Любовь — многоточие. Никогда не знаешь, где конец, а где начало…
– Ханна! – Мисс, простите, это приказ Герцога... – Ханна посмотрела на меня растерянным взглядом и начала теребить рукав платья: она не могла нарушить приказ герцога, но и скрывать что-то от меня ей тоже не хотелось. Мне стало до жути любопытно и, решив допытаться до истины, я стала дразнить её. – Неужели, мою любимую, светлую и большую комнату решили поменять на что-то другое? Или меня хотят выгнать, раз поселили в гостевой, как только я поправлюсь? – я говорила тихим голосом, опустив голову и ,всхлипывая, вытирала нос платком. – Мисс! Что вы такое говорите? Ваш отец никогда так не поступит... Он готовит сюрприз... Ханна, ты слишком быстро раскололась... Ханна прикусила язык, а после посмотрела на дверь, боясь, что её услышат; но, когда она увидела улыбку, которую я пыталась скрыть, её лицо, встревоженное всего секунду назад, просияло мне в ответ самой искренней и чистой улыбкой: – Мисс, только не говорите Герцогу, что я всë разболтала, а то мне сделают выговор... – Не переживай, я не скажу. Но расскажи подробнее, что же это за сюрприз? - не в силах я была удержать своё любопытство. – Не спрашивайте! – ответила Ханна нарочито громко, скрестив руки на груди, а потом наклонилась и тихо прошептала мне на ухо, – в Вашей комнате ремонт - подарок Герцога на Ваш день рождения. Мне стало настолько интересно, что я начала представлять, какой станет моя комната, раз Герцог собственноручно контролирует этот процесс; и при этом страшно, ведь я сама только недавно решила, что хочу спальню в тёмных тонах: Герцог от меня точно этого не ожидает... А если моя комната станет ещё розовее? Я не смогу отказаться в ней жить из уважения к отцу, даже несмотря на то что меня будет тошнить от розового цвета каждую минуту... А если он инкрустирует стены драгоценными камнями? При этой мысли меня пробрала мелкая дрожь, и я укрылась с головой одеялом: от всех этих размышлений моя голова разболелась, а в горле пересохло, что я попросила свежей воды у Ханны, за которой та поспешно вышла, и вернулась уже не одна, а с доктором Гилбертом: как оказалось, они встретились около двери. Утолив жажду, я с нетерпением ждала, что скажет доктор, не обращая внимания на книгу в его руках. Он был нерешительным, встревоженным, а когда замялся, не зная, как начать со мной разговор, его тревожность передалась и мне. Наконец, он сел на стул и попросил меня пододвинуться ближе к нему, и только теперь я заметила, что книга, которую он держит трясущимися руками, странно выглядит: абсолютно чёрная обложка, будто специально скрывающая название книги, да ещё такая новенькая по сравнению со старыми пожелтевшими, нехило потрёпанными страницами; такой контраст обложки книги и её страниц очень резко бросался в глаза, и этого нельзя было не заметить, потому эта книга волновала меня не меньше, чем моего лечащего врача. Доктор раскрыл книгу, и мне показалось, что это ботанический справочник, но язык, на котором он написан, был мне неизвестен. Гилберт попросил внимательно рассмотреть изображённые растения и сказать, есть ли здесь цветы, хотя бы похожие на те, что были подарком Чимина, и я послушно взяла в руки справочник, внимательно рассматривая каждый рисунок, и где-то страниц через двадцать я увидела... На одной из страниц этой старой чёрной книги с потрёпанными листами было точное изображение тех цветов, что я видела в комнате среди прочих: именно те, два букета, что стояли на прикроватных тумбах, и были неизвестны мне. – Мисс, Вы уверены? – Да! Их было два небольших букета, и я бы их даже не заметила, но от них исходил приятный запах сладкой карамели. Как только я закончила своё объяснение, доктор Гилберт умчался, ничего не объясняя, а мы с Ханной переглянулись – она была также напугана его поведением, и я уже намеревалась потребовать разъяснений, касающихся моего состояния, и как это связано с изображениями тех красивых ароматных цветов, но меня охватила такая сильная усталость, что вскоре я заснула (с болезнью стала очень много спать). Пробудилась я уже от шума и, не без усилий открывая усталые глаза, я увидела не только доктора, но и Герцога, который нервно ходил из стороны в сторону, будто его завели, словно механического игрушечного солдатика. – Мисс, Вы проснулись, как хорошо... – с облегчением произнëс Гилберт, а Герцог остановился и посмотрел на меня с беспокойством. Что всë это значит? – Герцог? Доктор? Что происходит? – Ничего страшного, я только пришёл тебя проведать, вскоре зашёл и доктор с этой же целью, и ты тут же проснулась. Как себя чувствуешь? – голос Герцога был таким же холодным, как и раньше, но глаза стали другими, а во взгляде читалось не только беспокойство, но и страх. – Не хуже, но и не лучше... – Мисс, я приготовил Вам лекарство. Принимать Вы его должны. И принимать только моего приготовления... – Почему только Вашего? То, что он на этом настаивает, делает мою болезнь ещё странней, чем я предполагала. – Только я знаю точную дозировку всех компонентов, входящих в состав лекарства, а обучать кого-то нет времени... Также я дал некоторые указания Вашей горничной, она всё знает, и мы можем на неё положиться, так что следуйте им. – Хорошо...***
Когда доктор Гилберт проводил осмотр больной, все симптомы болезни Аделисии были схожи с простой простудой: высокая температура, отëкшее горло и слабость, но что-то не вязалось… Размышляя, он посмотрел Аделисии в глаза: её зрачки были расширены. Изначально он думал, что это из-за продолжительного сна, но спустя некоторое время после еë пробуждения зрачки не сужались; расспросив Аделисию о первых днях болезни, его вдруг осенило: Гилберт решил проверить свои догадки и убежал в свой кабинет исследовать кровь Аделисии. – Юная мисс отравлена ядом! Но у неё нетипичные симптомы... Доктор схватил с полки книгу ядовитых цветов и обернул её в обложку: по книге можно было догадаться о её назначении, даже не зная языка, на котором она написана. Его самые наихудшие опасения сбылись, когда Аделисия указала на цветы олеандра. Он быстро убежал, стараясь не терять драгоценного времени, чтобы приготовить противоядие: он был шокирован, что Аделисия жива: скорее всего этому способствовало то, что она открыла окно и снизила концентрацию яда в воздухе, но даже в этом случае её жизнь может оборваться в любую минуту. В спешке спускаясь по лестнице, он налетел на Герцога Уилтшира и, не извиняясь за своё бестактное, но оправданное тревогой за жизнь Аделисии поведение, сразу рассказал о ее состоянии. Когда противоядие было готово, они пришли в комнату Аделисии, но она уже была без сознания: доктору пришлось ввести противоядие внутривенно. Гилберт попытался привести её в чувство - всë было безрезультатно: им оставалось только одно – ждать. В это время Герцог созвал всех своих самых преданных рыцарей и отдал приказ: не подпускать к дому посторонних, в комнату к дочери пускать только его и Гилберта; позже он позволилф посещения и Ханне. Также параллельно был отдан и ещё один приказ: сообщить о случившемся герцогу Мину из Восточного государства.Вернëмся на 15 лет назад. История двух друзей.
Уже десять лет бушует война меж двух государств: Западным и Восточным, за плодородные земли и торговый выход в океан. Кто её начал – неизвестно, каждое государство отстаивает свою «правильную» версию происходящего , свою истину; каждый скидывает вину на противоположную сторону. Бедность, голод, смерть: пока это не коснулось высшего сословия, аристократы и пальцем пошевелить не хотели. Но война делает своё дело, и пришло время, что на защиту своих государств были призваны самые сильные воины, в их числе были и Герцог Западного государства Адриан Уилтшир и Герцог Восточного государства Джинхо Мин, которым по велению своих государей пришлось стать заклятыми врагами на поле битвы…. Но ничто не вечно под луной… Ни Адриан, ни Джинхо не желали этой бессмысленной войны, но они отважно вели свои войска на поле боя во имя своего Короля: без страха, без боли, без упрёков и предупреждений. И вот оно – поле битвы: кровавое, зловонное, наполненное страхом и отчаянием, а на противоположной стороне – враг. И именно тут их свела судьба: сильнейших из сильнейших. Началась ожесточённая битва: грохот металла, стоны, скрежет зубов, реки крови; войска таяли, силы иссякали. И вот два военнокомандующих стоят друг против друга на остывших телах врагов и сотоварищей, скрестив мечи. Бой затянулся, но как и в любой битве есть победитель и проигравший, так и в этом сражении победителем стал Джинхо: его меч смиренно покоился на твёрдом плече Адриана, предсмертными словами которого были: «Когда закончится это бессмысленное кровопролитие, моя маленькая дочь объединит наши государства… Я верю в это... Ведь она точная копия своей покойной матери». Герцог Мин, который сам считал , что война бессмысленна, прекрасно понимая чувства Адриана и не желая оставлять девочку осиротевшей, убрал свой меч, ведь его самого дома ждала жена и пятилетний Юнги. Так началась многолетняя крепкая дружба. Им понадобился год, чтобы заключить мирный договор двух держав и прекратить эту войну. И до сей поры мало кто знает об их дружеских отношениях: Герцога Западного государства Адриана Уилтшир и Герцога Восточного государства Джинхо Мина. А теперь Уилтшир просит помощи у друга, чтобы уберечь дочь, не разжигая войны. Герцог всегда боялся потерять дочь, а сейчас эти чувства усилились в сотню раз и сводили с ума, поэтому он приказал всем, кто знал об отравлении дочери, молчать, чтобы не ранить юное сердце Аделисии. Под его подозрение в отравлении дочери попали двое: Пак Чимин и Пенелопа Элфорд. Он считал, что они могли быть в сговоре: первый подарил ядовитые цветы, а вторая подсыпала что-то в лекарство, чтобы состояние Аделисии только ухудшалось. Но Уилтшир также не исключал того, что возможно замешан и другой человек, находящийся в тени. Если бы отравление произошло в Западном государстве, то он с лëгкостью бы нашёл отравителя: с его властью и связями – это пустяк, но не в Восточном государстве. Ему легко обвинить дочь графа Элфорда, и начать расследование, но обвинить Принца Восточного государства в покушении на убийство слишком рискованно и грозит конфликтом держав с последующей войной. Поэтому он попросил о помощи своего друга, тем более все его обвинения – это всего лишь догадки, и остаётся только рассчитывать на единственного человека, который может помочь - Джинхо.***
Я согласилась на все требования доктора: принимала отвары трав, пила лекарство, мне делали уколы, и спустя двое суток температура начала спадать, а через две недели мне разрешили выходить на улицу. Я гуляла в одиночестве по саду: стыдно признаться, но за эти две недели мне надоели одни и те же лица, я хотела отдохнуть. Несмотря на холодную, пасмурную погоду, я радовалась прогулкам, как маленький ребёнок, и шла быстрыми шагами, разминая свои ослабшие мышцы, но резко остановилась, чтобы посмотреть на небо, где с криком пролетала стая лебедей – завораживающее зрелище. Я смотрела в след улетающим птицам, когда меня прервал знакомый ласковый голос: – Зима уже близко... Я повернула голову на голос, чтобы увидеть того, кто прервал моё одиночество, и увидела, что с широкой улыбкой меня приветствует Юнги: – Здравствуй! – немного с опозданием ко мне пришло осознание, – Юнги, что ты тут делаешь? – Я приехал по делам, и твой отец пригласил остановиться у вас... – Вот как... А мне никто ничего не говорил... Давно ты тут? Мне было немного неловко из-за того, что я должным образом не встретила его, но Юнги, кажется, нисколько не волновался по этому поводу. – Вчера приехал, у Вас очень красиво, – он смотрел на улетающих лебедей, которые мелькали тёмными точками, затем посмотрел мне в глаза прожигающим взглядом, – как ты себя чувствуешь? – Уже намного лучше, – было тяжело смотреть в его тёмные проницательные глаза, и я отвела взгляд, – хочешь я покажу тебе поместье? – С удовольствием! Юнги взял мою руку и положил себе на предплечье: так под руку мы гуляли на свежем воздухе почти два часа, пока я окончательно не замёрзла. Время, которое мы провели вместе за интересной дружеской беседой, было очень приятным: нам всегда есть о чем поговорить, и наши взгляды на многие вещи очень схожи, и все эти два часа мы болтали без умолку и много смеялись – это было как бальзам на душу после, практически, месяца, проведенного взаперти. Юнги проводил меня до моей временной комнаты и сказал, чтобы я срочно легла под одеяло с грелками, иначе я снова заболею. И как же я могу отказать ему, когда он смотрит на меня с такой милой улыбкой? Как только мы оказались в комнате, я быстро нырнула под одеяло, где меня уже ждали готовые грелки, поэтому согрелась в считанные минуты. До ужина оставалось пару часов, и я решила написать письмо Марте. Я рассказала ей о своём самочувствии, о том, как долго я шла на поправку, и как встретила Юнги в нашем саду. Конечно, я спросила о её самочувствии и попросила передать юной Принцессе привет. Мне пришлось множество раз переписывать письмо, потому что, как оказалось, за время болезни я разучилась держать перо в руках и работать с чернилами: буквы выходили кривые, строчки шли то вверх, то вниз, а несколько страниц я вообще испортила каплями чернил, которые непослушно капали с пера. Сидя на мягком стуле, я перечитывала готовое письмо и радовалась, что, наконец, у меня получилось его написать. Как раз когда письмо было аккуратно заклеено в конверт и готово к отправке, ко мне постучал дворецкий и пригласил пройти в столовую на ужин. За ужином мы с Юнги весело и оживлённо разговаривали, иногда к нашей беседе присоединялся отец, но несмотря на это весь вечер было ощущение некого напряжения, будто что-то таинственное витало в воздухе. Также я заметила, что некоторые слуги как-то странно поглядывают на меня: может быть это из-за моей первой и долгой болезни? Или за этим скрывается что-то более серьëзное? Я оставила эти мысли, чтобы потом после ужина обдумать всё это уже более основательно, а сейчас я продолжила беседу. Мы с Юнги долго спорили о лошадях, выясняя, какая порода красивее: естественно, я решительно настаивала на том, что фризской лошади нет равных, а он стоял на своём, поддерживая вороных коней. Я взглядом обратилась к Герцогу, чтобы он высказал своё мнение и разрешил наш спор. Мне было интересно, чью сторону он примет, хотя я заранее уже предположила, кого он поддержит в этом вопросе: у отца есть любимый конь – самый быстрый, сильный и строптивый, которого только отец может оседлать, и он вороной масти. – Я считаю, что Шанс моей дочери лучше всех остальных. – Вот видишь! Я была права! – от восторга, что отец поддержал меня, я вскочила со стула и ткнула указательным пальцем в Юнги, но тут же осекла себя за секунду эмоциональной слабости, обругивая себя за этот неприличный жест. – Я всë равно останусь при своем мнении, – Юнги пожал плечами и, продолжая улыбаться, смотрел на меня, как на маленького вредного ребёнка. Я докажу, что мой конь лучший. – Мин Юнги, – мой деловой тон заставил на мгновение убрать улыбку с его лица, – я вызываю тебя на дуэль! Только так мы сможем решить спор! Устроим соревнования! – Я согласен, какие правила? – в Юнги проснулся азарт, и его глаза заблестели. – Скачки - чья лошадь быстрее – твоя или моя. – Тогда давай ещë проверим наших лошадей на преданность. – Как мы это сделаем? – я спросила, догадываясь о том, что он может предложить... – Я попробую оседлать твоего коня, а ты моего. Бинго!