу, наконец, зажигая сигарету. Шумно вдохнул, подержал дым во рту, выпустив его через нос. Он задрал голову, подставив лицо под капли, стекающие с крыши. – Она сказала, что не прочь перепихнуться в кабинке туалета. Знаешь, почему? Иваизуми качнул головой. – Потому что ее заводят люди с особенностями, – ядовито оскалился Куроо, затягиваясь. – Инвалиды. – Куроо... – Забей, – Тетсуро поднес дрожащую руку к губам, выдохнул дым, закашлявшись. Он часто моргал, в покрасневших глазах стояли слезы. – Я уже привык. Хаджиме потянул руку к Куроо. – Поделишься? – Нет, – Куроо твердо покачал головой. – Закуришь, когда почувствуешь, что все хреново. А сейчас не стоит. Ты еще можешь исправить ситуацию с пациентом. К тому же у меня есть план. – Еще бы у тебя не было плана, – прохлада ночи остужала мозги, приводила голову в порядок, отрезвляла. Иваизуми глубоко дышал. – И в чем он заключается? – Я пока не могу понять. Просто ощущаю, что он зарождается где-то здесь, – Куроо поднес руку с сигаретой к виску, ударив по нему свободными пальцами. – Дай мне немного времени, и ты будешь поражен моей гениальностью. Можешь пока вернуться, занять места, я чуть позже подойду. Хаджиме серьезно глянул на Куроо. – Ты уверен? Я могу постоять с тобой. Слабая улыбка, Тетсуро не скрывал ее фальши. – Да, все в порядке. Пару минут, и я буду в норме. Серьезно. Иди. – Он махнул рукой, отворачиваясь от Хаджиме. Его плечи слабо дернулись. Иваизуми вернулся в бар. Внутри было невыносимо душно, музыка играла громче, подавляя прогрессирующий ажиотаж, и Иваизуми ощущал усталость, переставляя ноги по направлению к стойке. Он облокотился локтем о стол, забравшись на высокий стул, и вновь помассировал веки, избавляясь от раздражения. Голова клонилась вперед, он едва удерживался от падения на стойку, старательно моргая глазами, пытаясь избавиться от возникшей сонливости. – Тут не занято? – тихий женский голос. Иваизуми обернулся, сосредотачивая расплывающийся взор на подошедшей девушке. Она смущенно сжимала губы, поправляя кучерявые каштановые волосы. Хаджиме отрицательно покачал головой, указывая рукой на стул. – Спасибо. Девушка села, закинув одну ногу на другую, и обратилась к бармену. Тот заискивающе пошутил, но она лишь слабо улыбнулась, протягивая ему купюру. Хаджиме положил голову на руку, прикрывая глаза. Обтягивающее черное платье подчеркивало изгибы ее фигуры, широкий вырез на груди с небольшим кулончиком странной резьбы. Хаджиме перевел взгляд выше, всматриваясь в ее лицо. Перед глазами плыло. Он моргнул. – Вы здесь один? – она заговорила первая. Ее голос слегка дрожал, она тихо прочистила горло, протерев тыльной стороной ладони мокрые губы. Иваизуми был пьян. Но еще он был психологом. – Вы плачете? Девушка вскинула брови, удивленно уставившись на него. Ее губы изогнулись, она дрогнула в плечах. – Простите. Не хочу говорить об этом. Пришла сюда, чтобы отвлечься. – Да, мой друг, – Хаджиме обернулся назад, выискивая Куроо. – Тоже где-то здесь. Мы отвлекаемся, вроде как. Она сощурила глаза. – Вы... Иваизуми резко вскинул голову, когда до него дошел смысл сказанного. – Нет, не в том смысле. Мы просто выпивали. И у него девушка есть, ну, была, – он провел ладонью по лицу. – Простите. Я немного перебрал. – Сюэли Оуян, – проговорила она, протягивая руку. – Иваизуми Хаджиме, – он пожал ее руку, девушка задержала пальцы на его кисти. – Сильные руки. Хаджиме смущенно улыбнулся. – Да, проводил время в зале. Оуян махнула рукой, бармен, вытирая потную бутылку из-под виски, кивнул ей, установив перед ними по стакану. Она подняла стакан. – За знакомство? Хаджиме тяжело вздохнул. Голова тяжелела, веки закрывались. – За знакомство. Привкус алкоголя смягчался, он не ощущал привычной обжигающей горечи, глотая напиток, поднимая вновь наполненный стакан вверх и поднося его к губам. Оуян смеялась, иногда вытирая с щек слезы, наклонялась ближе к нему, цепляя коленями его ноги, иногда проводя тонкой рукой по плечам. Хаджиме расслабленно облокачивался о стойку. – Так ты работаешь врачом, да? – она улыбнулась ему, поднося лицо все ближе. Иваизуми кивнул, неосознанно растягивая губы. – Да. Здесь, в Токио. – Наверное, совсем занят с такой работой, – словно обиженно протянула Оуян. – Нет времени расслабиться? – Редко выдается возможность, – Иваизуми покачнулся на стуле, стараясь сесть удобнее. – Мне... Мне надо отойти, голова совсем не работает, Ой-ан. – Оуян, – она мягко поправила, кладя руку ему на плечо. – Идем. Хаджиме встал, удерживая шатающееся тело на таких же слабых ногах и, прищуриваясь, прошел сквозь толпу, ощущая чужое прикосновение к предплечью. Мужская уборная располагалась в самом дальнем углу заведения. Внутри было темно. Настолько темно, что Иваизуми не сразу заметил Оуян, стоящую позади него. – Это не женская, – хрипло проговорил Хаджиме. – Я знаю. Оуян мягко коснулась его плеч, поворачивая Иваизуми лицом к себе и прижимаясь губами к его губам. Хаджиме застыл. Горьковатый привкус алкоголя и мяты, она скользнула языком по нижней губе. Ивазуми закрыл глаза, делая шаг назад, упираясь спиной в холодную стену. Оуян, зацепив руки за его шеей, повисла у него на груди, не разжимая поцелуя. Она оторвалась от него, глотая воздух, глядя на него опьяненно-грустными глазами. Хаджиме протянул к ней руку, заведя выпавший локон за ухо. – У тебя есть резинка? – Иваизуми говорил тихо, слабо приоткрывая губы, слыша себя со стороны. Оуян кивнула, опустив пальцы в висящую на талии сумочку. Не поднимая рук, она коснулась ладонью его ремня, отведя его чуть в сторону, щелкнув застежкой. Хаджиме шумно выдохнул, ощущая, как тяжесть, оседавшая в мозгах, переливается вниз. Оуян скользнула пальцами под резинку джинс, приспуская их, дотрагиваясь пальцами до вялого члена, провела ладонью от основания до головки. Иваизуми прикусил губу, боясь издать звук. Он ощутил мокрое прикосновение языка, напряг ноги, дотрагиваясь пальцами до кучерявых волос Оуян. Он слабо соображал, отдаваясь ощущениям, позволяя девушке руководить процессом, шумно дышал через нос. Низ живота свело, затянуло в тугой узел, Хаджиме засопел, приоткрывая глаза. Оуян поднялась к нему, обхватывая пальцами его запястья и запуская их под тонкое платье. Руки Иваизуми скользнули по ее икрам, поднялись к ягодицам, задирая ткань. Он затронул краешек нижнего белья, стягивая его вниз. Она, высвободив руки, порвала серебристую упаковку, вновь касаясь члена Иваизуми. Становилось душно, невыносимо жарко, все его тело пылало. Оуян стояла спиной к нему, опираясь ладонями о кабинку, разведя ноги, и Иваизуми, хрипло дыша, вбивался в нее бедрами, удерживая руки на ее талии. Оуян сдерживала стоны, прикусывая губы, слабо выкрикивая. Иваизуми провел пальцами по выступающему позвоночнику, поглаживая чистую кожу. Жар опалял изнутри. Оуян дрогнула, хрипло просипев, скользнула ладонями вниз, и Хаджиме завел руки на ее живот, придерживая девушку, заканчивая вместе с ней. В голове, где была пустошь, не осталось ничего. Сингулярность. Он откинулся спиной на стену кабинки, тяжело дыша. – Спасибо, – слабо проговорила она, натягивая нижнее белье и поправляя платье. Иваизуми увидел мокрые дорожки от слез на ее лице, но не нашел в себе силы ответить ей. Он покинул уборную через несколько минут после нее, пустым взглядом смотря перед собой, инстинктивно возвращаясь к барной стойке. Черные лохматые волосы, тот же дрожащий стакан в трясущихся руках, звон кубиков льда, янтарная жидкость. Куроо хмуро смотрел в его сторону. – Я все объясню, – устало проговорил Хаджиме. – Но не сейчас. Я так устал, Тетсуро. Куроо кивнул. – Тебе вызвать такси? – Ты не поедешь? – Я еще не так пьян, – Тетсуро качнул головой, посмеиваясь. – И как тебе? Иваизуми непонимающе уставился на него. – Что? – Хаджиме, не держи меня за идиота. У тебя был секс. – Неужели меня настолько легко читать? – Иваизуми виновато опустил глаза. – Мужик, в этом нет ничего такого, – Куроо подмигнул ему, поднося стакан к губам. – Кстати о моем плане. Хаджиме кивнул, сосредоточенно глядя на Куроо. – Я очень хочу выслушать, но сейчас соображаю ровно ничего. Давай ты пришлешь мне его по смс, или мы встретимся в другой день? – Хорошо. Тогда до встречи? – Тетсуро протянул ему крупную ладонь. Иваизуми ударил по ней, сцепив пальцы. – Береги себя. В четвертом часу ночи он вернулся в квартиру, не раздеваясь, завалился на футон. Перед глазами мелькали расплывчатые образы людей. Поломанный Куроо с трясущимися руками и зажатой между пальцами сигарет. Смущенно улыбающаяся Оуян. Осуждающе смотрящий Ойкава. Искренне смеющийся Ойкава. Потерянно сидящий на подоконнике Ойкава. Разгневанный Ойкава. Бьющийся в истерике Ойкава. Один человек, словно зеркало, разлетевшийся на сотни осколков, выбравших себе собственную личность, окружали Иваизуми немыми тенями, и он тонул в этих чувственных губах и кричащем взгляде карих глаз. *** Боль не унималась. Он закрывал глаза до расплывающихся перед ними пятен, поливал лицо холодной водой, но не мог унять мигрень. Иваизуми поднял голову, вглядываясь в отражение испачканного разводами зеркала. Он выглядел плохо. Одернул халат, Хаджиме покинул уборную, пройдя через пустой вестибюль к ординаторской. Дайчи сидел на привычном месте, с головой погрузившись в изучение карты прибывшего ночью пациента. – Вы хотели меня видеть? – Иваизуми закрыл за собой дверь. – Да, можешь не садиться, я быстро. Хаджиме кивнул, опираясь плечом о стену, мысленно ругаясь на сонливость и последующую слабость во всем теле. – У Ойкавы ночью был приступ панической атаки. Иваизуми напрягся, не смея выдохнуть. Его не было рядом. – Все обошлось. Ему вкололи успокоительное, так что он проспал практически до обеда. Очнулся с пол часа назад, сейчас его состояние в норме. К тому же, у него посетитель. Его девушка. Возможно, тебе стоит поговорить с ней, чтобы узнать что-нибудь о пациенте. – Хорошо. Спасибо. Белые стены болезненно давили на глаза, Иваизуми часто моргал, тревожно сминая рукава халата. Грудь сдавливало щемящее ощущение собственной беспомощности; он не был рядом с Ойкавой, когда был нужен тому. Он пообещал помочь ему, но не смог. Иваизуми глубоко вздохнул, останавливаясь у его двери. Через окошко заглянул внутрь, натыкаясь взглядом на Ойкаву, занявшего непривычное место на койке. Рядом с ним – копна карих кучерявых волос, крупный серый свитер и свободные штаны. Хаджиме нахмурился. Он зашел внутрь. Ойкава поднял на него уставшие глаза, подернутые слабой тоской, и медленно, словно нерешительно, кивнул ему. – Привет, Ойкава, – Иваизуми улыбнулся. – А вы, значит, его... Он оборвал речь, слова комом встряли посреди глотки, лишив его возможности дышать. Иваизуми зашелся в приступе кашля, сжав руку на воротнике халата, стараясь дышать через нос. Тоору испуганно смотрел на него. Стоявшая рядом рядом последовала его взгляду. Иваизуми хотел все исправить. После сокрытия от Ойкавы правды он не имел права на повторную ошибку. Он хотел осознать, что обознался. Хотел признать это игрой воображения и пьяного разума. Он не мог так поступить с Ойкавой. Иваизуми не мог переспать с его девушкой.