Безумный механизм

1. Скрипнула деревянная дверь, впустив внутрь небольшого домика холодный зимний воздух. Продрогшие до костей, Катерина с Виолеттой зашли внутрь, поспешно закрыв за собой. Застоявшийся от долго безлюдья воздух, пахнущий холодным деревом и давным-давно издохшим табаком, не очень помогал согреться, но здесь, в доме, было хотя бы сухо, не лез в сапоги снег, не пытался трепать за щёки ветер. — Уууу, с-с-сука… — у Виолетты зуб на зуб не попадал, и по большей части выгоревшая чьи-то куртка, подобранная ей на развалинах, не грела совершенно. — Тут что-то вообще не лучше… — К-к-конечно не лучше… — Катерина выпустила изо рта облачко белого пара. — Сейчас… Обогреватель бы завести… Прогреется, будет теплее… После того, как тюрьма была взорвана, Виолетта Синицына не могла вернуться в город. Там точно объявили бы в розыск каждого преступника, чей труп не был найден в руинах «Речной тишины». Катерина время от времени возвращалась мыслями к тому, что не давало ей покоя: она доверилась убийце и воровке. Но эта убийца и воровка согласилась помочь ей найти подрывника, когда весь полицейский штаб глядел на неё, как на сумасшедшую и помогать отказывался, посылая её на бесполезные патрули. Ну и кому тогда вообще можно доверять? Включив электричество в доме, Катерина сбросила со старенького обогревателя белую ткань, подключила нехитрое устройство к розетке и повернула колёсико. Замёрзший и холодный прибор тихо затрещал, а затем стал постепенно излучать слабенькое тепло. Вскоре он должен был прогреть дом, но пока что оставалось только дрожать и стараться не превратиться в ледышку… — Подвинься, — присев рядом с ней, Виолетта слегка толкнула Катерину плечом, приставив ладони к обогревателю. Та сердито нахмурилась, но посторонилась и ничего не сказала. Они сидели в тишине, пока Катерина не спросила о том, что вертелось у неё в голове: — Могу я спросить? — А тебе нужно разрешение? Спрашивай, раз уж начала. — Много людей ты… убила? Виолетта внимательно перевела на неё взгляд. Помолчала какое-то время. Как будто раздумывала о чём-то. — Ноль, — наконец, сказала она отрывисто. Пояснять, кажется, ничего не собиралась. — А как же твой срок? — Так обстоятельства сложились. — Как? — Какая разница?! — Виолетта вскинулась, кажется, разозлившись. — Хочешь ещё виноватых найти? Так не ищи, их, видимо, больше нет!.. Она запнулась, во взгляде её мелькнула невероятная горечь. Катерина поняла, что ляпнула лишнего. «Виноватые» были друзьями Виолетты из детдома, за которых она так переживала, и теперь стремилась отомстить. — Прости, — повинилась она. — Я вовсе не ищу виноватых. Просто стараюсь разобраться в ситуации. — А разберёшься — что тогда? Что будет, если ты узнаешь, с кем я тогда была, что украла и куда дела? Доложишь начальству? И сдашь меня? — Я думала, мы согласились помочь друг другу. — Помочь — да. Но не откровенничать о том, как мы оказались в таком дерьме. Хочешь знать, как я оказалась за решёткой — пожалуйста: меня посадили, потому что я сделала выбор. Мне сказали: либо сяду одна я, либо сядем вчетвером, включая мою мелкую. И так понятно, что я выбрала. А эта гнида ментовская даже попрощаться мне ни с кем не дала… — Я помню это дело, — медленно сказала Катерина, припоминая торопливый суд и скомканное разбирательство даже без адвоката. — Оно показалось мне явно сфабрикованным, потому что как будто бы никто не захотел копаться в деталях и разбираться… — Оно таким и было. Все просто хотели замять по-быстрому. — Но почему? Что вы такого натворили? Виолетта повела плечами, сминая и разминая озябшие пальцы, тщетно выпрашивающие тепла у решётки обогревателя. Катерина мельком осмотрела их: всё ещё худые, как у подростка, но с огрубевшей грязной кожей, где-то с мозолями и со шрамами. А руки до сих пор в стальных браслетах, искать ключ от которых у них не было времени и возможности. И вряд ли найдётся. — Да сама не знаю, что там было в этих сраных ружьях, что из-за них все переполошились. Ну да, они были жесть какие дорогие. Нам даже, вроде как, оплата пришла, но… — Виолетта замолчала. Катерина коротко кивнула. Её эти ружья не слишком интересовали, но выходило так, что тюремный срок Виолетты, мягко говоря, серьёзно преувеличен, раз она даже никого не убивала. — В общем… В город тебе соваться пока что опасно, так что придётся остаться здесь. — И чем ты мне предлагаешь тут заняться? Кур тебе разводить и снег разгребать? Я сестру хочу найти, помнишь? — Помню, но… — Что? Думаешь, она тут по огородам да садам шастать будет? Она явно где-то в городе. Одна. Я должна найти её. — Помнишь о нашем договоре? Мы поможем друг другу. Я помогу тебе найти сестру, наведу справки в архивах. А ты постарайся, когда всё стихнет, выйти на подрывника, или на тех, на кого он работает. — Ты говорила, что он взрывает полицейские машины… А сама-то не боишься попасть под раздачу? Катерина повела плечами, поджав губы. — Боюсь, — честно призналась она. — И что с того… Мою работу за меня никто не сделает. 2. Тюремные будни Андрея Шершнёва не отличались разнообразием, поэтому взрыв, выбивший двери и решётки, стал для него настоящим праздником. Выбежав в коридор, пол которого ходил ходуном, Андрей наткнулся на двух зеков — Сиплого и Лютого, пытавшихся, так же, как он, пробить себе путь к свободе. Они обернулись на него. — Шершень, айда! — они махнули ему рукой. Андрей бросился за ними. — Что происходит? — Пиздец происходит, — отозвался Сиплый лаконично. Кажется, и сам не знал. — Давай валить, пока мусора не объявились… — А остальные? — Андрей кивнул на другие камеры. — Да хуй с ними! — крикнул Лютый, пригибая голову: с потолка начали сыпаться камни. — Валим, говорю! Обернувшись назад, Андрей поглядел вглубь трясущегося коридора. Среди заключённых было немало тех, кто не раз выручал его за долгие три года… Что, если их тут завалит? — Вы бегите, я догоню! — крикнул он, разворачиваясь и кидаясь в сторону камер. Не слушая ругань Сиплого и Лютого, он, широко расставляя ноги, перепрыгивал через трещины, образовывающиеся под ногами. Один раз что-то взорвалось сбоку от него, и Андрея швырнуло в стену. Поморщившись, тот поднялся, держась за ушибленное плечо. Наверное, было слишком самонадеянно бросаться сюда, подумалось ему запоздало. Всех не вытащить, кого-то уже точно завалило… Может, хотя бы Виски ещё жив? Добежав до камеры здоровяка, Андрей схватился за решётки, постучав о них кулаком: — Виски! Ты живой?! — Андрюха! — прокряхтел здоровяк из темноты. — Помираю, брат… Придавило меня… Приглядевшись, Андрей различил примерные очертания заключённого — а вернее, его грязные ступни, торчащие из-под каменной плиты, служащей раньше стеной камеры. Видимо, она обрушилась на него, когда он спал. — Сейчас, погоди немного! — крикнул ему Андрей, кидаясь дальше по коридору. Через одну камеру стена так же обрушилась, а ещё погнулась решётка. Протиснувшись в неё, Андрей нырнул в отверстие, в следующей камере пнул ногой и так разваливающуюся стену — образовалась щель прямо в камеру Виски. Несколькими ударами расширив её, Андрей протиснулся внутрь, спрыгнул на пол, заваленный каменной пылью, при каждом шаге вонзающейся в босые ноги. Виски, кажется, ещё был жив. — Я сейчас помогу!.. Схватив отлетевший прут, когда-то стоящий в решётке, Андрей втиснул его между полом и куском стены, закряхтел от напряжения, используя прут, как рычаг. Хрустнув камнями, кусок стены чуть поднялся вверх — и этого хватило, чтобы Виски смог согнуть здоровые руки и сбросить с себя валун. — Спасибо, Андрюх, век не забуду, — благодарно сказал он, тяжело дыша. — Спасибо, брат… Камеру снова тряхнуло: в коридоре обвалился потолок и сквозь чудом уцелевшую решётку хлынула пыль. Запахло дымом: видимо, наверху произошёл взрыв. — Идём скорее, — позвал Андрей. — Ты можешь идти? Виски, кряхтя и морщась, поднялся на ноги. — Могу. Выбравшись в то, что когда-то было тюремным коридором, они бросились сквозь дым и оседающую пыль, туда, где виднелся где-то наверху свет. Да, этот свет был в регулярно падающих обломках, в огне, в дыму, в бетонной пыли, в криках и стонах — но это была свобода. Где можно вдохнуть полной грудью, где нет ни стен, ни потолков, ни решёток, где небо настолько бесконечное, что в это почти что не верится. По крайней мере, Андрей думал именно об этом — возможно, Виски подталкивало что-то ещё. Они не были крепкими друзьями, но здоровяк не раз выручал Андрея и помогал ему в драках, если такие случались, а также прикрывал от тюремщиков, делясь пересылками снаружи. Виски они приходили от семьи, а Андрею никто никогда ничего не слал: его собственная семья предпочитала не вспоминать, что старший сын, угодивший за решётку, вообще когда-то существовал. …Лестница наверх, что было ожидаемо, обвалилась, так что Виски и Андрею пришлось прижаться спинами к стене и, широко расставляя ноги, карабкаться по тому, что от неё осталось. Когда по стене сзади пробежала трещина, Андрей пошатнулся, готовясь рухнуть вниз — туда, где бушевало пламя, затапливая руины дымом и пожирая всё, до чего дотянется. Он бы непременно полетел бы вниз, если бы Виски вовремя не схватил его за шиворот тюремной робы, и не поставил обратно. — Спасибо, — выдохнул Андрей, продолжая движение. Виски криво улыбнулся. — Жизнь за жизнь, брат. Добравшись до верха, они принялись карабкаться по завалам, кашляя от дыма, проникающего сквозь ноздри в горло. Прикрывать лица, увы, было нечем, кроме тюремных рубашек — а они даже воздух не особо задерживали. Виски, вскарабкавшийся на этаж первым, нагнулся и подал Андрею руку. Тот схватился и, расцарапав живот о какую-то арматуру, забрался на ровную поверхность. — Куда теперь? — тяжело дыша, спросил он, и снова закашлялся. — Да мне б знать, братан… — Виски растерянно оглянулся по сторонам. Заключённым не особо давали изучать план тюрьмы, а в пожаре и разрухе было и вовсе не разобраться. Единственным ориентиром был рушащийся потолок, но с того места, где они стояли, до него было не добраться. — Давай вон туда!.. — кивнул Андрей. Собственно, кроме этого вариантов больше не оставалось, все остальные направления обвалились или были перекрыты пламенем. Бросившись бежать сквозь гарь, Андрей и Виски вскоре оказались в узком коридоре, судя по обгоревшим указателям, ведущем к запасному выходу. Железная створчатая дверь с длинными горизонтальными ручками оказалась ожидаемо заперта: взрыв случился настолько внезапно, что некому было обеспокоиться правилами противопожарной безопасности. Схватившись за ручку, Виски поднапрягся, отломил её, а затем воткнул обломок между створками. Металл заскрежетал и погнулся от напряжения, вены на мощных руках и шее здоровяка вздулись, зубы заскрипели — и замок, не выдержав, отлетел где-то снаружи. Выбив двери плечами, Андрей и Виски оказались в тёмном помещении, пока что не затопленном дымом, и отдышались. Всё, что освещало узкое пространство — это тонкая полоска света от пола до потолка, обозначавшая, что за очередными дверьми их ждала долгожданная свобода. Заглянув в щель, Андрей чуть не ослеп от белизны лежащего снаружи снега: настолько белого цвета его глаза так давно не видели, что даже заслезились. Пока он их тёр, Виски аккуратно подвинул его в сторону, и сам посмотрел в щель. Смотрел он долго, оглядывая окрестности. — Даа, брат… — сказал он негромко. — Попали мы, конечно… — Что там? — Из камеры-то мы свалили… а вот через ворота выход только один. И за ним наверняка уже целая мусарня развернулась… Андрей понял, что совершенно не подумал об этом. Если взорвана целая тюрьма — какой вообще процент, что до сих пор ни один полицейский участок не в курсе? Они наверняка пришлют целые батальоны, чтобы оцепить лес на предмет таких беглецов, как они с Виски… а сбежали явно не только они. — И что предлагаешь? — спросил Андрей, силясь разглядеть то, что увидел Виски. Когда глаз привык к яркому свету, он различил множество людей в полицейской форме, нескольких собак, пару-тройку автомобилей, а ещё — множество тел, уложенных прямо на снег. Царила суматоха, так что едва ли на них кто-то обратил внимание, если бы они просто вышли… но вот через ворота им пройти незамеченными точно не получится. Виски раздумывал над ответом, когда сзади в них двоих кто-то с разбегу врезался. Обернувшись, они увидели силуэт человека в форме, который, видимо, выбрал для эвакуации тот же маршрут, что и они. — Не двигаться! — человек выхватил пистолет из кобуры, выставив его перед собой. Они не видели его лица, но движения и неуверенный тон ясно давали понять, что перед ними ещё зелёный рядовой, впервые оказавшийся перед невооружёнными преступниками, которых не отделяла от него тюремная решётка. Он не успел ничего сделать, когда огромный кулак Виски врезался в его лицо, размозжив его одним ударом. Что-то громко хрустнуло и чавкнуло, и рядовой мёртвым грузом свалился на пол, выронив пистолет. Склонившись над ним, Виски в полутьме проверил его форму. — Вот и ответ, братан… Свалить сможет только один из нас. — В смысле? — Андрей переводил глаза с тела полицейского на Виски. Лицо здоровяка освещала только та самая тонкая полоска света, которая легла ровно на его правый глаз. Татуированное лицо смотрело на Андрея спокойно, отрешённо… и решительно. — У тебя, брат, ещё всё впереди, ещё всё может быть, как надо, — спокойно говорил Виски. — Ты молодой, и своё уже отсидел. Значит, тебе и на волю идти. — Ты чего… — изумился Андрей, до сих пор не понимая, что тот имеет в виду. Виски показал на рядового. — Ты форму его накинь. Авось повезёт — не проверят, выберешься за ворота, а там дёру дашь. Там уж вертись, брат, старайся не попасться. А я ещё посижу… — Ты о чём, давай сбежим вместе! — А ты тут видишь ещё ментовскую форму? — резонно спросил Виски. Андрей колебался. Виски наклонился и положил огромную руку ему на плечо. — Ты мне жизнь спас, брат. Я тебе тоже спасу. 3. …Прижимаясь спиной к дереву, Андрей чувствовал, как бьётся его сердце и подкашиваются ноги. Свобода оказалась совершенно не такой, какой он ожидал: она порхала в его ладони, как бабочка, стремящаяся всеми силами вырваться, но которую он по какой-то причине стремился любой ценой удержать. Этот страх охватил его, когда он проходил через ворота и видел скрученных и поставленных коленями на снег заключённых, в числе которых были Сиплый и Лютый. Последний поднял глаза и, кажется, увидел Андрея. И, кажется, краем треснувшей губы оскалился. Ничего не сказал. Андрей в спешке отвернулся и поспешил скрыться в лесу. И теперь стоял, запыхавшись от долгого бега, и прятался от того, кто его не искал и не преследовал. Вот она, грёбаная свобода, о которой он так мечтал. Ему не хотелось обратно в тюрьму, но… кто его ждал здесь, на этой проклятой свободе? Чёртов Глаз. Чёртов Виктор. Нельзя было доверять им ни единой секунды. Прикоснувшись кончиком пальцев к пистолету в полицейской кобуре, Андрей закрыл глаза. В сознании мелькающей кинолентой пронеслись моменты из жизни: он стоит в разворованной квартире, он приходит в квартиру к Виктору, он предлагает работать на Глаза… Глаз обещает вернуть ружья после трёх лет работы. Глаз предаёт его и посылает Андрея прямо в руки полицейским. Суд. Отвращение семьи. Равнодушие Виктора. Плевок отца на лице. Унижение. Тюремная камера. Долгие, бесконечно долгие дни в темноте. Шрамы, которые уже никогда не затянутся. Кем бы ни были эти похитители, наверняка они работали на Глаза. Ружья точно у него — Андрей своими глазами видел их, висящими на стене его кабинета позади стола. Все три. Те, которыми его дядя так дорожил. Конечно, когда они с Виктором пришли и предложили работать на него, Глаз согласился. Пришлось порвать отношения с семьёй, чтобы они ничего не узнали. «Это ради лучшего будущего, — убеждал себя Андрей каждый раз, совершая одно преступление за другим. — Я верну дяде ружья, и он простит мне всё. Все мне всё простят.» Сколько преступлений. Сколько самоубеждений, сколько иллюзий, сколько пустых слов, сколько напрасно потраченного времени. Сколько времени в самобичевании, и сколько ненависти к себе все эти годы. Не было ни дня, чтобы Андрей не подумал «какой же я кретин» как минимум три раза. Не было ни дня, чтобы Андрей не представлял, что он всё исправит. Бабочка в руках билась тонкими крыльями, стремясь оторваться от его ладоней. Не могла. Посмотрев на свои замёрзшие руки, и ноги по щиколотку в сугробе, Андрей выдохнул облачко морозного дыма, быстро растаявшего в воздухе, и понял: он никогда уже не сможет быть свободен. Бабочка никуда не улетит, потому что она больше не может летать. Всё равно, в тюрьме или на воле. Всё равно, в лесу или в гробу. Есть вещи, которые он никогда не изменит и есть вещи, которые он никогда не вернёт. Его жизнь — та, которую «спас» Виски — больше не имела смысла сама по себе, потому что, что бы Андрей ни делал, ничего не выйдет. Разве оправдал он ожидания семьи, когда оказался на пороге разграбленной дядиной оружейной? Оправдал он их, когда попытался всё исправить, и сделал всё ещё хуже? Семья больше не имела значения. Для неё Андрея Шершнёва больше не существовало. Сделав глубокий вдох, Андрей оттолкнулся от дерева и сделал шаг вперёд. Всё, что остаётся — в одиночку, своими силами, посвящая в это как можно меньше людей, проникнуть в дом Глаза и убить его. Забрать чёртовы ружья, вернуть дяде. А потом… будь что будет. Пускай какое-нибудь божество решит, что делать с никчёмной тушей его бесполезного раба. Шагая вперёд по лесу, навстречу где-то идущим, пока невидимым патрулям с собаками и миноискателями, Андрей чувствовал, что больше не боится. Нечего бояться, когда у тебя ничего не осталось.