То, чего не выразить словами

Иваизуми щурил сонные глаза, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Свисток рефери разнесся над спортивным кортом, когда крупный игрок, резво дернув руками, задел сетку. Камера двинулась ближе, демонстрируя его разъяренное лицо. Его сокомандник, стоявший на задней линии, приблизился, несильно ударив его кулаком между лопаток. Он что-то шепнул ему, и тот смиренно кивнул, вновь вставая на позицию. Когда счет достиг 27:25, раздался непривычно-протяжный свист, и игроки, выстроившись, цепочкой подошли к сетке, пожимая соперникам руки. Иваизуми перевел взгляд на настенные часы. 3.02 ночи. В комнате было прохладно. Из-за приоткрытого окна доносилось лишь отдаленное движение машин по главной дороге. Иваизуми встал, разминая затекшие плечи и грудью оперся на подоконник, выглядывая наружу. Никого. Город спал. В полутьме слабым зеленоватым светом блекнул экран телефона, тут же погаснув. Иваизуми отпрянул от окна. Пропущенный звонок от: Тетсу Хаджиме нахмурился. 3.04 Иваизуми: Куроо? Что-то случилось? 3.07 Иваизуми: Мне позвонить? Сообщения оставались непрочитанными, и Иваизуми убрал телефон, надеясь на то, что Куроо уже уснул. Он лег на футон, впиваясь взглядом в белый потолок и прогоняя в голове кадры просмотренного матча. Он не до конца понимал смысла игры, в особенности, впадал в ступор, видя, как команда после каждого упущенного или забитого мяча собирается в круг. Но Ойкава, он знал, любил волейбол. А Иваизуми все еще был ему должен. Он уснул ближе к четырем часам ночи, и уже сквозь дремоту видел едва заметное свечение телефона. Иваизуми потянул к нему руку, но уронил ее обратно на футон. Веки отяжелели, конечности атрофировались, и он, все еще видя перед глазами мелькающие пятна исчезающих образов, уснул. 4.05 Тетсу: мжжешьь приехааттить полжалуустаа 4.06 Тетсу: ивва пожаллуйта 4.08 Тетсу: пррошу мне ооень плохо тутт поовсюдду кроовьь ива ппрошу 4.10 Тетсу: поммоги *** Иваизуми опаздывал. Телефон сел за ночь, и будильник не сработал. Хаджиме умыл бледное лицо, не глядя в зеркало, и, одевшись, взял стоящий у порога пакет с логотипом спортивной фирмы. Он надеялся успеть ко времени приема Ойкавой лекарств. Не хотел, чтобы за этим проследил кто-то иной. Тоору был его пациентом, и Иваизуми не желал делить его лечение с кем-либо еще. В метро было душно. Хаджиме отчаянно жался к стене, когда мужчина, стоявший слева от него, споткнулся о собственные ноги, завалившись на Иваизуми. Грудь обожгло, и он, расширив глаза, смотрел на то, как темно-коричневое пятно расплывается по некогда белой футболке. Мужчина тут же скользнул к выходу, и, не произнеся ни слова, скрылся за дверьми, не одарив Иваизуми и взглядом. Хаджиме сдавленно проскулил, пальцем проводя по пятну, но лишь сильнее растирая его по испорченной ткани. Запасная одежда, поверх которой он положил зарядку от телефона, чтобы не забыть, оставалась лежать на футоне. Поднимаясь по ступеням, ведущим к главному входу, он старательно прижимал к себе пакет, прикрывая грудь и пряча глаза от озабоченной гороскопами девушкой. У Сугавары можно было попросить запасную одежду, но тот был меньше него по комплекции и слишком занят вызывающим опасения состоянием Акааши. Иваизуми покачал головой, проводя пальцами по перилам лестницы, ведущей на второй этаж. Атсуму мог дать ему только в нос, и с кулака. Хаджиме прошел по коридору, морщась от яркого солнечного света, проникающего через окно. Дайчи беспокоить не стоило. Мыслительный процесс оборвался столь же стремительно, как и начался, стоило ему уловить знакомый силуэт, сидящий у окна, сквозь стекло в двери. Казалось, Ойкава почувствовал его приближение, напряженным взглядом метнувшись к нему, но Иваизуми слабо покачал головой, избавляясь от непрошенной лести. Ойкава мог услышать его шаги или увидеть слабую тень под дверью, но не более. Заходить было не страшно, но покалывание в области груди было схоже с волнением перед встречей с отцом или важным экзаменом. Безосновательная тревога разъедала изнутри, и Иваизуми глубоко дышал, стараясь отвлечься от нее, но лишь сильнее погружался в это ощущение. Он бегал глазами по белым стенам и металлической двери, опустошенно глядя перед собой, выискивая причины волнения. Было ли дело в прошедшем вечере? То касание пальцев Ойкавы, вызвавшие трудности в дыхании, они были реальны, или плодом воображения уставшего разума? Поглаживал ли его ладонь Иваизуми, или это прикосновение, обойдя их, осталось в его голове? Хаджиме думал о дыхании, и лишь сильнее ощущал в нем нужду. Легкие не справлялись со своей ролью, и он сделал шаг назад, собираясь выбежать на задний двор, когда дверь перед ним открылась. Ойкава действительно его слышал. Карие глаза обеспокоенно бегали по его лицу, взгляд скользнул вниз – на пятно из-под кофе – лицо осветила улыбка, и он, зажмурившись, обвил ладонями запястье Иваизуми, затаскивая его вовнутрь. Хаджиме неловко подался вперед, пока тревожные мысли затмевал единственный вопрос. Когда тактильность стала нормой их взаимоотношений? – Когда государство обрушилось под гнетом тирана, за стенами показалось солнце, – пролепетал Ойкава, подводя Иваизуми к подоконнику. Руке стало свободно и холодно, когда он отошел, уделяя внимание пакету в руках Хаджиме. Его лицо стало еще светлее, силуэт, обведенный золотистым контуром выступающий лучей солнца, слегка дрогнул, когда Ойкава заглянул внутрь. Он открыл рот, не издав ни звука, но кончики его губ тут же скользнули вверх, а карие глаза восторженно и несколько взволнованно взглянули на Хаджиме. – Не спеши, – Иваизуми протянул вперед руку, упираясь ею в грудь Ойкавы и резко убирая ее. – Я принес тебе подарок. Не веди себя как ребенок, сядь, и тогда я отдам его тебе. Ойкава сконфуженно кивнул, опираясь бедрами о подоконник. Хаджиме, вздохнув, вытянул из пакета мяч. Синие и желтые полосы, чередуясь, упирались лучами друг в друга, и, чем ближе подносил его Иваизуми к Ойкаве, тем нетерпеливее тот стучал пальцами по подоконнику. Наконец, словно не сдержавшись, он дернулся всем телом, поднимая себя и выхватывая мяч из рук Иваизуми. – Между полем и небом так много места, но всегда недостаточно сил. Знал бы герой, что упадет! – Ойкава провернул мяч на пальце, осторожно поглаживая его по сторонам, подкинул над головой, ловко изогнув ладони. Мягкое прикосновение подушечек пальцев о кожу, едва весомое, но приятное слуху, Ойкава ритмично подбрасывал мяч над собой, не позволяя тому удариться о потолок или скользнуть по ладоням, упав на землю. Он сосредоточенно кривил брови, но вместе с тем выражение его лица становилось таким расслабленным и удовлетворенным, что Хаджиме находил в этом успокоение. Он не останавливал Ойкаву, пока тот, подхватив мяч, не прекратил. – Необходимо нагреть? – Что? – Иваизуми покачал головой, избавляясь от призрачного образа Ойкавы с отлетающим от его рук мячом, и привыкая к тому, что карие глаза бесстыдно бегали по его груди. – Ты про пятно? Какой-то уро... Мужчина в метро выплеснул на меня кофе. И я забыл сменную одежду дома, а попросить не у кого, так что... Что ты делаешь? Тоору, бросив мяч на койку, нагнулся, выгребая из разобранной на половину сумки одежду. Он еще раз оглядел Хаджиме, вновь обратившись к стопке в руках. Две птицы, сидящие на проводе, оборванном с обоих концов, черными глазами-бусинками поглядывали на Хаджиме. Крылья одной были сложены, но у другой распахнуты, словно она намеревалась улететь. Иваизуми взял протяную ему футболку, недоверчиво смотря на Ойкаву. – Тебе сколько лет? Что за рисунки на футболках? Ойкава обиженно нахмурил брови, складывая руки на груди. – Изначально воды не было. – Ладно. У меня особо нет выбора. Спасибо, – он прочистил горло. – Я правильный мяч выбрал? Тоору, словно в подтверждение его словам, подхватил мяч одной рукой, вновь усаживаясь на подоконник, и довольно кивнул. Хаджиме коснулся ладонью шеи, проведя по ней и пристыженно отводя взгляд. – Я просмотрел некоторые матчи вчера вечером. Мы могли бы пойти во двор и сыграть, – он опустил руки, демонстративно хмурясь. – Тебе в любом случае, как пациенту, необходимо дышать свежим воздухом, так что отказ не приму. Ответом служил тихий смех. – Мне нужно переодеться, тогда я вернусь и... – Настоящим несчастьем для Мияги стал ураган, а не нашествие русских, – Тоору указал ладонью на пол. – Что? Что-то не так с полом? Отрицательное покачивание головы. Ойкава ткнул пальцем на Хаджиме, обведя ладонью комнату. – Предлагаешь переодеться здесь? – недоверчиво спросил Иваизуми. Ойкава кивнул, вновь облокачиваясь спиной о стену и прижимая к себе мяч. – Может, тебе еще проститутку вызвать? – грубые слова смешили Тоору, и потому Иваизуми не думал сдерживать себя. Ойкава демонстративно отвернулся к окну, ребром ладони закрывая себе обзор. Хаджиме мялся, сминая подол испачканной футболки, и вновь не понимал, почему дышать было так тяжело. Стоило ли приоткрыть окно и впустить немного свежего воздуха? Он стянул с себя ткань, инстинктивно втягивая живот – приобрел привычку, когда бросил зал – и сразу надел одолженную ему футболку. Она слегка жала в плечах, и, стоило ему поднять руки, оголяла торс. Иваизуми взглянул перед собой, собираясь позвать Ойкаву, но поймал на себе его изучающий взгляд. Заметив, что Хаджиме смотрит, Ойкава дернулся, вновь отворачиваясь. Почему-то стало неуютно, и Хаджиме, словно стремясь прикрыть наготу, накинул поверх футболки халат. В кармане хрустнул лист бумаги. Ивазуми осторожно вытащил содержимое. Бокуто-сан смотрел на него сощуренным взглядом мрачных глаз, кривя такие же черные брови к переносице. Его голова, крупные плечи, вся поза демонстрировала внутреннее напряжение, которое нарисованный человек не скрывал. Это был иной Бокуто-сан, не тот, которого Акааши изображал легким нажимом карандаша, выводя аккуратные, плавные линии. Эта бумага, несколько помятая, была испещрена судорожными черными царапинами, словно у художника тряслись руки или было слишком мало времени. Иваизуми ощутил холод, ознобом прошедшийся по его спине. Лицо этого Бокуто-сана было изуродовано оскалом, так не подходящим ему, а в руках, сложенных на столе – том самом, за которым сидел Акааши – он сжимал нож. – Опасная близость. Хаджиме вздрогнул, ощутив прикосновение Ойкавы к своей спине. Тот, неслышно опустившись с подоконника, заглядывал Иваизуми через плечо, напряженно всматриваясь в рисунок. Он недоумевающе хмыкнул. – Это рисунок Акааши, одного из пациентов, – пояснил Иваизуми. – Ты мог его видеть в столовой. Ростом чуть выше меня, но гораздо худее, и волосы черные и отросшие. Он... страдает от посттравматического, и этот человек, Бокуто, – Хаджиме пальцем ткнул на изображенное. – Его галлюцинация. Глаза Ойкавы округлились, и он моргнул, слегка покачав головой. – Проблема в том, – Иваизуми вздохнул, складывая рисунок пополам и убирая его в карман. – Что с тем количеством таблеток, что принимает Акааши, галлюцинаций быть не должно. Насильно ли он заставляет себя видеть Бокуто? Тоору пожал плечами. – И я не знаю. В любом случае, – он строго посмотрел на Ойкаву. – Это не твои проблемы. Бери мяч, и идем. Мы должны успеть до вечернего приема лекарств. Ясное с утра небо покрылось серыми разводами туч, пышные кроны деревьев резвились под толчками ветра, и Ойкава хмурился, когда мяч, подкинутый над головой, плавно перемещался в воздухе, меняя траекторию. Иваизуми наблюдал со стороны, прислонившись к стволу дерева, когда Тоору прикрикнул, помахав ему рукой. Хаджиме приблизился, вглядываясь в уставшее, но довольное лицо Ойкавы. – Что-то болит? – Парные танцы довольно популярны в Латинской Америке, – хмыкнул Тоору, протягивая мяч к Хаджиме. – Хочешь сыграть вдвоем? Довольный кивок головы. Иваизуми сделал пару шагов назад, выставляя руки над головой. Он вспоминал положение тел игроков на просмотренных им матчах, но, судя по едва сдерживаемому смеху Ойкавы, копировал крайне нелепо. Тоору приблизился к нему, заходя за спину. Крупные руки коснулись его плеч, и Хаджиме вздрогнул, но не сдвинулся с места. Ойкава провел пальцами к его локтям, чуть согнув их, затем дотронулся до ладоней, поменяв их положение. Тоору был выше, и Иваизуми ощущал его чуть сбитое дыхание на затылке. Он не отводил рук, все так же обвивая пальцами запястья Хаджиме. – Ты... закончил? – осторожно спросил Иваизуми, и Ойкава отпрянул от него. Он поднял мяч с земли, и вложил ему в ладони. – Пропорции важны. Хаджиме подбросил мяч, тот приземлился обратно в ладони, едва не соскользнув с них. Неудобно. Он провел пальцами по шершавой поверхности, привыкая к ткани. Ойкава вернулся на свое место, встав, примерно, в двух с половиной метрах от Иваизуми, и вновь махнул ему рукой. Хаджиме кинул ему мяч, и Тоору, проведя языком по нижней губе, принял его. Через час, когда уже покрапывал мелкий дождь, руки затекли, и Хаджиме, забросивший тренажерный зал порядка года назад, сбивчиво дышал. Лицо Тоору чуть покраснело, и с каштановых волос, прилипших ко лбу, стекал пот. Он поймал мяч, положил его у ног и, приподняв край футболки, дотронулся тканью до лица. Иваизуми не хотел смотреть на слегка оголившееся тело пациента, но не мог не заметить белую кожу и рельефный торс. Он сглотнул, насильно отводя взгляд и ощущая покалывание в животе. Иваизуми не испытывал смущения, наблюдая за голыми девушками, которые спали с ним и имена которых он не запоминал, но сейчас, со стыдом признаваясь самому себе, он чувствовал это. – На арене потухли огни! – Ойкава улыбнулся, вновь подкидывая мяч над собой, на этот раз всего одной рукой. Его речь, все такая же неподходящая под ситуацию, стала более связанной, что не могло не радовать Иваизуми. Клиническая ремиссия была возможна, но все большие опасения вызывала социальная. Ойкава не взаимодействовал ни с кем, кроме самого Хаджиме и некоторых работников. Тоору сделал пару шагов назад, тут же бросился вперед, подпрыгивая, заводя плечо назад и резво выбрасывая руку вперед, встречаясь ладонью с мячом. На мгновение Иваизуми показал, что Ойкава замер в воздухе. С сосредоточенным взглядом карих глаз, широкой улыбкой на лице и растрепанными волосами. Мяч вильнул в сторону, и выражение его лица сменилось. Приземлившись, он сначала гневно, после – растроенно, посмотрел на то, как мяч, пронесшись у выступающих веток дерева, перелетел через забор, с громким шлепком упав в грязь. – На растерзание отдали воронам новорожденных мыше-ей, – скуляще протянул он. – Ничего, – Иваизуми шумно выдохнул, потирая затекшие плечи. – Сейчас я схожу за ним. Он отвернулся, чтобы сбросить халат, когда услышал ускоряющиеся шаги. Ойкава бежал к забору, угрюмо и несколько обеспокоенно смотря на приближающуюся к дороге, посреди которой лежал мяч, машине. – Ойкава! – Хаджиме бросился за ним. Он ненавидел гены за свой низкий рост, ненавидел Куроо, который больше был не в состоянии ходить с ним в зал, ненавидел Ойкаву, бешено несущегося все ближе к забору и уже цепляющегося за металлические прутья. Хаджиме отставал, выносливости не было, и он протянул вперед руку, когда Тоору, спрыгнув, не удержал равновесие на ступнях, упав на колени. Раздался приглушенный крик, и Ойкава вцепился в правое колено, согнувшись в спине и припав лбом к асфальту. Он не двигался, дрожа всем телом, не смотрел на то, как стремительно приближался к нему грузовик. Иваизуми вцепился пальцами в прутья, перетаскивая себя через забор, и падая на другой стороне, тут же вставая, ощущая, как немеют ноги. Послышался скрип колес о мокрый асфальт и оглушительный гудок, когда Хаджиме, сжав плечи Ойкавы, резко дернул его на себя, скатываясь с дороги и ударяясь спиной о металл. Машина пронеслась мимо, слегка дернувшись, когда под шины попал мяч. Лопнув, он вновь оглушил Хаджиме. Потом все стихло. Ойкава тихо сопел, судорожно цепляясь пальцами за руки Хаджиме. Он дрожал всем телом, не в силах оторвать испуганного взгляда от дороги. Иваизуми сдавленно дышал, спину жгло от удара о железные прутья, и он чувствовал неугомонное биение сердца Ойкавы, все сильнее прижимая того к себе. Он неразборчиво шептал, двигая губами, постепенно опуская взгляд, смаргивая наступающие слезы. – Ойкава, – Хаджиме напряг руки, приподнимая того и отодвигая от себя. – Слышишь меня? Тоору повернулся, сев лицом к Иваизуми, все так же не поднимая головы, медленно кивнул. – Все нормально. Я куплю новый мяч, – тихо проговорил он, поглаживая плечо Ойкавы. – Но и ты должен кое-что сделать для меня. Ойкава поднял покрасневшие глаза. – Никогда больше так не делай! – шоковое состояние и сковывающий тело испуг сменилось вскипевшей злобой, и Иваизуми гневно смотрел на Ойкаву. – Ты должен понять, что не можешь так наивно поддаваться идеям, резко возникающим в голове. Думай, прежде чем делать, Ойкава. Ты здесь, чтобы вылечиться и вернуться к нормальной жизни, не смей подвергать себя опасности. Он вновь дрогнул, словно от удара, стоило Иваизуми упомянуть нормальную жизнь. Его губы дернулись, и он, поднявшись на шатающихся ногах, протянул руку Хаджиме, помогая ему встать. Тоору перевел взгляд на остатки разорванного мяча. – Ойкава, – Иваизуми привлек его внимание, не отпуская руки. – Я знаю, что тебе сейчас трудно в это поверить. Но ты сможешь выйти отсюда. Я обещаю тебе. Ойкава провел ладонью по лицу, вытирая глаза, и кивнул, опуская взгляд на Хаджиме. Он потянул его за собой, ведя ко входу в больницу. Иваизуми шел за ним, не произнося ни слова, всматриваясь в его спину, слегка подрагивающие плечи, и не признаваясь ни тогда, ни после, что он не хотел, чтобы Ойкава отпускал его руку.