Трещит хрусталь

Самые омерзительные и самые страшные опасения подтвердились. Она боялась этого, знала, что такое может произойти, а потому чувствовала себя особенно уязвимо. Для Софии легче было бы просто умереть, чем проходить через подобное. Но, как мельком упомянули похитители, заказчик оказался особенно щепетилен при составлении списка дел, к тому же проявил особенную, чертовски особенную степень садизма. Но кто? Кто ее настолько сильно ненавидел? Мысли путались, ведь было совершенно не до глубоких рассуждений. Сердце, бьющееся особенно быстро, разгоняло горячую кровь по венам вместе со страхом и паническим стремлением спасаться. София пыталась сопротивляться, своими тонкими руками отталкивая от себя мощное мужское тело, дергала слабыми дрожащими ногами в разные стороны, в надежде освободить их от давления. Но попытки остались тщетными, пускай девушка продолжала их предпринимать, попусту растрачивая силы. А что еще ей оставалось делать? Смиренно лежать, позволяя грубым рукам лапать ее лишенное красивых форм тело? Ждать, пока ее платье разорвут в клочья, оставив ее полностью обнаженной перед незнакомыми людьми, будущими убийцами? Но она была бессильна перед ними, и это бессилие доводило до отчаянных слез. Неужели все так закончится? Ее изнасилуют в какой-то грязной пыльной конуре, а затем забьют до смерти как на скотобойне, после чего расчленят и продадут на органы? Это конец. Мужчина, довольно хохочущий от предвкушения, обездвижил полностью, одной рукой придавив ее руки к полу. Девушке оставалось только кричать от охватившего ее ужаса. Она даже не обращалась к насильникам, не пыталась вымолить у них пощады, четко понимая — это не поможет. Ей уже ничего не поможет. Никто не поможет. — Не рыпайся, тогда не искалечим, малышка, — полный мужчина кровожадно облизнулся, представив картину будущего действа, что вызвало у Софии рвотный позыв. — А то сейчас твои руки переломаю и личико разукрашу. Ты же не хочешь? Злато-карие глаза взглянули пугающе озлобленно, лицо заложницы напомнило жуткую гримасу, застывшую перед смертью. От этого пугающего, пронизывающего взгляда стало как-то не по себе, по ногам и плечам прошлись мурашки. Как странно. Это первый раз, когда его так пугали заложники. А он повидал за свою грешную жизнь всяких разных, от простодушных дурачков, насоливших богатым мира сего, до особо опасных убийц, вставших на пути более сильных хищников. Уж испугаться обыкновенной девицы не мог. Но это произошло. По вине ее двух больших глаз, продолжающих глядеть с ненавистью и презрением. О, на него многие так смотрели, многие корчили страшные рожи, даже тогда, когда он прорезал их животы кинжалом, когда разламывал кости и протыкал мышцы. Какие лица он только не видывал. Но именно ее глаза таили в себе что-то более пугающее, кроющееся за чертой ненависти. Такие ненависть и презрение, которые передавались с зрительным контактом прямо в его скользкую душу. Похититель напрягся, сжал девичьи руки крепче, побоявшись ослабить хватку. В нем проснулось странное, трусливое опасение: что, если она вырвется и убьет его? Ну и бред, верно? — Слышь, хватит зырить, сучка. А то глазища тебе выколю, — с напускной дерзостью пригрозил мужчина, но голос его предательски дрогнул. — Ты не тронешь меня, ублюдок. *** — Что ты наделала, Соня?! Ты совсем сдурела?       «Лиза, я… Я… Я ведь… Я ведь…» — Ты ведешь себя неадекватно.       «Но ведь это все ради тебя! Я же пыталась тебя спасти!» — Совсем спятила? Блять, что теперь делать… Если что, я не с тобой.       «Что? Но это ведь ты…» — Соня пыталась возразить, но не могло открыть рта. Слова не вырывались наружу, и ей оставалось отвечать лишь мысленно. Она так делала не раз. Прокручивала в голове произошедшее, пытаясь ответить на обвинения. Послышался злорадный смех. Это смеялись над ней. Над ее ничтожностью. — Что, Софи, оказалась в ловушке? Дурочка, — ласково произнесла довольная представлением Долорес. Соня упала на колени, начав рыдать, прикрывая лицо ладонями, чтобы сдержаться. — Не хочется раздвигать ноги? — фальшивка гадко хихикнула. — Я не хочу, не хочу… Я не могу ничего сделать. Я не хочу умирать… Преодолевая гордость, бывшая гимназистка почти проскулила, не боясь показаться жалкой: — Умоляю, помоги мне. Умоляю тебя… Она ведь может ей помочь? Нет… Будет ли она помогать? — Тогда, — Долорес снисходительно улыбнулась и подошла ближе к чужеземке, садясь напротив, — разреши себе быть собой. И помоги себе. — Чт… Внезапно Долорес поцеловала ее в губы, вгоняя в состояние полного шока и оцепенения. От того, что фальшивка имела внешность, идентичную ее собственной, Софии воспринималось произошедшее бредово, излишне извращено. Неправильно. Совершенно неправильно.