Как бы то ни было, из-за непредвиденных обстоятельств Траун был вынужден в срочном порядке корректировать свой план, чтобы успешно адаптироваться к новым изменившимся условиям и при этом не утратить ценность и смысл собственных достижений. В его тщательно продуманный алгоритм вошла дополнительная переменная, которая круто повлияла на ход событий, и с последствиями её внезапного появления бороться пришлось не только ему, Трауну, — вся Галактика столкнулась с серьёзным испытанием.
Не один год космическое пространство делилось между двумя соперниками — Альянс повстанцев всеми силами противостоял Империи, а Империя использовала все ресурсы, чтобы задавить Альянс и взять под контроль пылающие бунтами и мятежом системы. Каждый в Галактике вольно или невольно был причастен к противостоянию, ставшему уже разрушительным и катастрофическим; внимание всех было приковано к жестокому столкновению идей, и это была всеобщая катастрофа, на фоне которой любая бытовая трагедия казалась чем-то второстепенным и незначительным. Поэтому никто даже представить не мог, что на арену может выйти третья сторона, не менее беспощадная и всесокрушающая.
Сначала на вспышки эпидемий в разных уголках Галактики никто не обращал внимания; в каждом мире, где внезапно стало увеличиваться количество регистрируемых случаев заражения какой-то незнакомой инфекцией, картина была примерно одинаковой: местное правительство (имперские губернаторы) в худшем случае не интересовалось возникшей проблемой и всё списывало на новое сезонное заболевание, в лучшем — оказывало минимальную поддержку в плане медицины. Так или иначе, ситуация быстро приобретала достаточно серьёзный характер, потому что привычные медикаменты практически никак не облегчали тяжёлое протекание болезни, и смертность среди населения стремительно росла. Имперские чиновники встрепенулись только тогда, когда среди них самих стали встречаться неизлечимые случаи заболевания.
Благодаря проведённым вскоре исследованиям, выявилась схожесть инфекции с разработанным ранее в качестве биологического оружия вирусом; только теперь это был в разы усовершенствованный штамм, не поддающийся разработанным для источника препаратам. Появилось предположение, будто из секретных имперских лабораторий произошла утечка, и, разумеется, этой информацией поспешили воспользоваться в Альянсе, попытавшись распространить через массовые осведомительные каналы идею недопустимого отношения Империи к собственным гражданам. Начались всеобщие возмущения и недовольства, и сам император вынужден был сделать обращение, утверждая обратное тому, что заявили «радикалы», и обозначив виновниками уже их. Обстановка в Галактике стала ещё более напряжённой, чем была.
Мысль о том, что причиной эпидемий может быть далеко не случайность, а целенаправленные действия некоего всеобщего недоброжелателя, появилась не сразу. В имперском правительстве заподозрили неладное, когда вопреки жёстким карантинам и полному запрету на то, чтобы посетить или покинуть планету со множественными очагами заражения, болезнь продолжила появляться в других системах. Также положение осложнялось тем, что каждый раз обнаруживался новый штамм вируса, и это только доказывало тот факт, что кто-то действительно ориентируется на максимальное причинение вреда обитателям Галактики, раз заботится о том, чтобы избавиться от напасти было не так-то просто.
И Альянс, и Империя проводили собственные расследования. Повстанцы ненадолго залегли на дно, пытаясь выяснить, кто теперь их новый враг; одновременно с тем они осторожно переманивали на свою сторону имперских учёных, чтобы наличие лекарства и его постоянная разработка сохраняли прежнюю привлекательность их идеологии. Империя принимала экстренные меры: везде вводился комендантский час, каждый обязан был иметь при себе средства индивидуальной защиты, все космические рейсы строго контролировались. В правительстве озаботились разработкой стандартов медицинской помощи и соответствующих социальных программ для поддержки граждан, хотя их реализация в дальнейшем оставляла желать лучшего (на что повстанцы незамедлительно стали обращать внимание, продолжая вызывать серьёзные волнения народа). Общее положение не особо улучшилось. И в этом беспорядочном и беспокойном движении, где смешались мнения и идеи, и нельзя было понять, что делать, Эзра с Трауном находились по разные стороны баррикад, и каждый из них переживал за будущее, которое было сложно предугадать наверняка.
Эзра волновался за своих друзей, которые подвергали себя опасности, берясь за трудные миссии и отправляясь в разные концы Галактики, рискуя подхватить заразу. Он боялся за родителей — они присоединились к повстанцам и продолжили бороться за свободу, и вполне обоснованный страх снова потерять родных порой становился невыносимым. Старших Бриджеров могла забрать не только Империя, но и болезнь, с которой, пусть её со временем и научились лечить, справиться было очень тяжело — вероятность умереть всё ещё была высокой, и везло далеко не всем. И Эзра пытался заглушить постоянно растущую тревогу, следуя примеру близких — он сам без конца ставил себя под удар, выполняя задачи, которые иногда граничили с безумием и безрассудством. Ему становилось легче от мысли, что он не сидит сложа руки, что он способствует общему делу. Чем больше он сделает, тем скорее Альянс победит, и наступит мирное время.
Как немногим позже выяснил для себя Эзра, не он один был готов пойти на безрассудство из-за страха неизвестности и опасений за собственную семью.
Команда «Призрака» время от времени разделялась, и каждый её член мог выполнять свои задания поодиночке, тем не менее они считались полноценной повстанческой ячейкой с закреплённым составом. Они проводили время вместе, когда могли, стараясь обязательно собираться на «ужине». И осознание того, что он не одинок в своих переживаниях, настигло Эзру именно в один из таких вечеров, когда все были в сборе.
Его не было на корабле около недели, и он чувствовал, что что-то изменилось за это время. Эзра думал об этом, немного сбитый с толку, машинально расправляясь со своей порцией и невольно обводя своих друзей взглядом, ненадолго задерживаясь на каждом и бессознательно анализируя в попытке уловить источник перемены. Он дошёл до Геры, и почему-то остановился на ней, углубляясь в энергию, исходящую от неё. Эзра не заметил, как сузился его обзор, как он перестал замечать кого-либо, кроме твиллечки. Он ощущал Силу в Гере, но она была не такой как раньше — сейчас она стала более отчётливой, более интенсивной. Это было странно.
Гера заметила взгляд Эзры, и, видимо что-то поняв, мягко улыбнулась ему. Она что-то знала, какую-то правду, которую Эзра не мог понять.
— Гера, что с тобой? — Спросил Эзра прежде, чем обдумал своё желание выяснить, в чём дело. Внезапная перемена, которую он ощутил, очень обеспокоила его, взволновала, поднимая в нём необъяснимые чувства. Гера была источником всего этого, и Эзра по неизвестной ему самому причине испугался.
Он не задумывался о том, что проявил бестактность, прервав общую беседу, задав вопрос при всех. В тот момент он слишком сосредоточился на Гере, и для него в помещении никого больше не существовало.
Зеб и Сабин в недоумении притихли, Кэнан заинтересованно повернул голову к Бриджеру.
Гера не выглядела растерянной. Она смотрела на Эзру открыто, и её глаза были наполнены теплом. Эзра подумал, что Гера очень похожа на его маму сейчас.
Она, не переставая нежно улыбаться, ответила ему максимально кратко и содержательно:
— Фантом-7, Эзра.
Большего парню не требовалось — он увидел, как Кэнан положил свою руку поверх руки Геры, и почувствовал волну лёгкого смятения со стороны учителя. Он напрочь забыл про Сабин и Зеба и не услышал, как те перекинулись парой фраз. Гера была беременна, и Эзра различил почерк Кэнана в Силе, исходящей от неё. Он был поражён.
Эзра даже поднялся со своего места, пребывая в замешательстве и испытывая самые разные эмоции.
— Я очень рад, — сказал он честно, также, впрочем, озвучив и свои другие мысли: — но вы сошли с ума!.. — И он в ту же секунду бросился из кают-компании, не в силах справиться с волнением.
— Вы сломали малыша, — пошутил Зеб, выглядя, в общем-то, не менее ошарашенно. Шерсть на его макушке стояла дыбом.
— Я думаю, он действительно рад, — попыталась урегулировать ситуацию Сабин, опасаясь, что Гера может расстроиться из-за поведения Эзры. Сама она испытывала неловкость, и ей казалось, что она здесь лишняя. С Бриджером, кстати, она была солидарна, но не посчитала нужным сообщить об этом.
— Так и есть, — лицо Геры оставалось расслабленным. Её не смутила реакция Эзры. В отличие от Кэнана — джедай, пусть и хранил молчание и выглядел как всегда невозмутимо, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он должен был поговорить со своим учеником и успокоить его, хотя он даже не имел чёткого представления, что следует сказать в данном случае.
В общем, неловко было всем. Кроме Синдуллы и, конечно же, её боевого товарища — каким образом Чопперу всегда удавалось передавать своим бурчанием ехидную интонацию, было никому неизвестно. Вредный дроид уверял, что записал этот нелепый разговор полностью, и Зеб искренне сочувствовал Эзре, который теперь рано или поздно подвергнется подлому шантажу.
Эзра, очутившись в их с Зебом каюте, не зная, что нужно сказать себе, чтобы взять себя в руки, принялся беспокойно мерить шагами маленькое пространство между импровизированным столиком и койками. Сабин была права: новость в самом деле порадовала его. Впрочем, всё положительное задавил привычный страх; Геру необходимо было оберегать, а, зная её характер, это будет нелегко — твиллечка ни за что не оставит своё место пилота и, более того, без раздумий запрыгнет в кабину истребителя. Зарождение новой жизни, безусловно, прекрасно, однако заботы, которые появились, и которые ещё будут появляться в дальнейшем, пугали; не потому, что это было сверхсложно в текущей обстановке — Эзра очень волновался за Геру и был готов сиюминутно взвалить на себя все тяготы, позабыв о Кэнане напрочь. И без того непростая ситуация стремительно выходила из-под всякого контроля, и именно это пугало больше всего. Как же трудно за всем уследить!..
— Ты в порядке?
От неожиданности Эзра вздрогнул — он так увлёкся переосмыслением своих целей на будущее, что буквально выпал из реальности и ни о чём другом, кроме положения Геры, не думал. Он не просто не увидел Кэнана — он его даже по связи не почувствовал.
— Честно? Нет.
Кэнан прошёл мимо него, опустился на койку и приглашающее похлопал рядом с собой.
— Расскажи.
Наверное, в любое другое время Эзра не удержался бы от лёгкого сарказма по типу: «Это ты мне лучше расскажи»; в настоящее же время ему было совершенно не до шуток — от внезапно появившегося чувства безысходности хотелось лезть на стену.
Он присел рядом с Кэнаном.
— Я боюсь за неё. За неё, и… — он ощутил мягкое спокойствие со стороны учителя и немного отвлёкся, на мгновение сбившись с замкнутой в круг мысленной цепочки. Он ухватился за главное: — как мне их защитить?..
— Ну, ты точно не будешь это делать в одиночку, — Кэнан напомнил ему о себе. Эзра, немного помолчав, обдумал его слова и согласно кивнул. Бесспорно, двое джедаев лучше, чем один. Эзру успокаивало также то, Кэнан в разы опытнее, чем он, и не может быть, чтобы их с Герой решение не было тщательно обдумано.
Он почувствовал, как после слов учителя в нём понемногу просыпается уверенность.
— Тогда будьте осторожны.
Они с Кэнаном посидели ещё какое-то время; Кэнан слушал наступившую тишину и не мешал Эзре приводить свои мысли в порядок. Он осторожно постучался в ментальные щиты своего ученика, желая не только поделиться с ним испытываемым в данный момент светлым чувством, но и взять на себя некоторые эмоции, вызывающие у Эзры тревогу и не позволяющие ему быстро совладать со страхом, который, пусть и притупился, но пока никуда не делся. Эзра охотно открылся ему, доверяя свои переживания и тем самым освобождаясь от их тяжести; он постепенно уравновешивал своё эмоциональное состояние, перенимая настроение наставника.
В конце концов у Эзры получилось абстрагироваться от переживаний и унять то болезненное волнение, с которым он пришёл в каюту. Теперь его радость за Геру ничего не омрачало, и он мог взглянуть на ситуацию и с другой, более позитивной стороны.
— Кэнан, ваш ребёнок будет чувствителен к Силе.
— Я знаю, — отозвался тот. — И я хотел бы, чтобы ты учил его, когда придёт время.
От неожиданности Эзра замер, забыв сделать вдох.
— Ох, — вырвалось у него после небольшой заминки. Он был тронут до глубины души — жест Кэнана очень много значил для него. То, что он услышал, было лучше любой похвалы, которую он когда-либо получал от своего учителя; безусловно, этот момент вызвал в нём такие же сильные эмоции, как в те памятные эпизоды его жизни, когда Кэнан взял его в падаваны и когда простил ему последствия сделанного им неправильного выбора. Кэнан доверял ему, настолько, что поручил такую важную миссию. Даже не Асоке, что было бы логично, а именно ему.
Эзра был потрясён.
— Спасибо, Кэнан, — он сморгнул подступившие к глазах слёзы.
Как же он был счастлив!
***
— Вы собираетесь говорить Чаму?
Кэнан хмыкнул.
— Думаю, это будет постфактум, — так он обозначил рождение ребёнка.
— Почему мне кажется, что он тебя убьёт, — Эзра фыркнул, пытаясь скрыть нервный смешок. Он не знал отца Геры достаточно хорошо, но не сомневался, что Кэнан останется жив только благодаря самой Гере. Он не понимал, откуда у него такие мысли; кто знает, может, Чам наоборот обрадуется? Эзра попытался сгладить углы: — хотя, наверное, здорово осознать, что ты стал дедушкой?
Кэнан пожал плечами. Он тоже переживал по этому поводу. Ему хотелось быть в хороших отношениях с семьёй Геры, однако в общении с Чамом ему не всегда доставало уверенности. Что ж, большое благо, что уверенности генерала Синдуллы хватало на двоих. Даже если это была железная непреклонность.
Эзра знал это, и, вероятно, именно поэтому так отреагировал.
Он захотел ещё кое-что спросить.
— Кэнан?
— М?
— Вы с Герой соулмейты?
— Да, — и Эзра почувствовал, как к сердцу прилило тепло; прямо сейчас отношения близких ему людей, которые он так внезапно для себя обнаружил, воспринимались им как что-то светлое и идеальное, как один из примеров лучшей реализации родства душ, образец, к которому хотелось стремиться. Его особенное настроение подпитывали также мысли о Трауне, которые возникли сразу же после ответа Кэнана. Траун тоже в чём-то был идеален, и Эзра был уверен, что у них вполне получается быть… — Эзра вдруг позабыл слово, которым хотел назвать их связь. Хорошая команда?.. В любом случае, что-то гармоничное и в каком-то смысле единое. Он потом вспомнит — уж очень давно он так свободно не получал удовольствия, думая о Трауне, и отвлекаться совсем не хотелось. Да, это оказалось очень приятно и в то же время отрезвляюще — ненадолго сбросить броню из страха и переживаний и вернуться к своему обычному состоянию, при котором получается замечать что-то хорошее и испытывать от этого моральное удовлетворение.
В общем, Эзра был воодушевлён; бороться он продолжит уже с новыми силами.
Что же касается самого Трауна, то он мало чем отличался от Эзры — он всё также оставался полон подозрений, опасений и забот. Впрочем, решимости в нём ничуть не убавилось — Траун не забросил свою подрывную деятельность и осторожно применял любую новую информацию, которая могла быть полезной. В его поле зрения попала Лея Органа; он долго наблюдал за ней, анализировал её выступления и изучал биографию. Что-то в принцессе вызывало у Трауна непонятное предчувствие надвигающейся угрозы, и, да, ему было хорошо известно, на чьей она стороне. В том, что с ней не всё так просто, как кажется, чисс не сомневался, и его не особо устраивало, что он осознаёт опасность на глубоко интуитивном уровне, без аргументов и объяснений. Но Лея всё равно оказалась включена в грандиозный план, и Траун, не обозначая себя, направлял сенатора через третьих лиц, используя слова не только друзей девушки, но и её врагов.
Разумеется, параллельно с этим он беспрерывно работал над тем, чтобы выяснить, кто находился за пределами Сената и командного центра повстанцев, сея гибель во всех системах. В конце концов ему это удалось — посредством проверки слухов и сомнительных источников, используя всевозможные связи, он вышел на крупный преступный синдикат (стоит отметить, что делу помогла и знакомая Сабин — Кетсу, которая по старой дружбе с определёнными личностями смогла справиться об обстановке в «Чёрном солнце» и подтвердить, что в организации творится какая-то чертовщина). После разведки прояснилось немногое: в правящем совете «Чёрного солнца» произошёл конфликт, и о его деталях никто ничего не знал; уверенность была только в одном — с лидером что-то случилось, и в организации провели основательные реформы. Неизвестно, сколько бы ещё пришлось копать Трауну, чтобы добраться до истины, если бы его не вызвал к себе император, который разобрался с этой тайной в тот же момент, когда стало известно, откуда дует ветер.
На Мола, бывшего ученика лорда ситхов, никто подумать не мог. Палпатин и раньше нелестно отзывался о нём, но теперь ему вовсе необязательно было что-либо говорить — было видно, что его одолевает тихое бешенство от одной только мысли об этом ничтожном, по его мнению, забраке, которому он давно дал ясно понять, что не считает его своим конкурентом. Он хотел уничтожить не только Мола, но и всю организацию в целом — в дальнейшем существование данного синдиката было недопустимо; задание найти и устранить Мола он поручил Вейдеру, а Трауну — обеспечить ситху боевую поддержку и затем решить вопрос с организацией до того, как появится новый лидер, который в будущем может представлять угрозу, продолжив дело своего предшественника.
Плану ничего не должно было помешать, его выполнение было превыше всего. До тех пор, пока не стало известно о Люке Скайуокере. К тому времени Инквизиторий был уже расформирован из-за своей неэффективности и излишней затратности, и в связи с этим задача Вейдера изменилась — так как теперь компетентных помощников под рукой не имелось, он вынужден был заниматься поимкой Люка лично, исходя не только из приказов учителя, но и из собственных побуждений. Таким образом устранение Мола стало задачей второстепенной важности, и формально Траун не мог действовать один, без должного приказа. И тогда чисс зашёл с другой стороны.
Как Фалкрам, он обрисовал повстанцам общую картину, дал наводку на Мола. Сложно сказать, на что конкретно Траун рассчитывал. Вряд ли он надеялся, что Альянс возьмётся за Мола, потому что Люк, помимо внимания императора, захватил и их внимание тоже. Тем временем Мол не думал униматься.
Что ж, во-первых, в Альянсе должны знать своего врага. Во-вторых, среди повстанцев действительно были те, кого можно было считать если не равными по силе, то способными повлиять на ситха. Как Фалкрам, Траун не мог отдавать приказы — всё-таки, он больше наводчик и разведчик, чем кто-то ещё, и формально он подчиняется генералам Альянса. Он не мог отправить разбираться с Молом кого-то из лояльных мятежникам джедаев. Поэтому он нашёл (удачно выдумал) миссию-предлог, на которую отправили бойца с соответствующим для задания опытом — Трауну было необходимо увидеться с Бриджером, джедаем, которого он хорошо знал.
***
— Мне интересно твоё мнение касательно Мола.
— Ну, — Эзра озадаченно приподнял брови, подбирая нужные слова. — Я удивлён. Очень. Не думал, что он способен на такой масштаб.
— У вас не занимаются этим вопросом, — по интонации было непонятно, спрашивает Траун или утверждает; он задумчиво разглядывал Бриджера, от которого его отделял рабочий стол, и прислушивался к отголоскам светлых эмоций, принадлежащих джедаю. В данный момент Эзра больше радовался их встрече, чем волновался за всеобщую угрозу, и он явно был расположен поговорить на более отвлечённые темы. Траун это хорошо чувствовал и прекрасно его понимал, так как ему самому уже давно не хватало подобного общения.
— У вас — тоже, — в том же тоне ответил ему Эзра, ничуть не задетый сделанным замечанием. Он был в хорошем настроении.
— Как насчёт твоих наставников?
— Они что-то обсуждают между собой, насколько я понял, какие-то события из их прошлого. Меня в планы пока не посвящают.
— Понятно.
— А, у тебя есть план?
— Нет, но время мне подскажет.
Вообще-то, Траун думал обсудить возможный план действий с Бриджером. Однако он оставил эту затею, узнав те подробности, которые хотел. Более опытные, чем Эзра, джедаи уже пытаются найти решение, и Траун прикинул, сколько времени он может дать им, чтобы предоставить возможность разобраться своим способом и при этом понести минимум потерь. Почему-то он был уверен в том, что стоит немного подождать. Уверенность появилась сразу, едва он увидел Эзру. Может, это
хорошее предчувствие как раз таки парню и принадлежит? Обычно всё действительно складывается чуть ли не наилучшим образом, когда он так говорит, и Траун давно заметил это. Хотелось бы, чтобы и в этот раз всё произошло по тому же принципу.
Иначе говоря, развивать эту тему он не стал, так как верил Бриджеру. Несколько лет назад он назвал бы это легкомыслием — подобным знакам Траун прежде не уделял особого внимания, однако теперь он как будто научился определять грань между ясностью (пусть и удивительной, если вообще не сверхъестественной) видения ситуации и откровенным предрассудком. И джедайское чутьё Эзры точно не относилось к последнему. Уже давным-давно не относилось.
Сам Эзра не торопился придумывать план. Нет, это была не беспечность, и не попытка переложить ответственность на тех, кто старше. Траун был прав: у Эзры в самом деле было предчувствие, и, разумеется, предчувствие хорошее; он знал, что на «Химере» его визит недолгий, тем не менее, пробудет он здесь не один день, обязанный выполнить миссию, даже если она для отвода глаз. В первые часы свидания хотелось всё-таки поговорить не только о том, что касается всех, но и о том, что касается только их. Да, он элементарно хотел узнать, как у Трауна дела.
Этот вопрос Трауна озадачил не меньше, чем текущая галактическая катастрофа.
Траун так и не решил, какими будут их отношения с Бриджером после того, как он достигнет своей цели, о которой не знает никто.
Он не мог спрогнозировать дальнейшее развитие событий, потому что средство против Мола ещё не найдено, и неизвестно, каким оно может быть, если это дело в руках джедаев. Траун предпочёл подождать, понаблюдать, оценить обстановку и уже потом принимать решение.
Он был в смятении, и Эзра это почувствовал.
— Ты мне что-то не договариваешь, — сказал он Трауну в конце дня, когда они оба лежали в кровати. Места было немного, и Эзра лежал на боку, повернувшись спиной к чиссу и ожидая объятий, которых не последовало, даже когда удобное положение было найдено. Траун как будто даже наоборот, старался не касаться его, насколько позволяло пространство. Может, он делал это неосознанно, углубившись в свои мысли.
— Возможно, — Траун не стал отпираться.
— Это связано со мной?
— Да.
— Ты не хочешь мне говорить сейчас, и собираешься сказать потом?
— Так и есть.
— Мне стоит опасаться?
— У меня нет желания причинить тебе вред.
Эзра вздохнул. Перекидывать друг другу мячик под названием «неопределённый ответ» они могут бесконечно. Не то чтобы его это расстраивало. Он сам частенько пользуется таким навыком. Однако, если бы он не знал Трауна столько времени, то вероятней всего такая манера общения непременно задела бы его. Впрочем, Эзра всё равно умел добывать те слова, которые помогали выйти из подвешенного состояния, в котором без этих слов он наверняка бы остался после разговора, полного неясностей.
— Ты же меня любишь?
— Да, — ни колебаний в голосе, ни тени сомнений в связи.
— Вот и отлично, — Эзра завозился, меняя позу, разворачиваясь к Трауну лицом. — Я доверяю тебе, — сказал он прямо, не вкладывая во фразу никакого другого смысла и подтекста, никаких претензий, требований или завуалированного намёка на обязательство. Он действительно доверял. И, обнимая, он хотел поддержать Трауна в его внутреннем конфликте. Который, он знал, разрешится в их с Трауном пользу.
Что ж, Трауну в самом деле стало легче.
Он обнял Эзру в ответ.
***
Перед тем, как покинуть «Химеру», Эзра частично оправдал ожидания Трауна: он пообещал «что-нибудь придумать с Молом». «Сабин научила меня находить вдохновение в критические минуты, так что, думаю, я справлюсь», — на тот момент чиссу этих слов было более чем достаточно.
Точно неизвестно, какой срок понадобился бы Эзре, чтобы в полной мере проявить свои находчивость и изобретательность, но, к тому времени, когда, казалось, ситуация как будто начала проясняться, а план действий — обрастать деталями, случилось то, что заставило Трауна в какой-то момент заново усомниться в таком явлении как «хорошее предчувствие Эзры Бриджера».
Траун не был уверен в том, что взрыв Звезды Смерти должен был как-то помочь ему в решении насущной проблемы. Впрочем, он не отчаялся, и, как выяснилось в дальнейшем, зря опасался и готовился к поражению, потому что в итоге джедайское чутьё Эзры его не подвело.
